Глава 5
Кюхен, киндер, кирхе

Станция Пушкинская – самая ухоженная из транспортного узла Рейха – использовалась исключительно как жилой сектор государства. На сером полу стояло множество палаток и грубо сколоченных домиков, которые прижимались к белым – обложенным под мрамор плиткой – квадратным столбам, ютились в арочных проходах на перроны, почти полностью загромождая их собой. Под закопченным, некогда побеленным потолком тускло горели несколько лампочек накаливания, погружая станцию в полумрак. Открытый огонь на станции был запрещен, поэтому в самом дальнем ее конце стояла небольшая чугунная печь, на которой все желающие могли разогреть пищу, вскипятить воду для чая или просто посидеть погреться. Дым из печной трубы со свистом засасывался в зарешеченное отверстие вентиляции, за которым был слышен гул вентиляторов. Станция оставляла очень приятное впечатление. Кругом было чисто, и аккуратные ряды палаток и домиков подчеркивали, что люди здесь живут долго и никуда уходить не собираются. Обычная станция, может, чрезмерно чистая и ухоженная и слишком тихая для жилой, да люди ходят будто боятся, что их услышат: осторожно, бесшумно, как тени, скользят по станции. Сделают свои дела и быстро ныряют в свою палатку, не желая лишний раз обратить на себя внимание. Зато порядок кругом.

Уже через пятнадцать минут после того, как Катарину увел человек из аналитического отдела разведки, в жилом секторе станции Пушкинская появилась группа людей в черной униформе, возглавляемая толстым человеком с круглым лицом. Комендантша общежития стояла рядом с ним и заговорщицки шептала тому что-то на ушко, указывая на пустую палатку Гордеевых. Тучный мужчина, на животе которого даже униформа не сходилась, кивал с серьезным видом, зыркая маленькими и умными глазками на заплывшем жиром красном лице по сторонам, после чего распорядился двум своим сопровождающим обыскать палатку.

Один из подручных, худой, как палка, с остреньким личиком, похожим на крысиную мордочку, «нырнул» за полог и деловито осмотрелся. Быстрыми движениями ощупал вещи, проворно осмотрел скудную обстановку, не забыв заглянуть в кастрюльку с супом. Несколько секунд принюхивался, после чего, макнув палец в варево, облизал его и застыл, словно анализируя молекулярный состав неизвестного отвара. Хмыкнув, он закрыл кастрюлю крышкой и принялся исследовать матрасы, лежавшие на полу. Так ничего и не обнаружив, он вернулся к столу и, выудив из сапога ложку, размашисто зачерпнул прямо из кастрюльки самую гущу с черными наваристыми грибами. Запихав целую ложку в рот, он блаженно закатил глаза, но, будто бы опомнившись, вытер ее о лежащее на постели одеяло и выскочил из палатки.

– Ну, что так долго? – толстый начальник аж притоптывал от нетерпения. – Нашел что?

– Нет, шеф, – крысомордый с сожалением посмотрел на кастрюльку, оставшуюся на столе внутри палатки. – Чисто все.

Начальник отдела безопасности, гауляйтер станции Чеховская Тарас Михайлович Банный скептически хмыкнул и одернул расстегнутый черный китель, из-под которого выпирало пузо в черной рубашке. Он сам лично решил поприсутствовать при обыске, как только услышал, что девчонку увели в отдел разведки, а брат ее исчез из Рейха при невыясненных обстоятельствах. А когда до него еще дошла информация об инциденте в туннеле в сторону Полиса – мозаика сложилась. Он прямо всем нутром ощущал, что Штольц мутит какую-то свою игру, и как минимум хотел быть в курсе событий. В кои-то веки у него появилась возможность прищучить этого верткого и скользкого немца. Слишком он правильный, не подкопаться, как начальник местной СБ ни старался, он не нашел на Георгия Ивановича ни одного компромата. Весь опыт работы в аналоге гестапо говорил Банному, что так не бывает. А значит это только одно: Штольц что-то скрывает, причем настолько профессионально и искусно, что бросает вызов профессионализму его – Тараса Банного. И гауляйтер Чеховской Тарас Михайлович Банный должен знать, что именно. Он даже завел на начальника аналитического отдела разведки целое дело, которое хранил в личном сейфе и скрупулезно собирал в него все, что касалось Штольца. Результат получался до тошнотворности благоприятным. Благоприятным для начальника аналитического отдела. Хоть на Доску почета вешай его фотографию, будь такая в Рейхе. Но вот, наконец, такая зацепка. Появилась ниточка – Гордеевы. Ниточка, за которую можно потянуть и вытащить огромный комок темных дел Штольца. Правда, пока у Банного, кроме внутренней уверенности, что тут что-то нечисто, ничего не было. Но будет… он докопается… землю будет рыть, до самого ада докопается, как эти… червепоклонники на Тимирязевской. Он строго посмотрел на своих помощников и тихо произнес:

– Искать. Опросить всех жителей станции, друзей-подруг этих Гордеевых. По результату доложить.

