Они шли по Арбату в направлении Евиного дома. Евгений с большим интересом рассматривал отреставрированные здания и постоянно задавал вопросы. Ему было любопытно, кто построил тот или иной особняк, кому дом принадлежал до революции и кто из знаменитостей живет в нем теперь. Гидом Ева оказалась вполне сносным, поэтому парижский гость получал ответы как минимум через раз.

– Вы так хорошо знаете историю своего города, Ева, – восхитился Евгений.

– Не всего, а только малой его части. Я росла на Арбате и бегала по дворам и переулкам еще девочкой. – О том, что это было еще во времена СССР, она умолчала. Зачем напоминать о своем возрасте?

– Особняк, в котором вы живете, до революции принадлежал Шаховским или Анненковым?

– Ни тем, ни другим, – рассмеялась Ева. – Это был доходный дом. Квартиры в нем сдавались.

– А вы бывали в… э… как это по-русски? В семейных гнездах своих предков?

– Нет. Усадьбу Анненковых разорили и разграбили в революцию. Дом и службы сожгли. Остались только фундаменты. Те же дома, в которых обитали мои прапрапрадеды и бабки по линии Шаховских, я гнездами не считаю. По большей части это были казенные квартиры и особняки. Дело в том, что представители моего рода служили на благо отечеству, и князья Шаховские, как правило, становились либо крупными политическими деятелями, либо дипломатами, либо военачальниками.

– Про Анненковых вы забываете. Незаслуженно, хочу вам сказать. Достойнейший род, пусть и не такой древний, как Шаховские, что от самого Рюрика ведут родословную.

– Не буду спорить. Среди наших с вами общих предков были и генералы, и общественные деятели, и юристы. Но больше славистов, поэтов, ботаников. Ветвь Анненковых послабее будет.

– По мужской линии, возможно. Но не по женской. Это княжны Шаховские благодаря фамильному бриллианту, носящему имя «Слава», удачно выходили замуж, рожали прекрасных детей, жили долго и счастливо, а Анненковы блистали без помощи древних амулетов.

Ева остановилась и заинтересованно посмотрела на Евгения. Откуда он узнал о «Славе»?

– Я ознакомился с книгой брата вашей бабушки, Сергея Отрадова, – ответил на ее немой вопрос молодой князь. – Он посвятил бриллианту несколько глав.

– Насколько я знаю, это была ограниченная серия.

– Да, всего три тысячи экземпляров.

– Когда она появилась в продаже, вы еще в школе учились, – сочла нужным заметить Ева, которой Евгений по-прежнему казался юным и неопытным.

– Мне двадцать восемь, Ева, – напомнил Евгений. – Я на тот момент уже заканчивал колледж. И, наткнувшись в Интернете на документальный труд, посвященный семействам Шаховских-Анненковых, заказал его.

Ева не могла поручиться за остальных, но предполагала, что все, кто имел отношение к истории «Славы», не желали ее вспоминать.

Началось все семь с половиной лет назад. Тогда выяснилось, что семья Шаховских на протяжении трех веков владела камнем, который, мало того, был огромен и чист, то есть баснословно дорог, но еще и приносил удачу. Алмаз, из которого впоследствии огранили бриллиант, был родом из Индии. По легенде, изъят из левой, милостивой, глазницы индуистского бога. После серии перепродаж «Слава» оказался в числе сокровищ российской короны. Сама императрица Екатерина Великая преподнесла драгоценный камень князю Шаховскому, послу Российской империи, и с тех пор он передавался по наследству старшим дочерям глав семейства. Если дочек не рождалось, женам старших сыновей. Так «Слава» оказался у матери Элеоноры Георгиевны, Шаховской в замужестве, в девичестве Анненковой. Она передала его вместе с остальными сокровищами дочери. Не из рук в руки, так не вышло хотя бы потому, что молодую княгиню убили пьяные красноармейцы, когда ее дочь была еще младенцем. Но женщина смогла оставить зашифрованное послание, а подросшая Лина разгадать ребус и найти сокровища. Чего только не было в сундуке (то есть в суповой кастрюле), зарытом в могиле предков: колье, кольца, браслеты, яйца Фаберже. Целое состояние! Но кто будет хвастаться таким, когда живешь при коммунистах? Элеонора Георгиевна не кичилась своим наследством. Укрывала его ото всех, посвящая в тайны лишь избранных. Берегла каждую мелочь, пока была возможность. Но в годы перестройки много чего сдала в ломбард, чтобы прокормить себя и внучку Ефросинью-Еву. Однако знаменитое колье Шаховских: простая витая цепочка и три крупных камня-подвески, центральный камень и есть «Слава», сохранила. Бриллиант был очень ценным – за него предлагали… двести пятьдесят миллионов долларов!

