Глава 3
Париж, 1785
Гильом, прекрасно знавший Париж, не зря отметил убогость улицы Сен-Клод, где обитала Жанна де Ла Мотт. Кутаясь в теплое пальто, он остановился у почерневшего от старости и сырости дома, стряхнул снег с сапог и вошел в темный подъезд. Квартира графини находилась на втором этаже, и слуга, покряхтывая и считая вслух, принялся подниматься по крутым, довольно ветхим ступеням:
– Раз, два, три… Черт, да сколько их тут!
Преодолев ровно одиннадцать, Гильом замер возле черной исцарапанной двери и постучал. На его удивление, она сразу отворилась, и слуга нос к носу столкнулся с пожилой особой, облаченной в старый, линялый капор.
– Что вам угодно, сударь? – спросила она строго. Гильом галантно поклонился, хотя ни минуты не сомневался, что перед ним не та, к кому его послал Калиостро. Скорее всего, эта пожилая особа – такая же служанка, как и он, но довольно противная.
– Мне нужна графиня де Ла Мотт.
– Зачем? – Красный нос женщины задергался от любопытства.
– У меня к ней поручение от очень важного человека, – ответил слуга уклончиво. – И говорить я буду только с ней.
Старая грымза не торопилась впускать непрошеного гостя, видимо, собираясь еще что-то спросить, но приятный голос, принадлежавший явно молодой женщине, вклинился в их пустую беседу:
– Кто там, Клотильда?
Старуха зашмыгала носом – тонким, длинным, в мелких морщинах.
– Он утверждает, что у него поручение.
– Впусти его.
Служанка немного поколебалась, всем своим видом демонстрируя, что от ее решения тоже что-то зависит, и пропустила Гильома:
– Ладно уж, идите.
Мужчина оказался в маленьком коридоре, в котором полностью отсутствовала мебель, и с удивлением заметил, что в квартире почти так же холодно, как на улице. Он решил не снимать пальто, тем более вешалка, подпиравшая стенку и кренившаяся набок, была пуста. Вероятно, обитатели холодной квартиры надели на себя все, что имелось в гардеробе.
– Сюда. – Пожилая особа отворила дверь в комнату, и Гильом предстал перед сидевшей на софе молодой черноволосой женщиной с тонкими, аристократичными чертами лица.
Она казалась довольно миловидной и приятной, но была одета столь же легко и бедно, как служанка. Ее наряд состоял из простого красного платья и черной шали, накинутой поверх. Парик дама не носила, и черная прядь волос оттеняла высокий мраморный лоб; тонкие губы слегка посинели, маленькие руки теребили дырявую муфту. Верный раб Калиостро поразился, как столь слабое создание выносит такой холод. Казалось, что какой-то знатный мужчина с темной бородой и узким лицом, строго смотревший с портрета, висящего на серой, с подтеками стене, тоже подергивался, пытаясь согреться. Гильом с удивлением узнал в нем Генриха Валуа, короля французского и польского. Он-то что делает в убогой квартирке?
– Я графиня де Ла Мотт, – представилась женщина и улыбнулась, продемонстрировав прекрасные ровные зубы. – Вы удивляетесь, почему я сижу в холоде? – Она словно читала его мысли. – А что делать, если денег на дрова не осталось? Правда, может быть, тот господин, которого вы представляете, подбросит мне немного? Он послал вас, получив мои письма, не правда ли?
– Мне только известно, что мой господин, граф Калиостро, желает завтра видеть вас на своем спиритическом сеансе, – мягко ответил Гильом.
Тонкие черные брови графини поползли вверх, как две змейки.
– Граф Калиостро? Это тем более удивительно, что я ему не писала. Маг и чародей никак не может выхлопотать мне достойную пенсию. Чего же он хочет?
Слуга «мага и чародея» повторил так же мягко:
– Чтобы вы были завтра на сеансе.
Графиня сжимала и разжимала маленький белый кулачок, вероятно, пытаясь хотя бы таким образом размять застывшие пальцы.
