Наш мозг формирует разделение на Своих и Чужих (для краткости я буду называть этот процесс «размежевание Мы/Они», а еще короче – просто «размежевание») с поразительной скоростью. Из главы 3 мы знаем, что расовая принадлежность человека по лицу определяется за 50 мс, это активируется миндалина. Вслед за тем, если это лицо – своей расы, через несколько сотен миллисекунд активируется область распознавания лиц. Если же нужно распознавать лицо чужой расы, то активация в этой области происходит еще медленнее, а то и вовсе не включается. С такой же скоростью мозг группирует лица по полу и социальному статусу.

Быстрая автоматическая реакция против Чужих демонстрируется с помощью дьявольски хитроумного имплицитного ассоциативного теста (ИАТ).

Предположим, вы испытываете предубеждение против троллей. Очень упрощенная версия теста выглядит так: на экране компьютера вспыхивают либо картинка с изображением тролля или человека, либо слова с негативной (например, «лживый») или позитивной (например, «честный») окраской. Иногда вводят правило: «Если вы увидите человека или позитивное слово, нажимайте на красную кнопку, а если тролля или негативное слово – на синюю». А иногда инструкция дается другая: «Человек или негативное слово – красная кнопка, тролль или позитивное слово – синяя». Так как вы предубеждены против троллей, при появлении пар «тролль + положительные слова» и «человек + отрицательные слова» возникнет нестыковка, рассогласование. И поэтому вы потратите чуть больше времени, выбирая правильную кнопку.

Это – автоматическая реакция. Это не открытое возмущение по поводу клановости бизнеса троллей или их жестокости в битве-при-Энске в 1523 г. Вы имеете дело только с картинками и словами, это ваше подсознание, смущенное диссонансом между «прелестный» и «тролль» или «вонючий» и «человек», задерживает палец. Проведите несколько таких раундов, и картина подобных задержек станет четко видна, а ваша предубежденность вылезет наружу.

Мы узнали из главы 4, когда обсуждали окситоцин, как в мозге формируется линия размежевания Своих и Чужих. Вспомним, что окситоцин заставляет людей более доброжелательно, с бо́льшим доверием и щедростью относиться к Своим, но безобразно вести себя по отношению к Чужим: увеличивается упреждающая агрессия в экономических играх, пропаганда тех решений, где нужно пожертвовать Чужим игроком (но не Своим) ради общего блага. Окситоцин усиливает размежевание.

Это все чрезвычайно интересно. Если вы любите брокколи и терпеть не можете цветную капусту, ни один гормон никак не изменит ваши предпочтения. То же самое с любимыми шахматами и презренным триктраком. То есть окситоцин срабатывает лишь там, где нужно противопоставить Своих и Чужих, а повседневность – это не его забота.

Значимость размежевания подтверждается поразительным феноменом: другие виды тоже различают Своих и Чужих. На первый взгляд глубинный смысл подобного поведения неочевиден. Конечно же, самцы шимпанзе убивают самцов из других групп, стая павианов свирепеет при встрече с другой стаей, любое животное напрягается при виде незнакомца. Это попросту означает, что мы не кинемся в объятия первому встречному, Чужому. Но у некоторых видов представление о Мы/Они еще шире. Например, разросшаяся группа шимпанзе может разделиться; вскоре между бывшими сородичами разгораются смертельные схватки. Удивительным образом вполне реально показать автоматическое проявление размежевания у других приматов с помощью подобия ИАТ. В одном исследовании обезьянам показывали фотографии особей их группы и соседней вперемешку с чем-то приятным (фруктами, например) или неприятным (типа пауков). Обезьяны дольше рассматривали негармоничные пары (скажем, члены их группы и пауки). Это и понятно: обезьяны не просто сражаются с соседями за ресурсы. По отношению к соседям у них формируются негативные ассоциации: «Эти парни вроде мерзких пауков, а мы – Наши – подобны сочным тропическим фруктам».

Многочисленные эксперименты показали, что мозг может за считаные миллисекунды различать образы, опираясь на ничтожные подсказки о половой и расовой принадлежности. Взять, например, т. н. минимальную групповую парадигму Генри Тайфеля из Бристольского университета. Он показал, что даже если люди делятся на группы по самым незначимым критериям (например, преувеличивает или преуменьшает человек количество точек на картинке), то все равно очень скоро установится явное предпочтение «одногруппников», т. е. возникнет повышенная степень кооперирования в пределах группы. Подобная просоциальность говорит о групповой самоидентификации: люди склонны передавать ресурсы анонимным индивидам внутри своей группы.

Независимо от ничтожности критериев группирование само по себе активирует предрасположенность к выбранной компании. В целом – в соответствии с минимальной групповой парадигмой – улучшается наше представление о Своих, а не принижается мнение о Чужих. Я полагаю, что это в общем-то неплохая новость; по крайней мере мы не начинаем думать о тех, чья монетка легла решкой (а у нас – «Нашим» золотым орлом), что они являются злодеями – пожирателями мертвецов.

Способность делить всех по минимальным произвольным признакам возвращает нас к эффекту зеленой бороды из главы 10. Вспомним, что он обретается где-то между просоциальностью, обусловленной родственным отбором, и просоциальностью реципрокного альтруизма. Для реализации этого эффекта требуется случайная, хорошо заметная и генетически подкрепленная черта (например, зеленая борода), которая и предопределит альтруистическое поведение по отношению к другим зеленобородым; в этих условиях зеленобородые будут процветать.