Но Элеонора Новицкая, урожденная Шаховская, подменила камни. Боясь, что «Славу» украдут, она вынула бриллиант из оправы. И спрятала. А куда, до сих пор никто не знает. Бабка оставила после себя несколько посланий, которые должны были привести наследников к истинному сокровищу, но увы…

Никто не разгадал загадки.

А в погоне за «Славой» погиб Дусик, братишка. И в его убийстве обвиняли ее, Еву. Ей даже пришлось провести почти сутки в «обезьяннике». Поэтому та история была отправлена в заколоченном ящике на самый дальний уголок чердака памяти.

– Вы видели камень? – спросил Евгений, сверкнув от любопытства глазами так ярко, что померкла переливающаяся витрина сувенирной лавки.

– Нет. Знаменитое колье семьи Шаховских я в действе таскала, как другие девочки бусы из макарон, но «Славу» бабушка тогда уже подменила на обычный якутский бриллиант.

– В книге Сергея Отрадова современная часть истории камня описана вскользь. Почему?

«В погоне за «Славой» люди погибли, – рявкнула мысленно Ева. – Не только Дусик. Еще модистка бабки, Карелия. А главный охотник за сокровищем двинулся умом. И как писать про это? Милостивый глаз индуистского бога уничтожил и свел с ума людей… Но не камень тому виной. Бабка! Старая ведьма Элеонора Георгиевна. Сестра Отрадова по отцу и его роковая любовь… Разве он напишет про это?»

– Я думаю, что не было никакого «Славы», – сказала вслух Ева.

Такой вариант она тоже допускала. Затейница Элеонора могла выдумать историю еще в середине прошлого века, умело распространить слух, а дождавшись, когда легенда заживет собственной жизнью, уйти в тень. Чтобы через много лет, когда жизнь совсем потеряет смысл, устроить для своих ближайших родственников крысиные бега. А иначе ее основная наследница, Анька Железнова, дочь Отрадова и приемной дочери бабки, Елены, уже бы заполучила заветный камень. Но даже она «осталась на бобах».

– В «Славу» я верю, – возразил Евгений. – Есть много свидетельств тому, что милостивый глаз Рамы попал в Россию. Но он бесследно сгинул еще до того, как родилась ваша бабушка Элеонора. Поэтому я хочу поговорить с вами о другом сокровище, которым владели не Шаховские – Анненковы.

– Это тоже алмаз? Вынутый из… Я даже стесняюсь предположить, откуда.

– Нет, – скупо ответил Евгений.

– Мы уже пришли. Вот мой дом, – она указала на четырехэтажный особняк, в котором жила больше тридцати лет. Сначала с бабушкой и братом, последние десять лет одна. – Зайдем, чтобы выпить?

– Если это будет удобно.

– Неудобно трусы через голову надевать, – припомнила детскую прибаутку Ева. – И, кстати, не пора ли перейти на «ты»?

– Я не против.

– Тогда пошли, малыш, – игриво промурлыкала Ева и взяла молодого князя под руку.

Она не собиралась соблазнять его… По крайней мере, сегодня. Потом, быть может. Но тоже не факт. Она всегда спала лишь с теми мужчинами, которых хотела. Одних – как самцов, других – из-за денег. Последних чаще. Ева начинала как профессиональная содержанка. Сейчас таких называют эскортницами. Но современные профурсетки ей и в подметки не годятся. И не только потому, что были по большей части искусственными и пустыми. Они видели в мужиках, которых раскручивали, только банкоматы. Отдаваясь им, симулировали оргазмы, льстили, лезли из кожи вон, чтобы поразить. Ева хотела своих покровителей по-настоящему. Презирала, называла про себя козлами или козликами, но желала. Власть (а большие бабки дают ее) возбуждала ее так же, как кубики на животе и подкачанные попки. Поэтому она смогла сколотить состояние. А все эти современные эскортницы лишь катаются на дорогих яхтах, отдыхают на элитных курортах, носят «Гуччи» и «Прада». Им никто не дарит акции, облигации, не открывает валютные счета. Ева Шаховская еще десять лет назад упаковалась так, что может ничего не делать и жить достойно…

