Глава 8
Обжигающие ледяные цветы

Снег успокоился. И скоро Азамат ждал грязь. Настоящую русскую чертову грязь, отсюда и до края горизонта. Жирную, липкую и обязательно черную. С вывихнутой ногой у Костыля это просто прекрасно. Совершенно. Только сперва надо добраться до них. Саблезуб, нюхавший холод, обернулся, мяукнул. И попрыгал вперед, по снегу, совсем не туда, куда думалось идти Азамату.

Женя на лыжах стояла уверенно. Шла прямо за Азаматом, тащившим найденную волокушу с барахлом и свернутыми меховыми полостями. На безрыбье рыба – даже лягушка. А ПК легко уйдет в ближайшем селе, оглянуться не успеешь, с руками оторвут. Только переть самому тяжело.

Еду людоедов, даже найденные скользкие банки с клеймами, брать не решились. Патроны к СКС и просто двенашку отыскали. Никакого другого огнестрельного не нашлось. Но Азамат был доволен. Можно повоевать, если что. Лишь бы никто у них на плечах не висел. Но в это не верилось.

Ночь уходила на запад. Бежала, невидимо прогоняемая ослепшим солнцем. Может, и не ослепшим, только вот вниз оно смотреть не спешило. Снег скрипел под полозьями. Серая мгла давила, чуть светясь молочно-призрачными отсветами Луны. Азамат спешил, бежал, как мог. Уколова иногда отставала, упиралась в край волокуши и пыталась тянуть. Пуля останавливался, ругался по-сапожному и заставлял ее просто бежать чуть впереди. Саблезуб, поджидая, пока милые набранятся, лениво сидел на мохнатой жопе и сопел.

Кот вышел куда нужно. Рощица завиднелась совсем к утру. Огромный сугроб, получившийся из укрытия, пока держался, не таял. Занесенные, отяжелевшие плащ-палатки смерзлись, торчали листами жести.

Азамат остановился, шикнул на Саблезуба. Снег-то кое-где придавлен. Как медведь шлялся. Да вроде нет здесь косолапых… А это что?

– Лошадь?

Азамат помотал головой. Лошадь – не лошадь, снега нанесло.

– Была бы лошадь, стояла бы. Или крови много случилось. Не разберу. А этот говорить не умеет.

Саблезуб зевнул, блеснул клыками. Встопорщил уши, явно понимая – говорят о нем. От лошадятинки кот точно бы не отказался. От куска ляжки, добротного, парного, сладкого, так и просящегося на белоснежные кошачьи зубищи.

– Ай, ну тебя, балбес, – Азамат погладил кота, решившего потереться о лицо друга. – Кровищей же пахнешь. Дай морду, дай, говорю. И не шипи. Вот, так лучше.

Снегом кота не отмоешь, сам отлижется.

– Женя! – завопила выглянувшая Даша. – Женя!!

Как обычно, радуемся спасенным. Спасителям не радуемся. Азамат кивнул мыслям, радуясь, что все нормально. Спустя секунду девчонка уже висела у него на шее.

– Спасибо.

Азамат улыбнулся, глядя в сияющие глаза девчонки. Или, все же, девушки? Переживала, знает старлея неделю – и так переживает. Да и верно. Уколова относилась к ней уже не как к объекту операции, а как к сестре. Младшей, умной, непутевой сестре. Если, конечно, эта умелица ей мозги не промыла.

– Как Костыль?

– Да я отлично, великий охотник белой пустыни. О, никак мне колесницу притащили? Польщен.

Сивый выполз из снегошалаша. Оперся на сук с развилкой. Стоял вроде твердо. Ну да, характер у него есть, хоть и маскирует. Вывих вправить самому себе… это не в обрезанные валенки-чуни гадить.

– Шлялся кто ночью вокруг?

Костыль пожал плечами.

– Вот тут я ползал. Приспичило посикать, не при принцессе же. Пусть она и просто Дарья. А потом спал. Сложно не спать. Принцесса вся такая на боку, большой палец во рту, слюни пускает… м-м-м, что за мысли с утра? Выспался, не иначе.

– Сам ты… – Даша вспыхнула. – Храпел, как вербульд.

– Верблюд, – поправила Уколова. – Но это нормально. Все мужики храпят.

– Это были мучения и связанные с ними плохая подвижность и затекшесть членов. Голову запрокинул, вот и храпел. Обычно я мурчу – вон как тот котозавр.

Котозавр показал зубы и решил вылизать… В общем, решил вылизать. Направив прямо на Костыля. Почему-то тот ему не нравился. Хорошо хоть, не пометил пока ни разу – прямо на брюки или в сапоги. С кота бы сталось, нелюбовь показывал, как умел.

Азамат кивнул. Стоило поесть и двигаться дальше. Стоять на месте, ожидая, пока Костыль сможет идти, глупо. Смертельно глупо.

