Леонард Дуглас
Состязание в любви

– Он высокий, – сказала семнадцатилетняя Мэг.

– Он очень смуглый, – сказала почти восемнадцатилетняя Мэри.

– Он хорош собой.

– И придет сегодня вечером… именно сегодня вечером… к нам на свидание.

– С вами, с обеими? – вскрикнул отец. Он всегда вскрикивал. После двадцати лет, прожитых в браке, и семнадцати лет с дочерьми такая тональность голоса стала для него естественной. – С вами, с обеими? – снова вскрикнул он.

– С нами, с обеими, – подтвердила Мэг.

– С обеими, – повторила Мэри, улыбаясь поданному на ужин стейку.

– Я не голодна, – призналась Мэг.

– Я тоже, – сказала Мэри.

– Это мясо, – прокричал отец, – стоит полтора доллара за фунт! С этой самой минуты – вы голодны.

Дочери молча принялись за еду, раскачиваясь на стульях.

– Перестаньте качаться на стульях! – возопил отец.

Они уставились на дверь.

– Хватит пялиться на дверь, – сказал отец, – а не то повыкалываете себе вилками глаза.

– Он высокий, – сказала Мэг.

– Он весьма смуглый, – сказала Мэри.

– Он хорош собой, – сообщил папа маме, когда она вошла в комнату из кухни. – Превышает ли по весне количество умопомешательств среди женщин другие времена года?

– К июню психушки уже переполнены.

– С четырех часов пополудни эта парочка слоняется по комнате в кататоническом ступоре, – сказал отец. – Кажется, юного джентльмена, который пожалует к нам вечером, они собираются делить, как именинный пирог. Ощущение такое, будто я попал на мясокомбинат за миг до того, как бессловесную тварь огреют по башке и поделят между двумя соперничающими сторонами. Этот мальчик хотя бы догадывается, во что он вляпался?

– Мальчики предупреждают друг друга, – сказала мама, – насколько я помню.

– Мне это не помогло, – признался отец. – В семнадцать лет ты идиот. В восемнадцать – дебил. В двадцать – дорастаешь до уровня болвана. К двадцати пяти – олух. К тридцати – бестолочь. И только сейчас, в славном сорокалетнем возрасте я – не что иное, как недоумок. А посему сердце мое обливается кровью за бычка, прибывающего к нам вечером на заклание ради древних церемониалов инков.

– О, не будь так кровожаден, – сказала мама.

– Они не способны воспринимать английский, на котором я к ним обращаюсь, – сказал отец. – Как об стенку горох. На них действует лишь несколько слов. Смотри! – Он придвинулся к дочерям, которые сидели с отсутствующими взглядами и грезили наяву с ножами и вилками в руках.

– Любовь, – промолвил папа.

Девочки встрепенулись.

– Романтические чувства, – сказал папа.

Девочки снова встрепенулись.

– Июнь, – сказал папа. – Свадьба.

Девочек охватила легкая дрожь.

– А теперь, – попросил папа, – пожалуйста, передайте мне подливку.

– Добрый вечер, – сказал папа, стоя у двери в переднюю.

– Здравствуйте, – сказал высокий, смуглый, приятной наружности парень. – Я Боб Джонс.

– Редкостное имя, – вполголоса сказал отец. – Заходите, мистер Джонс. Девочки наверху обмениваются платьями, чтобы произвести на вас впечатление.

– Благодарю, – сказал Боб Джонс, заходя в дом и возвышаясь над папой.

– До чего же ты крупногабаритный, – заметил папа. – Как же ты этого достиг? Видать, поднимал пульмановские вагоны с одномесячного возраста?

– Ну, нет, – сказал Боб Джонс, пожав руку папе, от чего тот принялся приплясывать, как шотландец, пока не избавился от рукопожатия. На папином лице застыла маска ужаса, когда он повернулся и повел бычка на приветливо разукрашенную бойню.

– Присаживайся, сынок, – сказал папа. – Только не на этот стул. Это современный стул, рассчитанный всего на одного человека. Не садись туда, а садись куда-нибудь еще. С какой из девочек у тебя свидание?

– Они еще не решили, – сказал Боб Джонс, улыбаясь.

– Разве от тебя ничего не зависит, мальчик мой? Встань на защиту своих прав!

– У меня есть предпочтение, но, откровенно говоря, сэр, я побаиваюсь говорить об этом в открытую, – признался Джонс. – Как бы не дошло до смертоубийства.