Но ничего не делать, это так скучно. И она стала певицей. Конечно же, тратить на раскрутку собственные средства Ева не собиралась. Но нашелся тот, кто профинансировал проект – бывший продюсер Дусика-Дениса. Так зачем отказываться от славы, пусть и сиюминутной? Да, она не блещет особым талантом и голос у нее слабенький, но зато какая харизма! У многих мировых звезд тоже только харизма и имеется. Повезло и Еве. Она даже в Америке выпустила пару синглов, быстро ставших хитами. Но, когда ее российский продюсер разорился, она не стала искать нового. Оказалось, она не так уж и тщеславна. Проценты с вкладов позволяли Еве жить безбедно и быть уверенной в послезавтрашнем дне. Вкладывать деньги в бездарную певичку – нерентабельно. Даже если эта певичка – она сама. Слишком много пришлось бы пахать, чтобы не потерять свои кровные.

– Я слышал от бабушки, что у русских не принято ходить в гости с голыми руками, – выдал Евгений.

– С пустыми, может быть?

– Да, скорее всего. То есть я должен что-то купить к чаю. Где поблизости магазин или кондитерская?

– Чай мы пить не будем, так что расслабься.

– Кофе?

– Водку.

– О… – Его глаза округлились. – После шампанского?

– Главное, градус не понижать. Об этом тебе бабушка не рассказывала?

– Я не понимаю, – беспомощно пролепетал князь.

– После водки, шампанское – плохо. Когда наоборот, нормально.

– Да? Почему?

Ева не стала отвечать. Втолкнула Евгения в подъезд.

– Добрый вечер, – услышала она сиплый голос.

Это из-за стойки консьержа выглянула генеральша Астахова. Она была старожилкой этого дома, единственной уцелевшей из старых, советского времени, жильцов. Вообще-то за порядок в подъезде отвечал ее непутевый внук, но за него обычно сидела Астахова. И охраняла границы так, что и мышь не проскочит. Вот только болела часто. Что поделать – годы брали свое.

– Здравствуйте, драгоценная Амалия Федоровна, – Ева поприветствовала старуху с искренней симпатией. Она уважала эту неугомонную бабку. – Слышала, вы хворали. Как ваше ничего?

– Не дождетесь, – крякнула бабка и скрылась за стойкой.

– А внук ваш где? Забухал, что ли?

– Иди в задницу, проститутка чёртова.

Ева улыбнулась. Ей нравилось подобное «добрососедство». Генеральша Астахова вот уже двадцать лет Еву клеймила, поносила, проклинала порою. Но когда Амалия Федоровна умрет, закончится эпоха…

– У вас красивый дом, – услышала она голос Евгения. Они как раз вошли в лифт. – А привратница злая. И старая. Не соответствует.

– У тебя.

– Что?

– Мы же на «ты» перешли. Значит, не у вас дом красивый, а у тебя.

– Прости, я пока не привык.

На площадке стояли диваны и пальмы. Имелась пара картин. В принципе, на лестничной клетке можно было поселить пару человек. И Ева боялась, что как только генеральша Астахова отдаст богу душу, в подъезд начнут просачиваться всякие сомнительные личности. Нет, ночевать они на диванах не останутся, но жильцов донимать – да. Ева не сказала Евгению о том, что в ее подъезде поселился очень… ну, очень… популярный певец. Молодой, красивый, талантливый, заласканный прессой и поклонницами… Но и усталый, перманентно больной: то от простуды страдающий, то от аллергии и от несварения. Как будто потерявшийся во времени и пространстве. Ева видела, как он поднимается к себе. Улыбается через силу соседям. А, закрыв дверь, падает на кровать, даже не почистив зубы. Да, да, это тоже видела! Певец пригласил ее к себе, но ничего у них так и не случилось. Забрался в койку и тут же отключился. Ева накрыла его одеялом и ушла к себе.

