Если вам не доводилось присутствовать при вскрытии, то вот, значит, как это делается. Тело разрезают посередине. Не до конца, а так, чтобы просматривалось все от ключиц до почек. Когда лоскуты плоти оттягивают назад сверкающими хирургическими зажимами, открытые таким образом для всеобщего обозрения органы подвергаются внимательному осмотру, прежде чем их вырежут, мастерски орудуя скальпелем. После чего их откладывают в сторону для химического анализа. Мозг извлекается из своего вместилища простым разрезанием черепа по окружности выше ушей.

Если вы преступник, то вы удостаиваетесь особого внимания. Ваши внутренности ничем особенным не отличаются от других, но доктора начеку: вдруг в один прекрасный день они обнаружат тело преступника без сердца.

Сегодня утром в нашу лабораторию принесли любопытный случай – труп некоего Джона Брогмана. У него на груди и в тазовой части небольшие синие татуировки. При ближайшем рассмотрении оказалось, что это не татуировки, а пулевые отверстия.

Я бы хотел поделиться с вами историей Джона Брогмана в том виде, в котором она дошла до меня – на прозекторском столе, плоская, холодная и обнаженная. Она не сахар, а карболка и цианид. Сердце, колотящееся, как пистолет-пулемет Томсона, все быстрее, быстрее, быстрее, пока… сами знаете…

У него были объемистые легкие и крепкие мышцы. В его грудной клетке заключались губчатые мешки, которые всасывали воздух мира сего, и это им пришлось по нутру. Судя по телосложению, он был родом из небольшого города, где эти легкие выросли и расправились. Потом видно, где умерли его отец и мать, а где у него появился младший брат, от которого было мало толку. Видно, где они переехали к тетке и дяде, которые их недолюбливали. И видно, где дядя заставлял слишком юного Джонни Брогмана слишком много работать. На угольной шахте. Пятна в легких Джонни Брогмана все расскажут вам о тех годах.

Затем смотрим на холодный неподвижный желудок и видим, куда голод приложил свою калечащую руку. Прямо здесь. Видно?

А если вглядеться пристальнее и поглубже в холодный извилистый мозг, то мы увидим, как разрастается ненависть, недоумение и нужда Джонни Брогмана, превращаясь в нечто вроде опухоли, гнойника. В его мозгу мы найдем…

Брогман стоял на углу запыленного городишки, глядя, как кузнечики застилают знойное голубое небо словно занавесом.

Банк находился по ту сторону улицы. Перед ним торчал угнанный автомобиль с работающим мотором. Он собственноручно припарковал его и пересек разогретый асфальт, чтобы встать на углу и ждать, обливаясь потом, сознавать, что его ожидало нечто желанное.

Он не знал наверняка, что именно. Может, банк? Может, оружие, власть, опасность и… что-то еще.

Кожаное гнездо под мышкой обременял пистолет.

Он долго чего-то жаждал. Чего? Что ему было нужно?

Мимо медленной походкой, задумчиво прогуливалась женщина. Ее взгляд прошел сквозь него, метнулся в сторону и снова скользнул по нему, дабы превратить его в мужчину с головы до пят, и ее губы шевельнулись, словно она знала, что у него на уме. Брогман неловко сглотнул слюну, пытаясь отвести взгляд.

Она стояла, прищурив глаза. Затем эта женщина с глазами янтарного металла, способными пленять и подчинять страсти, медленно повернулась, размеренно переставляя ноги, и удалилась, распустив на затылке длинные огненные волосы. Мышцы в желудке Брогмана улеглись, подобно припавшим к земле животным. Он зашагал. Пересек извилистую улицу, поднялся на высокий бордюр. Настороженно навострил большие уши. Вон там… мотор автомобиля все еще урчал под капотом. Теперь – в прохладную пещеру банка. Холодные мраморные покои. Сверкающие клетки с одомашненными животными и отменными зелеными деньгами под их бледными прирученными пальцами.

