У детей, как мы видели, проявляются зачатки иерархичности и раздумий о Своих и Чужих, и точно так же дети обладают необходимыми кирпичиками для формирования морального рассуждения. Начать с того, что ребенок склонен замечать результат действия, а не бездействия. На эту тему ученые провели одно хитроумное исследование. Шестимесячным младенцам показывали, как из двух объектов красного и синего цветов, но во всем остальном одинаковых некто снова и снова выбирал синий. Сцена повторялась много раз, пока в какой-то момент не выбирался красный объект. Тут у детей просыпался интерес, они дольше задерживали взгляд на разворачивающихся перед ними событиях, у них учащалось дыхание – т. е. малыши видели какое-то несоответствие. Потом события менялись: теперь младенцы наблюдали за выбором между объектами, один из которых был по-прежнему синим, а цвет другого изменялся с каждым повтором. В этом варианте опыта каждый раз оказывалось предпочтение несинему объекту. Но вот неожиданно экспериментатор выбрал синий – а детей это не заинтересовало. «Он всегда выбирает синий» гораздо легче осознать, чем «он никогда не выбирает синий». Действие имеет в сознании больший вес, чем бездействие.

Также у маленьких детей уже прослеживаются начатки чувства справедливости, как показало исследование Кайли Хамлин (Университет Британской Колумбии), а также Пола Блума и Карен Уинн (Йельский университет). Малыши возрастом от шести месяцев до года наблюдали, как кружочек движется вверх по горке. Кружочку помогал треугольничек, подталкивая его. А потом появлялся злобный квадрат и вставал у них на пути. После эксперимента деткам давали возможность потрогать треугольничек или квадрат. Они выбирали треугольник. Что это? Детям нравятся хорошенькие существа или они избегают злобных? Верно и то и другое. Дети предпочитали хорошенькие треугольнички нейтральным фигурам, а нейтральные – злобным квадратам.

Малыши вполне могут выступать поборниками наказания. Ребенок смотрит сценку с двумя куклами, плохой и хорошей (одна кукла делилась с другой, а та жадничала). Потом каждую из этих кукол усаживают на свою кучку конфет. У какой куклы отобрать конфету? У плохой. А кому дать? Хорошей.

Поразительно, но едва начавшие ходить дети уже способны уловить концепцию вторичного наказания: тот, кто плохо обращается с плохим, – хороший. Вот знакомые нам хорошая и плохая куклы взаимодействуют с двумя другими куклами, которые, в свою очередь, также могут быть хорошей и плохой. И кого из этого следующего ряда кукол предпочтут малыши? Тех, которые дружелюбно обращались с хорошими куклами, и тех, которые наказывали плохих.

У других приматов тоже наблюдаются зачатки морального суждения. Об этом мы узнали из великолепной флагманской статьи Франса де Вааля и Сары Броснан в 2003 г. Обезьян-капуцинов натренировали совершать определенное действие. Сначала человек давал им маленький, не очень интересный предмет, скажем камушек. Затем этот человек протягивал руку открытой ладонью вверх, что для капуцинов является жестом «выпрашивания». Если обезьяна отдавала камушек, то ей доставалось в награду что-нибудь вкусное. Другими словами, капуцины научились покупать еду.

Теперь в сцене участвуют две обезьяны. Каждой дают по камушку. Каждая отдает камушек обратно и получает виноградину.

Но вот мы вновь меняем сцену. Обе обезьяны отдают свои камушки. Капуцин-1 получает виноградину. А капуцин-2 – огурец, который ни в какое сравнение не идет со сладкой ягодкой: обезьянка предпочтет виноград в 90 случаях из 100. Капуцина-2 обделили.

После этого капуцин-2 обычно швыряет огурец в человека или бесится во фрустрации. Чаще всего в следующий раз свой камушек он не отдаст. Заголовок той статьи в Nature так и гласил: «Обезьяны отказались от неравной оплаты» (Monkeys reject unequal pay).

Подобную реакцию с тех пор наблюдали и у разных видов макак, и у ворон, и у воронов, и у собак (вместо «предложения» собакам камушка их тренировали давать лапу). Последующие работы Броснан, де Вааля и других авторов углубили наши знания по этой теме:

а) После проведения первоначального исследования некоторые критики засомневались, а не вызван ли отказ капуцинов отдать камушек тем, что они уже заметили виноград и хотели получить именно его, вне зависимости от того, что дадут соседу. Но нет – явление оказалось завязано именно на нечестное вознаграждение.

б) Теперь такая проблема: обе обезьяны получают виноград, а затем одной из них за выполненное задание «платят» огурцом. И в чем тут дело? В том, что товарищ получил виноград, или в том, что я его не получил? Первое оказывается важнее: если в эксперименте участвует одна обезьяна, то она не возражает против перехода с «виноградной» оплаты на «огурцовую». И также возражений не возникает, когда обе обезьяны вдруг начинают получать огурец вместо винограда.

