Глава 5
Стук старого стального сердца
Самарская область, г. Похвистнево
(координаты: 53°39′00'' с. ш., 51°08′00'' в. д., 2033 год от РХ)
Тягучее хмурое утро перекинулось в тоскливый серый день. Осень, вымотав нервы, перетекала в зиму. И хорошего не сулила вообще.
Азамат хмуро осмотрелся. Редкая тоска, пробирающая до костей, накатила неожиданно. Прошлась тупым рубанком по душе, заставила стиснуть зубы. Чертовы календари.
Самый обычный рынок торгового дня после Беды. Ряд добротно сбитых прилавков местных купцов. Сколько-то палаток и шатров из кожи с брезентом приезжих торгашей. Наспех сложенные шалаши таких же перекати-поле барыг, только победнее. И сидящие на чем придется старьевщики-подбиралы, совсем уж ничего не имеющие и торгующие форменным барахлом.
Черное на сером, серое на белом, хаки на всем подряд. Яркие цвета прячутся в самой глубине самых дорогих точек. Все серое, даже люди.
Пахнет кострами, грязью, странным жареным мясом. Пахнет людьми, моющимися редко и вряд ли дочиста. Воняет болезнями и Бедой. Эта-то паскуда повсюду, никак не дает про себя забыть. Серость, грязь, свинец неба над головой.
И эти чертовы календари. Вставленные в рамочки, рамки и, мать-перемать, рамы-багеты с остатками позолоты. Произведения искусства просто. Азамат сплюнул, зло косясь на прилавок напротив. Пят'ак…
Кошки какие-то. Сытые, круглые и лоснящиеся. Такие же лоснящиеся загорелые женские задницы. Этого добра тут вообще много. Спрос рождает предложение. Чего еще? О, точно… Футболисты, двуглавый орел и обязательные танки. С ума они сходили, что ли, по этим танкам? А это еще кто?
С английским Азамат не особо дружил. After Us… Чего бы это может быть? Ну… женщины-то красивые, не отнять. Странная только какая-то форма у одной. Фуражка с высокой тульей, плащ, сапоги по колено, стек в руке. А у второй волосы такие красные, хоть прикуривай. Ноги в сетке, грудь, измазанная чем-то, наружу, на голове – череп козлиный и прям-таки диадема какая-то. Тесак у третьей Пуля одобрил. Неплохой такой тесак, точно. А сама – бледная, вымазанная чем-то, в кожанке и насисьнике с шипами, о как.
Чего только до Беды не снимали. И кого только не фотографировали, точно.
Не нравилось ему здесь. Сильно не нравилось. Почему? Азамат не сказал бы. Чувство опасности не уходило. После всего произошедшего по пути сюда, в Похвистнево… сложно по-другому. Интуиция подсказывала – надо бежать. Быстрее.
Городок жил. Именно жил. Конечно, не как до Войны. Беда вносит свои штрихи в любую картину, созданную на ее холсте. Но Похвистнево вытянуло из имеющегося все возможное.
Даша, так и молчавшая, сидела на каком-то ящике, куталась в одеяло. Азамат не пробовал ее тормошить. И старался не давать делать этого же Уколовой. Хотя та и сама поняла простую вещь. Девчонке просто надо прийти в себя. После странного дома, где ее нашел кот.
Пуля покосился на отощавшего и окривевшего друга, растянувшегося на Дарьиных коленях. Живое средство, чтобы успокоиться. Вон, гладит, чешет. Не глядя, на автомате, а видно, что уже не трясет ее. А кошак знай себе урчит, и вообще весь довольный. Азамат усмехнулся. Вот он, его самый лучший друг. Простил человека, нашел и даже не злится. Подумаешь, заехал лапищей один раз. Простил же, сразу понятно.
Костыль трепался с мутными типами. Мутность, на глазок, Азамат определил в восемь из десяти. Но в их случае-то никак по-другому. Здесь, в Похвистнево, оборот оружия контролировал комитет города… Прям как в старые добрые времена.
Дружок самого Азамата, Петруха Рыхлый, совсем срыхлился, как оказалось. Если точнее, то превратился в разлагающееся мясо на виселице перед фортом. За тот самый незаконный оборот оружия. А людей Шамиля здесь видеть особо не желали. Пуля не удивлялся. Зная Золотого, стоило предположить крупный обман и крупную награду за его голову. Оставалось довериться почти незнакомому попутчику. Имеющихся в наличии двух стволов должно хватить на мотодрезину до Бугуруслана. Дальше помощь Костыля не понадобится.
Полагаться на сивого Пуля даже не думал. Случись что, должен отбиться. На отрезке от Похвистнево до Бугуруслана должен справиться с любой ситуацией. Практически. Почему-то каким-то внутренним чутьем понимал: главная опасность идет за ними по следам. Но пока не догнала.