– Но, насколько я знаю, в его салоне собирается изысканное общество. Бедной женщине – такой, как я, – нечего там делать. – Она обвела взглядом комнату, в которой, кроме софы, накрытой выцветшим шелковым покрывалом неопределенного цвета, двух стульев с прохудившимися сиденьями, бесстыдно обнажавшими пружины, камина, который давно уже никто не топил, и маленького столика, ничего не было. – Кроме всего прочего, у меня всего два платья. Одно на мне сейчас. Видите, какое оно поношенное? Мне не стыдно выйти в нем к благотворительницам, чтобы продемонстрировать нищету, в которой я живу. Но явиться в нем в общество… Извините, но я вынуждена отклонить приглашение. – Жанна де Ла Мотт чуть приподняла подол платья, продемонстрировав Гильому стоптанные туфли. – А что вы скажете на это? Тем не менее это моя единственная обувь.
Мужчина застыл в раздумье. Разумеется, эта женщина наденет вуаль, но жалкая маскировка ее не спасет. За столом графа она станет всеобщим посмешищем, и острячки, подобные маркизе де Шалье, обязательно пустят в незнакомку парочку шпилек. Такие уж это создания – женщины. Они кричат на всех поворотах о своем щедром сердце, о добрых делах, но никогда не упустят случая унизить (причем с самым невинным видом) подобное им существо, в то время как мужчины, настоящие мужчины… Он запустил руку в карман и достал несколько монет.
– Думаю, здесь хватит на платье. – Гильом положил деньги на столик с изрядно потертой полировкой. – Конечно, оно не будет столь дорого и изысканно, как наряды некоторых из присутствующих дам, но, во всяком случае, будет новым и без заплат. Не знаю, хватит ли на башмаки… Впрочем, в комнате, где будет проходить сеанс, всегда очень темно. Кроме того, вы уйдете раньше.
Женщина лукаво улыбнулась:
– То есть вы намекаете, что к столу я не приглашена.
– Честно говоря, сударыня, я понятия не имею, что собирается делать граф после сеанса, – признался Гильом. – Иногда он так устает, что сразу удаляется к себе в спальню.
Графиня развела руками:
– Видите, до чего довела меня бедность… Приходится брать деньги у слуги. Однако помните: я беру их только потому, что ваш господин приказал вам передать его просьбу. Если я не приду на сеанс, вас сделают виноватым, а этого я не могу допустить.
Она мило улыбнулась, и Гильом ответил ей столь же милой улыбкой:
– К сожалению, вы правы, сударыня.
– Я всегда права. – Жанна поднялась, продемонстрировав царственную осанку. – Клотильда вас проводит. Передайте графу, что я обязательно буду.
Слуга поклонился и вышел в коридор, почти не скрывая радости. Обстановка этой убогой квартиры действовала угнетающе. От всего облика графини веяло какой-то тайной, однако Гильом не привык задумываться над непонятными вещами. С таким человеком, как его хозяин, непонятные вещи окружают всю жизнь. Разгадывать загадки – дело магов и чародеев, каковым и является Калиостро. Что касается его, Гильома, то он просто скромный слуга, никогда не совавший нос в дела графа. Если эта женщина нужна Калиостро, он ее получит.
Когда незнакомец ушел, сопровождаемый неодобрительным ворчанием Клотильды, Жанна с легкостью вскочила с софы и подбежала к заиндевевшему окну. Она видела, как мужчина, бросив быстрый взгляд на дом, поспешил по улице, кутаясь в пальто. Его визит ни о чем ей не сказал. Разумеется, как и все в Париже, она слышала про графа Калиостро, но никогда не ходила на его сеансы, которые он устраивал для парижской знати. Интересно, зачем она ему понадобилась? Может быть, кто-то из тех знатных особ, которые иногда посещали ее убогую квартирку и обещали выхлопотать ей достойную пенсию, упомянул о ней? Но это все равно не объясняло желания графа видеть Жанну у себя. Наморщив лоб, молодая женщина придумывала всевозможные причины и, так ничего и не придумав, вернулась на софу.
– Клотильда! – позвала она служанку.
– Слушаю, госпожа.
– Я подожду еще пару часов и больше никого не приму, – сообщила ей свое решение Жанна. – В квартире очень холодно, и нам следовало бы затопить камин. Мы сегодня достаточно заработали, чтобы позволить себе такую роскошь. – Она достала из муфты крошечный ключик и что-то ковырнула на поверхности столика. Потертая поверхность раздвинулась, обнажив нишу, и графиня вынула кошелек.