– Ногти и пилки для ногтей, – сказал папа. – Жуткая смерть. Ладно, позволь дать тебе небольшой совет. Но прежде всего чего бы ты хотел отведать в свой прощальный ужин? Чем тебя угостить? Сэндвич, фрукты, сигарету, повязку на глаза?

– Чего-нибудь из фруктов.

И Боб Джонс сграбастал пригоршню персиков с кофейного столика и отправил их в свою печь, а папа тем временем пытался перевести дух.

– Что касается моего совета, – папа прикрыл рот, – Мэг симпатичнее, а Мэри с характером. Шансы равны. И та, и другая будет хорошей женой, Боб.

– Э-э, не торопите меня!

– Я и не тороплю. Все обдумай. На этой неделе. Но скажи, каким образом девочки собираются решить, кому из них ты достанешься?

– Тестированием.

– Тестированием?!

– Знаете, это что-то вроде письменного и устного экзамена, как в школе.

– Боже милостивый. Никогда о таком не слыхивал!

– Он довольно замысловатый. Я как на иголках.

– И ты собираешься такое терпеть?

– Видите ли, сэр, мы все понемногу учили психологию и хотим, чтобы все было по-научному. В конце концов, кому захочется, чтобы поклонник баскетбола сошелся с баскетболоненавистником?

– Трудно поверить в такое, если призадуматься.

– Вот именно, – серьезно сказал Боб Джонс. – Так что они проэкзаменуют меня и друг друга, а я проэкзаменую их, и мы сами всё решим.

– Вот те на! – изумленно воскликнул папа.

– А вы… гм… – молодой человек замялся, – не знаете, сэр, какие вопросы они будут задавать? Может, вы обсуждали их за столом?

– Боб, это уже похоже на шпаргалку, не так ли, если я тебе скажу?

– Да. – Он нервически засмеялся. – Пожалуй, что так.

И он в два присеста поглотил еще один персик.

– Но, откровенно говоря, – сказал папа, – я ничего не видел и не слышал. Ведьмы варили свой яд в уединении. В любой момент они спустятся сюда со своими перстнями а ля Борджиа. Скушай еще один персик, Боб.

– Да, если можно, – сказал Боб Джонс.

По дому пробежала зловещая дрожь.

– Если бы мы жили в Калифорнии, – сказал папа, – я бы подумал, что в океане сдвинулся разлом, сотрясается земля. Но так как мы в Иллинойсе, это означает, что Мэг и Мэри спускаются по лестнице.

Так оно и было.

– Боб! – закричали они разом в дверях и тут же умолкли, словно пальнули из последней пушки и остались на войне без боеприпасов. Они уставились на отца, на Боба Джонса, потом друг на друга.

– Я, пожалуй, пойду прогуляюсь по саду, – сказал папа.

Девочки растерялись.

– Я хотел сказать, по кварталу, – сказал папа. – А может, вы хотите, чтобы я остался в качестве арбитра?

– Поступай как хочешь, – сказали девочки.

Папа поспешил проскочить мимо Боба Джонса во избежание его рукопожатия.

Вернувшись с прогулки, он обнаружил в гостиной маму.

– Как идет экзамен на любовь? – поинтересовался он.

– Они сидят в саду под фонарем и почти не разговаривают, – доложила мама. – Вроде как приглядываются друг к другу.

– Может, мне подслушать немного?

– О нет, не надо. Так нечестно.

– Моя дражайшая жена, не так уж часто в жизни выпадает шанс присутствовать при таком сенсационном природном феномене, как этот. Я не добрался ни до Парикутина, ни до Кракатау. Я, скорее всего, не увижу Большого Каньона, но когда расщепление атомного ядра происходит прямо у тебя в саду, то самое время выйти и посмотреть на дымок. Я буду очень осторожен.

Он зашел в затемненную кухню и стал прислушиваться.

– Ладно, – сказала Мэг в саду. – Сколько тебе лет?

– Ему восемнадцать, глупенькая, – сказала Мэри.

– Что тебе больше нравится: баскетбол, бейсбол, танцы, плавание или джай-алай?

– Нет, нет, – запротестовала Мэри. – Виды спорта – в одну сторону, а развлечения – в другую, не смешиваем! Все знают, что, если смешать спорт с остальным, парень скажет, что любит бейсбол, и всё. Нужно спрашивать так: что ты любишь, ходить на танцы или на шоу? Так как, Боб?