Что? Мужики-водовозы судили-рядили про Волчьи ямы. Азамат прислушался, смурнея на глазах. Так, значит…
– Эй, землячок, продаешь своих красавиц? – поинтересовались у Азамата из-за спины.
Он мотнул головой. Только там не успокоились.
– Длинноногую кобылу возьму за сотку пятерки. По рукам?
Пуля сплюнул. Обернулся. Саблезуб, незаметно оказавшись за спиной у болтуна, оскалился. Азамат чуть двинул рукой. Не надо, друг, совсем не надо. Кот, вернувшись к нему, стал даже понимать лучше. Замер. Так… что у нас тут за дерьмо на двух ножках?
Понятное дело, торгаш не один. Сам и двое из ларца, разные с лица. Нормальные такие обломы, косая сажень, рожи зверские и крепкие, за пару дней не обосрешь. Вокруг голодают, а у этих чуть щеки не трескаются… Бывает же такое.
То-то торгаш такой наглый, полагается на охранников. Прямо вот и стоит перед Пулей, покачивается с пятки на носок и борзеет с каждой секундой. Тоже сложно не понять. Торгаш местный, обломы серьезные, а… А перед ним стоит Азамат. Невысокий, без огнестрела, спрятанного до времени, потрепанный и все такое. Все же просто. Нас больше, мы круче, ты лох. Ну да.
Пуля усмехнулся. Глядя прямо в глаза амбалов за спиной торговца. Даже напрягаться не стоит. Нахал-то местный, верно. Только недавно, судя по всему. А эти двое… И покосился на усатого клыкастого друга. Не прячась. Левый амбал проследил взгляд, потянулся к поясу, замер. Саблезуб, урча паяльной лампой, просто выпустил когти на передних лапах. И все.
Правый наклонился и что-то шепнул на ухо боссу. Босс явственно побледнел. Даже больше, чем заслышав звуки ярившегося зверя из-за спины. Верно, землячок, так оно и есть. Сперва ты работаешь на имя, потом имя работает на тебя. Отморозком Азамата никто и никогда не считал. Считали за другого. За того, кто всегда заставит ответить, если ему напакостишь. Жизнь такая, не он сам. Законы вокруг собачьи. Не отгрызешь кусок ляжки, не придушишь пару таких вот – схарчат, глазом не успеешь моргнуть.
Торгаш слился. Азамат вернулся к наблюдению. И вовремя. Костыль, подмигнув своим мутным знакомцам, размашисто и довольно шел назад.
– Все, братишка, договорился.
Пуля кивнул.
– А чего красавицы снова хмурые? – Костыль скалился во все зубы, совершенно гордый собой. – Цветочек аленький хотят?
Пришлось снова кивнуть. Иногда сивый раздражал. Неуемным жизнелюбием и трепом. По поводу и без повода.
– Когда?
Азамат надеялся на полдень. На край – часа на два дня. Чертова интуиция дергала изнутри, наподдавала пинка, заставляя чуть ли не пешком пройти чуть меньше десяти километров. Да так бы он и поступил, если бы не НО.
Судя по доносящимся слухам… Венеры не стало. А вот Волчьи ямы стали звучать угрожающе. Неведомая дрянь, что завелась там, прохода не давала. Полторы недели назад Азамат добрался до Венеры пешком. Почти от Абдулино. Сейчас соваться в Бугуруслан пешком – все равно что выпить бутылку уксуса из госхранилищ. Хуже американской рулетки и интереснее. Пятьдесят на пятьдесят, что помрешь, полностью спалив потроха. Так и с пешкодралом в нужное место.
– На последнем. Перед сумерками.
Плохо. Но лучше, чем остаться на ночь.
– Двойка пойдет. Нам места дадут в закрытом вагоне.
Хорошо. Торчать снаружи не хотелось. И холодно, и опасно. С одним обрезом не особо навоюешься против чего-то неизвестного.
Азамат покосился на пути. Рынок находился за старым вокзалом. Железку было видно хорошо.
Понятно, почему даже Даше неинтересно смотреть вокруг. Чего она тут не видела? Кинель, как понял Азамат, такой же поселок. С той же стальной дорогой, дарящей жизнь.
Пуля не особо любил читать старые книги. Кроме нужных, с вписанными в них знаниями. Хотя многие дорого давали за развлекательные. Ему тоже как-то пришлось от скуки прочитать несколько. Все оказались про такую же Беду, как сейчас вокруг. И каждая, под копирку, про одно и то же. Везде военные и политики брали власть. Или бандиты, отмороженные по самое не балуй.
Так-то Азамат не спорил, сам вырос в ОСНАЗе. Не нравилось ему другое.
Военные – это круто. Хорошие – еще круче. Обеспеченные снарягой и оружием – вообще выше некуда. Только вот, если уж честно, без умелых рук и умных голов… не верил он в это.
