Глава 4
Киев

Евгений Петрович сидел в схроне и крутил патроны. Занятие это было медитативное и требовало от Евгения Петровича полной сосредоточенности и отрешенности от мирской суеты, поэтому дверь стерегли все четыре его дочери и две жены: бывшая и настоящая.

Машинка для патронов осталась с прошлых времен, привезенная еще тестем Евгения Петровича (в семье последнего рождались только девочки, и эту свою особенность тесть непонятным образом передал зятю, которому, несмотря на многоженство, так и не удалось зачать сына) из Америки: «для дома, для семьи», – говаривал тесть, тоже Петрович.

Они вообще были похожи – улыбчивые, полные, высокие, обманчиво-мягкие, с прозрачными, навыкате, голубыми глазами. Несколько наивное выражение лиц «Петровичей», как их прозвали в народе, заставляло врагов недооценивать этих цепких и опасных бизнесменов.

Сейчас Евгению Петровичу было глубоко за пятьдесят, но силы он оставался неимоверной, а нрава – крутого. Впрочем, женщины его обожали, и бывшая жена осталась в его доме, подтрунивая над «увальнем» и ведя хозяйство твердой рукой. Нынешняя жена ее опасалась, а дочери уважали.

Мужики же Евгения Петровича побаивались. Уж слишком он был умный и быстрый. И богатый. На богатство Петровича покушались многократно, но получали только «свинцовые таблетки от жадности» – и побольше, побольше.

Разумеется, такой образ жизни требовал независимости хотя бы в вопросах вооружения.

Крутить патроны, в общем-то, долго и муторно. Сначала нужно собрать стрелянные гильзы, проверить, нет ли стальных – они не пригодны для повторного использования, лопаются – отмыть в кислоте, промыть дефицитной водой, обсушить. Потом – выбить капсюли, развальцевать, всыпать по мерке порох, вставить пулю, завальцевать. Повторить. Машинка была ручная, и каждое действие Евгений Петрович выполнял сам, нажимая на ручку пресса. Раз, два, три, четыре, звяк! – готовый патрончик отправляется в цинк к товарищам.

Хорошо хоть, Евгений Петрович имел почти неограниченный доступ к «запчастям» – еще несколько лет назад предпринял рискованную экскурсию в пригород Киева, Бровары, на завод «Зброяр», где поживился и готовым боеприпасом, и всем оружием, которое отыскал, и целыми ящиками капсюлей, пуль и гильз, а также банками бездымного пороха.

С тех пор запасы уменьшились, но не истощились. Евгений Петрович боеприпасами почти не торговал – как раз в силу того, что на двести патронов уходило часа два драгоценного времени и километры нервов. Впрочем, он научился находить в этом даже некоторое удовольствие – род медитации, все-таки.

Мысли, не занятые доведенным до автоматизма процессом, текли плавно и причудливо, сменяя одна другую. Евгений Петрович не отслеживал логическую цепочку, знал, что именно в таком состоянии чаще всего приходят озарения. Не такие, конечно, как у его друга, изобретателя Уткина, уехавшего в солнечный и почти незараженный Крым из «грязной», фонящей столицы, но тоже вполне дельные.

Например, Евгений Петрович мельком отметил, что старшая дочь, похоже, беременна. Отцу четырех дочерей трудно не думать об этом постоянно и не подозревать всех встречных мужчин в желании покуситься на невинность дочерей. Еще он подумал, что убежище маловато, и надо бы расширить место обитания. Всего тринадцать комнат и одиннадцать туалетов – куда это годится? Ну и кабинет еще, он же – склад, он же – «мужская пещера»… Вырыть, что ли, еще один этаж?

Потом в голову Евгению Петровичу пришла идея взять шестую собаку – к уже имеющимся свирепым на вид, но добрым и пушистым псам, размером с овцу каждый.

Потом Евгений Петрович затосковал по свежему воздуху, ясному небу, по солнцу и звездам, по запаху зелени. Но отправиться в дальнее путешествие хоть в тот же Крым, по слухам, населенный и чистый, мешала природная осмотрительность, несклонность к авантюрам и большая семья. Рисковать здоровьем дочерей, младшей из которых исполнилось десять, Евгений Петрович не мог.

Звякнув, упал в цинк очередной патрон.

– Пап! – в дверь просунулась младшая дочка. – Пап, там какие-то люди. Кажется, заблудились. Называются смешно – «письмоносцы». Просят помощи, они только что с поверхности, и с ними – двое разведчиков Ольшанского. Софийка вернулась!!! Живая!!!

Евгений Петрович так сильно надавил на ручку пресса, что гильза лопнула по шву.

