Любопытство взяло верх над страхом. Рука свободно прошла сквозь стену, и Майлз сделал робкий шаг навстречу неизвестности. Он увидел себя стоящим по пояс среди молодых зеленых колосьев. Волны бескрайнего пшеничного поля ненавязчиво уводили взгляд вдаль. Гоняясь с порывами ветра наперегонки, в небе выписывали ломаные линии жаворонки. Шон стоял, затаив дыхание.

— Все это из твоей памяти, — сказал голос духа.

Шон узнал видневшийся вдали между плеч зеленых холмов, покрытых кленовыми рощами, высокий трехэтажный деревянный дом, в котором жил его дед. Он стоял почти на окраине городка, раскинувшегося вдоль старой железной дороги, проложенной в середине XIX века. Каждый раз, приезжая летом на уик-энд, он убегал подальше от надоедливых родителей на утренний клев вместе с соседскими мальчишками к живописному озеру ловить форель. Как только солнце поднималось над холмами у дальних озер, десятилетние рыбаки брали спиннинги в руки и шли с ними, как с ружьями через плечо, разжевывая на ходу сладкие молочные стебли зеленой пшеницы. Радостное волнение переполняло тогда чистую душу ребенка, и схожее чувство сейчас испытал Шон, окунувшись в эти воспоминания.

Тонкие лучи начали тянуться к Майлзу прямо из неба, словно нити пряжи из синей шерсти, сплетая вокруг него кокон. Находясь внутри наэлектризованного эфирного сияния, он увидел наплывающие на него буквы древнего иврита. Они выглядели, как расплавленное золото, которое, не успев застыть в гипсовых формах, казалось, вот-вот потечет вниз. Шон попытался разобраться в этой «абракадабре», но не разделенная на отдельные слова золотая цепь из букв показалась ему нечитаемой. Вдруг он почувствовал, как сквозь него прошел сильный разряд молнии. Резкая секундная боль сразу же сменилась ощущением невесомости. Сознание стало удивительно ясным.

— Читай вслух то, что видишь перед собою, — приказал ему дух.

Подняв глаза на отливающие золотом буквы, Майлз понял, что текст выглядит теперь осмысленным, и даже удивился, что не смог его сразу понять. По мере того, как он читал, свет вокруг него становился все ярче. Как только он произнес последнее слово, мощный световой поток подхватил его и унес куда-то ввысь. Мимолетный страх сменился восторгом, какой он еще не испытывал в своей жизни, и Шон отчетливо осознал, что понятие времени больше для него не существует. В окружавшем его слабо мерцающем пространстве ощущалось самодостаточное великолепие, по сравнению с которым вся человеческая жизнь казалась бессмысленной суетой, не стоящей даже того, чтобы вспоминать о ней. Он наслаждался и радовался, как ребенок, купаясь в мягких волнах света вечности, как вдруг все та же стремительная река ослепительного света вновь подхватила его своей необузданной энергией и унесла куда-то прочь.

Майлз открыл глаза и увидел перед собой хищное пламя костра.

«Аутодафе», — мелькнула в голове мысль. Он отказывался верить своим глазам, но сильный жар и треск горящих дров не оставляли места для сомнений, а цепи, которыми он был туго привязан к столбу, — никакой надежды на спасение. Весь ужас ситуации, в которую его заманил дух из пещеры, все отчетливее начал доходить до него.

«Но зачем, какой в этом смысл»?

— Мужайся, Йосеф, и будь готов встретить Ветхого Днями! Обрати взор своего сердца к Его тайному Имени, — донеслись до его слуха слова на сефардском диалекте иврита сквозь стену ревущего огня.

Когда обжигающие языки пламени подкрались еще ближе, «пробуя на вкус» свою жертву, три ангела в ослепительно белых одеждах шагнули прямо из стены огня навстречу перепуганному Майлзу.

