Глава 287
Хаджар просыпался в самых разных ситуациях и состояниях. От доброго гудежа в голове после очередной попойки с братом, до продырявленной стрелой спины в лазарете Медвежьего Отряда. Просыпался он в постелях красавиц, которые были рады разделить ночь с прославленным генералом. Бывало что приходилось находить свое лицо в куче свиного навоза в хлеву.
Последнее, зачастую, было связано со всеми теми же попойками на пару с Неро.
Но еще никогда несколько граней таких пробуждений не сливались в одну. Никогда – до этого самого часа.
Хаджар, еще до того, как открыть глаза, уже ощутил знакомые отзвуки боли, разносящиеся по телу. Он сразу понял, что стоит ему лишний раз пошевелиться, и нервы как в кипяток опустят. Такое часто происходило после тяжелых ранений. Вот только на этот раз он лежал не на жестких деревянных перекладинах лазарета, а утопал в чем-то мягком.
Его тело лежало на материале столь тонком и элегантном, что казалось, будто боги забрали его к себе и укутали в одеяло из облаков. Слух уловил чужие мерные сердцебиения и тихие вздохи и выдохи. В ноздри ударил тонкий аромат духов и благовоний. Все мужское естество Хаджара, несмотря на раны, тут же дало о себе знать.
Инстинкты раньше разума осознали, что Хаджар находиться в женской компании. Теплота двух мягких тел согревала его с боков.
Открыв глаза, Хаджар уставился на свисающие с потолка шелка сиреневого цвета. Сам он, в мазях и бинтах, лежал на подушках и покрывалах. Причем ложе было достаточно большим, чтобы вместить в себя сразу девять человек.
Одного Хадажра и восемь юных дев. Лица их он разглядеть не мог – раны не позволяли особо шевелиться. Но вот очертания фигур, линии манящих грудей, густые длинные волосы и полная обнаженность заставили его проснуться полностью.
Все же Хаджар оставался здоровым (в данном случае – относительно) молодым мужчиной. И то, что он сперва принял за подушки под головой и одеяло, оказалось девушками бедуинками.
Штора, заменявшая вход в шатер, отодвинулась и внутрь вошла Ильмена. Они встретились взглядами, а затем девушка скользнула вниз по торсу Хаджара. Тот, пусть и не из стеснительных, тут же пожалел, что не может пошевелить рукой, чтобы прикрыться.
– Вижу, тебе полегчало, Северянин, – несколько по-шальному улыбнулась воительница, поставив на столик поднос с разными склянками.
– Накинь покрывало, – с хрипом попросил Хаджар. Речь давалась ему тяжело.
Ильмена взяла в руки широкий, серебристый шелк, подошла к кровати и… замерла.
– Неужели все варвары такие стеснительные? – спросила она.
– Не знаю. Мне неловко. Хватит издеваться над раненным.
– Мужчина, который признается в неловкости, – протянула Ильмена, все же накидывая покрывало. – странный ты человек, Хаджар. И как мужчина – странный, и как воин – тоже.
Не дав Хаджару возразить, девушка тут же принялась будить бедуинок и что-то им говорить. Те, нехотя просыпаясь, потягивались и разминали затекшие за ночь тела. Хаджар, предусмотрительно, закрыл глаза. Впрочем его воображение не подвело и в чреслах стало больно. Он терпел.
Ориентируясь на слух и запах, он дождался пока все из дев покинут шатер, оставив его наедине с воительницей.
– Можешь открывать глаза, Северянин. Они ушли.
Хаджар сперва открыл правый глаз и огляделся, насколько позволяла почти не работавшая шея. Это вызвало у Ильмены веселую улыбку.
– Это у местных пытка такая? – Хаджар попытался было поправить покрывало, но тут же заскрипел зубами от вспышки боли. – уложить с таким количеством красавиц.
– Так все же – красавиц, – стрельнула глазами Ильмена и, нарочито страстно выгнувшись, подернула шелковое одеяло. – а я уж думал ты из тех, кто больше по юношам ходит.
– В Лидусе это не приветствуется, – заметил Хаджар. – но я человек прогрессивный, ничего против мужеложцев не имею, до тех пор, пока не знаю о их ночных приключений. Сам же больше по женщинам.