Станция, выстроенная еще при царе-батюшке, да не при Николашке-тряпке, а при его папке, не сдалась. Не сгорела дотла в Войну, не сломилась в Беду и переживала ее так же спокойно, как сто пятьдесят лет до этого занималась железкой.
Рабочий люд, не разжиревший в тучные года перед ядерным адом, справился. Старики, учившиеся еще в СССР, и их ученики, волей-неволей становящиеся такими же, не подвели. Вскрывшийся пласт законсервированной нефтевыработки помог. Качалки со скважинами, выросшие рядом с телевышкой на горе Копейка, исправно поставляли черное золото. Советского образования и остатков оборудования в окрестностях хватило на создание переработки. Не авиационный керосин, куда там, но тепловозы-«кукушки» кушали и просили добавки.
Так что удивляться Даше не приходилось. Это же самое осталось в Кинеле. Ну, чуть другие нравы, чуть другие люди. На дворе не нулевые, где сладко спали, сыто ели. Поневоле завоешь волком и кусаться начнешь.
Снег снова начал падать. Крохотными аккуратными снежинками. Каждая была идеальна в красоте переплетений мельчайших линий. Азамат подержал одну на пальце, пока не растаяла. Вот только любовался невесомым кружевом – и все… Как и все остальное вокруг. Как и он в свое время. Может, лет через сколько-то, а может – через пару часов. Кто знает? Беда вокруг, все случается.
До вечера они коротали время под навесом. Под другим, уйдя сразу после слинявшего Костыля. Не верил ему Азамат, не стоило. Начинало мести, поземка так и стелилась колючей белой крупой. Даша чуть отошла, ожила, о чем-то шепталась с Уколовой. Азамат, засев между оставшимися на ночь «челноками», ожидавшими того же последнего состава, косился на оставленное несколько часов назад место. Сивый назад возвращаться не спешил.
– Эй, дядя! – прогнусавил сбоку неприметный шкет в огромной шапке с ушами и пончо из картофельного мешка, подбитого кошачьим мехом. Сидел тот рядом не меньше получаса и постоянно дремал. Азамат явственно разозлился. Теряет хватку, что ли?…
– Ну?
– Сивый передал, типа, идите в «Электричку».
Азамат вздохнул, сурово и совершенно зло. Костыль просчитал все варианты.
– Где она?
Шкет гундосо хрюкнул, закатившись в смешке.
– Ну, где может быть электричка, если не на путях?
И ткнул пальцем в сторону путей. Белесая стена чуть разошлась от ветра. Высокую кишку с просвечивающими щелями в забитых окнах сложно было не заметить.
– Должен тебе чего?
Шкет кивнул, тряхнув чересчур большим и сизым носом. Чересчур большим для нормального человека.
– Пятерку, три штуки.
– Угу, руку дай… Слушай…
Шкет наклонился ближе.
– Любишь сникерсы?
Реакция оказалась предсказуемой. Черт его знает, что это за сникерсы, но работает.
Гнусавый мутант, косящий под подростка, сдавленно хрипнул. И хрустнул. Пуля выкрутил пальцы его правой ладони. И легонько наподдал ему в кадык. Прописал гребаный сникерс, как любил выдавать их майор-взрывник в учебке.
– А не будешь обманывать хороших людей. Свинтил отсюда.
Шкетомутант свинтил тут же. Уколова, покосившись на Пулю, понимающе хмыкнула. Азамат мотнул головой на «Электричку». Девчонки поняли без лишних слов. А Саблезубу слова вообще были не нужны. Он просто встал и потрусил рядом с Пулей.
– Даша? Ты как?
Девчонка кивнула, не ответив. Ох, и не нравилось оно Азамату. Что случилось в доме, девочка? Почему ты как мешком ушибленная, да не простым, а наполовину с цементом? Молчишь… Ладно, под руку подхватить, чтобы не упала. Пошли, милая, тут недалеко. Берись за поручень, сейчас подсадим. Забралась? И хорошо. Азамат едва успел остановить самого себя, уже взявшегося за топор. Мужчина же просто хотел помочь… вот и лапанул девочку. Случайно.
– Нас ждут. Тощий, сивый, наглый. Один такой на сто, Костылем звать. Где? Спасибо.
Тягучий запах папирос из травы. Самогон, брага, едва уловимый спирт. Шкворчащие, только со сковороды, куски мяса. Пот, пропотевшее белье и совсем ухайдаканные портянки с шерстяными чулками. Тепло настоящей жизни. Азамат довольно вдохнул благоухание огромного кабака. Кого сейчас заставит морщиться такая вонь? Таких сейчас нет. Тепло, еда и выпивка. И не пахнет порохом или кровью. Это, мать ее, спокойная жизнь.
Костыль сидел в дальнем углу второго вагона. Один, как ни странно. И смотрел на попутчиков насмешливо и понимающе.
– Отдал пятерку пацану?