– Танцы, – сказал Боб.

Обе девочки взвизгнули и сделали пометки в своих карточках с баллами.

«Дипломат, – подумал папа, – истинный дипломат».

– Что тебе нравится: плавание или теннис? – спросила Мэри.

– Плавание.

Девочки опять взвизгнули.

– Гений, – пробормотал папа.

Девочки суетились вокруг Боба Джонса, как две сороки, вьющие гнездо. Что ему нравится, пиво или мороженое? Вечерние свидания по субботам или по пятницам; постоянные или попеременные? Какого он роста? Что он предпочитает, английский или историю? Занятия спортом или вечеринки? Боб Джонс заерзал и стал озираться по сторонам. Карандаши скрипели, листки переворачивались, баллы складывались или не складывались.

Папа собирался было покинуть горячую точку, как дверной звонок протренькал известную мелодию (на слова «бритье и стрижка – четвертак»), и в тот же миг, едва он отворил дверь, в дом впорхнула Пери Ларсен, вопиюще яркая блондинка, миловидная, подвижная и глазастая. Посмотришь на нее и словно видишь море в солнечный денек, неугомонное, непоседливое, живое.

– А вот и я! – зычно возвестила она.

– В самом деле, – сказал папа.

– Я пришла вершить суд, – сказала Пери.

– Ты шутишь!

– Нисколько. Мэг и Мэри позвонили мне и сказали, что не доверяют друг другу сложение баллов, поэтому они попросили меня прийти. Джонс тут?

– Джонс – гора в саду, вокруг которой суетится парочка дятлов.

– Бедный Джонс. Вот потеха-то!

Пери юркнула мимо него и направилась на кухню. Хлопнула задняя дверь.

Папа стоял, держась за подбородок, вспоминая, как она выглядит на бегу. Он повернулся к маме.

– Меня охватило глубокое чувство печали, – сказал он. – Назревает трагедия. Море слез, плач, вырванные волосы.

– «Медея»? – спросила мама.

– Или «Грозовой перевал», бог его знает. Ты когда-нибудь присматривалась к Пери Ларсен? А я присматривался. Это крах. Мэг хороша собой. Мэри с характером. У Пери есть и то, и другое. И мозги в придачу, насколько я помню результаты ее академической успеваемости. И все это в одном флаконе. Дай срок – и буря грянет.

И она не заставила себя ждать. В саду разразился великий шум и переполох. Девичьи голоса пронзительно возмущались. Баллы складывались и вычитывались, делились и выводились из алгебраических формул. Папа застыл посреди гостиной, переводя вопли для мамы.

– Вот Пери говорит, что по баллам Боба Джонса должна заполучить Мэри.

Кто-то зарыдал.

– Это Мэг рыдает, если ты не в курсе.

– О боже! – вырвалось у мамы.

– Внимание! Ситуация меняется, – сказал папа, выдвигаясь на кухню. – Оп-ля! Пери говорит, что она ошиблась в сложении. По результатам футбола, хоккея и пива получается, что Боба Джонса забирает Мэг.

Из сада донеслось стенание раненой львицы.

– Это уже другая дочь, – подсказал папа. – Принимает муравьиный яд, не сходя с места.

– Постойте-ка! – произнес некий голос.

– Постойте-ка! – Папа поднял руку, наказав гостиной и всем до единого стульям помалкивать.

– Заново сверку делают? – спросила мама.

– Именно, – сказал папа.

– Пери Ларсен говорит, что оба подсчета дают равный результат. Так что Боб пойдет на свидание с ними с обеими, – сказал папа.

– Нет!

– Да!

Раздался и стих громоподобный ропот. Рев угодившего в капкан медведя.

– Это Боб Джонс, – сказал папа.

– Подойди-ка, взгляни на его физиономию, – предложила мама.

– Ох, уж эта Пери Ларсен, у меня такое ощущение, что она…

Дверь распахнулась настежь, и внутрь ворвались Мэг и Мэри, размахивая листками бумаги.

– Папа, сложи сам и скажи, подведи итог. Выручай нас, папочка, пожалуйста!

– Ладно, ладно!

Он посмотрел на дверь. Боб Джонс и Пери Ларсен остались в саду, наедине. Он откашлялся и закрыл глаза. Затем взялся за карандаш.

– Шли бы вы в сад, пока я разбираюсь с этим, и…

– Мы подождем, папа.

