Какие чувства рождают в нас личности, обремененные властью: преклонение? Отождествление? Ужас? Далеко ли они от нас? Милгрэм в последующих экспериментах показал, что, если ученый в халате находится в другой комнате, люди меньше подчиняются. А как престиж ассоциируется с властью? Когда эксперимент проводили на каком-то заброшенном складе в Нью-Хэйвене, люди опять же подчинялись меньше, чем в обустроенном кампусе Йельского университета. И вопрос, который больше всего интересовал Тайфеля, – воспринимается ли начальство законным и незыблемым? Я бы скорее прислушался к жизненному совету далай-ламы, чем рекомендациям главы «Боко харам».

К конформизму побуждают престиж, близость власти, ее законность и стабильность. Очевидно, группа Своих вызывает более сильные конформистские тенденции, чем группа Чужих. Вот, например, как Конрад Лоренц пытался оправдать свою принадлежность к нацистской партии – с помощью тяги к общности, к коллективу: «Практически все мои друзья уже сделали это, включая моего собственного отца, который уж точно был добрым и гуманным человеком».

Когда дело касается группы, то значение приобретает ее численность: сколько голосов убеждают присоединиться к компании классных парней? Шимпанзе или двухлетние дети не собирались повторять действие, которое три раза выполнял один индивид, но, если его совершали по разу три индивида, малыши и приматы склонялись к конформизму. В подтверждение этого Аш в своих работах показал, что порыв «быть как все» возникает, когда есть минимум три разных человека, чье мнение сходным образом противоречит взглядам испытуемого, а максимальных показателей конформизм достигает уже при шести «оппонентах». Но это все верно для искусственного мира лабораторных исследований, где респонденты определяют длину линии; в реальном же мире порыв к конформизму в окружении шестерых линчевателей по мощи не идет ни в какое сравнение с готовностью согласиться с голосом пусть даже тысячной толпы.