Заскорузлой рукой Брогман поднял мертвую массу пистолета.

С этого момента все задвигались заторможенно, плавно, как в замедленной съемке под водой. Его и так от природы бледное лицо постепенно побелело. Маленькая кассирша медлительно дотянулась до зеленых денежных пластов, неспешно их взяла и стала неторопливо протягивать, а они, до исступления невесомые, еле-еле упали в ладонь Брогмана. Он сунул деньги в карман. Все, кажется, заняло минуты три.

Затем события замелькали с утроенной быстротой. Сигнал тревоги, словно выброс адреналина, все закрутил кувырком. Раскаты сирены угрожающе отскакивали от мраморных утесов.

Брогман бежал по каменной глади. Поднялся крик. Когда он вылетел на дневной свет, солнце ослепило его, и перед глазами поднялся знойный вихрь.

Он не знал, солнце ли было тому виной, но когда он рванул дверцу машины, то отпрянул разинув рот.

Она поджидала его в машине.

Женщина с волосами, подобными длинному языку пламени, и глазами цвета желтого металла, которая прошла мимо несколько минут назад, вгляделась в него, раскусила его и решила не останавливаться. Ее жесткие пальцы вцепились в руль так, что костяшки побелели.

Придя в себя, он обошел машину и сел на сиденье, тыкая пистолетом.

– Вылезай!

– Нет, – сказала она непринужденно и твердо.

Он ткнул пистолетом в ее белую блузку.

– Вылезай, говорю тебе!

В ответ она переключила скорость и вдавила педаль акселератора в пол, сорвав машину с места под визг резины. Не успел он опомниться, как она разогнала машину до семидесяти миль в час. Перед его глазами замельтешили деревья, дорожные знаки, здания, и над всем этим господствовал ее голос:

– Поведу я! Куда захочешь! Я поведу!

Его высокие скулы залились краской. Он оглянулся на исчезающую главную улицу.

– Езжай побыстрее. Только и всего. На шоссе номер сорок три.

– Не глупи, – огрызнулась она. – Попадем прямиком на кладбище. Я тебя повезу своей дорогой. Я этот чертов городишко вдоль и поперек знаю словно книжку.

Он поймал себя на том, что его колотит дрожь. Ему пришлось вцепиться в свои колени, согнуться, чтобы унять боль в желудке, будто от выстрела.

– Что с тобой? – сказала она. – Тебя подстрелили?

– Нет. – Он выпрямился. – Я в порядке. Мне померещилось. Желудок. Как жгучая дыра. Брр.

Затем, по мере того как они накатали много миль, он умолк, лелея свою боль. Однажды, подняв глаза, он увидел ее резкий профиль на фоне бегущего горизонта, зеленых деревьев, ярких бензоколонок. Ее губы были до непреклонности сжаты и жестки, как и ровные зубы, которые их подпирали. Поразительнее всего были ее глаза, словно позаимствованные у дикой кошки и пересаженные на ее ужасающе белое лицо. Они ей не принадлежали. Как и весь этот огонь на ее голове, ниспадающий на плечи непослушными, разных оттенков, прядями, зачесанными за почти мужские уши.

Минут через пять она сказала:

– Они нас потеряли.

Она не сбавляла скорость в знойной пустыне.

– Сколько денег добыл?

Он пересчитал.

– Семьсот.

– Семечки.

Он заметил, как напряглись упругие мышцы на ее лодыжке, выжимая из машины все больше миль. Медленно взглядом голубых глаз он коснулся изгиба ее ноги, поднялся по ее коричневой шерстяной юбке до маленьких грудей и открытому вырезу в белой блузке, в котором было видно, как по горлу связки перекатываются жестко, но красиво.

– Останови машину, – сказал он тихо.

Она не удостоила его ответом.

– Да кто ты вообще такая, – запальчиво потребовал он ответа, – чтобы перебегать мне дорогу?! Это моя работа!