– Держи. – Жанна протянула Клотильде сто ливров. – Купи дрова, какой-нибудь еды и приличное, но скромное платье. Завтра я выхожу в свет.
Клотильда бросила плотоядный взгляд на кошелек.
– Госпожа, зачем же экономить на платье? Если вы решили наконец показаться в свете, нужно покупать лучшее.
Де Ла Мотт нахмурилась, поражаясь тупости служанки.
– О том, сколько у нас денег на сегодняшний день, знаем только ты и я, – раздраженно проговорила она. – За кредитом к банкирам принято ездить в шикарном собственном экипаже. А женщине благородного происхождения, если она хочет вернуть имения и титул, проще давить на милосердие знатных господ.
– Дешево стоит это милосердие, – прошамкала старуха, но спорить не стала. – Сию минуту выполню ваши приказания.
– Будь любезна.
Наконец дверь за верной служанкой закрылась.
* * *
Слуга Калиостро, увидев на стене портрет Генриха II, не стал долго думать и не поинтересовался (впрочем, проявлять интерес не позволял его ранг), что делает в квартире графини бывший король Франции. Но если бы он вдруг узнал правду, то был бы очень удивлен. Опальному королю молодая женщина приходилась самой настоящей внучкой. Да-да, в ее жилах текла королевская кровь, и графиня де Ла Мотт давно уже собиралась вернуть все, что принадлежало ей по праву. Хотя, наверное, сделать это было нелегко. Современный королевский двор ненавидел Валуа и не желал вспоминать о некогда всемогущем роде. Вот почему ни король, ни королева никогда не откликались на ее прошения. Возможно, они казались им смешными: родственники Валуа давным-давно пошли по миру.
Отец Жанны проживал в ветхом деревянном домике в одной из деревень под Парижем. Хоть он и являлся незаконнорожденным, он всегда помнил, к какому знатному роду принадлежит. Однако он никогда не помышлял вдруг оказаться при дворе, предпочитая голодать. Крошечная пенсия от королевской семьи и скудный урожай с участка земли позволяли ему не протянуть ноги. Сварливая жена, мать Жанны, в прошлом служившая привратницей, никогда не любила мужа. Соблазненная его рассказом о великих предках, женщина заставила супруга переехать в столицу, и там, в бедном парижском квартале, у них родилась дочь. Отец был для девочки единственным на всем белом свете близким существом в отличие от матери, которая то и дело сетовала на свою глупость – неудачное замужество – и глупость мужа, не умевшего прокормить семью. Голод и постоянные переживания добили несчастного, и он умер от воспаления легких. Жанне показалось, что мать даже обрадовалась. Она сразу выгнала дочь из нищей квартиры, и девочке пришлось просить милостыню.
Жанна сказала себе: сидеть на паперти или назойливо приставать к хорошо одетым прохожим, хватая их за одежду вместе с другими претендующими на такой же заработок калеками и убогими, от которых всегда пахло нечистотами, она не будет. Пусть сейчас она ничем не лучше их, такая же нищенка, но в ее жилах течет королевская кровь, и люди, подающие ей, должны знать об этом. Девочка по возможности старалась выглядеть опрятной и робко обращалась к проходившим по улице дамам:
– Подайте потомку королевского рода Валуа.
Прохожие вели себя по-разному. Некоторые откровенно смеялись ей в лицо, обзывали, гнали, и ей приходилось удаляться в подворотни под аккомпанемент веселого улюлюканья уличных мальчишек, сразу прозвавших ее «ваше нищее величество». В такие минуты ей хотелось броситься в мутные воды Сены, чтобы никогда больше не испытывать чувство стыда и унижения. Но, к счастью, насмешников было немного. Часто растроганные дворянки охотно платили девочке, и Жанна, с восторгом глядевшая на меха и золото, понимала: на их месте могла быть она. А раз могла, то должна оказаться, чего бы ей это ни стоило. Но как простой нищенке, даже королевской крови, стать с ними вровень? Ее маленький хитрый мозг работал денно и нощно. Маленькая бродяжка говорила себе, что ее день еще наступит, нужно только подождать.