…Они зашли в квартиру Евы. Мало кто удостаивался чести посетить ее, но особам голубых кровей доступ был открыт. Кто еще оценит антикварную мебель? Большая часть досталась Еве от бабки, Элеоноры Георгиевны. Той самой старой ведьмы, что завещала фамильное добро замухрышке Аньке Железновой. Сама квартира также когда-то принадлежала ей. Досталась от одного из мужей, какого по счету, поди, упомни. Запустила жилплощадь старуха изрядно. Когда Ева вытурила бабку и стала полновластной владелицей апартаментов, не знала, за что взяться. Все, от пола до потолка, было в ужасном состоянии. Не говоря уже о проводке и сантехнике. Но Ева смогла превратить запущенную халупу в шикарную квартиру. Убранство, может, и не дворцовое, но не хуже, чем в княжеской усадьбе.

Ева провела гостя в гостиную. Усадила на диван.

– Я на минутку, – бросила она, удалившись в спальню.

Платье-футляр, чулки, боди, все это ей надоело. Хотелось скинуть с себя все и облачиться в домашнее. Если бы Ева осталась одна, натянула бы пижаму. Обычную-преобычную, трикотажную, купленную в Лиссабоне за двенадцать евро. Почему-то именно в Португалии продавали самую комфортную и недорогую спальную одежду. В соседней Испании она оказывалась хуже. Но предстать перед гостем в пижаме, это дурной тон. Поэтому она надела спортивные штаны (дорогущие, от именитой фирмы) и майку. Волосы распустила, расчесала, затем заплела в косу. На все это ушло минуты три.

Когда Ева вернулась в гостиную, Евгений изучал статуэтку, стоящую на изящном столике с гнутыми ножками. Ему – цены нет. Она – хорошая подделка под старину. Изготовитель даже подлинное клеймо скопировал мастерски. Да подтер его, чтоб новодел в глаза не бросался.

– Антиквариат? – спросил он.

– Конец восемнадцатого века.

– Сразу видно.

Ева сдержала улыбку. Как мало тех, кто разбирается в предметах старины. Даже парижских аристократов можно легко обмануть. И это еще раз наталкивает на мысль о том, что пора заняться продажей антиквариата.

– Виски, джин, коньяк? – Ева открыла мини-бар и обозрела бутылки. Держала их для гостей. И чтобы потренировать свою волю. Имея алкогольную зависимость трудно держать в доме спиртное… Но она держала. И умудрялась не разорять бар.

– Ты говорила о водке, – напомнил Евгений.

– Да, но ее, как оказалось, нет.

– Жаль.

– И мне. Икра, главное, есть, а водки нет. Безобразие!

– Я выпью виски.

– Нет, подожди. – Ева решительно направилась в прихожую и по домофону набрала номер консьержа. – Амалия Федоровна, у вас водка есть?

– Кто это?

– Чертова проститутка, посмотрите на огонек. Он горит напротив номера квартиры, откуда вас вызывают.

– Водки нет.

– А за тысячу?

Бабка тут же сменила гнев на милость:

– Только за полторы. Но хорошая.

– Несите.

– Сама спустись. Неужто я, старая, буду тебе таскать?

– Ладно.

Ева быстро сбегала вниз, обменяла водку, действительно хорошую, а еще, что немаловажно, холодную, на деньги и вернулась в квартиру. Евгений продолжал изучать обстановку. На сей раз заинтересовался картинами.

– У вас тут как в художественной галерее, – сказал он.

– А у вас не так?

– О нет, – Евгений рассмеялся. – Картины имеются, но на них по большей части изображены бульдоги моей бабки. Отчим, как все еврейские сыновья, был очень привязан к маман. Поэтому хранил весь хлам, что она годами собирала.

– А своего родного отца знаешь? – задав этот вопрос, Ева отправилась в кухню, чтобы достать икру.

– Видел лишь на фото. – Евгений прошел следом и спросил: – Чем помочь?

– Достань ложки, они в ящике. – Она указала. Сама же потянулась за стопками.

– Матушка моя по настоянию своей сохраняла чистоту крови. Поэтому зачали меня от аристократа. Он был поэтом и алкоголиком. К тому же замшелым дедом… Я правильно выразился? – Ева кивнула и увлекла гостя обратно в гостиную. – Умер через полгода после моего рождения, от старости или вина, кто знает.

– Бронштейну твоя мать не родила, потому что не хотела породу портить?

– Нет, она очень хотела от него забеременеть. У нее уже имелся ребенок-аристократ, еще и мальчик, наследник фамилии (замуж ее поэт-пьяница не взял), а дите от богатого мужа могло обеспечить ей будущее. Отчим меня любил, а своего бы просто обожал. Но не получилось у них.