– Но вы должны…

– Мы подождем, пока ты складываешь.

– Но…

– Ну, папа!

– Хорошо, хорошо! Посмотрим. Два балла за футбол. Два за пиво-воды. Так, посмотрим…

Он поработал с минуту, пока обе дочки тянули его за локти. В саду воцарилось подозрительное молчание. Он все поднимал глаза, откашливался, делая мелкие ошибки. Наконец задняя дверь отворилась, и, улыбаясь, Пери Ларсен прошла по дому.

– Как продвигается дело? – спросила она.

– Медленно, – сказал папа, – а может, быстро. Это как посмотреть.

– Я тут вспомнила, что у меня осталась работа по дому. Привет! Я побежала! – сказала Пери и пулей вылетела в переднюю дверь.

– Пери, вернись! – закричали девочки, но той и след простыл.

Задняя дверь хранила молчание. Затем, когда папа подвел окончательные итоги, дверь снова отворилась, и в дом вошла ходячая гора, глуповато моргая.

С таким видом, будто его огрели по голове, Боб Джонс проговорил:

– Что ж, было здорово, всем пока. – Он вроде как хихикнул.

– Боб, назад!

– Только что вспомнил, у меня вечером тренировка по баскетболу. Совсем из головы вылетело. Спасибо за персики, мистер Файфилд.

– Не меня надо благодарить, а их маму за то, что вырастила их как надо, – сказал папа.

Боб Джонс, словно его шарахнуло несколькими наковальнями, бродил по комнате, говоря спокойной ночи, столкнулся сам с собой и, попросив прощения, вышел за дверь. Послышалось, как он свалился со ступенек переднего крыльца, встал и засмеялся.

– Папочка! – вскричали дочки.

– Ну и… – сказала мама.

Папа вернулся к вычислениям. Ему было боязно смотреть на бледные личики дочек. Они следили, как он добавляет завершающие штрихи к подсчетам.

– Папа, – вопрошали они, – что там получилось?

– Доченьки, – сказал он, глубоко вздохнув и откидываясь на спинку стула. – Сдается мне, что Мэг получила кругленькую «баранку», а Мэри цифру сравнимой величины и происхождения. Иными словами, девочки, ни одной из вас не достался парень, который ходит как мужчина. Вы забыли присовокупить еще два пустячка.

– Что?

Он молча сходил в спальню и вернулся с маминой сумочкой. Из нее он извлек флакон духов и красную помаду.

– Вот о чем вы забыли, – сказал он. – Вы обратили внимание на лицо Боба Джонса, когда он выходил отсюда?

Они молча закивали.

– Запомните этот взгляд, – сказал папа. – Когда вы замечаете такой взгляд, это означает, что вам следовало замолчать полчаса назад. Вряд ли вы увидите мистера Джонса опять.

Девочки тихо заплакали.

– Через пятнадцать минут, – сказал папа, сверившись с часами, – у мусоросжигалки за домом состоится небольшая церемония. Вам предписывается участвовать в ней, имея при себе ваши тесты, экзаменационные билеты, контрольные и тома по психологии. Я совершу ритуал сожжения этих книг. Затем мы все направимся в ближайший кинотеатр на двойной сеанс и выйдем оттуда посвежевшими с осознанием того, что завтра будет новый день и Боб Джонс вовсе не такой высоченный, смуглый и симпатичный, как нам почему-то когда-то казалось.

– Есть, сэр, – сказала Мэг.

– Есть, сэр, – сказала Мэри.

На экзаменационных листках папа начертал: Пери Ларсен – 1, команда хозяев поля – 0.

– Итак, команда, все в душ!

Девочки медленно поплелись наверх. Наверху они побежали.

Папа сел, раскурил трубку и попыхивал ею с философским видом.

– Они научатся, – сказал он.

Мама тихо кивнула.

– Тебе придется преподать им несколько уроков, – сказал папа.

Мама опять молча кивнула.

– Ну и вечерок выдался, – сказал папа.

Мама, будучи женщиной, на которую, как надеялся папа, его дочери когда-нибудь станут похожи, промолчала.

По-прежнему не проронив ни слова, мама встала, улыбаясь, подошла к папе и поцеловала его в щеку. Затем оба бесшумно, не произнося ни слова в притихшем доме, они прошагали по коридорам и комнатам, чтобы подготовиться к позднему походу в кино.