Однажды холодной зимой, прислонившись к стене какого-то дома и пытаясь согреться в дырявой накидке, которая настолько прохудилась, что начала расползаться, Жанна увидела богатый экипаж. Кучер остановил лошадей у внушительного особняка и помог выйти из кареты шикарно одетой женщине.
– Узнайте, дома ли господин Буленвилье, – властно приказала дама, – и доложите ему о моем приходе.
В другой момент девочка ни за что не подбежала бы к обладательнице такого властного голоса, но сегодня выбирать не приходилось. Либо она замерзнет здесь, на пустынной заледенелой улице, либо отогреется в таверне и продолжит мытарства дальше. Оторвавшись от стены, Жанна рванулась к незнакомке и вцепилась в ее шубу:
– Сударыня, прошу вас, подайте мне, иначе я замерзну или умру с голоду.
Женщина, оказавшаяся довольно молодой и привлекательной, удивленно взглянула на нищенку, так неожиданно появившуюся у нее на пути.
– Жак, подайте девочке монетку, – приказала она кучеру и сделала несколько шагов к дому, но вдруг остановилась, словно передумав, и повернулась к оборванке:
– Сколько тебе лет?
– Тринадцать, – покорно ответила Жанна.
– Ты сирота? Твои родители умерли?
– Мой отец умер. – Нищенка наклонила голову. – Он был королевской крови, из рода Валуа. А мать выгнала меня из дома, и вот уже год, как я о ней ничего не знаю.
Женщина сжала губы:
– Бедняжка! Пойдем со мной.
Она обняла девочку и повела в свой дом.
– Ты действительно родственница Франциска I?
Жанна смиренно наклонила головку:
– Да, сударыня.
Они поднимались по мраморной лестнице к тяжелой деревянной двери с ручкой, инкрустированной золотом, и девочке казалось, что сейчас начинается ее восхождение в рай.
– Как тебя зовут, дорогая? – поинтересовалась добрая волшебница. Именно такой она представлялась сейчас маленькой нищенке.
– Жанна де Сен-Реми Валуа, – покорно ответила девочка. – Мой отец пытался вернуть титул, но его старания не увенчались успехом, и он звался просто Сен-Реми.
Лакей в напудренном парике и голубом шелковом камзоле открыл перед ними дверь, и Жанна оказалась в такой огромной прихожей, какой не видела за всю свою короткую жизнь. Блестящие мраморные лестницы вели наверх. Высокие готические окна скрывались под малиновыми бархатными занавесками. Стены украшала причудливая лепка с позолотой. С потолка свешивались хрустальные люстры. Их висюльки блестели, как алмазы, привлекая пламя свечей.
– Жак, отведите эту бедняжку на кухню и накормите ее, – распорядилась дама, снимая с головы платок. – Потом попросите Адриану, чтобы она подобрала ей что-нибудь из одежды. – Она бросила взгляд на чумазые щечки девочки. – Да, и нагрейте воды. Она не мылась, наверное, несколько лет.
– Неправда, сударыня, – осмелилась возразить Жанна. – В теплые дни я всегда купалась в Сене. Отец учил меня следить за собой, ведь мы королевских кровей.
– Что ж, очень приятно слышать, что ты такая чистюля, – улыбнулась женщина. – И я не забыла о твоей родословной. Кстати, я тоже происхожу из знатного рода. Ты в доме маркизы де Буленвилье.
– О сударыня! – Жанна сделала реверанс, и маркиза, смеясь, подтолкнула ее:
– Ну, иди же. Жак устал тебя ждать.
Лакей в голубом камзоле увел девочку на кухню, которая произвела на нищенку не менее сильное впечатление, чем прихожая. Столько утвари и приспособлений для готовки она еще не видела. Ее мать довольствовалась одной закопченной кастрюлей, в которой варила неизменный луковый суп, и одной сковородой. Жак с удивлением наблюдал за странным хозяйским приобретением, рассматривавшим каждую поварешку, каждый прибор.
– Вижу, тебе не хочется есть, – насмешливо проговорил он, и Жанна оторвалась от созерцания роскоши:
– Простите. Каждая вещь в этом доме для меня в диковинку. Если бы вы знали, как жили мои родители…
Жак потер широкий, испещренный красными прожилками нос.