На хуторе пана Сашко пришлось оставить матроса Воловика – колено все еще беспокоило его, а пану Сашко и его семье могла в ближайшее время понадобиться помощь сильного и смекалистого друга. Ну и кроме того, как подозревала Бандеролька, причиной такого решения стала светловолосая, высокая и улыбчивая, как тростиночка тонкая, соседка пана Сашко. Воловик сам, отводя взгляд, внес предложение остаться, и его не стали отговаривать.

Остался и Костя. Правда, для этого его пришлось обманом заманить в погреб и запереть там. Люда обещала присмотреть за непутевым мальчишкой.

Дальше нельзя было идти детям. Дальше было слишком опасно.

Шифр тоже попросил не везти его дальше – здоровье криптоаналитика внезапно дало сбой, он начал кашлять и чувствовал себя плохо. А может быть, просто положил глаз на радиопередатчик пана Сашко и надеялся довести его до ума.

Кроме того, пришлось оставить машины и всем вместе пересесть на защищенный вездеход – детище семейной паранойи пана Сашко и очумелых ручек местных умельцев. Выглядел вездеход как гибрид танка со спиленным дулом и подводной лодки, и весь был покрыт нашитыми внахлест бронеплитами. Внутри, впрочем, можно было расположиться с пусть минимальным, но комфортом, даже такой большой компанией. Два больших топчана, на которых вшестером вполне можно было спать, «биотуалет» за пластиковой загородкой (унитаз, слив в бак, слив на землю, никакого прямого контакта с внешней средой), резервуар для питьевой воды, резервуар для воды технической, шкаф для продуктов. Два ряда кресел за водителем, а рядом с ним – место штурмана. Последнее было особенно важно, потому что окон в вездеходе не было, и штурману предстояло пялиться в окуляры перископа. Обзор был хороший, потому что перископ можно было поворачивать, но водитель оставался слеп, и рулил (точнее, «рычажил», управлялась машина рычагами) по указаниям. Зато гусеницы давали надежду проскочить и бездорожье, и ямы, и болота, и даже неглубокие водоемы.

Вездеход выгнали в поле, и Телеграф в качестве водителя с Владом в качестве штурмана принялись упражняться, перепахивая целину гусеницами.

– Можно будет что-нибудь посеять, – заметила Люда.

Она руководила погрузкой продуктов, и Бандерольке приходилось сопротивляться: на запасах гостеприимного семейства можно было не только до Киева – до Северного моря доехать…

– Фильтры для очистки воды есть, – наставлял команду Сашко, – если припечет, можно и мочу фильтровать. Что рекомендую, кстати, делать. Воздух тоже очищается. Сухой, конечно, будет, поэтому гарантирую кашель и насморк у всей команды.

– А топливо, – спросил Кайсанбек Аланович, – топливо мы где найдем?

– Ну, как вам сказать… Топливо не нужно.

– То есть?!

– А в нем реактор. Маленький, но вполне ядерный.

Повисло нехорошее молчание. Даже задумчивый Игорь вынырнул из созерцания и выпучился при такой новости.

– То есть, он может рвануть? – пискнула Марика.

– Нет, жалкая вы, Марика, хотя и симпатичная личность! – Кайсанбек Аланович пришел в себя. – Не может. И не излучает. Потрясающе, Сашко, но как?!

– Секрет фирмы, – улыбнулся пан. – Я машинку берег и до ума доводил, а пользоваться – не пришлось, и, надеюсь, не придется. Поэтому забирайте. Мне для вас ничего не жалко!

В последнюю ночь Бандеролька снова услышала губную гармошку, а потом провалилась в тревожный, очень реалистичный сон.

Бандеролька проснулась с сильно бьющимся сердцем, в холодном поту. Она не видела Катастрофу и ни разу не участвовала в массовых военных действиях – до нападения врагов на Цитадель. Но казалось, что новая глобальная напасть бродит рядом, тянет костлявые руки, скалит зубы: «Не должно, не должно быть живых, вы все умрете, умрете скоро».

«Я должна это остановить, – подумала Бандеролька. Бункеры Возрождения нужны не для спасения листонош, жителей Острога, не для спасения знаний. Они нужны для того, чтобы прекратить войну, чтобы люди снова стали людьми, и чтобы дети никогда больше не умирали, и чтобы не приходилось им плести маскировочные сетки…»

Внутренности вездехода казались комфортабельными только на первый, и то, не пристальный, взгляд. Но уже после первых нескольких часов поездки Бандеролька поняла, что не все так просто и не все так хорошо.

До Киева было почти пятьсот километров дороги, и не самой хорошей, а проще говоря – направления… вездеход на ровной поверхности мужественно разгонялся до пятидесяти, обещая всего десять часов тряски, но уже в получасе езды от Харькова скорость снизилась, и дальше агрегат полз, мучительно и одышливо ворча.

В салоне стало жарко, воздушные фильтры, может, и обеспечивали экипаж кислородом, но функцию кондиционеров не выполняли. Лязг, рокот, тряска – такая, что лежать на топчанах было невозможно, духота, да еще – монотонный писк счетчика Гейгера, свидетельствующий о том, что выходить наружу опасно.