в) Самцы возмущались несправедливой оплатой больше самок, и это наблюдалось у самых разных видов животных; доминантные особи чаще отказывались получать «низкую» плату.

г) Описываемое явление касается именно платы за работу: дайте одной обезьяне просто так виноградину, а другой – огурец, и никаких скандалов не последует.

д) Чем ближе друг к другу находятся выполняющие задание обезьяны, тем с большей вероятностью получившая огурец устроит забастовку.

е) И под занавес: отказа получить несправедливую плату не наблюдается у несоциальных видов (например, у орангутанов) или у тех видов, которые практикуют кооперацию, пусть и в минимальном объеме (например, мирикины).

Ну ладно, все это, конечно, чудесно – другие виды животных демонстрируют зачатки чувства справедливости, негативно реагируя на неравное вознаграждение. Но от отброшенного огурца до зала суда, где работодатель приговаривается к штрафу в пользу обиженного истца-работника – целая пропасть. Нас, скорее, больше интересует собственное отношение к внутренним переживаниям: «Это же несправедливо! Меня надули!»

А как насчет чувства справедливости по отношению к другому индивиду? В двух исследованиях эксперименты были построены по образцу игры «Ультиматум», но с участниками-шимпанзе. Вспомним человеческую версию этой игры: два игрока, ряд раундов; в ходе каждого раунда игрок-1 решает, как распределить деньги между ними двумя. Игрок-2 не имеет возможности повлиять на дележ, но может отказаться брать деньги, если будет недоволен таким распределением; в таком случае оба ничего не получат. Иначе говоря, игрок-2 может поступиться наградой, чтобы наказать несправедливого товарища. Как мы видели из главы 10, игрок-2 в целом готов на дележ в пропорции 60:40.

В варианте игры для шимпанзе обезьяне-1, которую назначают инициатором дележа, дают два жетона. Первый жетон означает, что каждый шимпанзе получает по две виноградины. Другой – что инициатору достается три виноградины, а партнеру – одна. Инициатор выбирает жетон и передает партнеру, шимпанзе-2, который затем решает, отдавать ли жетон человеку, распределяющему виноград. Другими словами, если шимпанзе-2 считает, что шимпанзе-1 несправедлив, то ни один из них ничего не получит.

В одном из таких экспериментов Майкл Томаселло (один из бессменных критиков де Вааля – запомните, это имя нам еще встретится) из немецких институтов общества Макса Планка, ничего такого на тему справедливости у шимпанзе не обнаружил: инициатор всегда выбирал второй жетон, чтобы ему побольше доставалось, а партнер всегда предпочитал получить хоть что-то, т. е. всегда отдавал жетон человеку. Де Вааль и Броснан провели эксперимент в более адекватной с точки зрения этологии среде и результаты получили другие. Инициатор чаще склонялся к честной дележке, но если ему предоставляли возможность отдавать жетон напрямую человеку (лишая шимпанзе-2 права вето), то он, инициатор, предпочитал эгоистичное решение. Таким образом, шимпанзе выбирали честный раздел – но только тогда, когда нечестный им ничем не грозил.

Иногда и другие приматы выказывают тенденцию к справедливости, когда им самим это ничего не стоит. Вот уже знакомые нам капуцины. Капуцин-1 выбирает, получат ли он и его напарник по зефиринке или ему – зефир, а приятелю – противный сельдерей. Чаще капуцины выбирают зефир для обоих. Похожим образом выбор по принципу «уважай другого» демонстрируют игрунки. В эксперименте с ними первая особь ничего не получает, а только указывает экспериментатору-человеку, давать ли партнеру сверчка (заметим, что у шимпанзе выбор «уважай другого» в ряде исследований не выявляется).

Очень интересное свидетельство о присутствии чувства справедливости у животных обнаружилось в небольшом сопутствующем исследовании Броснан и де Вааля. Вернемся к двум обезьянам, получившим по огурцу за работу. Неожиданно в следующем раунде одной из них дают виноград. Как мы видели, «награжденная» огурцом обезьяна после этого отказывается сотрудничать с человеком. Но что самое поразительное – получившая виноград часто отказывается тоже.

И что это? Солидарность? Или «я же не штрейкбрехер какой-нибудь»? Или личный интерес, основанный на необычайно прозорливом предугадывании последствий гнева обделенного? Мол, поскреби альтруиста-капуцина – и найдешь лицемера? Другими словами, это те же вопросы, которые можно задать про человеческий альтруизм.

Так или иначе, но с учетом ограниченных логических способностей у обезьян все описанные выше результаты подтверждают действенность социального интуитивизма. Де Вааль предлагает сделать еще более смелые выводы: человеческая нравственность старше культурных институтов, древнее законов и проповедей. То есть человеческая мораль не божественно запредельна (наблюдаем выход духов и божеств из правой кулисы), а скорее по-человечески «предельна».