Они сели. Евгений на диван, Ева на кресло. На стол поставили водку и икру. Банка была большой, в нее хозяйка воткнула две десертные ложки. Пей и закусывай.

Так и сделали – выпили и закусили. Ева икру глотала. Как устриц. Поэтому пока Женя жевал, она задала вопрос:

– А что там про сокровище Анненковых? Ты говорил, что есть нечто, затмевающее «Славу».

– Не так… – Евгений поднял палец вверх, призывая собеседницу к вниманию. – Не уступающее бриллианту. А именно, венчальная корона дома Романовых.

Ева отреагировала не так, как ожидалось. Что-то промычала, затем разлила водку по стопкам.

– Ты в курсе, что для каждой принцессы создавали собственный венец?

– Давай выпьем?

– Ты слушаешь меня?

– Конечно. Ты говоришь о коронах. Они в музеях выставляются. Я видела все, что сохранились до наших дней. Бывала в детстве в Оружейной палате, Алмазном фонде. Мальтийская корона Павла Первого меня особенно впечатлила. Красивая, зараза…

Еве почему-то казалось, что разговор ни о чем.

– Ты когда-нибудь присутствовала на церемонии венчания?

– Да. Одно время это было модно.

– Значит, в курсе того, что есть венчальные короны.

– Да, горшки, которые держат над брачующимися, а потом опускают им на головы.

– Для монархов эти горшки изготавливались персонально. К каждой свадьбе две короны – для жениха и невесты. Но не только наследники престола удостаивались такой чести, но и другие члены императорской фамилии. Потом короны разбирались, и к следующему бракосочетанию знаменитейшие ювелиры изготавливали новые, краше прежних.

– Не знала об этом. Но не много и потеряла, не так ли? Если короны разбирали после каждой свадьбы, то какая разница?

– Традиция прервалась в 1884 году.

– Почему?

– Этого не знаю.

– Плохо подготовился, – усмехнулась Ева. Она захмелела и разговор не воспринимала всерьез. Ей вообще хотелось танцевать!

– Корона, изготовленная к бракосочетанию великого князя Сергея Александровича и будущей великой княгини Елизаветы Федоровны, сохранилась. В ней несколько сот индийских бриллиантов, часть которых была срезана с камзола императора Павла. Сейчас она хранится в музее под Вашингтоном. Пришедшие к власти в 1917 году большевики не посчитали корону высокохудожественной ценностью и продали в двадцать шестом году антиквару Вейсу. Она сменила двух хозяев, потом попала в американский музей.

– А при чем тут Анненковы?

– Ни при чем. Это просто пример.

– Ближе к делу нельзя? А то я хочу танцевать.

– Если тебе не интересно, я могу закрыть тему вообще, – насупился Евгений.

– Нет, любопытство буквально раздирает меня, – соврала Ева. – Поэтому и хочу, чтоб ты перешел к сути.

– Ты слышала когда-нибудь о Наталье Анненковой?

– Нет. Чем она была знаменита?

– Как историческая личность ничем. Она была фрейлиной великой княгини Елизаветы.

– Той самой, что вышла замуж за… как там его? Сергея Алексеевича?

– Александровича. Да, ее. Оказаться в свите именитой особы мечтали многие барышни из знатных семейств, но стать фрейлиной удавалось только единицам. Однако заслуга Натальи была не в этом. Она умела влиять на людей. И женщин, и мужчин. Буквально околдовывала их. Под ее влияние попали многие. В том числе великая княгиня. В то время в моде были спиритические сеансы. Экзальтированные барышни развлекались. Наталья во время сеансов впадала в транс, в нее вселялась Екатерина Великая. Устами фрейлины матушка-императрица давала советы Елизавете, к которым та прислушивалась.

– Наталья была шарлатанкой? – оживилась Ева. Ей всегда нравились изобретательные, артистичные, не обремененные моральными принципами женщины. Ведь они были так похожи на нее саму.

– Лично я не верю в существование загробного мира, поэтому отвечаю, как думаю… Да, она была той еще… прохиндейкой. К моменту появления на свет Натальи, эта ветвь рода Анненковых окончательно зачахла. Она родилась где-то в провинции, имение ее родителей пришло в полный упадок. Во дворец попала лишь чудом. И так робела первое время, что слова вымолвить не могла. Ни танцам не была обучена, ни великосветским манерам. Но смогла не только адаптироваться, но и засверкать. Уже через год у нее было нарядов и украшений не меньше, чем у остальных. Ее одаривали подруги и поклонники. И великая княгиня своей фрейлине благоволила. А главное, знакомила с высшей знатью. Даже жениха нашла, маркиза, да Наталья замуж не торопилась. При дворе веселее, чем в затерянном в горах замке супруга. Да еще и детей рожать придется. А Наталья, как сейчас говорят, была убежденной «чайлдфри».