Выходить к трассе ему не хотелось. Опасно. Но двигаться вдоль нее стоило хотя бы из-за людей. Тащить волокушу втроем не особо приятно. Хорошо, во время эвакуации из «Красавчика» умница старлей на автомате сцапала планшет безвременно помершего Хомяка. Да и выйти на Белебей стоило напрямую, срезав немало километров. Тем более, если верить карте, до того всего ничего оставалось.

Но Северного явно не миновать. Это и плохо. Маршрут Хомяка знал техник. Знал техник, узнает кто-то еще.

Собрались они, когда совсем рассвело. Низкое серое небо, уже чернеющая грязь под тающим снегом. Много-много удовольствия в виде Костыля, умостившегося в волокуше. Азамат и Уколова переглянулись, вздохнули, нацепили кое-как слепленную из всех имеющихся ремней, своих и взятых у снежных, упряжь. И пошли. Прямо вперед. Деваться-то некуда. А чего ждать от Северного… только время и покажет.

Степь, живая и беспощадная, щедрая и благословенная. Степь рождала мириады воинов и кобылиц с жеребцами. Отправляла их на запад, ждала назад и часто оставалась сиротой. Люди, родившиеся не в степи, боялись ее и не уважали. Степь дождалась Войны и взяла свое. От края до края, раньше за пару часов, сейчас – за несколько дней. Пройди через нее с тяжелой ношей или, как тягловый мерин, таща тяжелого больного – и оценишь степь, как встарь.

Земля шкворчала под ногами, жирная и липкая. Ветер сушил ее, вскрывшуюся от снега, чавкающую киселем, сушил, но… Зима на носу, не станет снова твердой. Ждать не стоит, стоит идти дальше.

Волокуша скрипела, но держалась, надежно стянутая сыромятными кожаными ремнями. Костыль берег ногу, придерживал, изредка шипел матюгами сквозь зубы… Когда Уколова не слышала. Или делала вид, что не слышит. Даша, уже почти ставшая самой собой, спотыкалась теленком позади. Кот радовался жизни, совмещая беготню за редкими полевками и патруль. Шли, чавкая сапогами и ботинками, держа шаг и стараясь хотя бы немного ускориться.

Даша оглядывалась. Иногда проводила рукой по затылку, как снимала колючки. Азамат косился в ее сторону и думал о плохом.

О темноте, идущей за девочкой.

О стволах, торчащих из тьмы.

О себе, Уколовой и патронах.

О Даше Пуля не беспокоился, она останется жива.

Костыль? А что Костыль? Таких побродяжников-попутчиков хватает, всех не запомнишь.

А кот… Азамат знал, кот уйдет. После того, как он сам, лично, секанет его ножом. Чтобы друг удрал, воя от нового предательства человека…

Чтобы выжил.

Но пока они просто шли вперед, стараясь добраться до Северного.

Морозило. Неощутимо поначалу и все сильнее – с каждым шагом. Щипало лицо, трещало на глазах жестенеющими тканью и кожей. Уколова, выдыхая облачка пара, оседающие кристалликами изморози на драном клетчатом шарфе, дико смотрела вбок и назад.

Азамат оглянулся. Ругнулся. Поднажал.

Прореха над Кинелем была просто красивой. Голубой воздушный глаз, одинокий и чудесный. Немного жизни посреди серо-монотонной глади умирающего неба.

Бело-синие огромные зенки, пялящиеся на мир под ними с ненавистью, красивыми не казались. Абсолютно. Мерцающий воздух струился вниз, леденя страхом даже на расстоянии.

Морозники… Такое ему доставалось лишь один раз.

– Бегом!

Объяснять не пришлось. Земля и остатки снега, серо-черная жирная масса, на глазах слеплялись в единый монолит. Холодный острый монолит, блестящий бритвами своих сколов.

Бег, снова бег…

Морозники бьют широко, но в лед все обращается лишь почти в центре. «Почти» – это… до километра-двух. Как-то раз, три зимы назад, Азамат нашел караван ледяных статуй людей и лошадей. Единственная машина, огромная четырехмостовая боевая фура из двадцать первой «Волги» и КрАЗа, застыла всего в сотне метров от недавно живых попутчиков. Торчала айсбергом посреди замерзших кусков прибрежных льдин – шуги.

Люди… Люди звенели настоящим хрусталем под порывами северного ветра-снежника. Азамат, застыв, глядел в карие, кричащие страхом, глаза курносой девчонки. Волосы, повисшие сосульками, прозрачно-белая кожа…

– Бегом!

Они бежали. Бежали, как могли, впереди, мяукая и боясь до шерсти дыбом, несся Саблезуб. Быстрее, быстрее, исходился криком кот, быстрее!!!

Земля трещала и звонко лопалась за спинами. Пар, крутившийся вокруг каждого, осыпался снежинками, колкими и хрусткими.

Бегом! Бегом!! Бегом!!!