Гауляйтер Банный повернулся и столкнулся нос к носу с высоким человеком в такой же черной форме. Секундное замешательство отразилось у него на лице, но Тарас быстро взял себя в руки и, широко улыбнувшись, вскинул руку в эсэсовском приветствии.

– Гауйляйтер Вольф, извините, что вот так вот вторгся в ваши владения, но неожиданные события требуют экстренных мер.

Вольф угрюмо посмотрел на коллегу по цеху. Его прямо подмывало наплевать на корпоративную этику и двинуть по этой улыбающейся роже, но он стерпел и хоть через несколько секунд, но поприветствовал Банного и пожал протянутую ему руку.

– Чем обязан, Тарас?

– Да, слыхал, у нас ЧП на Чеховской на блокпосту, так вот следы привели в твои владения. Ты уж не обижайся.

– Не обижаюсь, – Вольф покосился на гауляйтера соседней станции. Его прямо передергивало от западенского говора Банного. – Одно дело делаем. Так повторюсь – чем могу помочь?

– Да, мелочь. Гордевых твоих ищу. Не подскажешь?..

Вольф внимательно посмотрел, как подручные Банного быстро убрались со станции за спину своего шефа. Он терзался сомнениями: «Может, показать коллеге записку от штандартенфюрера…» Но еще раз взглянув на жирное, лоснящееся от пота лицо собеседника, лишь сухо произнес:

– К Штольцу обращайся, если смелый, – это его люди… Хайль! – он поприветствовал собеседника, как бы обозначая конец беседы.

Банный понимающе закивал головой, но взгляд его был злой. «Опять не успел. Штольц, паскуда, опять опередил его на шаг». Он развернулся в сторону эскалатора, ведущего к переходу в его вотчину, и тяжелой походкой, громко отдуваясь, стал спускаться. Не оборачиваясь, уже снизу, он крикнул за спину:

– Еве привет.

Где он оказался? Почему? Темнота, страх, учащенный пульс, который колотится боевыми барабанами в ушах, потом бегство. Инстинктивное, неосмысленное. Человек, преследующий его… И огонь, поглотивший обоих, холодный, не обжигающий, но после него он не ощущал себя во плоти, только разум и остался. Разум ли, может, душа. Какое-то точечное существование, частичное. Отделенное от всего. От чего? Туман непреодолимой стеной кружился вокруг, не позволяя оглядеться. Но за ним ощущались необозримые дали, заполненные, вероятно, той же неощутимой белой мглой, в которой пробегали радужные искры. Вечность или бесконечность? Время или пространство? Почему-то это казалось очень важным.

Зачем думать об этом? Он хотел только одного: вернуться назад. Катя… 545.

Комендант Вольф достал из шкафа потрепанный талмуд.

– Предъявите документы. Не смотрите на меня так, Шмольке, знаю, что брак вы еще не регистрировали, но порядок установлен такой. И барышня! Фройляйн!

Катерина, до сих пор никогда не переступавшая порога резиденции гауляйтера, с любопытством осматривалась, будто забыла, зачем пришла. Огромный, как ей показалось, кабинет Вольфа поражал. Почти все его пространство занимал большой дубовый стол. В углу стояло несколько стальных сейфов, на одном из которых даже сохранился литой барельеф орла, сидящего на венке с четерехлучевой свастикой, а всю стену за спиной хозяина кабинета занимали развешанные знамена Третьего рейха. Катя даже невольно залюбовалась убранством комнаты, похожей на исторический музей.

Слова Штольца, что брак окажется фиктивным, будто заставили и отнестись к нему слишком легкомысленно. Но Федор был настроен серьезнее, хоть отчего-то смущался в несколько раз больше невесты.

– Катя… – напомнил он о себе и взял девушку за руку для убедительности.

– Катарина Гордеева, – представилась она коменданту, будто он и сам не знал.

