Глава 6
ПОКОЙНЫЙ СВИН

На мгновенье, что вполне естественно, наступила пауза. Пасси онемел от ужаса перед собственной дерзостью, я сохранял обычную сдержанность, Лео же старательно пытался что-либо понять.

— Так что же? — проговорил он наконец. — Заговор?

Пасси, покрывшись потом, пробормотал с несчастным видом:

— Слишком правдоподобным это, конечно, не выглядит, сэр.

— Не знаю… — Лео задумался. — Не знаю, Пасси. Вообще, это — мысль. Определенно мысль. Но, знаете, в этом случае она, пожалуй, не проходит. Видите ли, тут должны быть замешаны все без исключения, но ведь я тоже там был.

Это был великолепный момент. Божественная простота и ангельская невинность Лео были аргументом, решавшим вопрос. Мы с Пасси облегченно вздохнули. Старик одним махом смел и ту тень фактов, которая у нас была, оставалось надеяться только на чудо. Он, однако, стоил того.

Лео продолжал размышлять.

— Нет, — заключил он. — Это невозможно, совершенно невозможно. Придется попробовать еще раз, Пасси. Пройдемся вместе по всем этим алиби; может, найдется какая-то щелочка. Заранее никогда нельзя ничего сказать.

Они взялись за работу, а я, не желая лезть не в свой огород, вернулся к Кингстону. Я нашел его в салоне вместе с Дженет и Батвиком. При моем появлении Батвик весь ощетинился и сник. Мне это не понравилось.

Не то чтобы я был излишне чувствителен, вроде нет, но его неожиданная ненависть смущала меня. Я предложил ему сигарету в знак примирения, но он отверг ее.

Кингстону хотелось поговорить со мной, мне с ним тоже, поэтому я предложил ему выйти на террасу и выкурить там по сигарете. В любом другом салоне, за исключением разве что прабабушки Каролины, подобное предложение прозвучало бы натянуто или, во всяком случае, старомодно и снобистски, но в Хайуотерс оно сошло. Покойная леди Персьюивант была как раз из женщин, питающих слабость к позолоченной мебели и фарфоровым фигуркам.

Я видел, что Батвик смотрел на Кингстона с прямо-таки собачьей благодарностью, и чувство незаслуженной обиды еще возросло, когда я заметил, что Дженет хмуро поглядывает на меня с другой стороны камина.

Мы вышли на мраморную террасу, ничуть, по-моему, не уступающую по красоте голливудским. Кингстон взял меня под руку.

— Слушайте, — забормотал он, — этот тип Питерс…

Я вернулся на много лет назад на лужайку за школой, где Гаффи взял меня под руку и тем же взволнованным и обиженным голосом произнес те же слова.

— Этот тип Питерс…

— Да? — подбодрил я его. Кингстон замялся.

— Можете рассматривать это как исповедь, — начал он неожиданно, а я, видимо, посмотрел на него с таким изумлением, что он покраснел и смутился. — Нет, я его не ограбил, но зато написал ему завещание. Вот об этом я и хочу с вами поговорить. Он хотел у меня набраться сил после операции аппендицита. Переписываясь, мы обо всем договорились, но по дороге сюда он простудился, подхватил воспаление легких и, в конце концов, умер. Мой санаторий он выбрал потому, что он сравнительно дешев. Питерс сказал, что кто-то из знакомых, бывавших в этих местах, порекомендовал ему его. Когда ему было уже очень плохо, в момент просветления он послал за мной и высказал желание оформить завещание. Ну, я составил его, а он подписал.

Кингстон замолчал и беспокойно заерзал.

— Я вам рассказываю об этом потому, что мне известно, кто вы, — продолжал он. — Я слышал о вас от Дженет и знаю, что сэр Лео вызвал вас из-за этой истории с Гаррисом. Так вот, Кемпион, я это завещание немного изменил.

— Прошу прощения! — сказал я невпопад.

Он кивнул.

— Разумеется, не в смысле содержания, а в формулировках. Пришлось. Как он мне диктовал, оно звучало так: «Самому видному из гуляющих на свободе мошенников и мерзавцев — моему брату, получившему при рождении имя Генри Ричард Питерс, — хотя не исключено, что сейчас он именует себя как-нибудь еще, — завещаю все, что мне принадлежит. Делаю это не из любви к нему и не потому, что когда-нибудь сочувствовал бездельникам вроде него, а просто потому, что это сын моей матери и ни о каком другом мне неизвестно».