Листоноши, скорее всего, на фон и внимания не обратили бы, но открывать люк – значило подвергнуть опасности группу Верховцева. Бандеролька тряслась в кресле, лязгала зубами и слушала, как переругиваются водитель и штурман:

– Влад! Заснул?! Куда, едреный крот, ехать?

– Прямо ехай. Раз молчу – не сворачивай.

– А я, дырявый лапоть в рот, думаешь, вижу, куда еду?!

Кайсанбек Аланович с трудом сохранял обычную невозмутимость, Верховцев пытался дремать, но вздрагивал на каждой кочке, Марика делала вид, что углубилась в старую бумажную книгу, а Игорь – что размышляет. Бандерольке было одновременно скучно и страшно – то ли клаустрофобия разыгралась, то ли просто железная бочка на гусеницах действовала на нервы. Наконец, она не выдержала:

– Телеграф! И сколько нам так… ехать?

– Сутки, а может, и больше. Петрушка его знает, как дальше дорога. То яма, то канава, то лужа, то куча.

Затрясло особенно сильно.

– А тут лес повалило, – прокомментировал Влад и выругался. – Смените меня! Третий раз уже окуляром в морду получаю!

– А ты правь ровнее! Штурман-юрман!

– Прекратите, жалкие вы, ничтожные пустомели! – слабым голосом отозвался Кайсанбек Аланович. – И без вас тошно. Давайте я вам что-нибудь хоть про Киев расскажу, не знаете же ни черта.

– Знаем, – сквозь зубы буркнул Телеграф, – столица бывшая. Большой город. Вкусные конфеты, много каштанов.

– А что такое «каштаны»? – поинтересовалась Бандеролька.

– Эх, молодежь! – усмехнулся водитель в порядком отросшие усы. – Трава такая древовидная, навроде конопли.

Бандеролька крепко задумалась.

– Не мелите чепухи! – вскинулся Кайсанбек Аланович. – Не трава, а съедобный злак! Знаменитый «киевский» торт делался из муки на его основе! Кроме того, Бандеролька, некоторое время городом правил твой тезка, а возможно, и предок – Бандероль. Поговаривали, он был из племени хуторян. Я изучал фольклор, связанный со временами его правления, и могу сказать, что он родственен знаменитому румыну Цепеллину, ксенофобу и параноику. Взять хотя бы ванны из крови распятых младенцев! Кроме того, у каждого подданного Бандероля было по два раба, подвергавшихся жутким истязаниям. Впрочем, подобное было характерно для древних правителей. Вспомним хотя бы российского императора Стерха и сына его Медведя! В эпосе нашел отражение тот факт, что они владели искусством гипноза или же даром убеждения, и при этом вещали из сакральной башни, именуемой «Останкино», а название, несомненно, свидетельствует о том, что возведена она была на древнем кладбище, на останках героев. Во время ритуала поминок пили кисель, и речи Стерха и Медведя прозвали в народе «киселевщиной». В то же время в Америке правил великий О’Бама, по-видимому, ирландец, устраивавший ритуальные жертвоприношения.

Ошеломленный исторической справкой, экипаж притих. Верховцев, с трудом сдерживающий смех, громко лязгал зубами и – ехидно дополнил:

– Не забывайте про цветные революции! Молодежь выходила на площади и закидывала правителей цветами! Это символизировало погребение.

– Естественно, – склонил голову в учтивом поклоне Кайсанбек Аланович. – Как про это забудешь? В итоге, волна народного бунта, бессмысленного и беспощадного, вынудила правительства многих стран «закрутить гайки» и применить ядерное оружие.

– Так что же, – спросила Марика, – мы едем к этим, которые кровь каштанов пили?!

– Нет, мы едем к людям, выжившим в Киеве после Катастрофы, – поправил ее Верховцев. – Они такие же, как везде – от Крыма до Харькова. Есть подлые, есть добрые. Люди, племяшка, во все времена одинаковы. Не праведники и не грешники, просто – люди. Как везде одинаковы коты, и везде одинаковы собаки.

Бандеролька вспомнила котов-телепатов Феодосии и поежилась. Пошта тогда еле живым ушел. Но глядя на улыбающиеся лица профессора и Верховцева, она воскликнула:

– Да они над нами смеются!

Пожилые люди виновато развели руками и засмеялись уже в полный голос. Через несколько секунд хохотали уже все.

Но, продолжила размышлять Бандеролька, Верховцев был прав. Люди оставались людьми и в скальных городах Инкермана, и в убежищах Балаклавы, и в плавучем городе в севастопольской бухте. Люди жили в Евпатории, отстраивали заново Симферополь, и, конечно же, под слоем ядерной пыли в столицах государств тоже жили люди со своими стандартными горестями и радостями. Ведь боль Бандерольки от утраты любимого была той же болью, которую испытывали сейчас сотни и тысячи женщин. И тоска ее по утраченному дому была универсальной для всех, потерявших опору. И даже любовь к друзьям оставалась любовью.