Белые блестящие цветы распускались прямо под ногами. Расплескивались повсюду, кружевами-льдинками покрывали грязь, превращали черно-серо-грязную степь в алебастрово-холодную сказку. Трава, редкая, торчавшая пучками, голубела, истончаясь, съеживаясь, становясь полупрозрачными клинками-копьями, хищно блестевшими синими бликами морозников.

Бегом! Бегом!!

Дыхание перехватывало, воздух врывался в нос, горло, легкие колючими звездочками ледяных одуванчиков, щекотавших и резавших теплое пока еще тело. Жестко сковало лицо, прихватив густую щетину, стянуло разом, заковав в тонкий прочнейший ледок-панцирь.

Ха! Ха!!

Не останавливаться, бежать, разрывая кричащие криком мускулы и не думая о «потом». Потом хоть крупозное воспаление легких, хоть…

Позади гулко и страшно охнула земля. Треск промерзшего суглинка донесся разрывом нескольких выстрелов к РПГ, угодивших в наливную цистерну. Даша закричала, осеклась, задохнувшись воздухом, обернувшимся бритвенной остроты лезвием.

Бегом!!!!

Капли, вылетавшие изо рта, не долетали даже до промокшей от пота куртки. Разлетались блестящими брызгами-слезинками, мягко хрустели в такт морозным узорам-цветам, все увереннее усеивающим землю.

Воздух стал жестким, хоть топором руби, твердым и больно бьющим в лицо. Волокуша, схваченная морозом, тяжелела, жалобно скрипела, подскакивая на каменной твердости смерзшихся кочках и комьях грязи.

Быстрее! Еще!! Ну!!!

Саблезуб, мелькая впереди, взвыл волком. Остановился, крутанувшись на месте, выбросил шрапнель влажной парящей земли. Парящей?

– Бегом!!!

Позади накатывало еще раз, набирало силу, свистело десятком сигнальных сирен, явственно сжималось в разрываемом морозом небе, готовилось ударить, вбить в землю, окатить ледяной яростной волной, заставить застыть, окаменев и лишь тонко позванивая…

Бегом!!!

Азамат не удержался, полетел кубарем, оскользнувшись на склизкой грязной пленке талого снега. Уколова рухнула, хватая теплый воздух. Даша села и просто мотала головой. Костыль, побелевшими руками держась за края волокуши, тихо и вяло матерился. Совершенно без выдумки и огонька.

Азамат встал, потянул флягу. Пальцы не слушались, ходили вверх – вниз – в стороны мелкой трусливой дрожью. Крышку открутил еле-еле, выхлебал половину, наплевав на путь и запас на «если что пойдет не так». Фу-у-у… жизнь была прекрасна, текла по горлу гладкой и холодной, просто холодной, струйкой.

Саблезуб… Кот умывался.

Азамат покачал головой, глядя на оставшееся позади. Твою же за и в…

Степь еще даже не приходила в себя. Дымилась холодной порошью, синела глыбами тяжелого льда. Стайка косуль, не успевшая до края, вытянулась в беге, пока еще держась, переливаясь бликами уходящих синих мертвых глаз морозников.

Дальше они пошли через час, не раньше.

– Дом! – Старлей остановилась. – И дым.

Дом и дым… вместе звучит сказочно прекрасно. Азамат прищурился, вглядываясь. Люди? Дошли?

К невысокой избушке в три окна и с пристроем почти бежали. Добраться к теплу хотелось жутко. А на таком отшибе, без людей, могли ютиться кто угодно… Но явно понимающие, как бывает холодно и голодно. Да и не поместится в такой хибаре пять человек, а с тремя Азамат рассчитывал справиться даже в одиночку. Если придется.

Их ждали. Дед с бабкой, почти как с картинки из детских, еще советских книжек. Даже платок с расписными цветами алел и золотился почти выцветшей вышивкой. Костыль, почти вывернувший голову, сплюнул, присвистнул, харкнул еще разок…

– Такие сладкие, аж приторно… Точно говорю, бродяги, чую лицемерных двуличных сволочей в них я.

Уколова вздохнула. И не комментировала.

Всю разлюбезную картинку, прям сбежавшую с открытки «Мои дедушка с бабушкой и их домик», портила двустволка, смотревшая задумчиво и чуть грустно. Совсем как хозяин, распушивший белую козлиную бородку.

– Здорово, отец! – гаркнул Костыль, все же развернувшись и заставив Азамата с Уколовой остановиться окончательно.

– Да в рот мне немытые ноги, если б был такой сынок… – дед щурился от ветра, но не моргал, лишь чуть слезился глаз за аккуратно склеенными очками. – Да и остальная семейка. Чего надо, нищеброды?

Азамат вытер ладони о брюки. Огляделся. Кота не видно, кот явно работал скрытно. Хорошо…

– Чё рты заткнули, а? – неожиданно пробасила женщина. – Вас спрашивают, непутевые. Кто такие, откуда и для чего приперлись?