– Садись сюда. Это стол для прислуги.
Он вышел из кухни и через несколько минут вернулся с женщиной средних лет в белом чепчике и фартуке.
– Это Адриана, горничная. Адриана, госпожа приказала накормить эту девочку, вымыть ее и приодеть.
Большие голубые глаза горничной расширились от удивления, на гладком лбу собрались морщины, однако она ничего не сказала, лишь поставила перед Жанной большую глубокую тарелку и плеснула горячего супа. От него исходил такой запах, что девочку замутило. Она давно не ела ничего, кроме хлеба и лука. Схватив ложку, не деревянную и искусанную, как в ее доме, а оловянную, с инкрустированной ручкой, Жанна с жадностью принялась за кушанье. Адриана присела рядом и погладила ее по голове.
– Откуда ты появилась, прелестное создание?
– С улицы, – пояснила нищенка и, подавившись, закашлялась.
Горничная постучала ее по спине.
– Не торопись. Эту порцию у тебя никто не отнимет. Кроме того, тебя ждет кусок вкусного жареного мяса. Надеюсь, ты от него не откажешься?
Ловким движением она сняла со сковороды кусок мяса, полила его каким-то необыкновенно ароматным темным соусом и придвинула девочке.
– Правда, выглядит аппетитно?
Жанна что-то промычала, не в силах отвечать с набитым ртом.
Горничная лукаво подмигнула ей:
– Пойду нагрею воду и подыщу тебе что-нибудь из одежды.
Адриана удалилась, оставив нищенку совершенно одну, и маленькая Валуа принялась за второе. Блюда, которыми угощали ее в этом доме, казались созданными самим Богом. Белый нежный хлеб ничуть не напоминал расползавшиеся куски серого цвета из дешевой муки – постоянную пищу в ее бедной семье. Суп с шампиньонами зарумянил ее щеки и заставил кровь сильнее биться в жилах. Ну а мясо… Когда-то Жанна могла о нем только мечтать. В их семье никогда не было денег, чтобы купить хотя бы маленький кусочек. Неужели она в раю? Взяв в тонкие, изящные пальцы обгрызенную корочку хлеба, Жанна тщательно вычистила ею тарелку и отправила в рот. В этот момент в кухню вошел полный господин с выпуклыми серыми глазами и длинным горбатым носом. Следом за ним показалась маркиза Буленвилье.
– Это ваше приобретение? – Мужчина оглядел Жанну с ног до головы и, видимо, остался недоволен. – Эта жалкая нищенка – ваше приобретение? Дорогая, у вас достаточно денег, чтобы купить дорогого коня. На нем, по крайней мере, можно скакать по Булонскому лесу и выезжать на королевскую охоту. Но зачем вам этот заморыш?
– Эта девочка королевской крови, – пояснила женщина. – Она Валуа.
– То есть она вам так сказала. – Господин еще раз пробежался глазами по худенькой фигурке девочки. – Я не верю ни единому слову! Париж кишит нищими отпрысками знатных семейств, и кому-кому, а вам это должно быть известно. В общем, она не будет жить в этом доме!
Маркиза гордо вскинула голову:
– Ошибаетесь, сударь! Это мой дом, и я вправе принимать решения. Девочка останется здесь.
На удивление Жанны, с ужасом слушавшей их разговор и ожидавшей изгнания из рая, господин как-то съежился, словно сдулся, и проговорил уже более миролюбиво:
– Ладно, дорогая, в принципе я не имею ничего против. Но с детьми столько возни. Мы же не будем нанимать ей няню?
– Она достаточно взрослая, – возразила маркиза и потянула его за собой, уступая дорогу Адриане, возникшей на пороге с ворохом белья. – Пойдем поговорим в гостиной.
Радость и восхищение Жанны убавились почти вполовину. С присущей ей проницательностью она поняла, что господин де Буленвилье ее враг и ничто никогда не сделает их друзьями. Разумеется, маркиз выгнал бы ее немедленно и сделает это при любом удобном случае. Нужно быть крайне осторожной и снискать расположение маркизы. Тогда райская жизнь для нее никогда не кончится. И маленькая нищенка, выработав хитроумный план действий, приступила к его осуществлению. Она беспрекословно исполняла все поручения маркизы, восхищалась ее красотой, льстила ее женским достоинствам и действительно добилась любви и расположения богатой покровительницы.