Кажется, Бандеролька задремала – проснулась от резкого торможения и несколько томительных секунд не могла сообразить, где находится и что происходит.

– Приехали, – пробормотал Телеграф, вернув главу клана к действительности, – Борисполь!

– В чем дело? – спросила она. – Чего стоим, кого ждем?

– Да тут, командир, такое дело: какие-то летающие твари людей жрать собрались, – отозвался Влад. – Ваши приказания?

Штурман не зря спрашивал по всей форме, пусть и прильнув к перископу: выбор был непростой. Счетчик Гейгера по-прежнему щелкал, предупреждая о повышенном фоне, а выйти – значило подвергнуть риску экипаж. В то же время, листоноши не могли бросить людей в беде. Если мутанты нападают – нужно выручать.

Бандеролька задумалась всего на пару мгновений.

Из листонош, в вездеходе были только они с Телеграфом. Но никто, кроме пожилого коллеги, не смог бы вести агрегат. Кайсанбек Аланович и доктор Верховцев были важны как кладезь знаний. Влад – как штурман. Марику Бандеролька просто успела полюбить и не хотела рисковать ее жизнью…

– Влад. Со мной. Выходим, отбиваемся.

– Хорошо, командир, но руковожу я.

«Шовинист гнилой!» – возмутилась про себя Бандеролька, но озвучивать не стала. Конечно же, у Влада было больше опыта и навыков.

Собирались не просто в спешке – моментально. Благо, Бандеролька при текущем фоне в защитном костюме не нуждалась – при условии, что она не слишком много времени проведет снаружи. Поэтому подхватили оружие и выползли в тамбур, столь тесный, что стоять там было невозможно. Сидеть, впрочем, тоже. Пока ждали закрытия одного люка и открытия другого, Влад успел сориентировать Бандерольку:

– Короче, там летучие кротовины, перепончатокрылые. Такие, знаешь, с лошадь. И два человека. Боеприпасов, я так понимаю, ёк, отбиваются врукопашную. Наша задача: устно проинформировать двуногих о дружественности намерений, а потом колошматить по летучим из всего, что колошматит. Осознала?

– Так точно!

Палить, благо, было из чего: пан Сашко снабдил на совесть, и только прижимистость со здравым смыслом заставили Бандерольку отложить РПГ. Зато вот ранцевый огнемет – почти такой же, с которым она разгуливала по Херсонесу, только мощнее, надела. И любимую «М-16» взяла, переведя в автоматический режим, чтобы по множественным целям – очередями. И «Глок-17» удобно сидел во внутрипоясной кобуре на «час дня» – чуть правее пупка.

И боеприпаса, конечно же, хватало.

Люк плавно отъехал в сторону, и на Бандерольку упала ночная бархатная темнота.

Человеческий глаз привыкает к темноте довольно долго. На самом деле, это не «привыкание», а всего лишь переключение фоторецепторов сетчатки – колбочек, ответственных за «дневное» зрение и различающих цвета, и палочек, действующих при недостатке освещения, и реагирующих, в основном, на движение. Сколько бы человек не тренировался, объясняли Бандерольке в Цитадели, улучшить «ночное» зрение он не может: картинка останется черно-белой, нечеткой, и периферийное зрение будет работать лучше. Поэтому в темноте обычному человеку лучше смотреть расфокусированно и ловить «краем взгляда» то, что шевелится. Еще полезно посмотреть вниз несколько минут…

К листоношам это не относится. За счет особого строения зрачка и хрусталика, а также изменений сетчатки, глаза Бандерольки перестроились моментально. Конечно, она видела не как днем: все было монохромным и более плоским, но картинка стала четкой, и Бандеролька различила тени, скользящие на фоне черного, затянутого дырявыми облаками, неба.

Влад же приглушенно матерился и скрипел зубами.

– Пали вверх, – посоветовала Бандеролька, – не ошибешься.

То ли патроны у Влада были с избытком пороха, то ли еще что, но при каждом выстреле из пистолета – а казак предпочел короткоствол – вырывались снопы искр и пламени. Это дополнительно слепило напарника и мешало сориентироваться Бандерольке. Тени, однако, новые мишени заметили, и выстрелов вовсе не испугались.

Сложно было понять, что из себя представляют мутанты.

Большие, крылатые, с длинными шеями – и это, пожалуй, все. «Драконы, – подумала Бандеролька, – как в детских книжках. Натуральные драконы. Нападают на рыцарей».

А потом ей стало не до размышлений.