Один из них прикоснулся к цепям, и те сразу же опали вниз в угли кострища. Двое других взяли Шона за руки и, подняв глаза к образовавшемуся в свинцовых тучах круглому просвету чистого неба, начали петь вместе с ним во славу Господу благодарственную песнь. Шон удивился тому, что незнакомые ему слова неудержимо полились сами собой прямо из сердца. Теперь уже не было ни жара, ни боли, и даже гул пламени куда-то исчез. В лицо повеяло освежающей прохладой. Ангелы, произнеся «Шем ха-Мефораш», растворились вместе с ним, как утренний туман в лучах восходящего солнца.

Майлз медленно открыл глаза, боясь на этот раз увидеть перед собой кровожадных дикарей с копьями или нечто подобное, но, окунувшись в мягкое мерцание света вечности, облегченно вздохнул. Завораживающая ангельская песнь принесла безмятежность и покой, и молодой ученый уже воспринимал все происходящее с ним как должное. Где-то вдалеке вспыхнула яркая точка. По мере ее приближения в ней все отчетливее угадывалась фигура ангела. Из ослепительного ореола золотого сияния проявился его светлый благородный лик, в котором отпечаталась искра величия его Создателя.

— Приветствую тебя, небесный странник!

Его голос был достаточно мягким для небесного воина, перепоясанного мечом, но вместе с тем в нем чувствовалась необыкновенная сила и мощь.

— Зачем я здесь?

— Знай, что уже в твое время начнут рождаться дети с седыми волосами, и обретет власть Сатана. Ты же исполни возложенное на тебя, и родится Антихрист, чтобы очистились зерна от плевел и восполнилось недостающее число воинства небесного.

Услышав странные слова из уст ангела, Шон заподозрил, что все происходящее с ним является дьявольским наваждением, завуалированным под божественное видение.

— Кто ты? — удивленно спросил он.

— Ты ведь знаешь, что не открываются человеку тайны, пока он пребывает во власти тела, и лишь вознесясь, душа встречает ангела. Он сообщает душе, а душа — человеку. В твоей прошлой жизни, когда ты был раввином, я спас твою душу от гнева Архонтов. Следуй за мной, и сам все увидишь и услышишь.

Разиэль взял Майлза за руку и взмыл вместе с ним к источнику великолепного сияния, который исходил от Небесной Занавеси, заключающей в себе образы всех вещей, пребывающих в небесной сфере со дня их сотворения.

— Здесь можно узнать все обо всем, ибо поместил Создатель тайны мироздания в этом Занавесе, но не всякий бывает допущен к этим знаниям, а только высшие ангельские чины, которым позволено пред Троном Славы предстоять. Но даже им, избранным Своим, Господь открыл только то, что захотел открыть.

Оставив это место, окруженное со всех сторон вращающимися огненными сферами, Шон увидел перед собой высокую гору, а на ней двенадцать высоких, сияющих белизной обелисков, на которых на семидесяти языках мира были записаны все слова Торы.

— Это небесный Эйваль — гора проклятия в напоминание, о том, что за нарушение законов Торы непременно последует наказание.

Рядом с обелисками стоял жертвенник из цельных неотесанных камней, на котором старцы возносили всесожжения, прославляя Бога и моля Его о милости к сынам человеческим, дабы отсрочил Он Судный день. Оторвав взгляд от жертвенника, Шон увидел, что оказался внутри некоего, уходящего в бесконечность широкого коридора, по бокам которого, как в аквариуме, были высокие стены из прозрачного стекла. Слева — как на гигантском вселенском экране, постоянно проецировалась история гибели всех поколений вместе с их войнами, эпидемиями, голодом, землетрясениями, потопами и тиранами, а справа — история процветания всех народов и цивилизаций вместе со всеми их великими творениями, прославленными в веках мудрецами и царями. Майлз присмотрелся внимательнее, пытаясь отыскать в нем век, в котором жил, но ангел строго предупредил его:

— Тому, кто всматривается в Занавес, открывается тайна точного времени прихода мессианского избавления. Узнав о предвечных деяниях Мессии и великих сражениях последних дней, небесный странник уже не может обратно вернуться в свой мир, ибо не должны об этом знать живые.