– Мы вернем тебе титулы и имения, – обещала госпожа. – Только соберем необходимые документы и докажем твое происхождение. При моих связях сделать это будет нетрудно.
Умиротворенная Жанна спокойно засыпала в мягкой, душистой постели и видела сказочные сны. С каждым днем ей казалось, что ее положение становится все более и более прочным. Однако бедняжка ошибалась.
Маркиз, карточные долги которого оплачивала жена, не желал иметь конкурентку в своем мирке и тоже напрягал мозг, думая, как избавиться от этой самозванки. И ему это удалось. Он стал оказывать девочке такие знаки внимания, какие оказывают либо своей возлюбленной, либо женщине, которую намереваются сделать таковой, и доброе сердце де Буленвилье не выдержало. Напрасно несчастная Жанна уверяла, что это происки ее давнего недоброжелателя. Маркиза верила и не верила и под конец решила отдать девочку в монастырь и следить за ее судьбой.
Монахини с неулыбчивыми лицами рьяно взялись за ее воспитание, и это ей не понравилось. С богатыми отпрысками знатных семейств она тоже не нашла общий язык. Над ней смеялись, обзывая лгуньей, делали из веток корону и пытались надеть ей на голову. Девочка постоянно убегала в дальние аллеи старинного, густого, изобилующего заброшенными уголками монастырского парка и там, в тишине, под журчание ручья, окаймленного замшелыми камнями, давала волю слезам. Она чувствовала себя птицей в клетке, но не в золотой, где ей так хотелось оказаться, а в старой и ржавой. Жаловаться на свое положение было некому. Госпожа де Буленвилье регулярно навещала воспитанницу, но оставалась глухой к ее жалобам и просьбам, и Жанна понимала ее. Маркизе не хотелось скандала. В светском обществе любят мусолить разные скабрезности, и де Буленвилье всеми силами пыталась оградить себя и своего мужа от порочащих разговоров.
Шло время. Три года пролетели как один. Девушка нашла спасение в том, что, однажды обнаружив лаз в каменной стене под густым темно-зеленым с мраморными прожилками плющом, каждый вечер вырывалась на свободу. Она бродила по улицам, останавливаясь у витрин ювелирных магазинов, где изделия известных мастеров были выставлены напоказ во всей своей красе. Бедняжка жадно смотрела на драгоценности, представляя себя в них. Сапфиры ассоциировались у нее с голубизной моря, которое она ни разу не видела, изумруды – с сочной зеленой травой, ну а бриллианты, игравшие при свете фонарей всеми цветами радуги… Бриллианты заставляли ее затаить дыхание и позавидовать счастливым обладательницам камней. В их числе должна быть и она, урожденная Валуа. Но как добиться этого сказочного богатства? Жизнь предоставила ей такую возможность, но тут же дала обратный ход. Что же делать? Оставаться в этом ужасном монастыре, среди хмурых монахинь и чванливых девочек в серых платьях с белыми воротниками? Нет, нет и еще раз нет! Нужно что-то придумать. Но дни бежали, и ничего не придумывалось. Зато удары судьбы продолжали обрушиваться на девушку.
Однажды вместо маркизы к Жанне явился ее муж и сообщил ужасную новость. Любимая госпожа умерла от воспаления легких. Господин де Буленвилье с радостью сообщил, что теперь отпрыск королевской крови свободен от их опеки и может катиться на все четыре стороны. После его ухода Жанна побежала к ручью, где привыкла размышлять о своих проблемах, сидя на стволе дерева, и, к собственному удивлению, заметила, что не так уж сильно скорбит о доброй маркизе. Что ни говори, а та предала ее. Ну и бог с ней. Придется опять рассчитывать только на себя. Девушка решила уйти из монастыря при первой же удачной возможности, но не сейчас (все-таки монастырь давал ей пропитание и крышу над головой).