Кингстон на мгновенье умолк, с торжественным видом глядя на меня в лунном свете.

— Мне это показалось неправильно. Такая штука может привести к огромным неприятностям, так что я сформулировал немного иначе. Просто написал, что мистер Питерс желает, чтобы все, принадлежащее ему, досталось его брату — и точка. Он подписал и умер.

Минуту он молча курил, а я ждал продолжения.

— Гаррис с первого взгляда показался мне на кого-то похожим. А за ужином, когда вы напомнили мне о тех похоронах, я понял, почему это так. У Питерса и Гарриса было много общего. Оба они, так сказать, были слеплены из одного теста, оба рыжеваты. Питерс, правда, повыше и немного жирнее, но, чем дольше я о них думаю, тем больше нахожу между ними сходства. Понимаете, Кемпион, к чему я клоню? Гаррис вполне мог быть этим самым наследником!

Он смущенно улыбнулся.

— Теперь, когда я все выложил, оно уже вроде звучит не так сенсационно.

Я не ответил. Я знал вполне определенно, что Питерс, который лежит в покойницкой, — это мой Питерс, а если у него и был какой-то брат, так это мог быть пациент Кингстона. Это подтверждало возникшее у меня еще раньше подозрение, что Свин, как обычно, готовил какое-то мошенничество, но его опередила расплата в виде цветочной вазы.

— Я отослал завещание его адвокату, — продолжал Кингстон. — Получил от него распоряжение насчет похорон и чек на расходы. У меня дома есть его адрес, я вам его дам. Завтра вас устраивает?

Я успокоил его, что вполне устраивает, и он заговорил снова.

— Я был в «Серенаде» сегодня утром, когда все это случилось, — сказал он не без гордости. — Мы играли в покер. Как раз держал банк, когда грохнуло и все выбежали наружу. Разумеется, уже ничего нельзя было сделать. Вы видели труп?

— Видел, — ответил я. — Хотя как следует осмотреть еще не успел. Гарриса вы впервые сегодня увидели?

— Да нет, что вы! Он жил там уже с неделю, а я туда каждый день хожу, потому что у одной из служанок — Флосси Кедж — желтуха. Много я с Гаррисом, правда, не разговаривал, потому что… да вы сами слышали: это был невыносимый человек. Это лучше всего видно в истории с Батвиком.

— С Батвиком?

— О, вы еще не слышали? — Кингстон разошелся. Как большинство деревенских врачей, он не прочь был посплетничать. — В ней есть и своя юмористическая сторона. Батвик, как вы могли заметить, принимает все всерьез.

Я кивнул. Кингстон засмеялся и продолжал:

— Гаррис распространялся о танцплощадках и пляже, который он собирался устроить на том участке, который выходит к реке — на дальнем конце крикетного поля. Батвик все это слышал и ужасался. Это никак уж не вязалось с его собственным планом развития деревни — там речь шла все больше об общественной прачечной, сверхгигиеничных яслях и тому подобном. Так вот, он в панике примчался к Гаррису и, насколько я знаю, дело дошло до грандиозной сцены. У Гарриса чувство юмора было несколько особого сорта: ему доставляло удовольствие разыгрывать Батвика, у которого оно начисто отсутствовало. Все происходило в салоне «Серенады», где сидели Билл Дюкен и еще несколько человек: так что публика у Гарриса была, и он развлекал ее вовсю. Билл говорил мне, что Батвик в конце концов выскочил из дома совершенно вне себя. Гаррис пообещал ему танцующих фурий, игрища и Бог весть что еще, отчего перед мысленным взором бедняги викария такие выдуманные им неиспорченные поселяне прямым ходом отправляются через приходскую больницу к вратам адовым. Билл пытался его успокоить, но Батвик был в ужасе и шокирован до мозга костей. Можете по этому судить, что за штучка был этот Гаррис. Он ведь наслаждался, наблюдая мучения бедняги Батвика, а тот был бы совсем неплохим парнем, если бы не держался так, словно в детстве проглотил линейку. Ну, да это не столь уж важно! Сейчас речь идет о том, кто убил Гарриса. Я завтра утром принесу вам адрес того адвоката и все бумаги, какие мне удастся найти, хорошо?

