Думаю, что практически все принимают третью точку зрения: а) мы обладаем чем-то лежащим посередке между абсолютной свободой воли и ее полным отсутствием; б) свобода воли каким-то биологическим образом соотносится с детерминированными законами Вселенной. Лишь небольшая часть мыслителей сужает детерминистскую обусловленность до философских установок «компатибилизма». Но большинство понимает детерминизм существенно шире: у нас имеется нечто вроде духа, души, эманации, носителя той самой свободной воли. И эта эфирная субстанция сосуществует с телесной биологией, ограничивающей так или иначе ее полет. Как раз в этом заключается сущность дуалистической доктрины о свободе воли (в философском, а не политическом смысле), которую Грин назвал ограниченной свободой воли. В ней содержится идея о высокоморальной воле с добрыми намерениями, то и дело вступающими в противоречие с аморальными телесными нуждами.

Давайте определим правовые рамки, в которые мы могли бы поместить ограниченную свободу воли.

В 1842 г. шотландец Дэниел Макнотен хотел убить британского премьер-министра Роберта Пиля. Перепутав премьера с его личным секретарем Эдвардом Драммондом, он выстрелил Драммонду в спину и убил его. На слушании дела Макнотен сказал: «Меня заставили это сделать тори из города, где я живу, заставили. Они преследовали меня всюду, куда бы я ни пошел, что бы я ни делал, убили мир в моей душе. Они нашли меня во Франции, в Шотландии, везде… Нигде от них не было покоя, ни днем ни ночью. Я думаю, они хотели довести меня. Я уверен, что стал из-за них совсем другим человеком… Они меня хотели убить. Это можно доказать… Я был доведен от полного отчаяния».

Говоря языком современной психиатрии, Макнотен страдал одной из форм параноидального психоза. Вряд ли это была шизофрения, потому что галлюцинации у него появились много позже того возраста, когда обычно начинается заболевание. Но так или иначе, Макнотен бросил свое дело и два года скитался по Европе; повсюду он слышал голоса и окончательно убедился, что его неотступно преследуют могущественные люди, а Пиль среди них – самая дьявольская фигура. По словам доктора, выдавшего заключение о помешательстве, «его бред был настолько отчетливым, что только физические путы могли бы удержать его от совершения действия [т. е. убийства]». Болезнь Макнотена проявлялась столь очевидно, что суд, согласившись с доводом защиты о невменяемости, снял с него обвинения. Суд присяжных одобрил это решение, и Макнотен провел остаток своих дней в лечебницах для душевнобольных, где получал вполне достойный по тогдашним стандартам уход.

Вокруг этого решения разгорелись скандалы, протестовали все, начиная от прохожего на улице и заканчивая самой королевой Викторией: убийца Макнотен ушел от наказания! Судья, который вел это дело, вынужден был объясняться в парламенте, но продолжал стоять на своем. Из парламента в Верховный суд поступило указание рассматривать это дело с надлежащим участием. А вместе с оправдательным приговором был выработан формальный критерий, по которому человек признавался невиновным в преступлении вследствие своей душевной невменяемости. Этот критерий защиты получил название «правило Макнотена»: он вступал в действие, если в момент совершения преступления обвиняемое лицо находилось под таким влиянием умственной болезни, что не могло отличить добро от зла.

Правило Макнотена стало лейтмотивом в деле Джона Хинкли-младшего, совершившего покушение на Рональда Рейгана в 1981 г. В результате Хинкли признали душевнобольным и вместо тюрьмы отправили в больницу. После слушаний поднялась волна яростных протестов, мол, оправдали злостного преступника; в некоторых штатах на правило Макнотена наложили запрет, а конгресс отменил его на государственном уровне, приняв в 1984 г. Закон о Реформе защиты на основании безумия,. Как бы то ни было, рассуждения, которые легли в основу правила Макнотена, прошли проверку временем.

