Эпилог
Все места, в которых я часто бывал, могли стать ловушками, а из-за видения Морриган касательно моей смерти я практически обезумел от паранойи. Грануаль уже начала дразнить меня из-за того, что я постоянно вертел головой, – она шутила, но еще это стало ее раздражать; мое поведение заставляло ее нервничать. Несмотря на нетерпеливые вздохи и закатывание глаз, я велел ей припарковаться в стороне от дома вдовы, чтобы я мог войти в контакт с Обероном через нашу ментальную связь.
«Оберон, ты меня слышишь?»
«Аттикус! Оставайся на месте! Не ходи сюда!»
Казалось, он встревожен из-за моего возвращения, а не рад. Это было неправильно.
«Что? Почему нет?»
«Это опасно. Я сам к тебе приду».
«С вдовой все в порядке?»
«Нет, с ней совершенно определенно не все в порядке. Я объясню. У тебя есть возможность быстро покинуть город?»
«Да».
Я сидел с Грануаль в ее машине, рядом с Юниверсити-Драйв.
«Где?»
Его вопрос заставил зазвучать в моей голове колокола тревоги. А если я говорю не с Обероном? В моем сознании возникла сцена из «Терминатора 2», когда Шварценеггер имитирует голос Джона Коннора, а Т-1000 – приемную мать. У меня не было уверенности, что такое переключение возможно при помощи магии, но я не хотел рисковать. Вместо того чтобы ответить на его вопрос, я задал свой:
«Оберон, ты можешь выйти из дома?»
«Я уже снаружи, на заднем дворе».
«Перепрыгни через ограду и подойди к входу. Один. Прямо сейчас».
«Мне два раза предлагать не надо!»
– Включай двигатель, – сказал я Грануаль.
Она кивнула и повернула ключ в зажигании. Через несколько секунд Оберон появился на границе владений вдовы и посмотрел сначала на юг, вдоль Рузвельт, потом на север, где мы припарковались.
«Видишь синюю машину? Это мы».
«Иду! – В течение трех секунд он перешел от неподвижного состояния к бегу во весь опор. – Надеюсь, у тебя полный бак! Нам нужно ехать до тех пор, пока он не опустеет, а потом спрятаться в какой-нибудь пещере».
«Почему?»
Я вышел из машины и распахнул заднюю дверцу, чтобы он забрался внутрь. Он даже не остановился, чтобы я его погладил. Оберон запрыгнул внутрь и тут же начал лаять на Грануаль, прежде чем я успел захлопнуть дверцу.
«Давай! Жми! Нам нужно убираться отсюда, пока она нас не увидела!»
«Оберон, в чем дело? Прекрати панику».
Я нырнул в машину и, одновременно закрывая за собой дверь, попросил Грануаль свернуть с Рузвельт-стрит. Поведение Оберона требовало объяснений, но если нам действительно грозила опасность, как он утверждал, то задавать вопросы сейчас было неразумно. Мы всегда могли вернуться, если произошло какое-то недопонимание. Грануаль развернулась на сто восемьдесят градусов, выскочила на Юниверсити и покатила на восток в сторону Рурал-Роуд.
– Куда дальше, сенсей? – спросила она, поглядывая в зеркало заднего вида.
– В место, которое мы обсуждали раньше, – ответил я. – Оберон говорит, что нам необходимо покинуть город.
Я повернулся назад, чтобы спросить моего пса, что же все-таки происходит.
«А теперь расскажи мне, почему мы убегаем. Что случилось с вдовой?»
«Ладно, примерно два дня назад – или пять, ну, ты понимаешь, я не уверен, – я мог бы поклясться, что вдова умерла. Она спала в своей постели, и я слышал, как у нее клокотало в горле, но это был не храп. Я пошел проверить. Она не дышала, Аттикус. Я ткнулся в нее носом, лизнул лицо, она никак не отреагировала. Я гавкнул прямо ей в ухо, она даже не пошевелилась. И тут я услышал, как открылась и закрылась входная дверь, я выбежал из ее комнаты, чтобы проверить, кто пришел. Только там никого не оказалось, и это меня очень удивило, я точно знал, что дверь открылась и закрылась, а кошки так и не отрастили отставленные в сторону большие пальцы. Тогда я понюхал воздух и ощутил что-то гнилое, а еще мне показалось, что у двери стало холоднее – но, возможно, у меня разыгралось воображение. Потом скрипнула кровать, я вернулся в комнату вдовы и увидел, как она встает с постели».
«О, так она жива?»
«Ну, нет, я так не думаю. И не думаю, что это она. Она умерла, Аттикус. Я видел, чувствовал запах и слышал».
«Тогда кто ходил по ее дому, кормил тебя и выпускал погулять? То, что ты говоришь, не имеет смысла».
«Я не знаю, кто это, но только не вдова. Она перестала разговаривать сама с собой, она больше меня не гладила и не говорила мне, какой я хороший пес. Она просто молча меня кормила, давала воду и периодически выпускала во двор. Это было жутко».
«Ну, может быть, она сильно напугана, Оберон. В последнее время она страдала от депрессии».
«От такой депрессии, что перестала пить?»
«Что?»
«Она не выпила ни глотка виски с того момента, как восстала из мертвых. И я не видел, чтобы она ела. Говорю тебе, Аттикус, ее больше нет. Это не миссис Макдонаг».
Я отвернулся от Оберона и откинулся на спинку сиденья. Потрясение оказалось таким сильным, что у меня сам собой открылся рот и перед глазами все поплыло.
– Сенсей? Аттикус? Что случилось? – Грануаль перевела взгляд с дороги на меня, и на лбу у нее появились тревожные морщинки.
– Поезжай дальше, – сказал я ей. – Оберон прав. Нам нужно уносить отсюда ноги.