Азамат непонимающе уставился на него.
– Нехороший ты человек, Пуля. Не веришь в людей.
Это он точно заметил.
– Да и ляд с ним… – Костыль смахнул с сиденья что-то, похлопал ладонью, глядя на Уколову. – Садитесь, моя королева. Специально для вас держал местечко.
– Треплешься… – констатировала старлей.
– Только от восхищения вашими несравненно длинными ногами и роскошным задком, – Костыль поиграл бровями, блеснул зубами. – Я в восхищении, о прекрасная княжна. Только из-за вас не удрал с полученными наличными средствами и билетами на проезд. Что ты так косишься на меня, мой башкирский друг? Ты же сам считаешь меня подлецом, подонком, сукиным сыном и еще много кем. Разве не прав?
Отвечать Азамат не стал. Выходило, что так и есть. Не окажись Уколова настолько длинноногой, могли они и не уехать. Сумку со своими вещами и амуницией, оставленную Пуле в залог, Костыль вполне мог бросить.
– Прав, – буркнул Азамат, садясь. – Черт с тобой. Билеты, пят`ак… Есть посадочные жетоны?
В похвистневский поезд-челнок пускали только по жетонам, полученным в администрации. Приобрести их можно было за что угодно. И недорого. Местным. Четверке беглецов вырученного от продажи двух стволов хватило бы на полтора жетона. Потому и появились «мутные» друзья Костыля.
– Нету, – протянул тот, – ни одного.
Азамат шмыгнул носом. Злиться не хотелось. Наверняка же есть другие вар…
– Уедем, не переживай. Мне тут задерживаться что-то не хочется. Совершенно.
Серьезный тон у Костыля катил за хороший признак.
– У нас с вами еще час. Давайте погреемся, выпьем, поедим. Держите.
На стол лег магазин с «пятеркой». На сорок пять патронов. Азамат повернул, посмотрел на дырку маркера. Неполный, угу. Даже не удивительно.
Даша, не дожидаясь, протянула свою вязаную шапчонку. Пуля начал выщелкивать в нее патрики. Не глядя и наблюдая вокруг. Стареть начал, не иначе, везде мерещится опасность.
– Ты говорил – здесь недалеко ехать? – Уколова, вытянув ноги, чуть не задремала. Пришла в себя от толчка, когда ее задела девчонка-разносчица. – Да?
Азамат кивнул. Недалеко, пару десятков километров, точно. Только после подслушанного, и учитывая сумерки… кто ж его знает, сколько по времени выйдет. Да и там…
– Час, – Костыль довольно потер руки, наблюдая за появившимся подносом. – Ну, можно и согреться.
– Час? – Даша удивленно посмотрела на него. – Но…
– Чуть больше, чем полчаса, – Костыль отхлебнул из мятой металлической кружки, – не придирайся и не будь мелочной. Это до станции.
Азамат снова кивнул. Да, до станции. А там – на стрелку и по рельсам, уложенным в Беду, до города. Там не разгонишься. Потому и час… с половиной. Полтора часа – в темноте и с опасностью, кусавшейся откуда-то издалека.
Много ли надо для счастья, когда кругом Беда? Если честно? Да нет, совсем ничего.
Тепло и сухо. Поесть, выпить чистой воды. Поспать спокойно, не лапая ствол или нож при любом шуме. Видеть кого-то близкого живым и здоровым. Не заболеть обычной простудой, что обернется чем угодно. Настоящая ценность всегда простая. Только понять это порой сложно. Иногда для понимания стоит потерять все. Вообще все.
Старый металл скрипел под напором ветра. Задувало в щели рам, заколоченных и проконопаченных, но пропускавших холод. Пусть и по чуть-чуть. Старый металл помнил…
Целующихся и плевать на всех хотевших студента и старшеклассницу. Тетку-продавщицу с сумкой, полной газировки, пива и чипсов. Строгую маму и ее непоседу-сына. Старика с сумками дачных яблок. Кондуктора и уставшего охранника с ним. Заснувших по дороге домой из центра лепщиц пельменей. Старый металл помнил их всех.
И саму жизнь. Цветную. Веселую. Грустную. Необычную. Приевшуюся. Просто жизнь, где хватало место всему. И тепло в вагон подавалось калориферами, а в щели не задувало. И никто не прислушивался к щелчкам счетчика и не думал о запасном бачке противогаза. А чертова шаурма на станции была просто шаурмой из обычной курицы. А не наспех нарубленной крысы.
Так что… Так что старый вагон обычной электрички, здесь и сейчас, это почти рай. Жаль, понятно тоже, здесь и сейчас. А не раньше, лет так на двадцать-двадцать пять.
– Пройдем без жетонов? – уточнил Азамат.