В данном правиле заключается суть ограничения свободы воли: люди должны отвечать за свои поступки, но порой этому препятствуют причудливые психотические обстоятельства. И в связи с такими обстоятельствами ответственность за поступки может быть ограниченной, а наши действия – добровольными лишь частично.

Вот какой мне видится ограниченная свобода воли.

Возьмем мозг: нейроны, синапсы, нейромедиаторы, рецепторы, мозговые транскрипционные факторы, эпигенетические эффекты, генетический перенос во время нейрогенеза… Различные аспекты функционирования мозга формировались под влиянием множества факторов – и внутриутробной среды, и генов, и гормонов, и культурной принадлежности и авторитарности родителей, и даже травматических событий раннего детства, произошедших как-то за завтраком. Весь этот джентльменский набор представлен на страницах данной книги.

И отдельно от всего этого, надежно спрятанный где-то в мозговом бетонном бункере, сидит за пультом управления некий человечек, этакий гомункулус. Сей гомункулус сделан из наночипов, старых электронных ламп, искрошенных от старости пергаментных блок-схем, сталактитов материнских нотаций, прожилок адских эмоций, заклепок сообразительности. Другими словами, это вам не занудный биологический мозг.

И вот гомункулус сидит там и управляет поведением. Иногда оно выходит у него из-под контроля: при припадках его заклинивает, у него сгорают предохранители, тогда он вынужден отвлекаться на перезагрузку системы и починку поврежденных файлов. То же самое происходит при алкоголизме, болезни Альцгеймера, повреждениях спинного мозга, гипогликемическом шоке.

Бывает, что гомункулус действует сообща со всей мозговой биологией – например, при регуляции дыхания. Обычно этим автоматическим действием заведует биологическая часть мозга, но если нужно набрать побольше воздуха, чтобы пропеть арию, то на короткое время автопилот отключается и гомункулус берет дело в свои ручки.

Но в других случаях гомункулус все решает сам. Он, естественно, перед этим внимательно просматривает всю имеющуюся информацию, проверяет уровень гормонов, пролистывает записи в нейробиологическом журнале, все учитывает и в конце концов распоряжается, что вам делать. И вот он сидит и командует там, внутри мозга, но не от его имени и принимает решения независимо от материальных законов Вселенной, на которых зиждется современная наука.

В этом-то и заключается сущность концепции ограниченной свободы воли. Я видел невероятно умных людей, которые пытались оспорить крайности этой концепции вместо того, чтобы принять ее правдоподобную основу. «Вы сажаете в мою голову это чучелко, поскольку считаете, что я могу свободно выбирать, как поступать, если, конечно, нет какой-нибудь болезни мозга. Но нет, нет и нет, свобода воли для меня нечто более податливое, она скользит по краю биологического – как в тех случаях, когда я выбираю, какие носки сегодня надеть». Однако в действительности ни частота, ни степень проявлений свободы воли значения не имеют. Даже если принять, что 99,99 % всех ваших действий предопределены биологически (в широком понимании данной книги) и лишь один раз в десять лет у вас включается «свобода воли» и вы чистите зубы слева направо, а не справа налево, то вы все равно исподволь вовлекаете гомункулуса, управляющего вашим поведением в обход научных правил.

Вот примерно так большинство людей и понимает предполагаемое сосуществование свободной воли и биологических законов поведения. Для них все споры на данную тему сводятся к выяснению, на что способен или не способен этот гипотетический человечек. Чтобы лучше прочувствовать, как данная концепция проявляется в жизни, давайте рассмотрим некоторые из этих споров.

В 2005 г. Верховный суд, принимая решение по делу «Роупер против Симмонса», постановил, что лица, не достигшие 18 лет, не подлежат наказанию. Приведенные судом объяснения были сходны с теми, что мы рассматривали в главах 6 и 7: мозг еще не достиг той зрелости, когда человек способен полностью контролировать свои эмоции и сдерживать импульсивные побуждения. Другими словами, подросток со своими подростковыми мозгами виновен в меньшей степени, чем взрослый. Аргументация была такой же, как в деле, когда засудили свинью, помиловав при этом поросят.

