Я сижу на полу в примерочной, и витающий в воздухе аромат роз напоминает мне о свадьбе. Невеста, которая придет мне на замену, будет прекрасна. Я представляю ее, поднявшую взгляд на Ричарда, дающую клятву любить его и чтить, как это сделала когда-то я.

Я едва ли не слышу ее голос.

Я знаю, как он звучит. Я иногда ей звоню, но с непредоплаченного телефона с заблокированным номером.

– Привет, – так начинается ее сообщение для автоответчика. Тон у нее жизнерадостный и беззаботный. – Простите, что не смогла ответить!

Ей действительно жаль? Или она торжествует? О ее отношениях с Ричардом теперь всем известно, хотя они начались, когда мы еще были женаты. У нас были проблемы. А у кого они не появляются, как только тускнеет блеск медового месяца? Но я все-таки не ожидала, что он так быстро попросит меня съехать. Захочет уничтожить всякие следы нашего брака.

Как будто он хочет притвориться, что мы никогда не были женаты. Как будто меня не существует.

Интересно, она когда-нибудь думает обо мне? Чувствует свою вину за то, что произошло?

Эти вопросы мучают меня каждую ночь. Иногда я лежу без сна часами, отбросив смятое перекрученное одеяло, и едва закрываю глаза, готовая уже поддаться сну, как в моей голове возникает ее лицо. Я рывком сажусь в кровати, шарю в поисках таблеток на ночном столике. Разжевываю таблетку, вместо того чтобы глотать: так скорее подействует.

Сообщения на автоответчике ничего мне не говорят о том, что она чувствует.

Но когда я однажды вечером увидела ее с Ричардом, она буквально светилась.

Я шла к нашему любимому ресторану в Верхнем Ист-Сайде. В книжке по психологии советовали посещать места, связанные с болезненными воспоминаниями, чтобы лишить их влияния и вернуть себе власть над городом. Поэтому я пошла пешком к кафе, где мы с Ричардом пили латте и читали одну на двоих воскресную «Нью-Йорк Таймс». Я шла мимо офиса Ричарда, где его компания каждый год в декабре устраивала роскошные вечеринки, мимо деревьев в Центральном парке, усыпанных цветами лилий и магнолиями. С каждым шагом мне становилось только хуже. Это была очень плохая идея; неудивительно, что та книжка так и лежала на прилавке, уцененная.

Но я тем не менее заставляла себя идти вперед, планируя завершить прогулку бокалом вина в баре ресторана, где мы с Ричардом отмечали несколько наших последних годовщин. Там я их и увидела.

Может быть, он тоже хотел вернуть себе это место.

Если бы я шла всего лишь чуточку быстрее, мы бы одновременно подошли к двери. Но я бросилась к соседней витрине и выглянула из-за угла. Мне удалось разглядеть загорелые ноги, соблазнительные изгибы тела и улыбку, с которой она коротко взглянула на Ричарда, когда он открыл для нее дверь.

Конечно, мой муж хотел ее. А какой бы мужчина не захотел? Она была аппетитна, как спелый персик.

Я подкралась поближе и наблюдала через окна во всю стену, как Ричард заказал своей девушке напиток – она, кажется, предпочитала шампанское, – и она сделала глоток золотистой жидкости из узкого высокого бокала.

Нельзя было допустить, чтобы Ричард меня увидел: он бы не поверил, что это совпадение. Я, конечно, и раньше за ним следила. То есть за ними.

Но мои ноги отказывались меня слушаться. Я жадно впивала весь ее облик, пока она клала ногу на ногу и край платья задирался, обнажая бедро.

Он сидел близко к ней, наклонившись вперед и рукой обвивая спинку ее барного стула. Волосы у него были длиннее и на затылке касались воротника костюма; ему это шло. У него на лице было то самое выражение удовлетворенного льва, появлявшееся, когда ему удавалось завершить успешную сделку, над которой он бился месяцами.

Она откинула назад волосы и рассмеялась какой-то его шутке.

