Глава 11
В комнате было темно и так тихо, что звенело в ушах. Она ещё раз щёлкнула выключателем, нервно так – щёлк-щёлк. Но света не было. Поёжилась, даже по спине было видно, как ей неуютно и страшно. Лунный блик выхватывал из темноты край стола, мягкий велюровый бок дивана, за которым переламывался углом и падал на пыльный пол, чертил дорожку. В окне висела нереально ровная круглая луна. Широкий подхват обнимал тяжёлую гардину, она скульптурными складками опускалась к полу. Ткань в полумраке была похожа на силуэт человека – вот это нога, вот руки, здесь должна быть голова. Гардина качнулась, пошла волной. За ней стоял человек!
– Я знаю, ты здесь. – Она хотела крикнуть, но голос оборвался в хрип. – Я тебя вижу! Я тебя… ненавижу! Убирайся из моей жизни!
Штора неприятно зашевелилась. Бежать, надо бежать! Она бросилась прочь, но зацепилась ногой за толстый кабель, по инерции схватилась за стул, не удержала равновесия и вместе со стулом упала. За окном загремело, луна стремительно закатилась за невидимый горизонт и потухла.
– Блять! Что, опять запороли прибор? Дядя Федя! – загремел бас прямо у Инги над ухом.
– Да тут я! – Главный осветитель вылез из-за декорации.
– Что, нельзя было сразу убрать этот грёбаный кабель! – Режиссёрский стул с грохотом полетел на пол. – Сделайте мне свет! Как хотите, но сделайте!
Разом зажглись дежурные лампы, исчезла таинственная жутковатая комната, превратившись в захламлённый и многолюдный павильон. Экран, в который смотрела Инга, зарябил, заполосил, магия исчезла. Всё вокруг разом задвигалось и зашумело.
– Андрей Борисович, платье порвалось. – Тамара подняла подол, с которого свисала полоса ткани.
– И глаза надо подновить. – Гримёрша с медицинским вниманием осматривала лицо героини.
– Тамарик и все – молодцы! Дядя Федя, ты дубль просрал. На всё про всё полчаса! Не расхолаживайте мне героиню! – рявкнул режиссер и тихо самому себе сказал: – Перекурим, браток.
Инга не сводила глаз с исполнительницы главной роли. Тамара Костецкая сидела на полу, как сломанная кукла, вокруг суетились гримёры с кисточками и реквизиторы с иголками-нитками. Она как будто спала, не закрывая глаз. Неподвижный взгляд был направлен куда-то за спины всех, кто шумно двигался вокруг.
Инга на секунду попыталась представить трёх подруг – Лиду, Эвелину и Тамару – вместе. Не получалось. Никак не получалось. Простушка Лида, хищная и бесцеремонная Эвелина оставались по другую сторону канатов. По красной дорожке такая, как Тамара, должна идти одна – статная и стройная, черты лица – немного неправильные, но оттого необычайно притягательные. И глаза – чёрные, бархатистые, бездонные. На какой-то миг Инге показалось, что в глубине их цвет меняется, переливаясь от чёрного до синего и обратно.
– Давай экскурсию. – Марат подтолкнул Ингу. – Пока не добьют дубль, разговора всё равно не получится. Бывала раньше на съёмках?
– На таких – нет.
– Тогда приобщайся к великому таинству. Праймовый сериал «По кличке Череп», – занудным голосом завёл Марат. – Экшн-трилер-саспенс, лента рассчитана на зрителя в сегменте сорок пять – шестьдесят, образование среднее и среднеспециальное, восемьдесят восемь процентов – женщины, как правило, домохозяйки. Кстати, ты знала, что женщины гораздо изощрённее в жестокости, чем мужчины? – Марат увлёк её на импровизированную кухню, где разрешили курить в открытое окно. – Кинобуфет. – Он обвёл комнатку рукой, взял со стола одинокий апельсин. – Не игровой?
– Отыграл своё, жри уже. – Режиссер выдул облако дыма в открытое окно.
– Позвольте вас представить. – Марат церемонно поклонился. – Андрей Борисович Углов, светило режиссёрской мысли.