– Ты бы начинал с ее истории, – воскликнула Ева. Между ней и Натальей Анненковой находилось все больше сходства. – Она увлекательна в отличие от той, что о коронах.

– Наталья смогла завладеть одной из них. Поэтому я и начал издалека…

– Она умыкнула у великой княгини венчальный горшок? – Раз корона Сергея Александровича в музее, то оставалась только Елизаветина.

– Нет. Иначе для следующего бракосочетания собрали бы новую корону. Кроме, как ты выразилась, горшков, были и другие свадебные украшения. Браслеты, серьги, колье. Обязательно диадемы. Парюра…

– Чего-чего? – переспросила Ева.

– В переводе с французского – убор, украшение. То есть полный комплект украшений, выдержанных в одном стиле и со специально подобранными драгоценными камнями. Так вот парюра будущей великой княгини Елизаветы, в девичестве Гессен-Дармштадтской принцессы, была, как и короны, изготовлена персонально, из бриллиантов, золота и серебра. Тогда была мода на серебряные украшения.

– О, вспомнила! В Алмазном фонде хранится венец-кокошник какой-то императрицы. В нем розовый бриллиант в тринадцать карат. Я была на выставке – видела.

– Я тоже. Но в каталоге. Диадема великой княгини похожа на императорскую, но чуть скромнее. Ее венчает камень в десять карат.

– Не «Слава», – заметила Ева.

До их фамильного сокровища даже розовому бриллианту из царского кокошника далеко!

– Да, со «Славой» мало какой камень может сравниться, – согласился Евгений, – но все равно… Камень редкий, это раз. Остальные в общей массе тянут на сорок карат, это два. И три, диадема имеет историческую ценность. В России всего одна осталась, та, которую ты видела. Остальные либо проданы пришедшими к власти большевиками за рубеж целиком, либо растерзаны, чтобы сбыть только камни.

– Согласна, вещь достойная.

– Это мягко сказано. Настоящая реликвия. Уже в момент изготовления она имела огромную ценность.

– Как Наталья смогла захапать диадему, не спрашиваю. Потому что догадываюсь. Мозги великой княгине запудрила, притворилась Екатериной Великой, велела ей куда-нибудь диадему снести, а дальше дело техники… – Ева налила себе еще водки. Хряпнула. Какой же дурой она была, что так долго отказывала себе в спиртном. – Мне интересно, как она вышла сухой из воды. Понимаю, что у Романовых до черта было всяких украшений, но за венчальную корону, пусть и не горшок, с Елизаветы этой наверняка спросили. И что она ответила мужу и свекрови? – Ева хмыкнула. – Потеряла? Или дала подружке поносить?

– С нее спросили. При дворе был жуткий скандал. Но Елизавета не могла вспомнить, куда дела диадему. То ли Наталью выгораживала до последнего, то ли та так ей мозги промыла, что княгиня, бедняжка, чуть… как это у вас говорят? Поехала черепицей?

– Крышей.

– Мне надо записывать. Сленгу меня не учили. Я полюбил криминальные российские сериалы. Смотрю и половины не понимаю.

– Так что там с Натальей дальше произошло?

– Она не нравилась начальнику дворцовой полиции. Была и такая, да. Он считал, что не место этой аферистке при дворе. А после случая с пропажей диадемы главный полицай велел подчиненным глаз с нее не спускать. Наталья поняла, что может за любую оплошность поплатиться, и стала вести себя осторожнее. И на всякий случай начала присматривать мужа. Иноземца не хотела. Как и провинциала. Идеальным вариантом ей казался состоятельный московский дворянин в летах.

– Почему московский, а не столичный? И зачем старик?

– Она не хотела дразнить гусей. То есть лишний раз мелькать в свете и рожать детей.

– Дедули хотят малюток не меньше, чем молодые.

– Но не всегда могут. Наталья была равнодушна к сексу. Есть версия, что, находясь при дворе, она оставалась девственницей.

– Крутила мужиками, не давая им? Какая молодчина!