Вознесясь еще выше, он указал Майлзу рукой на показавшуюся впереди твердь, скрытую за густыми серыми облаками. Чем ближе они приближались к ней, тем прекраснее вид открывался взору. Ослепительные молнии яркими вспышками сверкали над высокими снежными вершинами. Потоки раскаленной лавы стремительно проносились в глубоких ущельях, соединяясь в широкие огненные реки в долинах. Тысячи ангелов окунались в них, издавая громкие возгласы, которые гулким эхом разносились по величественным горным склонам.

— Это место называется Долиной ангельских слез. Здесь проходят очищение только те, кто делает это сознательно, а не по принуждению в силу вынесенного им приговора в Долине страданий. Не все ангелы свободны так же, как вы — люди — в своем выборе между добром и злом. И многие из тех, кто удостоился этого права, добровольно усмиряют в себе малейшие признаки гордыни, — ответил Разиэль на немой вопрос, застывший в глазах Майлза.

За белоснежными искрящимися облаками все отчетливее проявлялись контуры величественного дворца, размеры которого Шон не мог сравнить ни с чем, что он когда-либо видел. Его высокие стены сверкали и переливались радужными бликами. Языки пламени пробегали по ступеням из хрусталя, которые вели к высокому арочному входу. Архангел указал на охваченные огнем золотые Врата и объяснил Шону:

— Когда мы войдем внутрь, ты увидишь остальные шесть Врат, которые ведут ко дворцу Вечносущего, и услышишь из уст служителей Божьих множественные восхваления. Но ты помни, что положенное делать ангелам — не пристало повторять человеку, ибо сказано: «Чрезмерно восхваляющий Бога — изводится из мира живых».

Как только они опустились на хрустальные ступени, серафимы преградили им путь, пылая ревностным гневом.

— Зачем ты позволяешь, Разиэль, великий среди ангелов, взойти к святым чертогам вечности простому смертному, рожденному от капли?

Архангел заслонил собою Шона и спокойно ответил:

— Нет скверны в этом человеке. Соблазны мира не прилепляются к нему, не затмевают его взгляд, не отбирают его силы. Его избрал Господь среди живущих на Земле.

Гнев стражей, проявившийся в виде испепеляющих лучей света, выходящих из глаз, сразу исчез. Они взлетели ввысь, создавая своими крыльями шум, похожий на грохот водопада.

— Шаар ашамаим! Отворитесь мне, Врата праведности, поднимитесь, входы вечности! — приподняв руки, громко воскликнул Разиэль.

Всполохи огня, вырывающиеся навстречу друг другу из боковых колонн центрального входа, тут же свернулись, и от ослепительного сияния, внезапно хлынувшего изнутри, Шон инстинктивно прикрыл глаза рукой.

— Здесь Всевышний обучил Авраама священному языку, при помощи которого Он сотворил Мир. Господь открыл ему тайну находящегося в воде, горящего в огне и витающего в воздухе, пылающего в семи и управляющего двенадцатью созвездиями, назвав его Своим другом.

Увидев замешательство Майлза, Разиэль взял его за руку, и они вошли внутрь через первые Врата. Как только Шон ступил на пол, похожий на водную гладь озера в безветренную погоду, перед ним тут же предстали все самые яркие картины его прожитых дней на Земле. Проступки и даже грубые слова, которым он ранее не придавал серьезного значения, теперь стали ему отчетливо видны.

Три ангела, стоящие в глубине зала, раскрыли каждый свою книгу. Сравнив все записанное в них о земных делах этого человека с тем, что предстало перед его мысленным взором, они обратились к нему все сразу, одновременно, но Майлз слышал только один голос:

— Подойди к нам, признай свои грехи, и тогда сможешь пройти дальше.