– В глаз тебе светило! – Андрей надвинул кепку на глаза.
– …да в ухо не попало! Как сам? – Марат ловко очистил апельсин, разделил на дольки, засунул одну в рот.
– Да лучше всех! А вообще, хочу к вам обратно, на полный метр. Про твою последнюю работу слышал, говорят, сильно…
– Вот если бы платили ещё, как на «Марвелле».
– Маратик, ты каким ветром к нам зачекинился? – В кухню влетела девушка в драных джинсах и майке с принтом «Секснах», повисла на Марате. – Пойдём, там Динка тебя ищет. Помнишь Динку?
– Ой, нет! То есть да, но… может, нет?!
Но девица уже волокла Марата из кухни.
Сразу стало пусто.
– Куришь? – Андрей протянул ей мятую пачку. Инга помотала головой. Помолчали. – Давно с ним?
– Андрей Борисович, кинокорм прибыл.
В кухню стали заходить люди с лотками и подносами, замотанными в стрейч-пленку. Следом повалила вся группа.
Ингу оттеснили в угол. В голове о черепушку билась только одна фраза, как муха, пойманная в стакан: давно с ним?
– Всем жрать и думать о высоком! На обед полчаса! – Бас Андрея перекрывал общий гомон, треск открываемой пластиковой посуды и отдельные выкрики «Обед на площадке – наше всё!». – О высоком, я сказал!
Она выскользнула из кухни. Вернулась в павильон, сиротливые штативы выглядели как переросшие дети, забытые на площадке. Отстучала эсэмэс Холодивкер: «Дозвонилась Вертману?» Тут же прилетело в ответ: «Пока нет. Жди».
Давно с ним?
Инга прошла к выгородке, снова удивилась, как набор простых предметов – диван, штора, затёртый ковёр, ненастоящее окно, письменный стол, перевёрнутый стул – при определённом освещении вдруг прямо на глазах преображается в таинственное пространство.
Давно с ним?
Марат, привычно устроившись за одним из мониторов, просматривал отснятый материал. Девица, которая его утащила, что-то показывала на небольшом экране, не забывая время от времени тормошить Марата. Вторая, видимо, Динка, стояла рядом, слишком рядом, почти касаясь его руки…
– Все на позиции! Дядя Федя, свет моих очей, где луна? Метнись барсиком в лихтваген, сооруди что-нить из ранее сломанного! Давай, мастер, вдохновение ждать не будет.
– Борисыч, у нас же там ни одного живого прибора. Мы тут прикинули – снизу бэбиками на рефлектор запалим, будет луна лучше, чем у Спилберга!
– Ну или как-то так… – Углов что-то чиркал карандашом в листах раскадровки. – Луну покажи.
– Сей секунд, Борисыч. Вот, готово!
На площадке раздались смешки. Режиссёр медленно поднял глаза от листков бумаги. Взялся за голову, сорвал с макушки маленькую вязаную шапочку и запустил ею со всей силы в декорацию.
– Дядя Федя! Коперник ты мой! Птолемей ненаглядный. Нашли прямоугольный рефлектор – молодцы! Теперь найдите круглый. Луна всё-таки имеет форму шара. Или нет?
Уже несли круглый рефлектор.
– Ну слава тебе… – Углов опять углубился в сценарий. – Шапочку мою верните, ироды! Народ, на площадку!
Народ, дожёвывая, потянулся с кухни, и за считаные секунды затихший было павильон-муравейник ожил. У каждого была своя работа. Инга почувствовала себя лишней. Её схватили за руку, потянули.
– Стой сюда. – Марат поставил Ингу перед собой. – Смотри на плейбэк. Хоть и далековато, но кое-что видно.
– Тишина на площадке!
Опять зазвенело в ушах. Свет погас, в окне, покачиваясь, появилась круглая луна-рефлектор.
– Дядя Федя, откуда у нас в кадре мистический синий? Приглуши его маленько. Третья камера левее. Четвёртая! Встань уже на сторону добра! Не заваливай мне горизонт! Держи плотно диагональ!