В тот вечер Жанна опять отправилась рассматривать золотые витрины и заметила у старого платана молодого военного, который поглядывал на нее с интересом. Красавица потупила глаза и прошла мимо, но молодой человек отправился за ней с явным намерением познакомиться. Он очень галантно представился, назвавшись графом де Ла Мотт, и, предложив свою руку, повел ее гулять по набережной Сены. Девушка вела себя сдержанно, еще не зная, станет ли она продолжать это необычное знакомство. Они договорились встретиться на следующий день, а через неделю мужчина сделал ей предложение. Его пленили ее красота и благородное происхождение. Жанна ответила согласием. Нет, не потому, что молодой граф ей понравился. Он был некрасив, неуклюж, имел чересчур круглые щеки, жидкие волосы и нескладную фигуру. Одним словом, он явно не мог претендовать на роль героя ее романа. Но у него имелся титул – основное его достоинство – и наверняка деньги.
Когда молодые люди поженились и граф привел жену в скромную каморку, она, к своему ужасу, узнала, что у него нет ни гроша – ничего, кроме титула. Конечно, титул давал ей возможность проникнуть в свет, в Версаль, о чем она давно и безнадежно мечтала, но за это следовало платить безграничным терпением и опять, как когда-то в детстве, выносить бедность, холод и есть скудную пищу, уступавшую даже монастырской.
Первый поход в Версаль оказался неудачным. Дамы и их кавалеры почти в открытую смеялись над юной графиней и над ее неуклюжим мужем. Не остался в стороне даже его непосредственный начальник – граф д’Артуа. Там, среди роскоши королевского двора, урожденная Валуа впервые увидела Марию-Антуанетту. Она оказалась вовсе не такой красавицей, как девушка воображала, и была немного похожа на овечку белыми кудрями и выпуклыми голубыми глазами. И королева, и Людовик XVI бросили на Жанну мимолетный взгляд, и графиня де Ла Мотт поклялась, что они еще заплатят за подобное пренебрежение. Больше в Версале она не показывалась, а когда один за другим умерли ее новорожденные дети, сделалась затворницей в своей каморке на мрачной и нищей улочке Сен-Клод, отказавшись следовать за мужем в провинцию.
Граф надеялся, что в скором времени у них все будет по-прежнему и жена вернется к нему. Он писал ободряющие письма, наполненные любовью, высылал скудные суммы денег, звал к себе, но Жанна была непреклонна. Ее место – здесь, ее город – Париж, и она покорит его, это решено. Восстановить титул и вернуть имения сделалось ее навязчивой идеей. Скрюченными от холода пальцами она писала прошения министрам и королю, но не получала ответа. Они купались в славе и роскоши. Какое им дело до несчастной женщины, принадлежащей к ненавистной фамилии Валуа? Они отделались от нее скромной пенсией и теперь ничего не хотели слышать.
Иногда Жанну навещали дамы-благотворительницы. Заходя в ее нетопленую комнату, пропахшие духами аристократки, сверкая перстнями на пальцах, бросали ей гроши, как голодной собаке, и она, задыхаясь от унижения и гнева, вынуждена была принимать жалкие подачки. Ее душа переполнялась презрением и ненавистью. Ничего, настанет день, когда все о ней услышат! Но время шло, а такой день все не наступал. Графиня совсем отчаялась, когда последовало приглашение от Калиостро. Но зачем она ему понадобилась? На его сеансах и так бывает самое изысканное общество. Что он может о ней знать? Сколько ни размышляла, Жанна не могла найти ответы на эти вопросы.
Стукнула входная дверь, и на пороге ее комнаты возникла Клотильда с синим от холода носом и блестящими глазами.
– Все исполнила, госпожа. – Она положила на софу сверток. – Вот ваше платье. Модистка посоветовала взять именно его. Думаю, вам подойдет.
Жанна поднялась с софы, развязала шелковый шнур, перетягивавший сверток, сняла оберточную бумагу и, расправив платье, положила его перед собой. Клотильда и модистка не ошиблись. Ей требовался именно такой наряд – невычурный, недорогой и неброский.
– Спасибо, Клотильда. Это то, что нужно.
Женщина подошла к шифоньерке и открыла дверцу. На верхней полке лежала шляпка с черной вуалью. Жанна решила явиться на сеанс, скрыв лицо. Наверняка там будут дамы, которые навещали ее в жалкой каморке и давали деньги.
