Это последнее занимает меня чрезвычайно. Еще мальчишкой я решил, что меня не станут задирать, если я буду все-все знать про американский футбол. А было это во времена Винса Ломбарди и славы Packers; я и выбрал их в качестве любимой команды. Я запоминал мельчайшие подробности, касающиеся команды и игроков, и постоянно всем надоедал, взахлеб пересказывая их. Первая (и практически единственная) игра, на которую я попал, оказалась тем легендарным матчем, когда Packers победили далласских Cowboys на чемпионате 1967 г., заработав тачдаун в четвертом дауне с одноярдовой линии за 16 секунд до окончания матча – а температура в тот день опустилась до –15 °С. И в общем-то для меня на этом матче все закончилось. Моя увлеченность американским футболом утихла, поскольку я рассудил, что знать все о бейсболе окажется выгоднее (живя тогда в Бруклине я очень вовремя переметнулся к бейсбольным болельщикам, т. к. вскоре случился невероятный 1969 г., когда злополучные Mets все-таки выиграли сезон). Больше я никогда не ходил на стадион смотреть игру, понятия не имею, что происходило с Packers с тех пор (даже не знаю, играет ли Барт Старр у них квотербеком до сих пор, но не удивлюсь, если он уже ушел на пенсию), – в общем, американский футбол меня не интересует. Тем не менее спустя 50 лет, стоит мне услышать, что Packers провели хороший – или плохой – сезон, у меня соответственно меняется настроение. Если я вижу фотографию с футбольного матча и там есть Packers, я разглядываю именно эту команду, а не ее противников, и я вспыхиваю от радости, что их увидел. Однажды я очень взволновался, встретив людей из Грин-Бэй: после 30-секундного довольно бессмысленного разговора о футболе 1960-х гг. я почувствовал почти духовную связь с ними. А ведь это уже просто бред – причем прекрасно демонстрирующий невероятную мощь ощущения «принадлежности».