— Буду очень рад, — ответил я, стараясь не подавать вида, что чересчур уж заинтересован. — Спасибо, что рассказали мне обо всем.

— Ну, что вы! Рад был вам помочь. Здесь так редко что-нибудь происходит, — он застенчиво улыбнулся. — Звучит наивно, правда? — пробормотал он. — Но вы понятия не имеете, Кемпион, как скучно в деревне интеллигентному человеку.

Мы вернулись в салон. Дженет и Батвик слушали радио, но, когда мы вошли, Дженет встала и выключила приемник. Батвик, взглянув на меня, громко вздохнул.

Через несколько минут к нам наведался Лео, но, видимо, он был очень занят, потому что вскоре извинился и ушел. Вполне естественно, что общество начало понемногу расходиться. Кингстон пошел домой, захватив с собой упирающегося сердитого священника; мы с Дженет вышли на террасу. Было тепло, светила луна, а запах цветов и соловьиные трели в кустах жасмина придавали вечеру романтический колорит.

— Альберт… — проговорила Дженет. — Да?

— Странные у тебя бывают знакомства, правда?

— Знаешь, в школе человеку выбирать не приходится, — сказал я извиняющимся тоном. Голова у меня все еще была забита Питерсом. — Это как с яйцами: лежит их целая куча, а какое из них окажется тухлым, заранее не угадаешь.

Она глубоко вздохнула, и глаза ее блеснули в слабом свете.

— Я и не знала, что ты ходил в школу с совместным обучением, — саркастически заметила она. — Тогда понятно, откуда у тебя такие вкусы.

— Можно и так объяснить, — согласился я кротко. — Помню нашу мисс Маршалл. Классная руководительница из нее была первый сорт, ничего не скажешь. На стадионе, что твой чемпион, но как возьмет розгу в руки…

— Перестань, — неожиданно фыркнула Дженет. — Как тебе понравился Батвик?

— Очень приятный человек, — послушно подхватил я. — Где он живет?

— У него дом рядом с «Рыцарской серенадой». А что?

— Сад у него хороший?

— Вполне. А что?

— Граничит с парком «Серенады»?

— Доходит до каштановой рощицы в парке Поппи. Да в чем дело?

— Стараюсь узнать обстановку, в которой живут люди. Ухаживает за тобой, не так ли?

Она не ответила, и я решил, что она сочла мой вопрос проявлением дурного тона. К своему удивлению, я заметил, что она дрожит.

— Альберт, — прошептала она совсем тихо, — ты знаешь, кто виноват в этом жутком убийстве?

— Нет, пока еще нет.

— Думаешь, что сможешь узнать?

— Да, — сказал я. — Смогу.

Она взяла меня за руку и произнесла:

— Лео очень привязан к Поппи.

Я не отпустил ее руку.

— О том, кто убил Гарриса, Лео известно не больше, чем еще не родившемуся младенцу.

Она снова задрожала.

— Тем хуже, правда? Для него будет страшным ударом, когда… когда ему придется все-таки узнать.

— Поппи? — предположил я.

Дженет крепко сжимала мою руку.

— Понимаешь, они все готовы спасать ее, — сказала она взволнованным голосом. — В конце концов она теряет больше, чем кто бы то ни был. Возвращайся в Лондон, Альберт! Оставь это! Я не хочу, чтобы ты этим занимался!

— Брось, — сказал я. — И думать об этом не думай.

Мы немного молча прошлись. На Дженет было синее платье, и я заметил, что оно мне нравится. Сказал и о том, что нравится ее прическа.

Она тоже ответила комплиментом. Сказала, что знает, какой я правдивый и жалеет, что сегодня усомнилась было в каких-то моих словах.

Я охотно извинил ее. Мы как раз подошли ко входу в салон и решили уже, что погуляем еще, когда произошло нечто, чего я не предвидел и чего никак не должно было случиться. К нам вышел Пеппер и, чуть пыхтя, сказал, что просит прощения, но мисс Эффи Роулендсон хотела бы видеть мистера Кемпиона и ждет его в малом салоне.