Бандеролька выбралась из люка на броню вездехода и попыталась вести прицельный огонь. Твари были слишком шустрые, так и сновали, и количество их Бандеролька затруднялась определить. Больше десятка – точно. Все-таки пули их доставали, как и все живое – вот с визгом, поймав сразу четыре «маслины», пошла на снижение одна тень. Вторая кинулась следом – то ли на помощь, то ли добить и сожрать.

– Помогите! – заорали откуда-то снизу. – Спасите нас! Люди!

– Огня! – вскрикнул Влад, и Бандеролька не сразу поняла, что он имеет в виду.

Она бросила винтовку, и та повисла на ремне. Раструб, кнопка… из огнемета в небо бьет ослепительный, болезненный для чувствительных глаз листоноши, факел. Вопя, шарахаются в стороны ночные твари.

Бандеролька получила несколько секунд передышки, чтобы отыскать пострадавших.

Их было двое – в костюмах радиационной защиты, неуклюжих. Они стояли спиной к спине, держа оружие неправильно на взгляд неподготовленного. Бандеролька же сразу сообразила: отбивались не прикладами, что чревато, а дульными срезами, что правильно и полезно. Рядом с застывшей парой копошилась летучая тварь, и правда, напоминающая дракона – с перепончатыми крыльями, длинношеяя, загребающая мощными когтистыми лапами… Двое заметили Бандерольку.

– Помогите! – закричал один из них. – Помогите нам! Мой друг ранен!

Влад сориентировался мгновенно:

– Бандеролька! Прикрой сверху!

И кинулся с вездехода вниз, на дорогу. Бандеролька, широко расставив ноги, водила струей пламени над головами пострадавших. Твари шарахались, свет мерцал, и круг видимого пространства то сужался, то расширялся… Следить сразу за Владом и летающими тварями было трудно, и Бандеролька выхватывала из тьмы фрагменты происходящего внизу.

Вот один из спасенных, будто только и дожидался появления Влада, оседает на землю. Второй (девушка?) опускается подле него на одно колено, бдительно поводя головой – охраняет. Вот подбегает в несколько прыжков Влад. Плюхается на землю. Откладывает пистолет. Осматривает пострадавшего – переворачивает его с бока на бок, тормошит, задает вопросы. До Бандерольки долетает:

– Чем?

– Зубами… Цапнул…

– Куда?

– Правое бедро. Внутренняя сторона.

– Давно?!

– Меньше минуты… Вы уже остановились…

– Тысяча мутантов в душу! Он же истекает кровью!

Время вернулось к нормальному течению – рывком, внезапно. Бандеролька едва успела осознать: возможно, у раненого повреждена бедренная артерия, и надо срочно… Впрочем, Влад уже действовал. Она отвлеклась на пару секунд, отгоняя огнем драконов, а когда глянула вниз, казак уже давил на ногу встречного коленом, одновременно выковыривая из аптечки на поясе жгут.

Твари снова кинулись в атаку – на Бандерольку, видимо, решив, что нужно ее устранить, и тогда питательный ужин из двуногих прямоходящих гарантирован. Она танцевала на броне, стараясь не провалиться в люк и не пропустить кого-нибудь из драконов за спину. В лицо дышало жаром, и волосы на затылке вставали дыбом. Бандеролька понимала, что не справится.

– Надо его эвакуировать! Внутрь! – крикнул Влад.

Ночной кошмар продолжался. Бандеролька уже не могла прикрывать Влада и двоих незнакомцев – драконы пикировали непрерывно. От злости она чуть не заплакала и до боли прикусила губу.

– Эй! – Голос раздался из-под ног, и Бандеролька едва не упала. – Чем помочь?

Это был Игорь, на помощь которого листоноша и не надеялась.

– Стреляй по драконам!

Конечно, она не учла, что у Игоря – простое человеческое зрение и богатое писательское воображение. Он ойкнул, и, судя по звуку, чем-то стукнулся о край люка.

– Ты в порядке? Каким драконам?!

Бандеролька выкрутила запорный вентиль на максимум, и новый залп огня показал, каким. Повторять и объяснять не пришлось. Может, Игорь и плохо видел в темноте, но это не мешало ему палить одновременно во все стороны, буквально заливая противника свинцовым дождем. И твари шарахнулись в сторону, отступили, вереща и хлопая крыльями, а Влад с девушкой успели подтащить пострадавшего к вездеходу. Влад вскарабкался вверх и потянул раненого за собой – тот висел безжизненно, видимо, был без сознания.

Бандеролька помогла переправить встреченых в тамбур и загерметизировала люк. Началась очистка – брызнула вода с дезинфекцией, зашумел воздух. Бандеролька стянула шлем и кинулась к пострадавшему.

Как все листоноши, да, наверное, и все жители мира после Катастрофы, она умела оказывать первую помощь. Влад наложил жгут прямо поверх защитного костюма – в разрыв резины видны были выпачканные кровью брюки, и крови было действительно много. Под прозрачным забралом видно было, что парень – совсем молоденький – бледен, но, несомненно, жив. Спасенная девушка разревелась и принялась сбивчиво благодарить «посланных мирозданием». Влад поглаживал ее по спине.