– Клотильда, помоги примерить платье, – обратилась она к служанке, ожидавшей приказаний. Старуха тотчас ринулась к графине.
– Да, госпожа.
Через несколько минут молодая женщина, облаченная в черную шляпку с вуалью и малиновое платье с белым воротничком, которое выгодно подчеркивало ее красивую фигуру, с улыбкой смотрела в старое, засиженное мухами зеркало. Она осталась довольна собой и возлагала надежды на этот визит. Кто знает, чего от него можно ожидать?
Дивногорск, 2017
Когда Юля вошла в здание похоронной конторы, ее поприветствовала худенькая девушка модельной внешности. Самойлова подумала, что ей место на подиуме, но никак не среди венков и гробов. Продемонстрировав ослепительную голливудскую улыбку, менеджер Надя (это имя красовалось на бейджике, прикрепленном к белоснежной кофточке) поинтересовалась, чем может помочь. Юле хотелось закричать: «Ничем! Никому не дано воскрешать мертвых!», но она сдержалась и внезапно охрипшим голосом попросила показать самый дорогой гроб и венки. Разумеется, эта просьба понравилась девушке, и она чуть ли не поднесла Самойлову к полированному гробу, правда, робко указав на его цену.
– Для меня это не имеет значения, – буркнула Самойлова. – Оформляйте. И еще венки.
Она, не глядя на цены, стала указывать пальцем на товары: вот этот, с огромными красными гвоздиками, а еще этот, с красивыми розами. Дедушка любил розы. Любезная менеджер забивала цены в договор и, когда все было закончено, выдала Юле квитанцию.
– Оплатить не позднее завтрашнего дня. Вы уже подумали, на какой день назначите похороны?
Девушка наморщила лоб. Ей хотелось оттянуть самую неприятную процедуру, но ее мама и бабушка считали, что чем скорее покойник будет предан земле, тем лучше.
– На послезавтра, – решила она. Служащая кивнула, задала еще несколько вопросов о церкви, в которой будут отпевать Матвея Петровича, если он крещеный (а если нет, тоже ничего, есть Дом траура), о времени церемонии, посоветовала кафе для поминок, уютное, недорогое, но с прекрасной кухней, и они распрощались. Юля вышла из ритуального агентства, пошатываясь, и поплелась к остановке. Конечно, можно было позвонить Сергею, чтобы он подбросил ее до дома (домой, домой, скорее, выпить какоенибудь успокоительное и лечь, забыться сном!), однако не хотелось его беспокоить. Для них обоих было важно как можно скорее найти убийцу и раскрыть тайну деда. Да, как можно скорее… Подошел автобус, к счастью, полупустой, и Юля, войдя в салон, села у окна, заметив, что в этот светлый день ей одной грустно и одиноко. Да, Сергей любит ее и всегда готов быть рядом, но дедушка, ее любимый дедушка – это другое, это частичка детства, того мира, о котором не забывает ни один человек и в который возвращается хотя бы мысленно. Сегодня ушла последняя связь с детством, она уже не внучка и не дочка… Грустно это сознавать.
Из оцепенения ее вывела трель мобильного. Сергей! Когда-то она поставила на его звонок озорную мелодию – песню из кинофильма «Веселые ребята». Плотников посмеялся вместе с ней, но заметил, что предпочел бы классику. Но классика – это банально, а вот песня в исполнении Утесова… Улыбнувшись этим мыслям, девушка поднесла телефон к уху:
– Да?
– Есть новости. – Сергей говорил каким-то загадочным голосом. – Ты уже дома? Я могу приехать?
– Я в автобусе, но уже подъезжаю. – Юля вздохнула. – Ну разумеется, можешь. Будешь ужинать? Я поставлю чайник.
– Буду, – обрадовался он. – Я такой голодный! Представляешь, чтобы узнать кое-что из прошлого твоего деда, пришлось бегать сначала к начальству, потом в архив. Ноги гудят и отваливаются. Но я не жалею. Силы потрачены не зря. Впрочем, сама скоро все узнаешь.
– Жду. – Она едва успела выскочить на остановке. Водитель недовольно поглядел ей вслед.