– Уникальная женщина. И я уверен, она вошла бы в историю, как Григорий Распутин. Но произошло событие, которое все изменило. Великая княгиня потеряла первенца. На пятом месяце беременности у нее случился выкидыш. Придворный врач диагностировал моральное и физическое истощение, к коему привело злоупотребление магнетизмом. Поскольку сеансы проводила Наталья, на нее и посыпались все шишки. Она испугалась репрессий и выскочила замуж за первого попавшегося дворянина. Им оказался граф Проскурин. Денежный москвич, годящийся ей в отцы. Вроде вариант неплохой, вот и уцепилась. Но оказалось, что супруг морфинист. Еще и садист. Он, находясь под кайфом, издевался над молодой женой, насиловал ее. Потом шел в игорный дом, на скачки и просаживал там состояние. Наталья сбежала от него через семь лет. Уехала в свое разоренное именье с тремя детьми. В провинции зарабатывала на жизнь теми же спиритическими сеансами. Но с уездных помещиков много не возьмешь. Пришлось продавать украшения. Ушло все, кроме диадемы. Ее Наталья сохранила и передала отпрыскам, когда уезжала за границу. Младшему из детей исполнилось семнадцать, и Наталья посчитала свой материнский долг выполненным. Она сделала для детей все, что могла, даже избавила их от фамилии, данной при рождении. Сыновья и дочка стали Анненковыми после официального развода их матушки. Наталья сумела добиться не только расторжения брака, но и развенчания.

– Она покинула Российскую империю насовсем?

– Да. Но, отправляясь во Францию, не была уверена в том, что осядет там. Хотела пожить, присмотреться, а если понравится – остаться.

– На какие шиши?

– Она к мужчине поехала. Познакомилась с ним по переписке.

– Такое было возможно в девятнадцатом веке?

– Вообще-то уже шел двадцатый, но не суть. Конечно, это практиковалось. Кто-то из родственников или хороших знакомых рекомендовал джентльмену даму, он отправлял ей послание, и так завязывалось знакомство. Да каждый второй монарх женился на девице, с которой всего лишь переписывался.

– Так, давай про монархов пропустим. Мне про Наталью интересно. Что дальше было?

– Во Франции ей понравилось. И особенно понравилась легковерность местной знати. Наталья дурила всех на «раз-два». Мужчину того Наталья бросила, как только он ввел ее в свет. Но одной все же трудно, поэтому она была в вечном поиске. Не любви или секса – мужской поддержки. Потом вызвала к себе старшего сына. Он присоединился к матери, и Наталья Анненкова развернулась. У нас, в Париже, до сих пор помнят ее. Она открыла спиритический салон, который посещали важные особы. Он просуществовал до начала Второй мировой войны. Во время оккупации ее особняк был сожжен, сын погиб при пожаре. Но самой Натальи в живых уже не было. Она умерла в тридцать седьмом.

– А что с диадемой?

– Диадема осталась в России. У одного из детей.

– Моя прапрабабка Ксения кем приходилась Наталье? Я так и не поняла. Точно не дочкой. Племянницей?

– Нет. Родство куда более дальнее. Отец Ксении приходился Наталье двоюродным дядей, а сама Ксения вряд ли была даже знакома с детьми Натальи. Когда он с женой, дочкой и внучкой собрался бежать на Запад, то надеялся в первую очередь на помощь Натальи. Та неплохо устроилась во Франции и готова была приютить на время двоюродного дядю с семьей, но с одним условием. Он должен был доставить в Париж диадему.

– А два других ее ребенка не собирались эмигрировать? Они бы корону и привезли.

– Второй сын погиб. А дочка удачно вышла замуж за коммуниста, да какого-то влиятельного, и всем была довольна.

– Диадема хранилась у этой дочки?

– Да. Но по просьбе матери она передала ее твоему прапрадеду.

– Незнакомому дядьке? Пусть родственнику, но дальнему. Да и близким доверять нельзя. – Ева знала, о чем говорит, ведь именно она выгнала бабку из собственной квартиры и отправила в трущобы. – А если бы он зажал?

– Тот дал слово дворянина, оно нерушимо.

– Я тебя умоляю! – закатила глаза Ева.

– Зачем? – не понял Евгений. То есть слова он понял, но не контекст.

– Проехали. Забыли то есть. Натальина дочка отдала диадему родственнику и…?

– До Парижа они так и не доехали.