– Верховцев поможет, – решил Игорь, – кровь только нужна для переливания. Какая у него группа?

– Первая положительная, – сказала девушка, – как у меня. Меня зовут Софья.

Дальнейшую поездку пришлось отложить – оказывать экстренную помощь раненому при сильной тряске нереально. Верховцев и Кайсанбек Аланович возились с мальчишкой. К счастью, бедренная артерия не была порвана, иначе в полевых условиях все могло закончиться плохо, но, видимо, на зубах драконов был какой-то яд, и, хоть парень и не умирал, в сознание он не приходил. Состояние его было стабильным, но оптимизма не внушало, и доктор с профессором вполголоса спорили, как быть и какое противоядие давать.

– Его не лихорадит, – убеждал Верховцев, – и пока что нет причин опасаться! Может, в его состоянии повинно банальное переутомление!

Кайсанбек Аланович звенел склянками, выбирал что-нибудь подходящее.

– Мы с Михаилом, – Софья сидела на топчане, обхватив ладонями стакан с горячим чаем и глядя перед собой, – пришли из Одессы. Точнее, не так. Мы пошли в Одессу отсюда, из Метрограда.

Бандеролька понимала, что ей нужно выговориться, сидела рядом и слушала.

– Мы не знали, остались ли еще живые. Связи не было. Кто-то уходил, но ни разу никто не возвращался. Редкие бродяги… покрытые язвами, шелушащиеся, почти безумные, они бредили, рассказывали про Крым, что там чисто, и люди ходят без масок. И мы пошли. Нас было двенадцать. В нашем отряде – шестеро. Еще шестеро ушли на север…

Бандеролька слушала рассказ, прерываемый вздохами и всхлипами, и видела будто наяву.

После Катастрофы в Киеве мало кто выжил. Радиоактивная пыль, пепел, отсутствие припасов… редкие уцелевшие прятались в подземельях и дрались за еду, пока Ольшанский не объединил их в Метрограде – огромном подземном комплексе, сообщающимся со станциями метро. Работали тяжело, жили впроголодь, но – жили. Через пару десятков лет ученые решили, что на поверхность уже можно подниматься, и тут киевлян ждала новая напасть – мутанты.

Сложно сказать, откуда взялись драконы, занявшие Борисполь, слизни-телепаты из Бучи, хищные растения Склонов, плотоядные медведи Голосеево и прочие невообразимые твари. Выдвигали теорию, что их предки сбежали из зоопарка и зверинцев, одичали и мутировали. И расплодились.

В Метрограде хватало боеприпасов, но не хватало людей – Ольшанский трясся над каждым трудоспособным членом общества. Молодежь не хотела провести жизнь под землей. И Софья, и Михаил не раз и не два участвовали в местных экспедициях, выцарапывая у мутантов столь необходимые припасы и знания. Наконец, на совете было принято решение обследовать возможно обитаемый мир.

Уходили с радостью. Правда, в крупные города решили не заходить и вообще сторонились населенных пунктов – вдруг там тоже хватает зверья? По дороге встречали людей, и чем дальше на юг – тем здоровее они были, а слухи о земле обетованной, где можно дышать, где дети бегают по улицам, где не рождаются уроды, казались правдой.

Конечно, здесь было опасно.

Степняки готовы были вырезать друг друга в «теологическом» споре – атеисты против любых верующих, и атеисты побеждали, оказываясь еще большими фанатиками, чем их оппоненты. Верховный жрец одного из племен за помощь потребовал шкуру белого веспертила, но выяснилось, что шкуру он намерен принести в жертву духам – и не одну, а вместе с головами разведчиков…

Встречались с пастухами гидр близ Василькова, неделю блуждали по Софиевской чаще – и все из-за происков сумасшедшего отшельника-телепата, использующего людей для развлечения и интеллектуальных игр вроде шахмат… Мутанта удалось убить, но лишь по счастливой случайности.

Чудом спаслись от ядовитого тумана Кривого озера, потеряв двух друзей.

Так они добрались до Новой Одессы и окунулись в иную жизнь, опасную и незнакомую.

Черное море потрясло Софию даже больше, чем бескрайние степи, населенные мутантами. Во-первых, ни разу еще она не видела такой массы воды. А во-вторых, оказалось, что море, обманчиво теплое и спокойное при первом знакомстве, вовсе не безопасно.