После дела «Роупер против Симмонса» были приняты несколько связанных законодательных актов. В 2010 г. слушалось дело «Грэхем против Флориды», а в 2012 г. – «Миллер против Алабамы»; суд в обоих случаях указал, что юные обвиняемые имеют высокий потенциал к исправлению (потому что мозги их еще не закончили развитие), и в результате был наложен запрет на пожизненный приговор без возможности освобождения для несовершеннолетних.

В связи с этими решениями начались серьезные дебаты:

а) Усредненный уровень нейробиологической и поведенческой зрелости подростков совершенно не гарантирует, что конкретный подросток не достиг взрослого уровня ответственности на момент совершения преступления, а следовательно, его нельзя обвинять по всей строгости закона. Отсюда также вытекает абсурдная мысль, что в 18-й день рождения у подростка вдруг чудесным образом мозги подтягиваются до взрослого состояния, обеспечивая требуемый уровень самоконтроля. Обычно на такое отвечают, что да, это и впрямь странновато, но закон часто ориентируется на усредненные параметры групп с произвольными возрастными границами (например, довольно условен возраст, с которого разрешено голосовать, водить машину, употреблять алкоголь). Такова реальность – мы не можем тестировать каждого подростка каждый год, месяц или час только для определения того, достаточно ли он сознателен, чтобы, например, отправляться на выборы. Но когда дело доходит до убийств в подростковом возрасте, то проводить такие тесты, право, стоит.

б) Другие критики акцентируют внимание не на том, дозрели ли 17-летние до взрослого уровня, а созрел ли их мозг до необходимого уровня. По словам члена Верховного суда Сандры Дэй О’Коннор – несогласной с решением по делу «Роупер против Симмонса», – «тот факт, что молодые люди в меньшей степени заслуживают наказания, чем взрослые, еще не означает, что 17-летний убийца не заслуживает его в достаточной степени, чтобы быть приговоренным к смертной казни» (курсив О’Коннор). Ей вторит и другой несогласный, недавно скончавшийся Антонин Скалия: «Абсурдно думать, что человеку нужно набраться определенной зрелости, чтобы аккуратно водить машину, или с ответственностью употреблять алкоголь, или обдуманно голосовать, или осознавать, что убийство другого человека – это тяжелейшее злодеяние».

И О’Коннор, и Скалия, и все остальные участники дискуссии соглашаются, что свобода воли имеет некую возрастную границу – у каждого из нас гомункулус не сразу стал сильным и умным, как взрослый. Может быть, он был еще маленьким и не дотягивался до пульта управления; может быть, он то и дело отвлекался на ужасные прыщи на лбу. И это нужно помнить и учитывать, когда выносится судебное решение. Весь вопрос здесь в том (подобно делу свиньи с поросятами), в какой момент гомункулус становится достаточно взрослым.

Каждый, кому приходилось сталкиваться с проблемой ограниченной свободы воли, понимает, что если речь идет о субъекте с серьезными повреждениями мозга, то о криминальной ответственности можно даже не заикаться. Это признает даже Стивен Морс из Пенсильванского университета, один самых ярых противников использования нейробиологии в зале суда (об этом ниже). Он пишет: «Предположим, мы умеем доказывать, что у таких людей высшие центры принятия решений отключились. И если люди не могут из-за этого контролировать эпизоды иррационального поведения, то для определения уголовной ответственности за преступления данное обстоятельство требуется принять во внимание». С точки зрения Морса, если серьезно страдает способность к рассуждению, то ограничивающий свободу воли биологический фактор становится более важным.

Следовательно, если у человека разрушена лобная кора, то он попросту перестает отвечать за свои действия, т. к., когда нужно принимать решение, он не способен мыслить рационально. Это ясно, но проблема возникает в тот момент, когда представлен весь континуум состояний: что там с ответственностью, если повреждено 99 % лобной коры? А если 98 %? Данный вопрос – чрезвычайной важности, потому что значительная часть осужденных на смертную казнь имеет в анамнезе повреждения лобной коры, и хуже всего, если повреждения произошли в раннем детстве.