– Теперь уже – наша. – Она метнула в него стальной взгляд. – Ну, какой из тебя убийца. Я же знаю. У тебя на лице написано. Для убийства у тебя глаза слишком вытаращены.

– Останови машину.

Остановившись, она смотрела строго перед собой.

– Я вхожу в дело, – сказала она, обращаясь к дороге. – Я ушла из дела ненадолго, но теперь я снова в деле.

Он отвернул ее от руля к себе.

– Да уж, ты в деле.

Он поцеловал ее, причинив боль им обоим. Мир испарился. Если бы завыла сирена или грохнул выстрел, они бы не услышали. Остались только ее упрямый рот, которым она цинично перемалывала его губы.

Она отпрянула, гневно сверкнув глазами и на мгновение изумленная.

– Никогда так больше не делай, – оповестила она его ровным голосом. Она снова заставила колеса взреветь. – Это мне решать. Понял, ты? Отныне заруби себе на носу!

Настал его черед изумляться.

– Ладно, ладно, – сказал он.

Ветер пустыни врывался в окна, опаляя их зноем.

Она остановила машину на небольшой грунтовой дороге, освещенной звездами, луной и огнями ранчо, маячившими у подножия холмов.

Она выскользнула из машины, шелестя подошвами по сухим прядям сорной травы.

Он сказал:

– Почему ты сегодня забралась в мою машину?

Ответ она держала наготове:

– Ты ехал прямо в морг, а я отправила тебя в объезд. Тебе нужно учиться. Ходить, говорить, держать пистолет. Ты сегодня смахивал на мальчишку в очереди за грошовым билетиком в кино.

– Да…

– Я еще не закончила. Помнишь Рики Вольфа?

– Еще бы!

– Я была с ним, – сказала она. – Пять лет.

Имя Рики Вольфа громыхнуло, как удар молота. Рики Вольф – легенда, матерый бандит. Никому не удалось доказать его вину. Он не знал меры ни в джине, ни в крови.

Она стояла и рассказывала о нем.

– Шесть недель назад его убили. В Айове. Тело бросили в реку. Единственное, что указывало на то, что это был он, – его бумажник. У них не было отпечатков его пальцев. – Она тяжело задышала. – Вот я и поехала снова на запад, в Калифорнию. Затаилась, поработав официанткой…

– Потом объявился я.

– Да. Как только я тебя заприметила, я поняла, что тебе нужен наставник, а не то окочуришься раньше времени. Рики был не такой. Когда он мне повстречался, он уже был натасканный. А мне всегда хотелось объезжать новичков.

Она повернулась к нему:

– Твоя жизнь чего-то стоит, пока с тобой рядом достойная женщина. Если она взбалмошная, распущенная, капризная, глазом не успеешь моргнуть, как окажешься в морге. Она не даст тебе трезво мыслить. – Она продемонстрировала ему свои крепкие белые пальцы. – Для кошки мои ногти коротко стрижены. Я не исцарапаю тебе спину. Так что… тебе решать. Умереть сегодня или через четыре года?

– Вот, значит, как у вас заведено?

– Именно так.

У него вдруг случился срыв. Сам не зная почему, он трепетно заключил ее в свои объятия.

– Я рад, что ты пришла. Мне бы не хотелось провести эту ночь в одиночку.

Она поцеловала его, почти неуклюже, и ему показалось, что ощутил ее дрожь глубоко внутри.

Затем она отвесила ему пару сильных оплеух.

– Поцелуй – за одно! Пощечина – за другое! Ты мужчина, а не малое дитя! Запомни: если хочешь остаться со мной, повзрослей!

Он перестал трястись.

В его ноздрях явственно возник теплый чистый запах ее тела, не испорченный дешевенькими духами.

Он дождался, пока она сделает первый шаг.

– Я уже не дитя… – сказал он.

Их ступни зашуршали по сухому песку.