Глава 22

Некоторые картины, один раз увиденные, навечно остаются в памяти и постоянно проигрываются в вашем сознании, точно домашнее видео, сопровождающееся стереозвуком, до тех пор, пока вы не начинаете так отчаянно мечтать от них избавиться, что готовы слушать все что угодно, надеясь хотя бы на время их заглушить.

Длинный стол, который я ожидал увидеть, действительно там был, а на нем был Хрюм, который взгромоздился на свою партнершу. Они даже не стали убирать подносы с едой и не вытерли пролитый из больших кружек мед, и совершенно не замечали того, что совокупляются на глазах у зрителей. Впрочем, я сомневался, что они стали бы ради нас прерывать свое занятие.

– Гра-а-х, – сказал Хрюм. Шлеп, шлеп, шлеп.

– Гра-а-х, – повторила его партнерша. Шлеп, шлеп, шлеп.

Суттунг поспешил прикрыть дверь быстро и незаметно, но вред моей психике уже был нанесен. Сообразив, какая опасность мне угрожает, я закрыл глаза и запел: «Крестьянин в лощине, крестьянин в лощине, хай-хо, дерри-о, крестьянин в лощине. Крестьянин взял свою жену…» Вот проклятье, никуда не годится, от слова совсем! Помогите мне, ребята, помогите, мне нужна другая песня!

– Ты что делаешь, Аттикус? – спросил Гуннар.

– Мне требуется сильный раздражитель, песня, которая отупляет сознание, чтобы помешать снова пережить то, что я минуту назад видел. Я смертельно хочу это забыть.

– О, отличный план. Я с тобой, – заявил Гуннар, который не меньше моего находился в растрепанном состоянии. – Как насчет «Эль Пасо» Марти Робинса?

– Неплохо, мотивчик приставучий, но не сумеет погрузить нас в состояние кататонии достаточно быстро.

– Я знаю! – неожиданно вмешался Вяйнямёйнен. – «Это маленький мир».

– Идеально! – вскричал я. – Как раз то, что требуется в стране великанов! Все приготовились, на счет «три».

И вскоре мы вшестером запели эту жуткую песню, вкладывая в исполнение весь пыл и азарт, что имелись в нашем распоряжении, стоя в снегу с дикими глазами и легким налетом паники. Перун и Чжанг Голао не знали слов, но они быстро учились и присоединились к нам, когда мы пошли на второй заход.

Суттунг, ледяной ётун, пялился на нас в озадаченном молчании, смущенный своим промахом и почти уверенный, что мы не в своем уме.