Так или иначе, где бы ни проводилась эта количественная граница, сторонники ограниченной свободы воли соглашаются, что серьезные повреждения мозга дезориентируют гомункулуса, а с небольшими он вполне справляется.

Известный ученый Майкл Газзанига, аксакал нейробиологии, один из ведущих специалистов в нашей области, предложил весьма неожиданный поворот сюжета: «Свободы воли нет, это иллюзия, но мы все равно отвечаем за свои поступки». Данную мысль он развил в своей смелой книге «Кто за главного? Свобода воли с точки зрения нейробиологии» (Who’s in Charge? Free Will and the Science of the Brain). Газзанига, безоговорочно принимая материальную природу мозга, находит место и для ответственности. «Ответственность существует на другом уровне организации: социальном, а не на уровне нашего мозга, полностью детерминированного». На мой взгляд, он в действительности имеет в виду вот что: «Свобода воли – это иллюзия, но в целях практических мы будем считать вас ответственными за свои поступки». Или же он предлагает того же гомункулуса, но существующего лишь на уровне социума. Обсуждая на страницах книги эту вторую возможность, он показывает, сколь полно и окончательно наш социальный мир является продуктом нашего насквозь материалистичного мозга – настолько же, насколько и любой двигательный акт.

А вот и другая трещина в укреплениях ограниченной свободы воли: эта свобода воли выражается во взвешенных и медленных решениях, в то время как биологические факторы могут отодвинуть ее на второй план в случае молниеносных и импульсивных решений. Иными словами, гомункулус не всегда сидит в своем бункере за пультом в полной боевой готовности, порой он отворачивается, чтобы взять что-нибудь пожевать, к примеру. Или, если что-то интересное отвлекает его внимание, нейроны тут же возбуждаются и заставляют мышцы сокращаться – и вот, поведенческий акт совершен, а наш гомункулус просто не успел дотянуться до большой красной кнопки на пульте управления.

Проблема красной кнопки, на которую нужно вовремя нажать, пересекается с проблемой созревания подросткового мозга. Так, ряд критиков решения по делу «Роупер против Симмонса», в том числе и О’Коннор, отмечали здесь видимое противоречие. Американская психологическая ассоциация (АПА) дала следующее заключение: мозг у подростков настолько не развит по сравнению со взрослым, что обычные (взрослые) стандарты уголовных наказаний за преступления к ним неприменимы. При этом несколькими годами ранее та же ассоциация указала (по другому, понятно, поводу), что мозг подростков достаточно зрелый, чтобы они сами, без родителей, могли решать, оставлять ребенка или делать аборт.

Ясно, что АПА ориентировалась по ситуации, виртуозно двигаясь по тонкому идеологическому льду, как отмечала О’Коннор. В итоге член АПА Лоуренс Стейнберг, чьи работы по развитию мозга мы всесторонне обсуждали в главе 7, предложил логичное заключение по делу «Роупер против Симмонса». Чтобы решить, делать аборт или нет, требуется учесть нравственные, социальные и межличностные стороны дела, и принятие решения занимает от пары-тройки дней до нескольких недель. А импульсивное решение стрелять или не стрелять принимается за доли секунды. Незрелость лобной коры подростков скорее имеет отношение к контролю импульсивного поведения, а не медленным, тщательно взвешенным решениям. С позиций же ограниченной свободы воли импульсивный выстрел может произойти, например, в тот момент, когда наш гомункулус отлучится в уборную.