Мои ногти впились в ладонь; до Ричарда я никогда не была влюблена. А сейчас я поняла, что до него никогда раньше не испытывала ненависти.

– Ванесса?

Голос за дверью примерочной рывком возвращает меня к действительности. Голос с британским акцентом принадлежит моей начальнице Люсиль, а она не отличается терпением.

Я пробегаю пальцами под глазами, предполагая, что растеклась тушь. «Я тут разбираюсь». Голос у меня хриплый.

– Клиентке нужна помощь в отделе Стеллы Маккартни. Потом разберешь одежду.

Она ждет, когда я выйду. Времени на то, чтобы привести лицо в порядок, стереть следы отчаяния, нет, и потом, моя сумка осталась в комнате для персонала.

Я открываю дверь, и начальница делает шаг назад.

– Тебе нехорошо?

Ее идеальной формы брови ползут вверх.

Я пытаюсь воспользоваться возможностью.

– Не знаю. Я… меня немного подташнивает…

– Давай ты закончишь на сегодня?

В тоне, которым Люсиль это произносит, отсутствует сочувствие, и я думаю, что эта поблажка, наверное, станет для меня последней. Она не дает мне ответить:

– Ты можешь кого-нибудь заразить. Тебе лучше пойти домой.

Я киваю и поспешно иду забрать сумку. Я не хочу, чтобы она передумала.

Я еду на эскалаторе на первый этаж и ловлю в зеркалах, мимо которых проезжаю, осколки своего искаженного лица.

«Ричард помолвлен», – раздается шепот у меня в голове.

Я поспешно выбегаю через выход для персонала, задержавшись на мгновение, чтобы дать охраннику проверить мою сумку, и прислоняюсь к стене магазина, чтобы надеть кроссовки. Я хотела было взять такси, но Хиллари была права. Ричарду достался наш дом в Уэстчестере и квартира на Манхэттене, в которой он жил еще холостяком, а потом оставался переночевать, если задерживался на позднем совещании. Квартира, куда он приглашал ее. Ричарду остались машины, акции, наши сбережения. Я даже не пыталась ни за что бороться. Я выходила замуж, не имея ни гроша за душой. Я не работала. Я не родила ему детей. Я его предала.

Я не была хорошей женой.

Но теперь я недоумевала, почему приняла маленькую единовременную выплату, предложенную мне Ричардом. Его новая жена будет расставлять на столе фарфор, который купила я. Она будет сворачиваться рядом с ним клубочком на замшевом диване, который выбрала я. Она будет сидеть рядом с ним в нашем «мерседесе», положив ладонь ему на бедро, смеясь своим гортанным смехом, пока он включает четвертую передачу.

Автобус тарахтит мимо и выплевывает облако горячих выхлопных газов. Серые клубы как будто окутывают меня облаком. Я выпрямляюсь и иду по Пятой авеню. Две женщины с большими сумками покупок едва не спихивают меня с тротуара. Бизнесмен широкими шагами обгоняет меня, прижимая к уху телефон с напряженным выражением на лице. Я перехожу дорогу, и мимо проносится велосипедист, в миллиметре от меня. Он оборачивается и кричит мне что-то вслед.

Город сжимает меня в тисках; мне нужно свободное пространство. Я перехожу Пятьдесят девятую улицу и вхожу в Центральный парк.

Маленькая девочка с хвостиками завороженно смотрит на скрученное из воздушных шаров животное, привязанное к ее запястью, и я провожаю ее взглядом. Это могла бы быть моя дочь. Если бы мне удалось забеременеть, я бы еще могла быть с Ричардом. Он, наверное, не захотел бы меня бросать. Мы могли бы вдвоем приходить сюда, чтобы встретить папу и вместе пойти обедать.

Я ловлю ртом воздух. Я делаю усилие, чтобы не держаться за живот, и выпрямляю спину. Я смотрю прямо перед собой и иду в северную часть парка. Я сосредотачиваюсь на ритме своих шагов, слежу за тем, как подошва кроссовок опускается на асфальт, считаю каждый шаг, ставлю перед собой маленькие задачи. Сотня шагов. Теперь еще сотня.

