В литературе на эту тему обсуждаются две обширные темы. Первая связана с тем, что правые чувствуют интеллектуальный дискомфорт в ситуации неопределенности; об этом ниже. Другая охватывает взгляды ученых, полагающих, что левые думают… э-э-э… напряженнее и больше способны к тому, что психолог-политолог Филип Тетлок из Пенсильванского университета назвал «интегративная сложность».

В одном из исследований консерваторам и либералам предлагалось определить причины бедности у людей. И те и другие были склонны «винить» в этом личные качества человека («Они бедные, потому что ленивые»). Но такой вывод делался только тогда, когда ответ нужно было дать быстро. Если времени на раздумья давалось больше, то ответы либералов дрейфовали в сторону ситуационных объяснений («Ой, нет, ведь в мире все устроено против бедных»). Иначе говоря, консерваторы как начинали отвечать «из глубины души», так и придерживались этой тактики, а либералы сначала отвечали «в глубине души я считаю…», а потом обращались за ответом «к голове».

Разные стили осмысления событий простираются далеко за пределы политики. Расскажите консерваторам и либералам про парня, который отдавил ногу партнерше, пытаясь выучить танец. И те и другие сразу же свяжут отдавленную ногу с личностными качествами этого парня – скажут, что он неуклюжий. И только со временем либералы проведут атрибуцию (приписывание причин) по категории сопутствующего контекста, ситуационно: может, танец был очень сложным.

Естественно, подобная дихотомия не является четко очерченной. В скандале с Моникой Левински правые винили президента Клинтона, т. е. проводили атрибуцию по личностным качествам («Билл Клинтон – дрянной человек»), а левые – ситуационную атрибуцию («Это был заговор правых»); что же касается Уотергейтского скандала и президента Никсона – там все было как раз наоборот. Тем не менее такое разделение прослеживается вполне надежно.

Откуда берется эта разница во взглядах? И либералы, и консерваторы могут одинаково хорошо мыслить логически, отстранившись от внутренне интуитивных личностных атрибуций: если их попросить, то они прекрасно и без всяких эмоций изложат взгляды противоположной стороны. Но по всей видимости, либералы сильнее мотивированы выдвигать ситуационные объяснения.

Почему? Некоторые полагают, что тут замешано большее уважение к мыслительному процессу, хотя это предположение вскоре превратилось в ничего не объясняющую тавтологию. Линда Скитка из Иллинойсского университета сделала упор на то, что для либералов мгновенная атрибуция по личностным качествам сразу ощущается как негармоничная, идущая вразрез с их принципами; поэтому они настроены на поиск позиции, внутренне более согласованной. В отличие от них консерваторам не обязательно прибегать к контексту, искать объяснения в сложившейся ситуации, т. к. они не ощущают никакого диссонанса.

В этом есть логика, но мы сразу вынуждены спросить: какой пункт либеральной идеологии является причиной этого самого диссонанса? Как мы увидим дальше, ею окажутся факторы, имеющие мало общего со стилем мыслительного процесса.

Эти результаты позволяют предположить, что проще заставить либерала думать как консерватор, чем наоборот. Или, применяя уже знакомую нам терминологию, скажем, что если увеличить когнитивную нагрузку, то люди будут склоняться к консерватизму. Необходимость очень быстро дать оценку чему-то эквивалентна увеличению когнитивной нагрузки. Схожим образом люди становятся более консервативными, когда устают, испытывают боль, сосредоточены на решении других задач или когда у них уровень алкоголя в крови увеличен.

Из главы 3 мы помним: чтобы совершить волевое усилие, необходима энергия – спасибо лобной коре, требующей глюкозы. Любопытно проследить по результатам исследований, как голодные люди становятся менее щедрыми в экономических играх. А вот и поразительный пример из реальной жизни (в приведенном выше графике): исследователи пронаблюдали, как принимаются решения в суде. Из 1100 судейских решений заключенным назначали условно-досрочное освобождение в 60 % случаев после того, как судья пообедал, и почти не освобождали прямо перед обедом (также обратите внимание на неуклонное уменьшение количества решений в пользу заключенного в течение дня – по мере того как судьи устают). Фемида, может, и слепа, но точно прислушивается к урчанию в животе.

Еще одно минное поле. Вы удивитесь, но люди полярных политических убеждений одинаково обвиняют друг друга в выхолощенном моральном мышлении. Одно из кажущихся объяснений этого явления основывается на колберговских стадиях морального развития (мы обсуждали это в главе 7). Либералы, бросающие вызов основам основ социального устройства, находятся на более «высокой» колберговской стадии, нежели консерваторы с их приверженностью закону и порядку. То ли правые интеллектуально менее способны к рассуждениям с позиции более продвинутой колберговской стадии, то ли они менее мотивированы к этому? Скорее, верно последнее: и левые и правые одинаково успешно сделают презентацию об идеологии противоположной стороны.

Джонатан Хайдт из Нью-Йоркского университета предлагает совсем другой угол зрения. Он определяет шесть основ морали по осям: забота/вред, честность/обман, свобода/подавление, лояльность/предательство, авторитет/ниспровержение, святость/осквернение. Эксперименты и наблюдения за реальным миром говорят, что либералы делают больший акцент на первых трех основах, т. е. ценят заботу, честность и свободу (и, чтобы обозначить совпадение с колберговскими формулировками, подчеркнем, что недооценка лояльности, авторитета и святости является признаком постконвенционального этапа). И наоборот, консерваторы ценят лояльность, авторитет и святость. Понятно, что разница огромна. Можно ли критиковать свою группу перед группой Чужих? Правые: «Нет, это нелояльно». Левые: «Да, это обоснованно». Можно ли ослушаться требований закона? Правые: «Нет, это неуважение к закону». Левые: «Конечно, если закон плох». Можно ли сжечь флаг? Правые: «Ни в коем случае, флаг священен». Левые: «Да ладно, это просто кусок ткани».

Упор на разные ценности объясняет многое: например, классическое утверждение либеральной идеологии – у всех есть одинаковое право на счастье. В этом пункте правые поступаются справедливым распределением счастья в пользу надежного правительства, а отсюда и классическое восприятие неравенства как законной цены за то, что все протекает без эксцессов и везде поддерживается порядок.

Значит ли это – принимая построения Хайдта, – что консерваторы задействуют все шесть основ морали, а либералы только три? Тут-то и начинается междоусобная грызня. Консерваторы обвиняют либералов в моральной выхолощенности, приводя выкладки Хайдта в качестве аргумента: «Да ведь у этих либералов половина моральных основ атрофирована!» Другая интерпретация, которую отстаивают Джост и Джошуа Грин из Гарвардского университета, гласит: а) у либералов более утонченные основы морали; б) они просто отбросили исторически разрушительные, менее важные аспекты морали, за которые консерваторы продолжают упрямо держаться; в) на самом деле либералы берут на вооружение первую, вторую и третью основы, а консерваторы – четвертую, пятую и шестую.

Почему консерваторов больше волнуют именно «объединяющие» основы морали – лояльность, уважение к авторитетам и святость, т. е. те самые, которые одновременно ведут к правому авторитаризму и ориентации на социальное доминирование? С этим мы плавно переходим к следующему разделу.