Некоторые сторонники ограниченной свободы воли выделяют две разные концепции: «причина» и «принуждение». Они различаются где-то на уровне неясных размытых ощущений. Исходя из первой концепции, все формы поведения определяются какими-то причинами (с этим, собственно, никто и не спорит), а вторая концепция подчеркивает, что некоторые его, поведения, формы имеют прямое отношение к принуждению: в этих случаях причины ну очень уж сильно его определяют, причем до такой степени, что оказываются сильнее рациональных взвешенных размышлений. С точки зрения такого деления одни формы поведения видятся более биологически детерминированными, чем другие.

И это касается галлюцинаций при шизофрении. Если шизофреник слышит голоса, приказывающие ему совершить преступление, то он пойдет и совершит его.

В некоторых судах этот довод не рассматривается как смягчающее обстоятельство. Представьте, что ваш приятель предложил вам кого-нибудь ограбить; по закону считается, что вы обязаны сопротивляться этому предложению, каким бы ни был этот ваш приятель – настоящим или выдуманным.

А в других судах учитывается качество слуховых галлюцинаций. С этой точки зрения, если шизофреник идет и убивает, поскольку услышал в голове требовательный приказ убить, это не извиняет преступления – несмотря на то что убийство совершается вследствие прозвучавшего приказа. Но вот другая ситуация – в голове под душераздирающий адский вой собак и оглушительную какофонию тромбонов звучат громоподобные хоры грозных, издевательских и льстивых голосов, безостановочно приказывающих совершить преступление. И когда человек сдается и совершает преступление, то такое деяние видится более простительным, потому что голоса его принудили.

Совершенно ясно, что даже очень ответственный гомункулус может растеряться и согласиться практически на все, только бы избавиться от адского воя и тромбонов.

В дискуссиях о свободе воли все и всегда неизбежно обращаются к т. н. экспериментам Либета. В 1980-х гг. нейробиолог Бенджамин Либет из Калифорнийского университета в Сан-Франциско опубликовал изумительное исследование. Испытуемого с прикрепленными к голове датчиками ЭЭГ, регистрирующими электрическую активацию мозга, сажали перед экраном с циферблатом, по которому вместо стрелки двигалась световая точка. Далее участника инструктировали, что ему следует легонько ударять себя по запястью, как только этого захочется, но перед каждым ударом с точностью до секунды нужно отмечать положение бегущей по циферблату точки.

И когда Либет снимал показатели ЭЭГ, он обнаружил т. н. потенциал готовности – сигнал в моторной коре и дополнительной моторной области, указывающий, что вскоре будет произведено движение. И этот сигнал неизменно появлялся за полсекунды до того значения времени, на которое указывал сам испытуемый, ориентируясь на положение точке на циферблате. Как это истолковать? А вот как: мозг «принимает решение» что-то сделать раньше, чем человек это осознает. И как в этом случае можно утверждать, что вы совершаете движение по своему выбору, своему свободному выбору, если нейронные каскады уже встали наизготове, а вы даже еще не начали сознательно выбирать? Свобода воли – это иллюзия.

Ясно, что это исследование вызвало целый шквал обсуждений, споров, повторных экспериментов, усложнений, опровержений, уточнений – я в них мало что смыслю. Одно из критических мнений апеллировало к очевидному ограничению примененной методологии. Согласно ему, мы решаем сами, когда совершить движение, и данное решение как раз отражается в потенциале готовности. А те самые полсекунды – это промежуток времени, необходимый для концентрации внимания на: а) циферблате и б) движении руки. Иными словами, эти полсекунды могут оказаться артефактом экспериментального метода, а не реальным явлением. Другие критики отмечают неопределенность момента, когда появляется желание нажать на кнопку. Остальная критика выше моего разумения.

Что интересно, еще одну интерпретацию результатов предложил сам Либет. Да, существует промежуток времени между готовностью мозга совершить действие и осознанием этой готовности, и да, это означает, что выбор был сделан неосознанно. Но именно за этот промежуток времени могло быть сознательно принято решение о наложении запрета на это действие. «Может, мы и не вольны в своих действиях, но зато вольны в бездействиях» – так емко выразил эту мысль Рамачандран (я писал о нем в главе 14, рассказывая о зеркальных нейронах).

