Люди по-разному ощущают себя в разных иерархических ситуациях, но подходящих исследований в нейробиологии – кот наплакал. Вернемся к ориентации на социальное доминирование (ОСД), о которой я рассказывал в предыдущей главе, т. е. к тому, насколько люди ценят власть и престиж. В одном из исследований участникам показывали человека, испытывающего эмоциональные страдания. Как мы знаем из главы 2, в этот момент активируется передняя поясная кора и зона островка, т. е. мы сопереживаем и чувствуем отвращение к тому, что является причиной страданий. Но чем выше показатели ОСД, тем слабее активация этих двух участков мозга. Те, кто особо ценит власть и престиж, похоже, не слишком склонны сопереживать своим менее удачливым собратьям.

А как насчет корреляции физиологических проявлений и статусного положения? Во многих отношениях мы более тонко устроены, чем другие приматы, в некоторых же смыслах – наоборот.

В двух исследованиях для участия в экспериментах привлекли высокостатусных правительственных чиновников и военных (в звании выше полковника). По сравнению с контрольной группой низкостатусных людей у испытуемых были более низкий фоновый уровень глюкокортикоидов, меньшая – по их самоощущению – тревожность и повышенное ощущение контроля ситуации (это не говорит ничего о том, что является причиной, а что следствием: чин или бесстрастный характер).

Совсем как у павианов. Но было еще кое-что интересное. Авторы эксперимента разбили вопрос о статусном положении на три части: а) сколько людей в организации имеют более низкий, чем у респондента, ранг/чин; б) сколько у респондента самостоятельности (например, может ли он нанимать или увольнять людей); в) сколько людей у него в непосредственном подчинении? И тут оказалось, что низкий уровень глюкокортикоидов и тревожности соотносятся только с первыми двумя составляющими статуса: множество низших по чину и значительная автономия. Как только появляется много непосредственных подчиненных, хороших показателей уже не будет.

Как тут не вспомнить стоны руководителей, что у них, мол, не одиннадцатьдесят подчиненных, а одиннадцатьдесят начальников. Чтобы с физиологической выгодой для себя воспользоваться статусом начальника, нужно перестать напрямую иметь дело с подчиненными – гораздо лучше величаво скользить сквозь рабочее пространство, будто властитель вселенной, и чтобы халдеи и прислужники, с которыми вы никогда не общаетесь, только льстиво улыбались. Дело не в чине, а в том, что чин от нас требует.

В каком смысле у людей (по сравнению с другими приматами) прослеживается более явственная связь между рангом и здоровьем? А в таком, что люди, в отличие от приматов, изобрели самую изощренную статусную пирамиду – социоэкономическую (СЭС). Множество исследований посвящено корреляциям здоровье/СЭС и тому, что продолжительность жизни ниже, а смертность от болезней выше в группах скудного достатка.

Давайте кратко обрисуем эту обширнейшую тему, которую мы рассматривали в главе 9:

а) Что является первопричиной: бедность или слабое здоровье? С огромным перевесом в доказательствах – бедность. Вспомним, что внутриутробное развитие в условиях низкого СЭС с большей вероятностью предвещает не очень крепкое здоровье во взрослой жизни.

б) Неверно утверждать, что у бедняков плохое здоровье, а все остальные не болеют. Каждая следующая ступень вниз по лестнице СЭС означает соответствующее ухудшение здоровья.

в) Проблема не в том, что у людей с меньшим достатком ограничен доступ к лечебным учреждениям. Показатели ухудшения здоровья наблюдаются и в странах с общегосударственной системой здравоохранения, и в случае тех болезней, распространение которых не связано с доступом к медицинским услугам.

г) Примерно лишь треть показателей повышенной заболеваемости объясняется неблагоприятными условиями проживания, большим воздействием факторов риска (например, загрязненного воздуха) и затрудненным доступом к системам поддержки здоровья (например, к членству в фитнес-центрах).

д) Градиент ухудшения здоровья, вероятно, связан с психологическими последствиями СЭС: а) субъективное восприятие своего СЭС предсказывает показатели здоровья с такой же точностью, как и объективная его оценка, а это значит, что дело не в том, что человек беден, а в том, что он ощущает себя таковым; б) независимо от абсолютных доходов, чем сильнее социальное неравенство – т. е. чем чаще бедных тыкают носом в их несостоятельность, – тем круче градиент падения здоровья; в) значительное неравенство в обществе ведет к снижению социального капитала (доверия и чувства своей значимости), а это уже является прямой причиной ослабления здоровья. По совокупности перечисленные данные говорят о том, что психологический стресс, связанный с низкостатусным положением, ухудшает здоровье. Подтверждением этому служат результаты исследований по тем болезням, которые особенно сильно зависят от стресса (сердечно-сосудистые, желудочно-кишечные, душевные расстройства), именно они дают самый заметный градиент СЭС/здоровье.

Взаимосвязь СЭС и здоровья наблюдается повсеместно – невзирая на пол, возраст или расовую принадлежность. Она не зависит от принятой системы здравоохранения. Она присутствует и в этнически однородных обществах, и в раздираемых этническими конфликтами. Ее легко заметить как в обществах с капиталистическим кредо «лучшая месть – жить хорошо и успешно», так и там, где руководствуются принципом «от каждого по способностям, каждому по потребностям». Когда люди додумались до неравного распределения материальных благ, они тут же начали притеснять низших рангом с невиданным в мире приматов энтузиазмом.

Среди свойственного только людям в смысле устройства иерархий самое наше уникальное и недавнее изобретение – идея лидерства и выбора лидеров.