– Понятное дело – Анненковых убили. Всех, кроме Элеоноры.

– И все сокровища, им принадлежащие, достались именно ей. Значит, и диадема. – И посмотрел вопросительно. Но так как Ева никак на его взгляд не отреагировала, а взялась за бутылку, в которой оставалось совсем чуть-чуть, спросил: – Была в бабкиной коллекции подобная вещь?

– Не припомню.

– Как же так?

– Бабка много ценных вещей продала. Можно сказать, разорила фамильную коллекцию. Но винить ее за это не стоит. Тяжело нам жилось в девяностые. Жрать нечего было. А мы к деликатесам привыкли, – она щелкнула ногтем по банке с икрой.

– Но как можно было продать такую реликвию? Выменять, можно сказать, сокровище на икру?

– После революции аристократы фамильное добро даже не на икру – на хлеб меняли, – заметила Ева. – Перестройка ничем не лучше. И это не мои слова, бабкины. Но уверена, если б она знала, какова истинная ценность диадемы, сохранила бы ее, как и фамильный гарнитур Шаховских.

– Почему мать не предупредила ее?

– Тут два варианта. Первый, сама не знала. Второй, зная, спрятала диадему отдельно. Ведь она принадлежала другим людям. Не ты ли уверял меня, что слово дворянина что-то значило? Если так, то Ксения не имела права присваивать чужое.

– Я не подумал об этом, – промямлил Евгений.

– Но есть еще вариант. Третий. Дочка Натальи не отдала диадему старику Анненкову. Себе оставила. А матери своей наврала. – Ева опрокинула в себя стопку и поморщилась. Водка нагрелась и пилась уже не так хорошо. – Так что не у той наследницы спрашиваешь. Если хочешь узнать судьбу диадемы, тебе потомков Натальиной дочки искать нужно.

– Было бы время, – грустно сказать Евгений. – Но мне скоро возвращаться во Францию.

– Без невесты?

– Ты же видела тех, кого мне представлял граф Бестужев. Одна другой страшнее. Мне красивые женщины нравятся, такие, как ты. – И потянулся к Еве, желая погладить ее по колену. Но та резко встала. Не до глупостей ей сейчас! Все мысли диадемой заняты. – Ты что, танцевать? – спросил Евгений недоуменно.

– Нет, кофе варить. А то ты, смотрю, поплыл.

– Куда?

– В синюю бездну, – хмыкнула Ева. – Опьянел то есть.

– Я почти не пью, вот и… поплыл.

– Понимаю. Поэтому и предлагаю взбодриться. А то до отеля не доедешь, уснешь в такси.

– Мне уже пора? – разочарованно проговорил он.

– Я утром прилетела из Штатов и сейчас с ног валюсь. Извини.

– Но мы еще встретимся?

– Я оставлю тебе свой номер. А теперь идем на кухню пить кофе.

– Ты знаешь, я, пожалуй, откажусь. Хочу остаться в «поплытом» состоянии и еще раз пройтись по Арбату. Это ведь не опасно?

– Нет. Гуляй спокойно.

Она дала ему телефон, проводила до двери. На прощание Евгений хотел поцеловать ее в губы, но Ева подставила щеку. К заморскому гостю она потеряла интерес. Больше ее волновала диадема. Та, которую унаследовала чмошница Анька. Ева соврала Евгению. Была в коллекции бабкиных цацек диадема с ярким камнем в центре. Громоздкая, тяжелая, почти целиком выполненная из серебра. Она не нравилась Еве. Иначе именно ею она завладела бы при разделе коллекции. Но кто же знал, что диадемой венчалась сама великая княгиня Елизавета Федоровна?

Никто. Даже Элеонора. В противном случае оставила бы отдельные распоряжения на этот счет.

«До чего же везучая баба, эта Анька, – с завистью подумала Ева. А ведь ей казалось, что она давно победила. – И колье Шаховских захапала, и диадему Романовых. Одно хорошо, о ценности последней не знает…»

Это немного Еву успокоило. К Анненковым Анька никакого отношения не имеет. По крови она на малую часть Шаховская. Элеонора ее внучкой считала только лишь потому, что девку родила ее приемная дочка. А Ева не только Шаховская, но и Анненкова тоже. Так что диадема по праву ее.

Твердо решив завладеть царским венцом, она отправилась в кровать. План на завтрашний день Ева составила до того, как опустить голову на подушку.