Инга ощутила на плече руку Марата. Хотел убрать её кудряшку, но наэлектризованные волосы шибанули током. Ингу душил смех, но на неё так зыркнул стоящий впереди мужчина, что она немедленно вспомнила детскую игру «Раз, два, три – замри!».
– Мотор!
– «По кличке Череп». Сцена десятая, кадр седьмой, дубль второй, – звонко скороговоркой прокричала та самая девчонка в майке про секс.
– Ба-бах! – выстрелила хлопушка.
– Звук, камера пошла. Начали, – вкрадчиво сказал Андрей, и его тихий голос разлетелся по всему павильону.
Темнота, щёлк-щёлк, шаги…
Инга кожей ощущала его присутствие, руку он убрал. Но там, где он стоял, было горячо. Как будто пылал весь бок. Он легко дышал в её волосы.
Давно с ним?
– Ненавижу! Убирайся из моей жизни!
– Стоп! – заревел Андрей. – Кто луну держит? Руки в кадре! Спилберги-хуилберги! По новой. Приготовились…
Инга не оборачивалась.
Вот так стоять немой, замерев посреди ненастоящей жизни. И больше ничего и никого вокруг. Только ощущать его дыхание на шее.
– «По кличке Череп». Сцена десятая, кадр седьмой, дубль третий!
– Ба-бах!
– Звук, камера.
Темнота, щёлк-щёлк…
– Ненавижу! Убирайся из моей жизни!
– Ты сама во всём виновата. – Из-за гардины вышел мужчина и навёл пистолет прямо на героиню. – И сейчас ты за это ответишь. За всё ответишь.
Инга открыла глаза. На неё смотрел чёрный глаз пистолета. Как будто целился прямо в неё. Но было плевать. Даже если бы на самом деле. Только его дыхание у шеи. Ноги приросли к полу, руки стали неподъёмными, внизу живота горело.
Давно с ним?
Грохнул выстрел. Между выстрелом и Ингой – чужое падающее тело. Кажется, это называется на линии огня? Она вздрогнула и обернулась. И – как ледяной водой: его не было рядом. Недалеко беззвучно вращался вентилятор. А Марат спокойно стоял у дальней стены, что-то читал в телефоне.
– Стоп! – крикнул Андрей, не отрывая глаз от монитора. – В целом неплохо. Закрепим!
Послышался ропот. Инга выдохнула. Она не дышала?
Тамара стояла, уставившись в пол. Как пружина, готовая распрямиться и снести всё, что встанет на её пути.
– Да-да, родненькие мои! Ну, ещё сто грамм – и закроем сцену.
– Борисыч, и скажи, наконец, хлопушке – пусть снимет эту чёртову майку, – раздался из-за камеры голос оператора. – Она оскорбляет мои лучшие чувства!
– Агащас! – Хлопушка резко дёрнула майку вверх, так что показалась голая маленькая грудь. – Может, мне потереться тебе… об оптическую ось?
– Ой нет, лучше не надо! – Оператор демонстративно опустил на глаза дужку наушников.
– Солнце моё, не кипишуй! – Андрей еле угомонил хохот. – Где наш убивец?
– Убивец отпросился пописать.
– Это святое. Ждём.
Инга подошла к стене, встала рядом с Маратом. Ненароком коснулась его руки. Он мгновенно отреагировал: сгрёб её пальцы, незаметно огладил бедро. Сразу расхотелось наблюдать за съёмками, беседовать с Костецкой – домой, чтобы никто не мешал. Можно даже и не домой, а в машине…
– Тишина на площадке! – разнеслось по павильону.
– Мотор!
– «По кличке Череп». Сцена десятая, кадр седьмой, дубль четвёртый!
Ба-бах!
– Звук, камера!
– Ты за это ответишь. За всё ответишь!
Он опять целился в Ингу. Она инстинктивно спряталась за спиной героини.
– Стоп! Снято! – Режиссёр поднялся со своего места. – Ну что, узники искусства? У меня было! Меняем декорацию! Постановщики на площадку! Остальным перерыв один час.