– Стоит так говорить с незнакомыми людьми? – поинтересовалась Уколова. – У нас больной.

– Этот, что ль? – тетка кивнула на Костыля. – Да на нем пахать можно.

Азамат покосился на Дашу. Мало ли… Если вдруг глаза начнут темнеть, то стоит действовать самому. Тащить на волокуше двоих никак не выйдет. А девчонка точно вырубится.

– Чего башкир на меня не смотрит? – дед хрипнул легкими. – Задумал чего? Ручонки к кобуре не тяни, вообще, брось-ка, куда подальше, ствол. Ну-ка, ну…

Азамат кивнул, соглашаясь. Но делать не стал. Только усмехнулся.

– Стой ровно, дедушка. И подними ружье вверх. Быстро.

Саблезуб, все же добравшийся до новой опасности, нутряно забасил рыком и урчанием. Даже на расстоянии, даже зная этого драноухого паршивца так давно, Азамат ощутил легко колыхнувшийся страх. А это ведь друг, и он о нем знает и видит его. Что там думали дед с бабкой, Пулю не интересовало. Азамат следил за стволами ружья.

Позади щелкнули курки. Калечный Костыль, разом потеряв свою харизму пополам с обаянием, легко снесённые ветром перемен, расчехлил свой мушкет. Бабка, бедная, не знала, куда коситься подрагивающими глазами. То ли на хитро сощуренные глазки костылевского монстроурода от оружейных акушеров, то ли на превратившегося в работающую и опасную лесопилку кота. Оба стоили нервов.

Азамат оказался рядом с заборчиком, лишь только стволы начали подниматься. Выхватил двустволку, взвесил на руке, глядя в злые, нахмуренные дедовские глаза. И не стал бить. Ну его к лешему.

Дом внутри оказался поганым. Воняло всяким дерьмом вперемешку с явно пригоревшими пиявками, жабьей икрой и чем-то похуже. Наружу пришлось выйти почти сразу, даже не проводя обыска. Глаза слезились, и очень сильно захотелось помыться. Добротно так, со щелоком и мочалом. Сперва по одежде, потом ее постирать, потом постирать себя самого.

– Там… – Уколова покосилась на него.

Азамат мотнул головой, ища глазами чистый оставшийся снег. Жутко хотелось найти его, пусть мокрый и тающий, а не хрупкий и свежий… найти и растереть по лицу. Втянуть чистый запах и помочь ему пропитать насквозь носоглотку. Пят'ак, даже замутило…

– Дед, где вокруг люди есть?

Бабка возмутилась, глядя на позеленевшее лицо Азамата.

– А мы кто?

Азамат сплюнул.

– Вы? Точно не люди. Ковыряться не стал, а жаль. Смотри, дед, я ж упрямый. И упорный. Сейчас порыскаю в сарае, найду хоть немного человечины, пожалеешь.

Дед так и не проронил ни слова. Молчал, жуя длинный, тонкий ус и почем зря буровил взглядом Костыля. Тощая наглая человекоединица, оправившаяся после беготни с морозниками, сверлил того не менее добрым взглядом, полным всепрощения пополам с человеколюбием.

– Какая челов… – начала бабка, с опаской смотря на Азамата. Кот вдруг оказался рядом, беззвучно, страшно, чуть цыкнул слюной, растянувшейся на клыках. Тетка заткнулась.

– Ну да, – кивнул Азамат. – О чем это я…

В хлеву болталась Даша, ища что-то полезное. Из полезного нашлось три большущих свиньи и хряк, меланхолично жующий сизо-красную сухую ботву. На четыре туши имелось шесть голов, но кто такому сейчас удивится? Транспорта не нашлось, за исключением большой двухколесной то ли тележки, то ли тачки. Девчонка выкатила ее, уставившись на Костыля.

– Чего? – сивый недоверчиво посмотрел. – И как я в этой бричке поеду, а? Да мне проще рядом скакать. Костыль себе сделаю и поскак…

Уколова рассыпалась истерическим дерганым смешком. До слез и мгновенных всхлипов в груди. Азамат сдержался, а вот Даша присоединилась. Обе дамы всхлипывали, стонали, чуть не начав икать, и пару раз кто-то из них даже хрюкнул. Тонко и очень женственно.

– Вы чего? – Костыль, совершенно ничего не поняв, растерял не меньше половины крутости и брутальности. – Грибов объелись или белены?

Азамат усмехнулся.

– Чо?! – не выдержал и почти разорался суровый опасный анархист.

– Костыль для Костыля… костылев костыль. Тебе бы еще шляпу с пером, попа… папа… попугая, спасибо, Женя, шарманку – и прям вылитый пират на пенсии.

– Да ну вас, – явно обиделся Костыль. – Ну, как я в ней покачусь, Азамат? Ну, как?

Молча, хотелось ответить тому, как же еще? Но не стал. Смысл? Один черт, придется катить его в этом ящике с колесиками.