Разиэль подвел Шона к ним и сказал:

— Не бойся, это то, о чем начертано на Небесных скрижалях:

«Все поступки первых и последних сынов и дочерей человеческих будут изучены, ибо ничто не может быть забыто и стерто без рассмотрения, и знает Всевышний обо всем, что творится под Солнцем».

Как только признал Майлз все, что было записано о нем в книгах, тут же увидел свое отражение в полупрозрачном полу, по которому волнами пробегали алые языки пламени. Он проследил за их движением и увидел, что они затухали у основания семи золотых менор, установленных перед рекой раскаленной лавы, которая окружала Почтенного Старца, восседающего на Троне Славы. Четыре потока священного огня низвергались в эту кипящую реку из основания драгоценного цельного камня сапфира размером с гигантский мельничный жернов, по центру которого был установлен Престол.

Над головой у седовласого Старца сияла радуга, но ярче тех, что бывают на небе во время летней грозы. Шон не мог четко представить себе длину окружности самой реки, размеры круглого острова из сапфира и возвышенного Трона. Они просто не поддавались никакой находящейся в ячейках его памяти измерительной системе, и это было для него удивительным. Осознание того, что он видит образ Всевышнего Бога, вызвало в нем страх и заставило отвести взгляд в сторону — на служителей Меркавы — офаним и галгалим, тела и крылья которых были подобны раскаленным углям. Они проходили по перекинутым через реку мостам из драгоценных камней, вознося хвалу Богу Сущему, который пребывает вечно:

— Свят, Свят, Свят Господь Воинств! Вся земля полна славы Его!

Крылатые серафимы, парящие среди молний, сверкающих над Вечносущим, отозвались:

— Да будет благословенна слава Господа, где бы она ни обитала!

Слева и справа от Всесильного Бога располагались полукругом малые престолы, по двенадцать с каждой стороны, на которых сидели святые праотцы и пророки, облаченные в сияющие белые одежды. Их головы были украшены золотыми венками с начертанными на них Именами Всевышнего.

Облако славы наполнило весь Храм, и старцы упали пред Господом на колени и поклонились Ему, возложив венцы свои перед Престолом со словами:

— Господь — Царь, Господь воцарился, Господь вечно пребудет Царем!

От этого величественного видения Майлза охватил необычайно сильный трепет, и он встал на колени, боясь поднять глаза на Ветхого Днями.

Заметив его волнение, архангел Разиэль обратился к Майлзу:

— Встань на ноги, ибо Господь позволил тебе увидеть Славу Свою и остаться в живых. Немногие были удостоены такой же чести, так как не может простой смертный увидеть Лик Божий и далее продолжать существование.

Шон посмотрел, но не на образ Всевышнего, от которого вострепетала его душа, а на огненный поток, из которого поднялось подобие тысячекратно увеличенного человеческого лица из раскаленных углей. Его губы зашевелились, и Майлз услышал низкий голос вселенского духа:

— Снял сегодня Бог с тебя вину. Исполни Его волю и побори страх, который поселится в сердце твоем из-за тех испытаний, что выпадут на твою долю. Тогда будешь спасен и обретешь в Ган-Эдене место среди праведников Мира.

После этих слов словно гром прозвучал глас Всевышнего, от которого сотряслись основания величественного Дворца:

— Не может не свершиться то, что предопределено Мною от начала времен. Знаю Я, как все будет, но ты все же исполни возложенное на тебя, ибо отведено Мною и Сатане немного времени насытиться властью, чтобы наполнилась чаша его грехов и заградились всякие уста в его оправдание. И тогда всему Творению Моему наступит конец, дабы не огорчался Я более в сердце Своем, доколе не сотворю все новое.

Архангел Разиэль, возложив руки на голову Майлза, начал произносить над ним благословение. Шону казалось, что эти удивительные слова доносились до его слуха эхом с разных сторон Тронного зала. Руки ангела ярко засветились, и из них вышли лучи света, которые пронзили насквозь Божьего избранника.