– Год рождения у вас точно какой? Паспорта я вам еще не выписывал точно, не забыл бы, на склероз как-то не жалуюсь пока, – застыл в ожидании Вольф.

И полез искать новую «амбарную книгу», еще более древнюю и пыльную, куда заносились записи о рождении. Возраст Катерины он, разумеется, знал, но инструкция требовала проверить. До и новую пометку сделать из-за изменения семейного положения. «Неожиданно они как-то… Наверняка Штольц что-нибудь крутит. А эти два юных дарования лишь пешки в его игре». Но азартные игры аппаратчиков СС его не касались.

– Любовь с первого взгляда? – осведомился он, листая книгу записей новорожденных. Записей было много, что представляло предмет особой гордости для Рейха. Чистоплотность и, конечно, постоянный надзор за нравственностью жителей, хорошая медицина и стараниями сталкеров добытые медикаменты сильно повышали шансы семей обзавестись здоровым потомством.

– Ну… – протянул Шмольке, бросая косые взгляды на девушку.

Та молча смотрела в пол, будто уже предоставила право решать все проблемы супругу. Впрочем, комендант не настаивал на ответе, захлопнул книгу и открыл новую. Тут Федору стало несколько тревожно… И он следил, не отрываясь, как рука Вольфа выписывает столь крутой поворот его судьбы!

– Ну, как говорится: кюхен, киндер, кирхе, дети мои! – «Благословил» комендант обоих крепким рукопожатием. – Плодитесь и размножайтесь. Только не здесь, у меня и без вас дел по горло.

Он принялся убирать со стола лишнее, не обратив внимания, что странно рассеянная парочка вылетела из кабинета, даже не поцеловавшись.

– И что теперь делать? – смущенно спросил Федор, приведя новоиспеченную супругу в свою палатку.

Разумеется, он догадывался, что надо делать… Но вот сделать это прямо сейчас или даже через несколько дней не решался. Как-то быстро все получилось. Нелепо. Даже для парня. Но вопреки его опасениям, девушка, окинув взглядом запущенное холостяцкое жилье, не растерялась.

– Как что делать? Приводить это логово в порядок, и немедленно! Я в такой грязи жить не собираюсь. Сейчас же принеси воды.

Обрадованный, что его освободили от неловкости первого момента, Федор бегом унесся с ведрами в другой конец платформы. К его возвращению «логово» приобрело уже совсем кошмарный вид: новая хозяйка выгребла на середину кучу дырявых носков, порвала на тряпки еще совсем вроде не заношенную рубашку, связала в узел его постельное белье, переместив его в дальний угол. Пока парень с опаской думал, к чему бы это, Катерина уже передвинула шкаф, разгородив помещение на две половины. Кровать она оставила себе, видно, в качестве компенсации. Пришлось уступить.

– Кать…

– Принес? А ну, замачивай свои носки! Пальцем не прикоснусь! И как только у вас в рейхсканцелярии такое терпят?

Федор понял, что хотя бы его внешний вид теперь будет образцом для других офицеров, раз уж спокойной жизни пришел конец. А если девушка еще и умеет готовить… То уж как-нибудь примирится пока и с тем, что спать придется на полу чуть ли не на коврике.

Стук в дверь был настойчивым, скорее не просящим, а требующим открыть. Полковник Юшкевич оторвался от отчета, присланного с бандитской Кожуховской, и почесал стриженый висок, на котором красовалась татуировка двуглавого орла.

– Да, войдите.

В приоткрытую дверь протиснулся крепкий мужчина, впустив с собой гомон перехода между станциями Боровицкая и Арбатская. Он быстрым шагом прошел в кабинет начальника разведуправления.

– Беда у нас, товарищ полковник.

– Какая беда? Ментор на связь не вышел? Закладка пустая?.. Или есть более точная информация с Чеховской? Да не томи, Василий Андреевич, у меня уже фантазия иссякла на плохие новости!

– Хуже, шеф. – Мужчина устало опустился на стул напротив собеседника. – Группа вообще не прошла по туннелю к закладке.

Полковник непонимающе уставился на гонца, принесшего плохую весть.

– Хуже? Куда уже хуже?.. Обвал?

– Нет, шеф, все гораздо необъяснимей. Прямо в середине перегона, ну, там, где застрял поезд, какая-то пелена… Она не подпускает к себе. Ребята говорят, что их необъяснимый ужас охватывает. Один оперативник набрался мужества и коснулся этой дряни. Так его так шандарахнуло…

– Током?