Вместе с этой новой интерпретацией появились, что вполне предсказуемо, и новые контринтерпретации, породив новый виток контрконтринтерпретаций, дискуссий и экспериментов. Но для нас все эти дебаты вокруг различных ограничений свободы воли сводятся к природе того пульта управления, который находится под контролем гомункулуса. Так сколько и какие из его кнопок, тумблеров и рычажков, до предела выкрученных и поднятых, дают команду «на старт», а сколько и какие – «полный назад»?

Таким образом, принимая концепцию ограниченной свободы воли, мы получаем достаточно пространства и для свободной воли, и для биологически опосредованного поведения, поэтому наши рассуждения сводятся к вопросу, где именно проведены эти демаркационные линии на песке и насколько они четкие. И этими рассуждениями я подвел вас к самой, как я считаю, важной линии.

В конце 1990-х гг. Кэрол Двек, специалистка из Стэнфордского университета, выполнила революционную работу по психологии мотивации, представив результаты исключительной важности. Предположим, что ребенок выполняет некое задание или делает какую-то работу и у него все получается. Тогда его нужно похвалить – можно сказать: «Вот это да! Какой ты умный!» или «Вот это да! Как ты здорово потрудился!» Если ребенка похвалили за трудолюбие, то в следующий раз он постарается поработать еще лучше, продемонстрирует большее усердие, а сам процесс выполнения задания покажется ему приятнее; в итоге ребенок с большей вероятностью высоко оценит сам результат, а не полученную за него похвалу. Если же хвалить ребенка за сообразительность, то картина будет прямо противоположной. Потому что в этом случае усилие начнет казаться чем-то сомнительным, недостойным – ведь я же такой умный, зачем мне тяжело работать, у меня все получается легко и гладко, без пота и натруженных мозолей.

Очень красивое исследование – его сразу взяли на вооружение внимательные родители, которые не могли понять, почему никак не проявляются столь очевидные таланты их отпрысков.

Отчего же мы видим столь разные последствия похвал «Ты такой умный» и «Ты так здорово потрудился»? А оттого, что эти две установки оказываются по разные стороны от одной из глубочайших демаркационных линий, проведенной адептами ограниченной свободы воли. Они считают, что сообразительность и внезапное озарение относятся к биологии, а труд и усердие – к свободе воли.

Наблюдать за природными способностями – одно удовольствие. Вот атлет, никогда и не пытавшийся прыгать с шестом, наблюдает за опытными шестовиками. Наблюдает, наблюдает, потом пробует… и взлетает в воздух, как настоящий профи. Или певец, чей голос поднимает из глубин души такие эмоции, о которых вы даже не подозревали. Или один из ваших студентов – вы лишь открыли рот и успели сказать два слова, а он уже понял все ваши мудреные тонкости.

Это впечатляет. Но, помимо впечатляющего, есть еще и вдохновляющее. В детстве у меня была читаная-перечитаная книжка про Вильму Рудольф. Вильма бегала быстрее всех на свете и стала в 1960 г. олимпийской чемпионкой, а потом одной из первых начала бороться за гражданские права. Очень яркая личность. Но представьте себе, она родилась недоношенной, 22-м ребенком в бедной семье из Теннесси, да еще в возрасте четырех лет переболела полиомиелитом, получив в результате повреждение стопы, а также бедра, на которое пришлось наложить фиксатор. Чертов полиомиелит – из-за него она стала хромоножкой. И тогда – наперекор всем прогнозам докторов – она начала упорно тренироваться через боль, через «не могу» и стала самой быстрой в мире. Это вдохновляет.

Во многих случаях нам удается ухватить материальную основу природных способностей. Так, у одних быстро и медленно сокращающиеся мышечные волокна находятся в оптимальном соотношении – и вот перед нами шестовик от природы. А у других голосовые связки такой идеальной формы, что модулируют особые бархатные тона (я здесь просто импровизирую), и вот мы слышим волшебный, завораживающий голос. У третьих великолепное соотношение нейромедиаторов, рецепторов, транскрипционных факторов и т. д. – это будет мозг с высочайшей способностью к абстракции. И точно так же мы можем представить себе материальную основу середнячков или вовсе бездарей, будь то прыжки, пение, абстрактное мышление или любая другая способность.