— Отныне Шехина Всесильного пребывает на тебе. Дал Бог тебе иное сердце. Кого ты благословишь — тот будет благословен, кого проклянешь — тот будет проклят. Но лишь послушание служит мерой праведности. Используй же силу, данную тебе, согласно воле Творца, даже если для тебя Его повеление покажется противоречащим здравому смыслу.

В следующее мгновение все великолепие Небесного дворца, окружавшее избранника, начало постепенно растворяться, и он снова увидел перед собой затухающее сияние внутри звезды Соломона на стене гробницы. Властный голос духа вернул его обратно в реальность:

— Возвращайся в Рим. Скажешь Белуджи, что тебе нужен пропуск в архив Ватикана. Там ты найдешь отца Винетти. Только ему покажешь пергамент из хошена. Пусть сравнит его с книгой, о которой он знает. Теперь уходите. Шейдим уже близко, очень близко.

— Шейдим? — удивленно переспросил Шон.

— С вами все в порядке, доктор Майлз?

— Да, профессор, не обращайте внимания на всякие пустяки, — махнув рукой, быстро нашелся Шон.

— Ничего себе пустяки, вы так увлеклись рассматриванием звезды Соломона, что вдруг начали призывать демонов на иврите.

Марта, не обращая внимания на разговор коллег, отдала распоряжение ассистентам:

— Брюс, достаньте футляр и аккуратно поместите в него этот пергаментный свиток, а вы, Сэм, начинайте упаковывать перед камерой золотые украшения мумии, которые я буду вам подавать. И наденьте же, наконец, латексные перчатки!

— Хотите быть святошей? — вдруг неожиданно грубо оборвал ее Штейман. — А ведь перед тем, как сюда войти, мы договаривались совсем о другом.

— Что вы имеете в виду? О чем это мы договаривались? — насторожилась Марта, заметив в глазах профессора знакомый зловещий демонический огонек.

— Не стройте из себя дурочку! Хотите оставить все лавры себе?! Ведь теперь, когда вы запечатаете свиток, я так и не узнаю, что же в нем было записано, и даже не смогу сделать с него снимки. А пока мы доберемся до ближайшей цивилизованной лаборатории, вы сможете сто раз подменить его на другой, не имеющий никакой научной ценности.

— О чем вы говорите, профессор? Для чего это мне, и где же это я вдруг найду другой свиток? Мы здесь — одна команда, и это, безусловно, наш общий успех! К тому же вы прекрасно знаете, что все найденные артефакты по условиям контракта принадлежат господину Белуджи.

— Надо же, сама невинность. Думаете, я поверю, что вы ему отдадите этот бесценный артефакт и золотые украшения? Да они стоят дороже десятерых Белуджи, вместе взятых!

— Как вы можете такое говорить?! Разве будет лучше, если этот ветхий документ рассыплется на мелкие кусочки прямо на наших глазах? — с явной обидой в голосе ответила девушка.

— Нет уж, моя дорогая, мне наплевать на ваши опасения. Я не для того провел всю свою жизнь в поисках подтверждения небылиц, выдуманных маразматиками и психопатами из различных географических обществ, чтобы теперь, когда Господь наконец-то смилостивился надо мною на старости лет, вот так просто взять и подарить вам эти артефакты. Когда я был таким же молодым и упрямым, как вы, мне вся эта возня в детской песочнице поначалу казалась даже забавной. Но годы неумолимо берут свое, и кроме ревматизма, геморроя, язвы желудка, нищенской доплаты за профессорскую должность я так ничего и не скопил на старость. Нет, моя милочка, я этого не позволю вам сделать!

Выхватив из-за пояса пистолет, Штейман снял его с предохранителя и направил прямо на ассистентов.

— Я бы на вашем месте вел себя благоразумно, дорогие коллеги — мне, кроме своих болезней, терять нечего, так что не вздумайте шалить. Вы думаете, я не знаю, кто вы на самом деле? Только такая наивная дурочка могла поверить в то, что вы ученые.