– Пойдём скорей, Тамара нас ждёт, – сказал Марат. – Туда, – он мягко повернул её вправо.
Костецкая сидела в дальнем углу костюмерки за ворохом одежды, смотрела в окно. Грязный городской пейзаж – облупленный фасад с неуместной лепниной и разбросанными коробками кондиционеров, как будто кто-то швырнул горсть головастиков на здание, те прилипли и так засохли.
– Привет! – Марат наклонился к Тамаре, чмокнул в щёку. – Как работается?
– Ты о чём, Маратик? – Она повернулась к нему всем корпусом, Инга опять оказалась за её спиной. – Халтура это, а не работа.
– Но ты молодец, выкладываешься.
– Просто не умею по-другому. – Она похлопала его по руке.
Почему все до него дотрагиваются, чёрт возьми! А она рисуется перед ним. Хотя ей на самом деле стыдно, что она снимается в таком дерьмовом сериале. Почему же тогда согласилась?
– Ну, хоть заработаешь.
– А, – отмахнулась. – Это ж не про деньги. Тренирую мышцу. Вдруг пришлют, наконец, нормальный сценарий.
– Да, нам бы ещё одного «Перебежчика». Ты там классно сработала. Твоя стихия: всё как в последний раз, на разрыв аорты.
– Так материал какой, я же говорю! – Тамара всем телом подалась к Марату. – Спасибо тебе, родной. Помнишь сцену расстрела пленных? На режиме снимали. Я её тут в монтаже посмотрела, уже со стороны. Вокруг красотища, птички поют, солнышко уже пригревает и так странно: вот это всё рядом, простая понятная жизнь, которую у тебя отнимают, потому что так получилось. И никто не виноват.
– Я тебе точно говорю, фильм «Золотого Орла» ещё получит! Ты звезда, что уж там! – Марат чуть наклонился влево, показал на Ингу: – Это, кстати, моя знакомая, журналист, очень хотела с тобой познакомиться.
Тамара обернулась, приподняла брови, как будто только что увидела.
– Знакомая?
– Инга Белова. Веду свой блог…
– Не слышала. – Тамара обворожительно улыбнулась.
– У меня к вам несколько вопросов, – Инга не ответила на улыбку, – по поводу Эвелины Джи.
– Вы про Галю Белобородько? – Тамара продолжала широко улыбаться.
– Вы дружили в школе.
– Ну да, лет сто назад. – Костецкая повернулась к зеркалу, начала аккуратно распускать причёску. Инга молчала. Тамара разглядывала их с Маратом через зеркало. – А почему вы интересуетесь? – спросила наконец она.
– Её убили, – коротко объяснила Инга.
Глаза Тамары расширились, она быстро их опустила.
– Не может быть, – произнесла на выдохе. – Как это случилось? Когда? – Она застыла со шпилькой в пальцах.
– Подробности мне неизвестны, – ответила Инга. – Полиция нашла её голову в ливневом стоке.
– Голову? – Тамара рывком обернулась.
– Да. – Инга пристально наблюдала за девушкой. – Галине Белобородько отрезали голову.
– Какой ужас! – Тамара закрыла лицо руками.
И вовремя. Не сделай она этого, Инга не сомневалась, что увидела бы на её лице не способное укрыться ни за какими створками самообладания торжество.
Оранжевый! Она даже не может сыграть потрясение – до того захвачена мстительной радостью. Да её просто трясёт. Как спортсмена, который выиграл гонку.
– Простите, что принесла вам плохие новости, – медленно произнесла Инга, – примите мои соболезнования.
– Спасибо, – сдавленно ответила девушка.
Она сидела, как под напряжением, не отводя рук от лица, пытаясь справиться с собой.
Марат подошёл к Тамаре, нежно погладил её по плечам. Как на съёмочной площадке – когда не получается быть убедительной, партнёр приходит на помощь, вытягивает сцену.
Зачем он вмешался?
Тамара заплакала.
– Кто мог сделать с ней такое? За что? Она была… такая добрая…
– У неё могли быть враги? Кто-то мог желать ей смерти?