– Точно, – Костыль отхлебнул чего-то забористого из кружки. Натурально, забористого. Запах сшибал за метр. – Пройдем, как свайка через свинячью печень. Точно вам говорю, мои милые бегунки, слово чести анархиста. Коц, брык – и в дамках, чё…
– Не сильно заливаешь? – Уколова поморщилась.
– Я не вру… не врал… Тьфу ты.
– Я про бухло, – старлей кивнула на кружку, – дорога впереди.
– Не сикайтесь, красотка, для меня оно как слону дробина.
– Что такое слон? – поинтересовалась Даша. – Или кто?
И покрутила головой, ожидая ответа.
Азамат пожал плечами. Уколова вздохнула. Костыль приложился сильнее. Шмыгнул, чмокнул, дернул головой.
– Это животное, мое милое дитё.
– А-а-а, – протянула Даша, – а поч…
– Он офигеть какой большой. Все, угомонилась? – Костыль отставил кружку и начал крутить покурить. Покурить, в основном, состояло из дубовых листьев и совсем немного – из каких-то коричнево-зеленоватых семечек. Азамат и Уколова, заметив их, почти одновременно помотали головами.
– Чего?! – возмутился Костыль. – Не имею права чуть расслабиться?
Азамат не ответил. Достал нож и начал точить. Есть ему не хотелось. Говорить – тоже.
– Ты нам нужен нормальный, – Уколова вздохнула, – проведешь в вагон, доедем до Бугуруслана – и делай что хочешь.
– Что ты нудишь? Тем более, и дальше с вами пойду. Мне как раз в ту сторону надо.
– Зачем?
– Я любопытный, – пожал плечами Костыль, – натура неуемная, алчущая новых ощущений и открытий. И еще я жадный, а мало ли чего для себя там открою. Вдруг найду деревеньку охотников-мещеряков, добывающих пушную зверятину и торгующих шкурками в обмен на интересные истории. Знаешь, кареглазка, сколько я таких знаю?
– Много?
– Больше, чем ты можешь представить. И постоянно собираю. Рассказать, чего услышал, пока вас ждал?
Азамат отложил нож. Придвинулся ближе. Трепать языком можно по-разному. Почему-то сдавалось, что Костыль трепал языком только за-ради пользы. Там да тут шутка-прибаутка, здесь побалагурил, еще чуток стебанул народ, развеселил, мозги засрал, а они и давай в ответ вываливать, чего сами знают.
Чем дальше, тем меньше нравился ему Костыль. Если бы не здравое рассуждение про опасность неведомого пути, что выпал Азамату и остальным, давно бы слил Костыля. Надежно так, вот этим самым ножиком – по горлу, чтобы никак не мог догнать. Не один, само собой.
Никак не мог Азамат въехать в этого самого попутчика, свалившегося, как снег на голову. Вроде бы и сложно подозревать неслучайность встречи… а подозревалось.
– Что узнал? – Уколова сняла куртку. В вагоне ощутимо наваливалась духота. Печки калили, не жалея дровишек. Все окупалось. Еда – своей оплатой, а дрова таскали, пилили и кололи рабы. Тут к ним относились без жалости и хозяйственности. Новые найдутся быстро.
– Ну… – Костыль языком смочил бумагу, склеил самокрутку и попытался пальцами придать той красивый, ровный вид. – Хорошего мало. Ехать, как говорил, час, не больше.
– Ехать час, – Азамат снова взялся за нож, понимая, что все же надо разъяснить, – потому как от бывшей станции сделан поворот в город. Поезд катится до моста через Кинель. Там останавливается. Назад его оттягивает мотодрезина. Это понятно. Что плохого?
Костыль понимающе хмыкнул. Мол, да, так оно и есть.
– Возле Волчьих ям несколько месяцев непонятное творится что-то. Неделю назад вырезали всю Венеру.
Вот так вот. Слухи – не слухи… Шамиля Золотого, значит, нет. И они с Уколовой чуть было не попали в ту мясорубку. Иначе и не могло быть, только мясорубка. Золотой и его люди – не рукожопы, за себя постоять всегда могли.
– Продолжай.
– Похвистневские потеряли за три месяца три дрезины и пару вагонов.
– Потеряли?
– Дрезины нашли быстро, на путях. Каждый раз – одно и то же… Все в крови и кишках, как будто людей через лесопилку пропустили. А сами тела, аккуратно начекрыженные, вдоль насыпи разложены. И не в хаотичном порядке.
– А как? – Уколова прикусила губу. Глаза чуть щурились, почти незаметно. То самое беспокойство, что плещется в них, на самом деле именно такое. Мимика, движения бровей и век, губ, подбородка. Старлей превратилась в слух, пытаясь разобраться уже здесь и сейчас. Молодец.
Азамат успел немного понять ее. И зауважать. Если в начале похода Уколова выдавала вбитые в Новой Уфе мысли и инструкции за свои слова, то сейчас давно стало не до того. Мозги у женщины варили как надо. Анализ, четкость, отметание ненужного. Что можно отыскать в байках местных, испуганных странными нападениями? То-то, что рациональное в них явно есть. И Азамат склонялся к тем же выводам, что и Уколова. Осталось лишь проверить, дождаться, пока та их выскажет.