Это листонош трудно было удивить коварством морской стихии, а уж севастопольцы и вовсе знали про морских чудовищ почти всё. Для киевлян это оказалось в новинку. Никогда не забудет Софья огромного спрута, выползшего сперва на набережную, а после бравшего штурмом Потемкинскую лестницу – снабженные присосками склизкие щупальца цеплялись за истертые и раскрошенные ступени, и волочилось за ними непропорционально маленькое тело, похожее на тельце клеща… Жители Новой Одессы чудища не испугались, расправились с ним деловито и привычно, покорив сердца разведчиков.

Они остались в Новой Одессе – договориться о сотрудничестве, наладить контакт. Вместе с новыми знакомыми пережили множество потерь и испытаний: голод, осаду морян. Новая Одесса отчаянно боролась за жизнь – и побеждала.

Софья, Михаил и еще двое уцелевших киевлян выдвинулись в обратный путь… дошли не все. Горько было вспоминать Софье о погибших друзьях. Но радостно – нести в Метроград весть: есть живые люди, и есть земли, пригодные для существования, и подмога придет, и по улицам древнего города можно будет ходить без опаски, и вновь зацветут каштаны.

– Из которых торты пекут? – спросила Марика, слушавшая, разинув рот.

– Что? – Софья рассмеялась и тут же помрачнела. – Нет, плоды каштана несъедобные, только на корм свиньям годятся. Но как же эти деревья цветут! Нет ничего красивее в мире – зеленая крона с разлапистыми листьями утыкана бело-розовыми свечами. Старшие говорят, цветущий каштан пахнет дыханием спящего младенца.

Михаил что-то пробормотал.

– Очухается, – сказал Верховцев. – Он, кажется, просто устал и истощен. Ну и укус оказался последней каплей. Драконы не ядовиты?

– Насколько я знаю, нет, – ответила Софья, – прожорливы, но не ядовиты. А зачем вы к нам? Тоже беженцы?

– Не совсем. Мы едем просить о помощи, – Бандеролька задумалась и сформулировала: – о помощи для всего этого проклятого мира.

Город Бандеролька так и не посмотрела – по причине отсутствия в вездеходе окон. Выехали утром, и всю ночь драконы мешали спать, бессильно царапая обшивку и вереща, а на рассвете Михаилу стало намного лучше, и решено было выдвигаться.

Софья предупредила, что напрямую к Ольшанскому они не попадут, и действовать лучше через ее старого знакомого, отца ближайшей подруги и местного олигарха Евгения Петровича. Бандеролька не возражала – Кайсанбек Аланович успел намекнуть ей, что в столице все всегда решалось «по знакомству», и называлось это явление «кумовство». «Собственно, – пожала плечами Бандеролька, – оно везде так».

Что такое «олигарх», она не знала, но предполагала нехорошее, вроде олигофрена. Спрашивать же было стыдно. Кем бы загадочный Евгений Петрович (ну и имена у них!) не оказался, все равно он будет благодарен за спасение Софьи и поможет. А помощь была нужна. Ночное происшествие уверило Бандерольку в простой мысли: дальше будет только хуже. Только агрессивнее, радиоактивнее и безлюдней.

– Красивый был город, – вдруг сказал Влад. – Всегда мечтал увидеть. Ему же, страшно подумать, больше полутора тысяч лет!

– Феодосия старше, – заметила Бандеролька.

– А Киев интереснее. Тут чего только не происходило!

– Пусти-ка Софью к перископу, – попросил Кайсанбек Аланович, – а то ты города не знаешь, завезешь нас на Андреевский спуск, и покатимся мы, дребезжа, до самого Днепра. Думаю, купание в Днепре в твои патриотические планы не входит.

Влад, вроде бы, устыдился, и место у перископа уступил. Девушка тут же сориентировалась, хмыкнула: ну, нас и занесло! И принялась отдавать команды.

– Главное, – внушал тем временем Кайсанбек Аланович остальным членам команды, – информация. Снаряжение нам особо не нужно, спасибо пану Сашко, а вот знать, что происходило севернее, необходимо. Что там было во время Катастрофы и сразу после. У нас практически нет информации, как нет и дальнейшего маршрута следования. Признаюсь – мною овладевает уныние, когда подумаю о предстоящем. Конечно, мы одолели изрядный отрезок пути, но впереди ждут тяжкие испытания.

– Не поддавайтесь греху уныния, коллега! – воскликнул Верховцев. – Подумайте: на протяжении всего путешествия мы встречаем рекордное количество добрых и отзывчивых людей. А значит, человечество выживет. Об этом нужно думать, а не о трудностях.

– Правда ваша. Что-то стал я много ныть, жалкая я личность, ничтожная. Следует смотреть в грядущее с оптимизмом, тогда беды обойдут стороной. Ну-с, больной, как наше здоровье?

Разведчик Миша открыл глаза.

– Г-где?!

– Все хорошо! – ответила ему Софийка. – Нас спасли, домой едем. Не отвлекай, я навигацию осуществляю. Тут же не везде на этой бандуре проедешь!

Снова затрясло, и вездеход немного накренился.