— Это не очень дальновидный поступок с вашей стороны, профессор. В одиночку вы все равно не доберетесь до цивилизации, — попытался остановить его Брюс.

— Вот вы мне как раз в этом и поможете, мистер Харт. Возьмите вместе с Гарднером менору и начинайте не спеша продвигаться к выходу так, чтобы я вас все время видел. И не вздумайте делать вид, что вам, молодым крепким парням, составит проблему вынести отсюда шестьдесят килограммов золота.

Приставив ствол пистолета к спине Майлза, он хладнокровно продолжил:

— Берите хошен и следуйте за студентами. А вы, Марта, медленно передайте мне футляр с пергаментом и золотыми «побрякушками», снятыми с мумии.

— А как же Трейтон и его спецназовцы? Как вы им объясните весь этот спектакль? — попытался вразумить его Шон.

— Том показался мне человеком с деловой хваткой и тех денег, которые мы выручим за эти раритеты, нам хватит, чтобы прожить остаток своих дней, купаясь в золоте где-нибудь на лазурном берегу Монако. Сегодня же вечером мы будем ужинать вместе с ним в Цюрихе в кругу самых известных частных коллекционеров, для которых мое имя — это не пустой звук. А завтра утром, когда мы разбросаем пару сотен миллионов евро на кодированные счета по всему миру, этому хитрому лису Джино Белуджи ничего не останется, как только поцеловать меня в мою старую целлюлитную задницу. Я ему вышлю ее фотографию крупным планом по Интернету! — рассмеялся профессор неестественно громким металлическим хохотом.

Ассистенты склонились к меноре, чтобы приподнять ее. Воспользовавшись моментом, Сэм потянулся рукой за пояс к пистолету.

Однако профессор, разгадав его намерения, крепко сжал горло доктору Майлзу, чтобы тот не вырвался, и выстрелил два раза Гарднеру прямо в ногу. Взвыв от боли, Сэм упал на каменные плиты пола, выронив пистолет. Уткнувшись подбородком в колени, он принялся раскачиваться взад и вперед.

— Вы себя возомнили ковбоем? Молите Бога, что за долгие годы, проведенные в археологических экспедициях, я от вынужденного безделья научился неплохо стрелять, а не то — вы бы уже были покойником или остались без гениталий.

Переведя взгляд на Брюса, он строгим голосом сказал:

— Чего вы уставились на него, Харт? От вашего сочувственного взгляда у него вряд ли пройдет болевой шок. Отбросьте ногой пистолет в сторону и вколите ему морфин, иначе вам одному придется тащить на себе этот золотой еврейский ночничок, как вы изволили выразиться.

Штейман еще сильнее сдавил железной хваткой шею Майлза и низким демоническим голосом, который хорошо ему запомнился во время вчерашней встречи, сказал:

— Я вижу, вас удивляет, откуда в старческих руках такая сила? Я же предупреждал вчера, что от меня будет нелегко избавиться. Отныне вы находитесь под моей опекой до дня, который назначит хозяин. А после — он сам определит вашу судьбу.

— И кто же ваш хозяин? — хрипя от удушья, спросил Шон.

— Если ты будешь и впредь издеваться надо мной, задавая идиотские вопросы, то сразу же после исполнения возложенной на тебя миссии я действительно отомщу тебе. Мои демоны слюной истекают, желая хотя бы на денек вселиться в тебя и посмотреть, из какого теста ты на самом деле слеплен. Я их едва удержал от этого еще тогда, в синагоге.

— Но я ни разу в жизни не был в синагоге, — удивился Шон.

— Не валяй дурака, ты знаешь, о чем я!

— Я же говорила вам еще утром, Шон, что все именно так и будет! — вытирая платком выступившие на глазах слезы, тихо произнесла Марта.

— Вы плачете? Ну что вы, не стоит расстраиваться по пустякам. Ведь именно так всего пять минут назад назвал нас, демонов, ваш кавалер, когда вылез обратно из этой стены:

«…шейдим — а, пустяки, не обращайте внимания».