– Я заметила, – Ильмена кивнула в сторону недвусмысленного топорщащейся части одеяла в районе паха Хаджара. В этот момент бравый, прославленный генерал, прошедший горнило ни одной сотни битв, отчего-то пожалел, что не одет в полный доспех. – а что до этих дев, то это не пытка, а даже напротив – почести. Бедуины считают, что полностью от любой хвори мужчину может излечить только одно лекарство – женское тепло.
– Неплохой вариант панацеи, – уважительно хмыкнул Хаджар. – как я понимаю, алхимики и лекари здесь не в почете.
– Напротив, – покачала головой Ильмена. – для бедуина нет греха постыдней, чем обидеть лекаря. Здесь они живут словно цари. Просто к лекарствам всегда делают подобную… приправу.
Хаджар посмотрел на бинты и на огромной количество склянок. Что же, подобную невнимательность ему можно было простить, учитывая приключения недавнего дня. Кстати о днях…
– Сколько я здесь лежу?
– Третий день, Северянин. В первую ночь думали, что не выкарабкаешься. Шип Койота, – удивительно, Адепта действительно именно так и звали… – прошел едва ли не на волосок от твоего сердца. А осколок горы чудом не задел позвоночника. Местный шаман сказал, что тебя сберегли боги, потому что дело твое было благое и…
– И, учитывая где я сейчас нахожусь, – перебил Хаджар. – то спас я сына вождя или этого самого шамана.
Ильмена уже собиралась ответить, как покров на входе вновь отдернулся. Внутрь вошли сразу несколько человек. Кого-то из них Хаджар видел впервые, но три лица он узнал сразу. Вождь племени – все такой же холеный, надменный и в дорогих одеждах.
Рядом шел Хадар, довольный, будто кот наевшийся сметаны и закусивший жирной мышью. Позади плелся Койот. Он, тоже перебинтованный, тяжело опирался на костыль и подволакивал правую ногу.
– Нет, Северянин, – сказал он, усаживаясь на табурет и приставляя костыль к столику. – это сын простого пастуха.
– Которому сосватали дочь шамана или вождя?
Хадар, Койот и Ильмена переглянулись и едва не закатили глаза.
– Странный на севере живет народ, если делает разницу между детьми по их происхождением, – внезапно на чистом пустынном произнес вождь. Хаджар даже едва не поперхнулся. – не удивляйся, доблестный воин, я прожил достаточно, чтобы выучить языки народов, рядом с которыми прокладываю свой путь.
– Но раньше…
– Любой правитель, использующий на переговорах чужой язык, не уважает себя или своего народа, – довольно властно отрезал вождь. Что же, имел право. – сейчас же я больше не на переговорах. Я пришел проведать воина своего племени.
Своего племени… Хаджар не мог пошевелить головой и руками, почти ничего не чувствовал телом, но отчего-то не сомневался, что на шее у него вновь оказался железный ошейник.
Видимо правду говорят мудрецы. За злые дела платят кровью, но вдвойне судьба требует с тех, кто совершает дела добрые. Никакое добро не остается безнаказанным.
– Ах, ну да, – прикрыл глаза Хаджар. – я же проиграл…
– Действительно – странный народ на севере, – вздохнул вождь. – может ты бы и проиграл, если бы вы продолжили бой, но ты предпочел пожертвовать своей жизнью, чтобы спасти ребенка моего племени. Ты, буквально, добровольно отдал жизнь моему племени. Что я буду за правитель, если одену рабский ошейник на человека, сделавшего подобное.
Хаджар открыл глаза и посмотрел на вождя. В его глазах он увидел отсвет уважения. Не глубоко, пусть поверхностного, сравнимого с заинтересованностью, но уважения. Не такого, какое получает сильный воин, а такое, какое даруют сильному человеку.
– Ты принес мне дар, Северянин и я этот дар принимаю.
Вождь подошел к ложу и снял с тюрбана кинжал. Он рассек им ладонь и осторожно приложил её к груди Хаджара.
– С этого дня ты часть нашей крови, а мы – твоей.