– Одеяла вон сушатся, – Азамат кивнул на три шерстяных прямоугольника. – Вроде чистые. И плащ-палатки все возьми, Даш, застели. Оставь ему одно, пусть накрывается. Волокуша по грязи пойдет хуже.

– Наше это добро! – взвизгнув, кинулась на защиту бабка. – Дармоеды! Кто вас сюда звал? Ухари, чертовы засранцы, голытьба поганая, гопники хреновы, да вы…

– Рот закрой, – Азамат качнул дедовской двустволкой. – А то и ружье заберу. И не хрен грозить им было. Ясно? Беда вокруг, люди глотки друг другу грызут похуже зверья. А вы? Вы-то, сколько вам лет? Не видите, что и как у нас? Будь все вокруг бандиты и убийцы с ворами, как вы здесь до сих пор живы, а?

Бабка замолчала. Зло зыркала в ответ и молчала. Дед сплюнул, выпустил ус.

– Как, как… жопой кверху. Забирайте, чего надо, да валите. Ружье оставь, помрем без него.

Азамат поморщился. Злобы в этом старом плескалось… чуть меньше, чем в Антоне Клыче.

– В поле оставлю. Подберешь. Не обломишься.

– Я-то подберу, не обломлюсь. В Северное идете?

– А тебе какая беда?

– Посылку бы передать. Нога отнимается, мочи нет. Заплачу.

Азамат хмыкнул. Старый не прост. Понял, не мародеры, а единственный – вон, встать не может. Раз так, то тайник устроил серьезно.

– Что есть?

Дед пожал плечами.

– К СКСу патроны, пять штук. Нести надо немного, сало у меня там, тюк небольшой. Возьмешься? С собой дать не могу, свиней не колол еще.

– Знаешь, что сам не возьму?

Дед сморкнулся. Прямо под ногу Костылю.

– Знаю, что если под крышей, то Аллах не видит, и сальцо твои братушки-муслимы с аракой за милу душу трескают, это знаю. А еще знаю… Еще знаю, что ты не обманываешь. Да и с котом на триста верст вокруг только один башкир шастает. Берешь?

Подлость? Ну, сало-то можно и осмотреть, патроны лишними не станут.

– Хорошо.

– Прямо не ходите, там дальше воронка, от нее прет дрянь какая-то, на полкилометра в разные стороны, а то и больше. Обойдите. Там МТС старая, через нее выйдете на остатки дороги к Северному.

Хм… Хорошо. Азамат кивнул. Придется попробовать. Воронка или нет, но с дедовского косогора хорошо виднелось несколько простых истин.

Еле видневшаяся прямо по курсу ленточка оставшейся трассы вела правильно, с курса они не сбились. Только вот как раз прямо по нему же, курсу, очень странно ворочалось серое, мешаясь с белым на самом верху. И если глаза не изменяли, синее мелькало там же. Еще одних морозников они могут не выдержать.

Обойти чуть сбоку – явно не вариант. До виднеющихся на самом краю окоема точек идти придется через рваную дырку в земле, изгибающуюся змеей. Не овраг, скорее – обвал из-за той самой воронки. Не врал дед.

А рощица, точь-в-точь там, куда кивнул седобородый, что-то за собой прятала. Плохо заметные здания светлого кирпича. Может, и МТС…

– Ты ему веришь? – Уколова стояла рядом. СКС торчал из-за плеча. Ободранная, грязная и замученная старлей, вдруг ставшая почти другом. Мог ли Азамат сейчас рисковать её жизнью?

– Нет. Но тут не пройдем. Темнеет.

Женя кивнула, соглашаясь.

– Пошли уже. Нечего здесь задерживаться. Лучше в развалинах переночевать, чем здесь. Мне страшно.

Азамат кивнул в ответ. Немое это кивание уже стало привычкой. Страшно? Есть немного, прямо стальной щеткой, да по хребту, вот как орало все внутри про опасность. А что делать? Из оставленной за спиной ледяной гибельной степи так и тянулись вслед черные липкие паутинки чьего-то назойливого внимания. Глупо, но Азамат верил в предчувствия. Стоило поторопиться.

Шли медленно. Толстые прорезиненные колеса тачкотележки легко уплывали в стороны по чавкающей земле. Снег сошел здесь полностью, и даже аномальный холод куска, попавшего под морозники, начал таять. Костыль, пытавшийся устроиться, замер, вцепившись в бортики. Ругался на чем свет стоит и злился, плюясь гневом, как раскаленной кислотой, вместо слюны.

Ствол ПК торчал вверх и вбок, прижимая Костыля к борту. Тот и так, и так пытался уложить пулемет, но не выходило.

– Вы – садисты! – заявил Костыль. – Пользуетесь моей беспомощностью, а ведь я, живота своего не жалея, защищал вас практически до последней капли крови. А вы?

– А себя ты не защищал, балабол? – поинтересовалась Уколова, пыхтящая слева. – А?