Наконец я выхожу из парка на углу Сентрал Парк Уэст и Восемьдесят шестой и поворачиваю в сторону квартиры тети Шарлотты. Я страстно хочу уснуть, забыться. У меня осталось всего шесть таблеток, а когда я в последний раз попросила врача выписать мне новый рецепт, она засомневалась.

«Лучше не впадать от них в зависимость, – сказала она. – Попробуйте каждый день заниматься физическими упражнениями и не пить ничего, содержащего кофеин, после полудня. Принимайте перед сном теплую ванну, посмотрите, сработает ли это».

Но такие советы хороши для обычной житейской бессонницы. Мне они не помогают.

Уже на пороге квартиры я вспоминаю, что забыла про вино для тети Шарлотты. Я знаю, что выходить снова мне уже не захочется, поэтому разворачиваюсь и иду обратно к магазину спиртного. Тетя Шарлотта просила четыре бутылки красного и две белого. Я беру корзину и кладу туда «Мерло» и «Шардоне».

Ладонями я чувствую прикосновение гладких, тяжелых бутылок. Я не брала в рот вина с тех пор, как Ричард попросил меня уйти, но мне по-прежнему не хватает шершавого фруктового прикосновения, будоражащего язык. Поколебавшись, я кладу в корзину седьмую и восьмую бутылки. Ручки корзины впиваются мне в руки, когда я направляюсь к кассе.

Молодой человек за прилавком не глядя пробивает бутылки. Возможно, он привык к тому, что растрепанные женщины в дизайнерской одежде закупаются вином посреди рабочего дня. Раньше нам с Ричардом доставляли вино на дом, по крайней мере, пока он не сказал, что мне пора перестать пить. После этого я начала ездить в винный магазин в получасе от дома, чтобы не встретить знакомых. В дни, когда приезжали вывозить мусор, я совершала ранние утренние прогулки и тайком подбрасывала пустые бутылки в мусорные баки соседей.

– Это все? – спрашивает кассир.

– Да.

Я достаю дебетовую карту, зная, что если бы я выбрала дорогие вина вместо бутылок по 15 долларов, мне бы не хватило денег за них расплатиться.

Он кладет бутылки по четыре в каждый пакет, я открываю дверь магазина плечом и возвращаюсь к тете Шарлотте, чувствуя приятную тяжесть оттягивающих мне руки пакетов. На первом этаже я дожидаюсь, пока с треском откроются артритные двери лифта. Поездка длиной в двенадцать этажей кажется мне вечностью; я поглощена мыслью о том, как первый глоток прольется мне в горло, согреет желудок. Сгладит углы моей боли.

К счастью, тети нет дома. Я смотрю на календарь, висящий на холодильнике. Напротив сегодняшней даты написано: «В три часа». Наверное, она пошла к подруге на чай; ее муж Бо, журналист, скоропостижно скончался от сердечного приступа несколько лет назад. Он был любовью всей ее жизни. Насколько мне известно, с тех пор у нее ни с кем не было серьезных отношений. Я ставлю пакеты на кухонный стол и открываю бутылку «Мерло». Достаю бокал, потом беру вместо него кружку. Наполняю ее наполовину и, не в силах терпеть, подношу к губам и с наслаждением ощущаю, как яркий вишневый привкус наполняет рот. Закрываю глаза, глотаю, и вино струится мне в горло. Какая-то доля напряжения медленно отпускает мое тело. Я не знаю, скоро ли придет тетя Шарлотта, поэтому я наливаю еще вина в кружку и отношу вместе со своими бутылками к себе в комнату.