Но достижения, подобные Вильминым, смотрятся совсем иначе. Ничего не выходит, все ужасно и больно, и мучительно, но вы не останавливаетесь, продолжаете и продолжаете, уже пора устроить себе выходной, сходить в кино с друзьями, но нет – тренировки не прекращаются; как соблазнительно передохнуть, ведь никто на вас не смотрит, любой бы так поступил, но нельзя, вы же знаете, это не дело – прерываться сейчас. И в подобных случаях вся эта тягомотина с нейромедиаторами и рецепторами видится чуть ли не лишней, думать о них тяжело, почти невозможно, настолько они неуместны, когда налицо один лишь подвиг воли. Все предстает в ином свете, более простом – перед нами гомункулус, настроенный на железную протестантскую трудовую этику и присыпанный сверху щепотью магического порошка правильного сорта.

У нас есть весьма показательный пример подобного дуализма свободы воли. Это Джерри Сандаски, тренер футбольной команды Пенсильвании, жуткий серийный насильник-педофил. После вынесения ему приговора на сайте CNN был опубликован материал с провокационным названием «Заслуживают ли педофилы сочувствия?» (Do pedophiles deserve sympathy?). Его автор, Джеймс Кантор из Торонтского университета, сделал обзор нейробиологических причин педофилии. К примеру, если проследить семейные истории подобных людей, то окажется, что, скорее всего, педофилия в какой-то степени связана с генами. У педофилов заметно повышена доля черепно-мозговых детских травм. Также выявились данные о гормональных нарушениях во время внутриутробного развития. Означает ли все это, что человек обречен навсегда оставаться рабом биологической матрицы, что некоторым людям просто суждено быть такими, какие они есть? Именно так. Кантор заключает: «У человека нет выбора, становиться ему педофилом или нет».

Все правильно и смело. Но затем Кантор совершает гигантский прыжок к ограниченной свободе воли. Должны ли мы, зная всю эту биологию, уменьшать ответственность Сандаски и смягчать ему наказание? Нет. «Человек не может отказаться от своей педофилии, но он в состоянии сделать выбор не быть растлителем детей».

Так выглядит дихотомия предположительной ограниченной свободы воли:

Вот лишь некоторые из множества факторов, описанных в этой книге, которые могут влиять на проявление твердости гомункулусом из правой колонки: уровень глюкозы в крови, социоэкономический статус семьи, черепно-мозговые травмы, качество и количество сна, условия внутриутробного развития, стресс и уровень глюкокортикоидов, уровень боли, болезнь Паркинсона и побочные эффекты лекарств от нее, послеродовая гипоксия, вариант гена дофаминового рецептора D4, инсульт лобной коры, детские травмы, когнитивная нагрузка за последние несколько минут, вариант гена МАО-А, заражение паразитарной инфекцией, ген болезни Хантингтона, уровень свинца в водопроводной воде в период детского развития ребенка, принадлежность к индивидуалистической или коллективистской культуре, наличие привлекательной девушки в поле зрения парня-гетеросексуала, ощущение запаха пота от перепуганного соседа. Список можно продолжать и продолжать. Из всех установок ограниченной свободы воли та, что приписывает природные склонности биологии, а усердие – свободе воли или позыв – биологии, а сопротивление ему – свободе воли, является наиболее распространенной и наиболее разрушительной. «Вы здорово потрудились» и «Как же вы умны» – суть следствие одних и тех же физических и вытекающих из них биологических законов. И согласимся, что растление малолетних является продуктом биологии ровно настолько же, насколько и педофилия. Можно, конечно, думать и по-другому – на то у нас имеется народная психология.