– А черт его знает чем. Вон, только в медчасти в себя и пришел. Короче, закрыт проход, – мужчина безнадежно развел руки.

– Черт побери! – Юшкевич в сердцах смахнул со стола лежавшие листы доклада, который он только что читал. – Значит, Ментор теперь без связи?

– Мы задействовали резервный канал, но он ненадежный… да и медленный. В общем, все теперь зависит от Ментора. Я думаю, что Штольц опытный резидент, найдет выход.

– Только на это и надеюсь… больше ничего не остается. Знаешь что? Сходи, поговори со Стариком. Он мужик с головой и все ходы-выходы знает в метро, может, что присоветует? – Полковник, кряхтя, нагнулся, собирая рассыпанные по всему кабинету листочки.

Старика майор нашел где тому и положено было находиться – в сталкерской школе. Небольшое помещение вмещало в себя класс с импровизированной школьной доской, которой служила одна из стен, тренажерный зал и казарму, включая двухъярусные сетчатые кровати. Ученики вскочили из-за парт, как только в класс зашел старший офицер, и замерли по стойке смирно. Старик, стоявший к ним спиной возле доски и что-то писавшей мелом, которым служил кусочек белого кирпича, повернулся на звук изуродованной стороной лица. Развороченная глазница явила незакрывающийся, но удивительно живой глаз, а разорванная и криво зажившая правая щека с саркастически искаженным углом рта внушали Василию Андреевичу иллюзию, что Старик сейчас разразится жуткой бранью, недовольный вмешательством в педагогический процесс.

– Майор Иванов… – Старик повернулся лицом. Левая неповрежденная половина лица преподавателя была неожиданно молодая. Глаз искрился озорными искорками.

– Вольно!

– Вольно, – повторил команду учитель. И, показав стальным протезом левой руки на «доску», на которой «мелом» была нарисована запутанная схема, произнес: – Даю вам пять минут на изучение.

Майор и Старик отошли к тренажерам.

– Как тебе новая выпускная группа?

– Хорошие ребята, старательные. – Старик улыбнулся одной половиной лица. – Только им не говори. Это пока большая тайна. Чем меньше они об этом будут знать, тем больше шансов вернуться домой.

Иванов понимающе кивнул:

– Много с последнего выпускного…

– Двое. – Старик неопределенно махнул своей железной клешней. – Никогда к этому не привыкну. Учишь, учишь. А потом бац… и тишина. Просто не вернулись. И где ошибся, чему не научил – уже не определить. – Он замолчал, но потом, что-то вспомнив, просиял: – Но зато один гнездо стрекозоидов нашел и уничтожил.

– Один?!

– Сам в шоке. Я помню, мы с Котовским пол-отряда положили, чтобы подобное гнездо выжечь. А тут… с одним автоматом… Повезло парню. Имя себе даже заслужил. Теперь Энтомологом кличут. Но ты же не за этим пришел?

Он жестом попросил открывшего, было, рот майора подождать и громко произнес:

– Дежурный, стереть схему с доски.

Молодой крепкий парень, сидевший за крайней партой, взял ведро с водой и жесткой мешковиной, с усердием, стал оттирать неподатливый кирпич с бетонной стены. Как только белые полоски исчезли, Старик критически осмотрел результат помывки и произнес:

– Воспроизвести схему восточных туннелей Курской. Десять минут. Время пошло.

– Сурово ты с ними.

– Им в пользу. Так что привело?

– Да, собственно, то, в чем ты специалист. Про аномалию в переходе на Чеховскую слышал? Вот надо как-то обойти ее.

Старик присел на скамейку тренажера и задумался.

– Обойти-то не сложно, но это смотря куда вы попасть хотите. Почти все коммуникации ведут от станций Рейха, а, как я понимаю, вам туда надо.

– Надо… Ой, как надо! Горим.

– Есть там один лаз… С Филевской линии. Но…

– Я так и знал, что будет «но».

– А как ты хотел? Филевская линия одно сплошное «но». И сам без нужды не полезу, и вам посоветую только, как крайний вариант.

– Ладно, рисуй свое «но». – Майор протянул Старику блокнот с карандашом, и тот уверенными штрихами расписал целую страницу схемы, в которой Василий Андреевич запутался уже через несколько секунд изучения. Поблагодарив преподавателя, он вышел из помещения сталкерской школы, услышав за спиной зычный голос старика:

– Всем сдать листки… Курсант, поторапливайся. Я и так вам дал лишних двадцать секунд, от библиотекаря вы такой щедрости не дождетесь.