Как уже упоминалось, устаревшая приматология нелепым образом путала понятие высокого ранга и «лидерства». Альфа-павиан не является лидером, просто ему достается самое лучшее. А следуют все за мудрой старой самкой, которая идет себе по выбранному с утра маршруту в поисках еды – причем очевидно, что она именно «идет», а не «ведет».

А вот для людей характерны как раз «ведущие» лидеры, роль которых зиждется на понятии «общественное благо». Ясно, что под общественным благом и ролью лидера подразумеваются самые разные вещи, начиная от осады замка с командиром во главе и заканчивая экскурсией по наблюдению за птицами, которую проводит специальный гид.

И уж совершенным новшеством является идея выбора лидера – независимо от того, как это происходит: в итоге шумного одобрения всего клана, собравшегося вокруг костра, или по результатам трехлетней предвыборной президентской кампании, да еще увенчанной причудливым образованием под названием «коллегия выборщиков». Что же стоит за нашим выбором?

Одним из осознанных компонентов принятия решения относительно лидера является опыт и компетентность кандидата, а не убеждения по какому-то вопросу. Этот аспект настолько очевиден, что в одном исследовании, где имитировались выборы, 68 % голосов получили фотографии тех лиц, которые выглядели компетентными. Еще на решение, за кого отдать голос, влияют отдельные, никак не связанные с выборной должностью взгляды (например, при выборах районного ассистента по отлову собак учитывается его точка зрения на использование дронов для войны в Пакистане). Также для американцев срабатывает один специфический фактор, озадачивающий людей других демократических культур. Я имею в виду «лайкабельность» – способность располагать к себе, вызывать симпатию. К примеру, в ходе кампании «Буш против Керри» в 2004 г. политические обозреватели республиканцев предложили людям отдать голос – при выборе на самую высокую должность из всех существующих! – тому, с кем они предпочли бы выпить пивка после работы.

По крайней мере не меньший интерес вызывает бессознательная составляющая процесса выбора. Из двух кандидатов с одинаковыми политическими убеждениями народ проголосует за того, кто привлекательнее внешне, – этот фактор, вероятно, самый мощный. А принимая во внимание, что большинство руководителей и аппаратчиков – мужчины, можно считать, что люди будут голосовать за высокого, здорового человека с симметричным уверенным лицом, высоким лбом, хорошо очерченными бровями и сильной нижней челюстью – т. е. «настоящего мужчину».

Эта картина, как уже упоминалось в главе 3, вписывается в более общий феномен: привлекательных людей мы заранее мысленно «награждаем» положительными личностными качествами и высокими моральными стандартами, предполагая, что они более добрые, честные, дружелюбные и достойные доверия. И обращаемся с ними лучше: при одинаковом с некрасивым человеком послужном списке мы именно привлекательного возьмем на работу, дадим большую зарплату; за одно и то же преступление мы скорее осудим не вышедшего лицом, чем красавца. Мы имеем дело со стереотипом «красивый – значит хороший»; его прекрасно сформулировал Фридрих Шиллер в 1882 г.: «Физическая красота есть признак духовной и моральной высоты». Если принять подобные взгляды, то становится понятным, почему физическое уродство, болезнь и раны видятся кармическим ответом на грехи. В главе 3 также рассказывалось, что в оценке красоты лица и моральных качеств задействованы одни и те же нейронные схемы в орбитофронтальной ПФК.

В игре участвуют и другие бессознательные факторы. В одном исследовании были проанализированы все предвыборные речи всех австралийских кандидатов в президенты за всю историю страны. В 80 % случаев победитель в своих речах использовал больше местоимений во множественном числе («мы», «нас» и т. д.), а это указывает на привлекательность кандидатов, которые говорят от лица коллектива.

Параллельно с этим неосознанно оцениваются контекст и обстоятельства. Например, в периоды военных конфликтов голосующие отдают предпочтение людям с более мужественными чертами лица и старшего возраста; а в мирное время – людям помоложе и с более тонкими, миловидными лицами. Далее, в ситуациях, где требуется сотрудничество между группами, выбираются люди с интеллигентными лицами; в других же обстоятельствах интеллигентные лица воспринимаются как менее мужественные и менее достойные.

Все эти бессознательные предпочтения формируются очень рано. Детям в возрасте от 5 до 13 лет демонстрировали по две фотографии участников неких выборов и просили указать, кого из каждой пары они хотели бы видеть капитаном корабля. И дети выбирали выигравшего в 71 % случаев.

Ученые, проводящие такие эксперименты, часто задаются вопросом, с какой целью в нас развивались подобные предпочтения; уж если быть честным, то результаты исследований сильно напоминают досужие «Сказки просто так». Например, анализируя предпочтение, отдаваемое в военное время людям с мужественными лицами, авторы отмечают, что высокий уровень тестостерона проявляется в более мужественных чертах лица (в целом верно) и более агрессивном поведении (неверно, см. главу 4) и что в военное время вы захотите увидеть лидером человека более агрессивного (лично я не очень в этом уверен). Таким образом, выбирая кандидата с более мужественным лицом, вы увеличиваете вероятность получить лидера, способного выиграть войну. А потом он еще и передаст свои гены потомству. Вот так.

Каковы бы ни были причины нашего выбора, основное, что хотелось бы подчеркнуть, – это мощность действия неосознанных мотиваций: пятилетний ребенок с 71 %-ной точностью демонстрирует, что существуют какие-то глубинные, общие для всех предпочтения. А уж потом наше сознание догоняет наше решение и пристраивается в хвосте таким образом, чтобы оно выглядело продуманным и разумным.