– И пострадал, прошу заметить.

– Сиди в своей тачанке, дорогой друг, – старлей остановилась. – И не выеживайся.

Азамат усмехнулся. Она права, что и говорить. Могли бы бросить и уйти. Какие такие муки совести и ее же угрызения? Он им кто? Попутчик. И делу венец.

– Почти добрались до МТС, – сказала Даша, – вон крыши. И…

Азамат покачал головой. Беда не приходит одна. Кто-то там жил, отсюда видно дымок. Только…

Он посмотрел вверх. Темнело, да так, что впору бы вернуться. Только не получится. Слишком далеко ушли, а ружье свое дед явно нашел. Сало можно и со следующими передать, если что. А этих все же засолить и оставить вялиться в погребе. Именно так и казалось Азамату.

В липкой жиже тонуло все окрест. Плавая болотными ленивыми волнами, она тут же набегала на следы, затягивая и хороня в себе. Захочешь – не найдешь. Вроде и на руку, да, но…

Думалось Азамату сейчас нехорошо. Про себя самого – как упустил что-то из виду? Лежавшее прямо перед глазами. Что? А?!

Вспоминай, вспоминай…

Дедова хибара и сарай. Пристрой. Кривой забор и неухоженный двор. Грязь, навоз, свалка какая-то повсюду. Так, так…

Свалка. Вокруг нет больших сел, Северное, до Бугуруслана далеко, дед – старый, детей-помощников нет. А в кучах, тут и там раскиданных по двору, всякого навалом. Коляски детские, две штуки. Точно. Одна стояла прямо на виду, вся такая розовая, на подкачивающихся разнокалиберных колесиках. Да даже не две. У сарая, закиданные тряпьем, торчали еще два таких же вездехода, блин. И саночки. А тряпье?

А тряпье тоже с бору по сосенке. Заношенные бушлаты без рукавов, тулупы, шубка, куртки, плащи ОЗК, само собой, только верхняя одежда. Несколько теплых брюк-ватников, и все.

Двустволка старая, шарниры расшатанные, а вот ложе новое. С резьбой, водники такую делали, точно. А он, дурак, внимания не обратил. Хоть возвращ…

Позади рокотнуло, треснуло. Азамат оглянулся, оторопев от еще одной негаданной беды.

Небо синело сполохами. Никуда морозники не ушли, покрутили-покрутили вокруг, да вернулись добить ускользнувших людишек. Так…

Значит, вперед. И…

Азамату хотелось отвесить самому себе. Да посильнее. Когда они спускались по дедовскому холму, что откинула Даша и что не увидела Уколова? Заметь старлей, мало ли, как вышло бы? Почему она там не сообразила, на подворье? Устала?

Даша, оскользнувшись на спуске, выбила из грязи оторвавшуюся подошву. Ерунда, казалось бы, но…

Новая была подошва-то. Аж желто блестела внутренней частью, свежесмазанной кожаной подметкой. И гвоздики все чистые, не черные, не рыжие. Кто ж сейчас такое сокровище просто так оставит? И что? Да все просто.

Кто-то ушел к гребаной МТС раньше их. Прям на чуть, но раньше. А так дедок бы подобрал кусок обувки да в хозяйство пристроил. А что владелец не подобрал? Ну… тут проще. Он убегал. А вот от кого и стоит ли делиться мыслями со своими?…

Кот остановился метрах в десяти перед людьми. Застыл, дрожа ушами. Азамат бросил ручку тачанки. Обрез уже смотрел в сторону развалин. Или не совсем развалин? Сало понесли в обход, поверил он интуиции и, чего уж, немного и деду. А теперь?

Саблезуб неуверенно шагнул вперед. Остановился… обрубок хвоста смешно, прям как у зайки-беляка, подрагивал. Не любил Азамат этих вот дерганий, сильно не любил. Друг встревожен, да не на шутку. Но не понимает, из-за чего. Совсем не понимает, а-я-я-й… беда-а-а.

Черные осенние деревья торчали обожженными костями, остро коля низкое серое небо. Снег еще не падал, туча нависала над головой готовым лопнуть гнойным мешком. Редко падающие хлопья сыро липли к одежде, таяли, пытаясь дотянуться мокрым холодом до тела. Обещали покрыть все вокруг, лечь вновь тяжелым сырым одеялом, задушить остатки осени ледяными чугунными объятиями.

– Идемте, – Азамат посмотрел на свой чудо-отряд. Может, у него с головой что после последних ударов по ней, а? Паранойя и все впереди спокойно? – Надо укрыться.

Надо…

Даша, замотанная до предела, держалась только чудом, иначе не скажешь. Уколова, такая надежная и умелая, блестела запавшими глазами над черной полосой шерсти, закрывающей лицо. Блестела уверенно, не замечая в самой себе тягучей, засасывающей в себя усталости. Костыль… Костыль смотрелся бодряком. Да и с чего иначе?