– Ну… – Костыль прикурил. Горько-сладковатый дымок потек сразу. Даша кашлянула. – Трындят много чего. Но…
– Говори давай, мы не мещеряки, сказки не нужны, – Азамат убрал нож, проведя острием по взятой у Костыля старой газете. Бумага разваливалась без усилия. – Факты.
– Называют проводником. Парень или баба, крутой. Аж зубы сводит от крутости поганца. Кол в земле. На колу торсы, без рук-ног. Из них проволокой какой-то трёхнутый на всю голову затейник делал икебаны. Прикреплял поверху, к пальцам приматывал головы. И… ну-у-у…
– Смотрите, какие мы воспитанные, – фыркнула Уколова, – ишь как… Говоря казенным языком – половые органы прикреплены к верхним и нижним конечностям той же проволокой. Так?
– В точку, симпатюлька, – усмехнулся Костыль, – я б лучше не сказал. И вот какая фишка…
– Тебе нельзя это курить, – Азамат достал топорик и напильник. – Ты начинаешь слишком сильно актерствовать.
– Никогда не помешает потренироваться, – Костыль пожал плечами, – настоящему рок-н-ролльщику природный допинг только в помощь. Открывает горизонты самосознания.
– Господи прости… – Уколова постучала пальцами по столу. – Ты уже закончишь звездеть?
– Ой, какие мы нетерпеливые, – Костыль, фыркнув, мастерски передразнил ее недавнюю интонацию, – надо же. Все просто. Дрезины шли перед составами, разница по времени – не более двадцати минут. Стандартная проверка самих путей, чтоб все хорошо было. Мины тут не ставят, рельсовую войну даже тот самый Золотой не вел. Проверяли полотно, чтоб тяжелый поезд под откос не ушел. И никакой стрельбы никто не слышал.
– Двадцать минут?
Азамат понял. Двадцать минут – для расправы над тремя-четырьмя вооруженными мужиками или женщинами, опытными, мало чего боящимися. И еще успеть сотворить из них мясную выставку для глаз менее храбрых горожан и путешественников. Всего двадцать минут.
– Никакой стрельбы?
– Да. Никаких гильз, ничего вообще.
Плохо. Явно не люди.
– Что насчет составов?
– Вагонов.
Азамат кивнул. Вагонов так вагонов.
– Вагоны, две штуки. Пассажирский и грузовой. В грузовом везли свинок, двух лошадок и партию рабов. Сколько голов рабов находилось внутри товарняка, не сказали.
– То же самое?
– Почти. Только икебана оказалась куда круче, сами понимаете. Учитывая количество подручного материала…
Уколова кхекнула, ничего не сказав. Азамат не отложил топора. Мясо, оно и есть мясо. Только мертвое. Сволочь, разве же так можно с…
– Намного круче, – Даша откинулась назад резко, с силой. Пальцы, вцепившиеся в столик, побелели. Хотя лицо стало куда бледнее. Восковым, прозрачным, до видимых сосудов. Глаза налились темным, девчонка всхлипнула, вцепилась в старлея и Азамата, и, неуловимо, вокруг и внутри всех вдруг…
…жарко полыхал вагон. Пламя трещало пожираемыми досками. Локомотив, оставив лишь копоть, трусливо удирал у горизонта. Не сам локомотив, конечно, но…
Свиные и людские головы пирамидой. Сиреневые веселые пятачки и удивленные до ужаса и кричащие лица. Вороны, клюющие глаза. Жирно чавкающая земля пропиталась кровью на метр, не меньше. Кобылы и свиньи лежали полукругом, вскрытые, развернутые сизо-ало-багровыми цветами. Блестели змеи кишок, растянутые кольцом и сходившиеся к центру семиконечной звездой.
По ее углам, прикрученные внутренностями к арматуринам, обвисшие тела. Первые двое – мужчина с бородой и женщина с ребенком, свисающим из нее на стынущей пуповине. Руки переплетены между собой вырезанными по живому сухожилиями. Отец и Мать.
Из шеи следующего торчит головка кувалды. Рукоять вбита по нее прямо в разодранную плоть. Буквы, вырезанные острым на груди, не оставляют сомнений. Кузнец.
Совсем молоденькая девчонка осталась нетронутой. Её не резали по остреньким грудкам. Писали, макая палец в чернила, взятые у соседа, оставив ей вековечную целомудренность. Дева.
Свиная голова у соседа. Обрезав уши, сумасшедший скульптор вбил сверху старенький стальной шлем. Боевым поясом по животу – снятые с охранников ножи, граната и выпирающие по бокам из разрезов магазины с «пятеркой». Воин.