Я сбрасываю с себя платье и, оставив лежать смятым на полу, переступаю через него. Потом наклоняюсь, чтобы поднять, и вешаю в шкаф. Достаю удобную серую футболку и мягкие штаны и забираюсь в кровать. Как только я переехала сюда, тетя Шарлотта перенесла в мою комнату маленький телевизор, но я редко им пользуюсь. Однако сейчас я отчаянно нуждаюсь в компании, пусть даже работающей от электричества. Я беру пульт и переключаю каналы, пока не нахожу какое-то ток-шоу. Я обхватываю кружку обеими руками и делаю очередной долгий глоток.

Я пытаюсь отвлечься на драму, разыгрывающуюся на экране, но тема сегодняшнего шоу – неверность.

– Измена может сделать брак крепче, – заявляет женщина средних лет, сжимая руку мужчины рядом с собой. Мужчина меняет положение в кресле и опускает взгляд в пол.

«А еще может его разрушить», – думаю я.

Я смотрю на мужчину. «Кто она? – спрашиваю я себя. – Как ты с ней познакомился? В командировке или в очереди за сэндвичем? Что в ней было такого, что привлекло тебя, заставило переступить роковую черту?»

Я сжимаю кружку так крепко, что становится больно руке. Мне хочется швырнуть ее в телевизор, но вместо этого я наполняю ее снова.

Мужчина скрещивает ноги, потом ставит их прямо. Откашливается и чешет голову. Я рада, что ему неловко. Он крупный и смахивает на головореза; не мой тип, но я могу представить, что некоторым женщинам он нравится.

«Требуется немало времени, чтобы восстановить доверие, но если обе стороны к этому готовы, это возможно», – говорит женщина, судя по подписи внизу экрана – семейный психолог.

Неряшливого вида жена продолжает рассуждать о том, как им полностью удалось восстановить доверие, как семья стала для каждого из них приоритетом, как они потеряли друг друга, а теперь обрели вновь. Она как будто читает надписи на поздравительных открытках.

Потом психолог переводит взгляд на мужа: «Согласны ли вы, что вам удалось восстановить доверие?»

Он пожимает плечами. «Сволочь», – думаю я, размышляя, как она его поймала. «Я стараюсь, но это непросто. Я все время представляю ее с этим…» Последнее слово запикано цензурой.

Так значит, я не права. Я думала, изменял он. Доказательства были налицо, но я их неправильно истолковала. Уже не в первый раз.

Кружка ударяется о передние зубы, когда я делаю еще один глоток «Мерло». Я съезжаю пониже в кровати, жалея, что включила телевизор.

Где граница между увлечением и намерением жениться? Я думала, что Ричард просто развлекается. Я надеялась, что их отношения разгорятся ярким пламенем и быстро потухнут. Я изображала неведение, смотрела в другую сторону. Да и потом, кто бы осудил Ричарда? Я уже не была той женщиной, на которой он женился почти десять лет назад. Я набрала вес, почти не выходила из дома и начала искать скрытый смысл в действиях своего мужа, цепляясь за улики, которые, как мне казалось, указывают на то, что он от меня устал.

Она – всё, к чему стремится Ричард. Всё, чем я когда-то была.

Сразу после краткой, почти стерильной сцены, которая стала официальным концом наших отношений, Ричард выставил наш дом в Уэстчестере на продажу и переехал в свою нью-йоркскую квартиру. Но ему всегда нравился наш тихий район, ощущение неприкосновенности личного пространства. Он, наверное, купит другой дом в пригороде для своей новой невесты. Интересно, собирается ли она уйти с работы, посвятить себя Ричарду и зачать ребенка, как это сделала я?

Невероятно, но у меня еще остались слезы, и они сейчас текут по моим щекам, когда я в очередной раз наполняю кружку. Бутылка почти пуста, я проливаю несколько капель на постельное белье. Они проступают на белом, как капли крови.

Я погружаюсь в знакомый туман, как в объятия старого друга. Я словно растекаюсь по кровати. Наверное, именно так себя чувствовала моя мать во время своих дней без света. Жаль, что я не все понимала тогда; я чувствовала себя брошенной, но сейчас я знаю, что бывает боль слишком свирепая, чтобы с ней бороться. Можно только укрыться с головой и надеяться, что песчаная буря скоро пройдет. Но ей уже этого не скажешь, слишком поздно. Моих родителей уже нет на свете.