Усталость легко и незаметно убивает кого угодно. Легонько сесть на шею совсем молодой девчушки, не имеющей никакого опыта, легче легкого. Эта серая водянистая мразь оплетает человека с ног до головы, запускает шипастые отростки-корни повсюду, проникает до мельчайшего мускула, что не подозреваешь в себе. Таится, прячется, еле-еле шевелясь внутри тебя, отравляя беспомощностью и ядом таких вроде бы хороших желаний… лечь, отдохнуть, оставить на потом, ведь надо всего лишь закрыть глаза и поспа…

Просыпайся, если сможешь. Беда царит везде, ее гончие служат ее желанию поиграться с людишками. А гончих у нее достаточно.

Чернота глубокого и смертельного сна не выпустит, даже когда снег покроет тебя с головы до пят. Проснешься, не чувствуя ног-рук, почерневших и отдающих звоном сосулек.

Бездна беспамятства тела, загнавшего себя вусмерть, не даст вовремя очнуться. Откроешь глаза и увидишь лишь поблескивающую на кривых желтых клыках слюну.

Тьма внутри тебя самого, накатившая подло и неожиданно, не разрешит ослабевшему слуху предупредить вовремя. Очнешься лишь после взрыва боли в голени, заметив чей-то тяжелый сапог. Щелчок предохранителя уже был, но тебе спалось…

Всему и всем есть предел. Азамат, глядя на своих, вспоминая самого себя и ОСНАЗ, понимал простую аксиому. И принимал ее полностью. Сам-то, как и кот, прошел бы до людей и жилья за стенами поселка. Но люди, вот эти самые, еле стоящие на воющих болью ногах, доверили ему себя. Значит… значит, привал. За этими деревьями, за чертовыми черными, вывернутыми, безумными загогулинами стволов.

– Ждите здесь, – Азамат достал патрон, закусил зубами. – Ефли фто, фалифе нахфен…

Земля чавкала. Не желая подмерзать в ночь, выдавала с головой. Красться особо не выйдет, как ни старайся. Саблезуб, дождавшись его, потрусил вперед, как всегда в последние… Да и какая разница, сколько последних лет.

Черные скелеты влажно скрипели набухшей корой. Тянули корявые сучья-крючья к двум забредшим кускам живого тепла. Роняли морось, недовольно шелестя лысыми руками-когтями. Прятали в своей сырой глубине возможный приют. Или новую засаду на их голову, уж как выйдет.

Азамат прошел через когда-то аккуратную посадку. Вязы, неожиданно принявшиеся посреди степи, высаживали с обеих сторон уже умершей дороги-грунтовки, густо заросшей, сейчас заметной только по редким голым кускам. Остальное сплошь покрывали засохшие и острые даже сейчас бустыли борщевика и редкого курая.

Деревья росли попарно, с широкой дорожкой между ними. Снег тут выжил со вчерашнего, светлел ноздреватыми кучками, хлюпающими под ногами. Впереди, в просвете, светлело даже в сумерках. Стены из бетонных плит, стоявшие полвека до Войны, смогли пережить и Беду. Держались, заваливаясь друг на друга и просто в стороны, но стояли. Пусть и не все.

Одно, второе… третье почти не виднеется. За ними еще пара кирпично-бетонных горбов-спин. Понятно, это как раз большущие гаражи, когда-то лечившие и баюкавшие трактора с комбайнами. Небольшие дома вокруг – для персонала. Сколько таких Азамату довелось встретить, бродя по никак не сдающемуся родному краю? Много.

А там что? А там – машины, не угнанные хозяевами, обросшие вездесущим вьюнком и чертовой сорной травой. Проржавевшие, треснувшие бортами и рассыпавшие стальные звенья гусениц, с растрескавшимися и сгнившими покрышками в рост человека. Смотрящие пустыми проемами вместо блестящего стекла, гудящие рыжими, не обломанными ветрами и непогодой, барабанами мотовил.

«Холланд», «Нива», «Джон Дир»… Азамат усмехнулся.

Старые знакомые. Он находил их останки посреди черных полей, ставших лугами, и внутри покрытых грязью огромных торговых площадок. Силуэты некоторых стали почти родными. Исполины, когда-то дарившие людям хлеб. Прогоняющие через шнеки с транспортерами золотые зерна, пахнущие жизнью куда сильнее, чем что-то другое.

Прятаться внутри них он бы не стал. Двадцать лет под ливнями, жарой, морозом, снегопадами и градом никому не пойдут на пользу. Металл держится на соплях и последних силах сварки с заклепками. А вот за ними? А вот за ними легко.

Саблезуб шел, пружинил на мягких лапах. Ворочал башкой во все стороны, тянул воздух. Перед дырой в стене, рухнувшей и рассыпавшейся плитой, задержался. Запах гари и дым, замеченные издалека, жиже не стали.