Предпоследнего он почти пожалел… Предпоследнюю. Седые волосы старухи окрасились в красное из вспоротого горла.
Оставшегося чудовище не пощадило. Белое вперемешку с красным, лохмотья кожи и выломанные ребра. И голова, смотревшая на собственные лопатки. Длинные волосы свешивались вниз грязной тряпкой. Неведомый…
– Я боюсь… – Даша вернулась назад разом. Посмотрела на Азамата. – Очень боюсь.
Уколова прижала к себе заплакавшую и снова закрывшуюся девочку.
Костыль удивленно крякнул, глядя на мизансцену.
– Чё это было? Вы минуты полторы пялились перед собой и пускали слюни. Вы точно в Черкассах заразу не подхватили?
Азамат покачал головой. Сила Даши пугала непредсказуемостью. Увиденное страшило неумолимостью и безумием.
– Она может такое, что тебе и не снилось. Вот и все.
– Ясно. То есть теперь ты должен меня убить для сохранения тайны?
Азамату очень хотелось спросить, бывает ли сивый серьезным. Прямо очень.
– А стоит?
– Не-а-а… – Костыль постучал пальцем по шеврону. – Свобода, брат, – не просто слова. Мне она без надобности. Ваша просто Дарья ни хрена не проста, это ясно после дома Ба. Там же много людей погибло. А просто Дарья явно ухайдакала саму Ба. Мутант?
Уколова кивнула. Даша покосилась на Костыля. Бледная, потная, казавшаяся маленькой-маленькой. Черт-те что, а не поход.
Саблезуб, заснувший было в ногах Азамата, мягко скакнул к Дарье. Положил головищу той на колени, заурчал, игриво наподдал лапой по тонкой ладошке.
Умница, друг.
Азамат кивнул в ответ. Да, мутант. И что?
– Ты снова говоришь вслух, – посетовал Костыль, – думал, это у тебя от усталости. Да ничего, мне все равно. Свобода, землячок, – это рай. А в рай надо идти своими ногами. С чужой помощью спускаются в ад. А я такому не пособник.
– Ни фига себе, – удивилась Уколова, – ты прямо самобытный философ с религиозным уклоном.
– Чего только в жизни не встретишь, о чем только не передумаешь.
Азамат хмыкнул. Убрал топорик и решил проверить обрез. Патронов у него с гулькин нос, но все же. А спорить о вечном ему совершенно не хотелось. Саблезуб, намурлыкав Даше спокойное состояние, решил подобраться ближе к другу, угнездив огромную башку на коленях. Ложись, друг, урчи. Мягкий, родной, теплый…
– То есть, как понимаю, – Уколова усмехнулась, недоверчиво и чуть грустно, – смерти ты, борец с любыми видами угнетения человека, включая здравый смысл, не боишься?
– Боюсь. Но, красотуля, уверен в нескольких вещах, и в смерти в том числе.
– В смысле?
– Знаю, какая она будет.
Даша несколько раз моргнула. Уставилась на сивого.
– Интересно про мою смерть?… – Костыль скривил рот, пыхтя самокруткой. – Хм… Моя смерть будет разной. Сожрут волки в степи, еще живому выгрызут требуху и будут раздирать печень, пока мне придется харкать кровью и орать. Повесят селяне, застукав с дочкой старосты, буду мотаться, сипеть-хрипеть и ссаться на себя, потому как хрена они умеют правильный узел вязать. Выпустят в колени по заряду картечи и бросят посреди леса за уведенных коней, придется ползти или лежать, глядя, как гангрена сожрет по самые яйца, и только тогда сдохнуть. Перережет горло поселковая шлюха из-за ревности к своей подружке, которой подарю сережки. Да мало ли…
Сивый жилистый убивец хмыкнул, затянувшись, и вдруг стал серьезным.
– Точно знаю две вещи… Первое, мои неожиданные попутчики, несомненный факт: в своей постели коньки не откину. А второе…
– Ну? – лениво поинтересовалась Уколова, не обращая внимания на взгляд Костыля, постоянно прохаживающийся по ее расстегнутой почти до пупка рубахе. – Не томи, сердечный друг.
– Моя смерть придет ко мне сама. И будет прям как надо. Бледная, типа, обязательно с косой… до самой задницы… И, что куда важнее, непременно с клевыми сиськами.
Уколова вздохнула. Но не застегнулась. Жарко, чего уж.
– Вы готовы, дамы и Азамат? – поинтересовался Костыль. – Тогда расплатитесь за еду патронами, что выдал, и учтите, что у вас их не останется. Магазин сохраните, будем в Бугуруслане придумывать все остальное. Как нам найти, куда этот милый пластиковый рожок воткнуть и чем наполнить.
Точно. Азамат выглянул в узкую щель между стеклом и фанерой. Смеркалось. Пора выбираться и постараться доехать до следующей точки их экспедиции.