– Ванесса? – раздается осторожный стук, и тетя Шарлотта открывает дверь. Ее карие глаза увеличены толстыми стеклами очков. – Мне показалось, что работает телевизор.

– Мне стало нехорошо на работе. Тебе, наверное, не стоит подходить ближе.

У меня на ночном столике стоят две бутылки. Надеюсь, их не видно из-за лампы.

– Тебе что-нибудь принести?

– Я бы выпила немного воды, – говорю я, слегка проглатывая согласные. Мне нужно ее быстро спровадить.

Она оставляет дверь приоткрытой и уходит на кухню, а я заставляю себя встать с постели и хватаю бутылки, морщась, когда они клацают друг о друга. Торопливо бегу к шкафу и ставлю их на пол, подхватывая одну из них, когда она чуть не опрокидывается.

Когда тетя Шарлотта возвращается с подносом, я уже лежу в кровати в прежней позе.

– Я принесла тебе еще крекеров и травяной чай. – От участия в ее голосе у меня в груди собирается комок. Она ставит поднос в ногах моей кровати и поворачивается, чтобы уйти.

Я надеюсь, что она не чувствует запаха алкоголя.

– Я купила тебе вино и оставила на кухне.

– Спасибо, милая. Позови, если что-нибудь понадобится.

Как только дверь закрывается, я роняю голову на подушку, чувствуя, как меня засасывает головокружение. Осталось всего шесть… Если дать одной из этих горьких белых таблеток раствориться на языке, я, наверное, смогу проспать до утра.

Но внезапно у меня рождается идея получше. Она, как нож, пронизывает туман, окутывающий мое сознание: «Они только что обручились. Еще не поздно!»

Я нащупываю свою сумку и достаю телефон. У меня на быстром доступе по-прежнему номера Ричарда. Раздается два гудка, и я слышу его голос. Этот тембр мог бы принадлежать мужчине крупнее и выше, чем мой бывший муж, и это несоответствие всегда несло в себе загадку. «Я сразу же с вами свяжусь», – обещала его голосовая почта. Ричард всегда, неизменно держал свои обещания.

– Ричард, – выпаливаю я. – Это я. Я слышала про твою помолвку, мне просто надо с тобой поговорить…

Уверенность, которую я чувствовала мгновение назад, ускользнула от меня, как рыба из мокрых пальцев. Я с трудом подбираю нужные слова: «Пожалуйста, перезвони мне… Это очень важно».

Мой голос прерывается, когда я произношу эти слова, и я кладу трубку.

Я прижимаю телефон к груди и закрываю глаза. Может, я могла бы избежать отчаяния, подтачивающего меня изнутри, если бы раньше постаралась замечать тревожные сигналы. Постаралась все исправить. Еще не поздно, не может быть. Мне невыносима мысль о том, что Ричард снова женится.

Я, наверное, задремала, потому что час спустя вздрагиваю, почувствовав, как завибрировал телефон. Я опускаю взгляд, чтобы прочитать сообщение: «Извини, но говорить больше не о чем. Береги себя. Ричард».

В это мгновение я с пронзительной ясностью понимаю: если Ричард устраивает свою новую жизнь с другой женщиной, мне, может быть, удастся в конце концов скроить для себя свою собственную жизнь. Я могла бы пожить у тети Шарлотты, пока не накоплю денег на аренду собственной квартиры. Я могла бы переехать в другой город, где нет воспоминаний. Я могла бы завести домашнее животное. Возможно, со временем мое сердце перестанет замирать при мысли, что это он поворачивает за угол – темноволосый бизнесмен в дорогом костюме и темных очках-авиаторах, на которых вспыхивает солнце.

Но пока он с ней – женщиной, которая беспечно вызвалась на роль новой миссис Ричард Томпсон, в то время как я делала вид, что ничего не замечаю, – в моей душе не будет покоя.