Он снова глухо рассмеялся, и от звуковых волн, разошедшихся по залу, с потолка посыпалась пыль.

— Да, кстати, прошу извинить меня за Сэма, в мои планы это не входило. К сожалению, люди всегда инстинктивно пытаются помешать кому-то стать богатым. Кто от жадности, кто от зависти, а кто просто, сам не зная почему, лишь бы навредить, — так уж они устроены, и ничего тут не поделаешь.

«Оттолкни его от себя со всей силы, а сам пригнись как можно ниже», — прочитал Майлз немую просьбу в глазах Харта.

— По всей видимости, вам больше ничего планировать уже не придется, так как любой, поднявший руку на человека в святилище, должен умереть. А раз сказано «любой» — значит, это касается и вас, злых духов, — подчеркнул Шон, пытаясь озадачить демона и тем самым усыпить его бдительность хотя бы на короткий промежуток времени.

— Где это ты видишь святилище? Или ты имеешь в виду эту гробницу, которую вы только что осквернили и разграбили, прикрываясь словом «археология»? А если бы это была твоя усыпальница, и кто-то сдирал с тебя украшения?

Почувствовав, как пальцы Штеймана ослабли на его горле, Шон понял, что ему удалось задуманное. Пока демон пытался разобраться в его словах, Майлз ударил профессора со всей силы локтем в живот и отпрыгнул в сторону. Не успел Штейман выпрямиться, как Брюс, не колеблясь, всадил в его грудь четыре пули подряд, отомстив за истекающего кровью друга, и устранив тем самым смертельную опасность, нависшую над доктором Майлзом, которого он должен был охранять любой ценой.

— Этот маньяк мог запросто подстрелить вас, как куропатку, а потом и нас всех, по очереди, — оправдывая явно излишнее количество сделанных выстрелов, слегка дрожащим от волнения голосом сказал Брюс.

Хриплые клокочущие звуки, вырывающиеся из гортани Штеймана, свидетельствовали о том, что его давняя мечта о роскошной жизни в Монако так и осталась несбыточной.

Поборов в себе инстинктивный страх, спецназовцы все-таки спустились вниз на звук выстрелов, повинуясь приказу понемногу приходящего в себя Трейтона. Им потребовалось менее двух часов, чтобы запаковать и погрузить в «хаммеры» менору, барельеф с изображением озлобленной морды демона, распиленный на части саркофаг, хошен и саму мумию. Вход в пещеру по просьбе доктора Мейерс пришлось взорвать, чтобы законсервировать гробницу, так как вырезанные на стенах надписи, безусловно, представляли огромную научную ценность.

Тело покойного профессора Штеймана запихнули в черный пластиковый мешок. Трейтону пришлось согласиться с доктором Майлзом, когда тот настоял, чтобы профессора похоронили в отдельной могиле, а не в братской вместе с бедуинами, как хотели изначально лейтенант Суарес и его выбившиеся из сил спецназовцы. Спустя час тяжелой работы могилы полутораметровой глубины были подготовлены для погребения. Так как профессор был евреем, Майлзу пришлось прочитать на иврите молитву за души умерших.

Заплатив выкуп за многовековую тайну жизнями четверых своих товарищей, ученого и шестерых бедуинов, выстроившиеся в шеренгу спецназовцы благодарили Бога, что не разделили их участь. Они воспринимали глухие звуки иврита с растянутыми гласными, как в тумане, даже не подозревая, что слышат не арабскую речь. После того как доктор Майлз произнес интернациональное «Амен», они выстрелили три раза в воздух одиночными выстрелами из автоматов под лаконичные команды лейтенанта Суареса, отдав дань уважения праху усопших.

Колонна из шести армейских джипов, оставив за собой облака пыли, растворилась в кровавых лучах заходящего солнца за барханами, осыпаемая проклятиями старейшины Ибрагима, которые он гневно процеживал сквозь зубы, пережевывая кат и угрожающе размахивая посохом.