Размежевание, базирующееся на минимальных общих чертах, скорее имеет психологический, а не генетический характер. У нас возникает положительное влечение к тем, с кем мы находим даже пустяшные черты сходства.

В качестве показательного примера приведем исследование, в котором испытуемые разговаривали с экспериментатором, а он без предварительной договоренности повторял движения собеседника (например, клал ногу на ногу). Такая имитация не только активирует мезолимбическую дофаминовую систему, но и настраивает участников эксперимента больше помогать экспериментатору – они охотнее поднимают упавшую у того ручку. То есть бессознательное объединение Мы рождается просто от того, что кто-то развалился на стуле так же, как я.

Таким образом, к зеленой бороде – явному признаку – прочно привязана невидимая стратегия. Что помогает определять конкретную культуру? Ценности, убеждения, символы, идеология. Все эти категории нельзя потрогать и увидеть до тех пор, пока они не соотнесены с теми или иными материальными ориентирами – такими как одежда, украшения, местный акцент. Рассмотрим два бытующих представления о том, что делать с коровой: (А) есть ее; (Б) поклоняться ей. Двое из группы А или двое из группы Б будут вполне мирно обсуждать корову, а если разговаривают А и Б? Как люди из группы А узнают друг друга? Наверное, по кожаной шляпе и ковбойским сапогам. А представители группы Б? По сари и характерному жакету а-ля Джавахарлал Неру. Изначально эти предметы не нагружены особыми значениями: сари само по себе ничего не говорит о сакральности коров и об их божественных пастухах. И между формой шляпы и зажаренным стейком тоже нет никакой связи: шляпа будет защищать глаза и шею от солнца вне зависимости от смысла ваших пастушеских занятий – из-за любви к стейку или во славу Кришны. Исследования минимальной групповой парадигмы показали, что мы склонны размежевываться даже по малейшим произвольным критериям. И уж только потом мы привязываем значимые различия в ценностях и установках к произвольным маркерам.

А затем с этими маркерами начинает происходить определенный процесс. Мы (например, приматы, крысы, собаки Павлова и др.) можем выработать условный рефлекс и начать ассоциировать нечто произвольное – скажем, звон колокольчика – с вознаграждением. Будет ли звенящий колокольчик после закрепления ассоциации «просто» маркером, символизирующим удовольствие, или он сам станет его источником? Изящная работа по исследованию мезолимбической дофаминовой системы (на большой выборке крыс) показала, что произвольный сигнал сам по себе становится вознаграждением. Похожим образом произвольный символ Наших глубинных принципов начинает свою отдельную жизнь, и теперь уже не убеждения символизируют какой-то предмет, а предмет символизирует убеждения. Так, например, кусок цветной ткани с рисунком, представляющий собой государственный флаг, становится тем, за что люди готовы идти на смерть.

Мощь размежевания хорошо прослеживается в поведении детей. К 3–4 годам они уже группируют людей по полу и национальности, проявляют более негативное отношение к Чужим и воспринимают лица Чужих более сердитыми, чем лица Своих.

И даже еще раньше. Младенцы лучше запоминают лица своей расы, чем других. (Откуда мы это знаем? Покажите младенцу какое-нибудь лицо несколько раз, и с каждым разом он будет смотреть на картинку все меньше времени. Теперь покажите вслед за ставшим привычным другое лицо: если он не отличает одно от другого, он едва взглянет на вторую картинку. А вот если младенец распознает, что перед ним что-то новое, он среагирует – ведь это интересно! Отсюда и более долгий взгляд).

Четыре важные мысли о том, как происходит размежевание у детей:

а) Перенимают ли дети предрассудки родителей? Не обязательно. Но сама обстановка вокруг ребенка косвенно подготавливает почву для деления на Мы и Они. Если дети видят вокруг себя лица только одного цвета, то первое, что они замечают в новом лице другого цвета, – как раз другой цвет.

б) Расовая дихотомия формируется в критический период развития. В качестве доказательства этого факта приведем следующее наблюдение: если ребенка усыновили родители другой расы до того, как ему исполнилось восемь лет, то он потом очень точно распознает лица (легко выделяет их индивидуальные черты) расы приемных родителей.

в) Дети ухватывают суть дихотомии безо всяких дурных намерений. Воспитательница в детском саду просто поздоровается: «Доброе утро, мальчики и девочки» – и дети тотчас уловят, что деление мира на мальчиков и девочек более значимо, чем, к примеру, на тех, про кого воспитательница бы сказала: «Доброе утро, те-у-кого-выпал-зуб и те-у-кого-не-выпал». Намеки на дихотомию рассыпаны повсюду, начиная с местоимений «он» и «она»: в некоторых языках личные местоимения имеют настолько превалирующее значение, что даже неодушевленные предметы приобретают почетные признаки принадлежности к мужскому или женскому полу.

г) Деление по расам укореняется в детях навсегда, потому что у родителей, которые очень стараются избежать размежевания, на самом деле плохо это получается. Исследования показывают, что либеральные родители испытывают дискомфорт, обсуждая расовую принадлежность с детьми. Для того чтобы обойти ловушку Свой/Чужой, мама с папой употребляют абстрактные эвфемизмы, которые ничего не значат для ребенка: «Чудесно, что можно дружить со всеми» или «Барни фиолетовый, но мы его любим».

Таким образом, на мощь процесса размежевания указывают: а) скорость и минимальность необходимых мозгу сенсорных стимулов для узнавания и выделения признаков группы; б) бессознательный автоматизм этого процесса; в) присутствие размежевания у приматов; г) склонность группировать по произвольным признакам – для того чтобы потом наделить эти произвольные признаки весомой значимостью.