– Смерти? – Тамара подняла заплаканные глаза. – Не знаю. Может быть. У неё было много… поклонников. Роковая женщина. – Она махнула рукой, задела ворох одежды на столе, и цветастая юбка змеёй скользнула на пол.
Тамара подняла глаза на Ингу; она уже вполне владела собой.
– Из-за чего вы поссорились? – быстро спросила Инга.
– Поссорились? Почему вы так решили?
– Вы же довольно тесно общались. Вы, Лида Тихонова и Галя. А потом вдруг как отрезало.
– Да нет, не было никаких ссор. – Тамара поймала руку Марата. – Просто, знаете, школа кончилась, а вместе с ней и детство, началась взрослая жизнь. Мы первое время пытались друг за друга держаться, а потом разлетелись кто куда. Так бывает.
– Когда вы в последний раз с ней виделись?
– Давно. Года два назад. Когда поднялась вся эта шумиха вокруг Туми. – Тамара вдруг недобро посмотрела на Ингу. – Не без вашего участия, насколько я помню.
В первый раз слышишь обо мне, значит. Как же!
– Я всего лишь делала с ней интервью, все материалы слили в сеть без нашего ведома, – сухо сказала Инга. Ей самой было неприятно, что вся эта история до сих пор её ранит.
– Туми, кстати, не так уж и больна была. Не знаю даже, как вам удалось сделать такие кошмарные снимки. Она нормально тогда выглядела, вы явно перестарались! – Яд сочился из каждого её слова.
Инга списала внезапную враждебность на ревность к Марату.
Ну и пусть. Гораздо интереснее другое.
– Но Туми лежала в частной закрытой клинике. Откуда вы можете знать, как она тогда выглядела?
Тамара вскочила со стула.
– Вот только не надо цепляться к словам.
Внезапно распахнулась дверь, влетела в стену, окно тоненько задребезжало.
– Вот вы где! Слава богу! – В комнату ворвалась девушка, видимо, ассистент режиссера. – Тома, пожалуйста, на перегрим и перекостюм! Ты ещё и причесон не распустила!
Они вышли. Марат закурил, выпуская дым из презрительной улыбки. Инга уже успела забыть, как часто раньше с ним случались эти перемены: то он страстно опекал её, то раздражался по всякому поводу, то был безразличен до высокомерия. Вспомнилось их последнее свидание тогда, в институтские годы: Марат отвечал невпопад, торопился её проводить и даже не обнял на прощание. На тот момент она уже встретила Сергея – понятного и постоянного, как расписание электричек.
Давно с ним? – Давно.
– Отвезёшь домой? – спросила Инга.
Он кивнул.
Оба молчали. Инге казалось, что вся машина наполнилась её вязкой ревностью. Ревность можно было брать руками, отламывать по куску и жевать. Наверное, на вкус она была бы сладко-горькой и горячей, как расплавленная карамель.
Тяжесть поднималась от пяток до корней волос и оттуда мурашками сбегала по спине. И снова начинала свой круг.
Вот он сидит рядом, переключает свои дурацкие скорости, думает про светофоры и перекрёстки. Только протянуть руку, дотронуться – такое простое обыденное движение, которое невозможно.
Инга смотрела на его колени, круглые и гладкие, затянутые в вечные джинсы.
Он не острил, не умничал. Она видела, что и он время от времени скашивает глаза, смотрит на её ноги, но выше их взгляды не поднимались.
Скоро мой дом. Я выйду, хлопну дверцей, скажу дежурное «ну, до связи», и всё оборвется, как в тот раз.
Марат вдруг остановился у края парка, не доехав до её дома пару кварталов. Уже стемнело, вокруг было пустынно и тихо. Вода висела в воздухе, всё вокруг было размыто, плыло.
Он обнял её – внезапно, душно. Инга сграбастала его воротник, с треском отлетела пуговица, её рот уже был в его губах, стукнулись зубами, его руки повсюду. Дыхания не хватало. Но дышать было не нужно. Думать было не нужно. Было плевать на всё. Он содрал с неё свитер. Она выгнула спину, прижавшись к его уже голой груди.