МТС давала приют разным бродягам. Это уж как пить дать. И уж еще точнее, что хозяева здесь водились. Кто пропустит возможность занять вполне себе по нынешним временам укрепленное жилье? Подлатать, туда-сюда, живи – не хочу. Только труд и терпение вложи. Радиации тут сроду не случалось, химия, если дед не врал, выветрилась, да давно. Сам дедок и евойная бабка были с виду люди людьми.

Азамат остановился у пролома. Укрылся за едва державшейся половиной плиты, вставшей дыбом. Так…

Дым не простой. Лишь подойдя ближе, понял: тушили мясо. На костре вместо печки, как кто-то случайный и перехожий. Кто-то, живущий постоянно, сложил бы печь… Так, это ладно. Вон там, в небольшом здании бывшего управления. Так и есть, даже отблески еще видны. Ну, надо посмотреть. Странно… Никого нет. Не слышно ни звука.

А это что?

Азамат не поверил. Такое просто не случается. Это же…

– Друг… – рука легла на загривок коту. – Веди остальных.

Теплая голова ткнулась в ладонь. Мгновение, и серого огромного комка как не бывало. Прирожденный диверсант, что и говорить.

Деваться некуда. Черно-серые низкие налитые мешки над головой трещали прорехами. Зима не желала заснуть хотя бы ненадолго. Острые сухие зерна уже покалывали открытое лицо. Еще чуть, и начнет валить, только успевай смахивать, пока не засыпало по уши.

Тачанку с Костылем девчонки закатили уже под совершенно родной-привычный вой вьюги. Настоящей, мать ее, вьюги. С ветром и обжигающе-бритвенно-осколочными снежинками.

– Тут кто-то есть, – Уколова поправила СКС, щелкнула предохранителем. – Пахнет.

Азамат кивнул. Если нет часовых, то, может быть, все же такие же путники, либо хозяин, очень уверенный в самом себе. Или в самой. То не суть. Есть плюс. Нет в округе опасных мутантов, не считая Саблезуба. Какой идиот станет тушить мясо, если рядом шарахаются голодные и очень даже зубастые монстроуроды? А если смотреть на транспорт, то…

Осталось только понять – кто ж у них тут такой храбрый. Или совсем дебил. В принципе, одно не исключало другого, как говорил опыт Азамата.

Кот вырос из тени, сел, смешно стряхнув снег с башки и усов. Муркнул, настороженно и недоверчиво. Плохо.

Костыль, ругаясь, выбрался, оперся о все ж таки сделанный типа костыль. У старого в амбаре за домишкой нашлись деревяшки и старая тряпка – обмотать. Двигался сивый странно, но ловко. А самый кончик заточил, серьезно так, соорудив почти копье. Учитывая тачанку и усилия Уколовой с Азаматом, измочалиться тот должен был не скоро.

Старлей осталась страховать. Азамат, стараясь не шуметь, двинулся к освещенному окну.

«Буханку», поставленную на лыжи и гусеницы, он игнорировал. Такое просто само собой не случается. Если б не синее полыхание за спиной – стоило валить. Такие аппараты просто так не катаются. С хозяевами роскоши, уверенно возвышающейся у здания, не справиться одному башкиру, двум полукалекам и девчонке со странно спящим пси-талантом. Ну, и коту, да. Черт… попробовать пройти мимо, к следующему зданию? Договориться? Человек с оторвавшейся подошвой здесь, это точно. Хотя, и такое возможно, не особо живой. А если и теплый, то, скорее всего, из-за углей, на которых поджаривается. Или это все паранойя, а «буханкой» управляет кто-то хороший. Дед Мороз, например.

Азамат махнул своим, вжал одним движением в грязь. Замрите, не отсвечивайте, авось и обойдется.

Тихо, еще тише. Оглянулся… хорошо, свои стоят в непроглядной тьме под оставшейся стеной. Почти незаметно. Если взглянуть из остатков строеньица, можно сразу и не заприметить. Прямо на руку. Так, шаг за шагом, осторожно, и…

Азамат замер, понимая ошибку, сделанную там, на спуске. Никакой он не параноик, и все с башкой в порядке. Света в зданьице едва хватало рассмотреть, что да как, но ему достало. Хорошо, не ел ничего.

Ветер, несущий убийственный холод, выл через прорехи стен и щели щитов, закрывающих окна. Кроме одного, глядя куда ему все стало ясно. Все просто… надо уносить ноги.

Мохнатое и почти невесомое махнуло к нему из окна. Азамат успел вроде бы отмахнуться, сбросить горячее и склизко-подвижное под тонковолосой шубой… Запястье обожгло плавящимися гвоздями, еще раз, еще…

Ночь взорвалась разлетевшимися углями огромного костра, вспыхнувшего в голове. Глаза, раскалившись, хрустко лопнули, зазвенело осколками, зашипела вскипевшая кровь.

Падать оказалось не больно. Ведь он уже был мёртв.