Вечерний поезд пыхтел у перрона. Платформа спереди, локомотив, обвязанный разномастным железом и сеткой, открытый наполовину вагон, увешанный мешками с песком и драными матрацами, набитыми сухой травой. И второй, грузовой, усиленный капотами бывших легковушек и песком между ними и бортами. Не транспорт, а мечта.
– Так… – Костыль остановился, недоверчиво шупая живот. – Дождитесь-ка меня вон у тех добрых мужчин с моей бывшей двустволкой, висящей на плече старшего. А я быстренько… До клозета и обратно.
Азамат покачал головой. Нашел, когда медвежьей болезнью страдать.
Ждали недолго, сивый прискакал через пяток минут, скалясь чересчур уж довольно.
– Не стоит рассказывать нам о причинах твоего хорошего настроения, – попросила Уколова, – очень сильно прошу.
– С чего бы мне такую интимность вам доверять, – поинтересовался совершенно неприлично развеселившийся Костыль, – это ж всего на пару градусов ниже моих мыслей о твоих, милая, достоинствах, и мыслей, посещающих грязную распутную голову при одном взгляде на твой уютный за…
– А в морду? – поинтересовалась старлей, правда, лениво и явно устало.
– Да как скажешь, потом можно и в морду. Давно хотел спросить, Евгения… Да все стеснялся.
– Ну?
– Если нам с тобой останется, совершенно точно, жить не более пяти минут, могу ли рассчитывать на дьявольски горячее и, несомненно, прекраснейшее сплетение наших яростно любящих друг друга плотски тел?
– Может, тебе еще и татуировку на лопатке показать, встав раком перед этим?
– А возможно?
– Фигушки. Но про пять минут – подумаю.
– Чудесно.
Костыль подошел к караульным, пропускавшим пассажиров внутрь огороженного куска перрона. Да, у старшего на плече явно висело бывшее костылевское ружье, верно. Но Азамата напрягал дядька в кожанке и меховой шапке, с красной повязкой на руке. Что-то так и подсказывало – ему на переданное втихомолку оружие накласть. И жетоны тот затребует. И что тогда делать?
– Здравствуйте, мужчины! – Костыль расплылся в улыбке. – Как дела, настроение и бодрость духа, например?
И тут одновременно произошло три вещи.
Дядька с повязкой встопорщил колючие усы и открыл рот.
Даша вцепилась в локоть Азамата до боли.
Вылетело, полыхнуло пламенем окно в «Электричке».
– Ох, ты ж, ёперный театр… – протянул Костыль. – Там же подростки какие-то сидели. Девчушка с косами, такая вся в лисьей безрукавке… Красивая. Глазастая. Во-о-от с такими титьками. Капец сиськам, наверное… Как думаете?
Усатый, по-рыбьи молча захлопнув рот, не ответил. Оттолкнул трепача и бросился к занявшемуся составу-кабаку.
– Гриша, за старшего! – только и крикнул, убегая.
– Сволочь ты, Костыль, – пробурчал Гриша, поправив двустволку. – Аня и впрямь красивая. Обязательно было так вот? А если я тебя сейчас арестую?
– Хм… Григорий, это ты, конечно, можешь сделать. Но дай мне минуту времени – и я дам тебе пять тысяч причин этого не делать. М-мм?
Азамат, прикрывая Дашу, вцепился глазами в оставшихся двух караульных. Рука на топорище, Саблезуб, ощетинившись, готов к прыжку. Караульные, пока только подняв оружие, застыли в ответ.
– Излагай. – протянул явно жадный и подлый Григорий.
Костыль сморкнулся ему под ноги.
– Первое, мой друг, – договор есть договор. И тебя подтянут не меньше, чем меня. А с вон тем злым башкиром ссориться вы не станете, покромсает, а потом и показания даст. Верно говорю?
Азамат только цокнул языком. Излагал тощага верно.
– Второе, майн фройнд, еще проще. Поджог мною вон того самого злачного места совершенно недоказуем. Я туда возвращался тупо покакать. Понимаешь? И третье, девка с сиськами и косами там есть. И даже жилетка лисья, верно. Только это не Аня, дочка твоего командира Селиванова и первая красавица на весь ваш гадюшник. А вовсе даже кабацкая шалава, чьего и имени-то не знаю, а откликается она на кличку Вафля. И косы-то у нее не свои, в отличие от второй стадии сифилиса, и сиськи куда как меньше. Так что не стоит нарушать договоренностей. Особенно в ожидании третьего звонка на посадку. Едем?
Григорий только ответно сморкнулся под ноги Костыля. И кивнул.
Сивый обернулся к попутчикам, подмигнул и расплылся в надоевшей, но такой уже знакомой ухмылке.
– Дамы и Азамат, прошу занять места в экспрессе «Зажопинск-Малые Покакушки». Про условия и сервис вы уже в курсе.