– Стоп машина! – воскликнула Софья. – Вот мы и приехали. Я первая выйду, как договорюсь обо всем, вы – следом.

Не то, чтобы Евгений Петрович был негостеприимным человеком, просто в подземелье мертвого города редко появляются вменяемые чужаки. В основном – перепуганные и больные странники или безумцы, прятавшиеся в подвалах со времен Катастрофы.

А если пришелец вдруг оказывался здоров, то наверняка был бандитом. Метроградовцы, сплоченные испытаниями и спартанскими условиями жизни, отбивались скопом, но в последнее время бандитов стало подозрительно много, и ходили разговоры о том, чтобы вывести на поверхность хорошо вооруженные патрули. Ученые Ольшанского в срочном порядке разрабатывали бронированные машины. Брошенных-то хватало, но они проржавели и пришли в негодность, а в подземельях пользовались дрезинами… В общем, надо было что-то делать.

В пользу загадочных «почтоносцев» говорило то, что они спасли Софийку, подружку дочерей Евгения Петровича – девушку симпатичную, но на всю голову авантюристку. Это, конечно, могло быть военной хитростью, о чем не стоило забывать, и Евгений Петрович писк счастливых девчонок притушил, решив самостоятельно разобраться с гостями.

Вмешались обе жены, прошлая и нынешняя.

– Не прав ты, Петрович, – сказала старшая. – Не надо допрос устраивать. Обыщем быстренько, посадим за стол, нальем – и они все сами расскажут. По человеку всегда видно, когда он врет. Уж мне поверь. Меня даже твоими глазами бесстыжими не проведешь.

Евгений Петрович кивнул, соглашаясь, погнал женщин накрывать на стол, а сам, прихватив любимый «Глок», выбрался в тамбур – встречать, на всякий случай отправив Ольшанскому короткое сообщение с просьбой, если Петрович через полчаса снова не выйдет на связь, прислать подкрепление.

Гости, надо отдать им должное, выглядели нормально. В защитных костюмах, чистые и здоровые, а главное – Софийка предупредила, наверное, – без оружия. Послушно разделись и дали себя обыскать (девушек, особенно темненькую, коротко стриженную, главную в отряде, Петрович обыскивал с особым удовольствием). Держались просто, скромно, что Евгению Петровичу тоже понравилось.

Чем хороша большая семья – не нужно ломать голову над угощением для внезапно забредших на огонек. Что есть в печи – на стол мечи.

В печи доходил свиной окорок, густо нашпигованный чесноком и сладкой подземной морковью, и млели под капающим с него мясным соком крупные шампиньоны, начиненные луком. Окорок достаточно было взять за косточку и встряхнуть, и мясо падало на подставленное блюдо, где тут же посыпалось обильно зеленью, выращенной под лампами дневного света. К этому великолепию непременно прилагалась бутылочка запотевшего самогона самой высокой очистки, прозрачного, как слеза младенца. А на сладкое жены Евгения Петровича сообразили пудинг, не пожалев дефицитной муки.

Гости, издалека учуяв угощение, дружно сглотнули, и в животах у них заурчало. Это было, наверное, добрым признаком, но Евгений Петрович решил не расслабляться. Это они пусть расслабятся и утратят бдительность, а он будет смотреть и слушать…

Пока рассаживались – знакомились, обменивались ничего не значащими фразами. «Письмоносцы» оказались листоношами, экспедицией, посланной на север могущественным крымским кланом.

– Крым! – обрадовался Петрович. – Туда давным-давно уехал в поисках лучшей доли мой друг, изобретатель Уткин. Даже не знаю, жив ли…

– Уткин?! – воскликнул самый пожилой листоноша. – А как же! Знаем!

Петрович не поверил своим ушам и потребовал доказательств. От радости он даже выпил и едва не пропустил время, когда нужно было выходить на связь с Ольшанским. Мир, тесный мир подземелий, раздвинул границы, и показалось, что пахнуло откуда-то сладким крымским ветром.

Никогда раньше Бандеролька не бывала в столь огромном подземном комплексе. После застолья у милейшего Евгения Петровича вся команда погрузилась на дрезины и собралась в путь – представляться Ольшанскому, лидеру Метрограда.

Как пояснил Петрович, жилыми сделали не только станции метро, но и огромные подземные торговые комплексы, так что места всем хватало.

В туннелях было темно и сыро, сверху капало, а путь освещали только фонари, установленные на дрезине – на носу и корме. Евгений Петрович предупредил, что даже близкие и обжитые ходы таят в себе немалую опасность: приходят крысы, и не обычные пасюки, а здоровенные злобные твари. Выползают из технических туннелей слизневики, тараканопауки и много еще тварей, не имеющих названия. И, хотя туннели метро завалены, чтобы преградить дорогу к Метрограду нежелательным гостям, случаются набеги одичалых Троещины, непонятно, как перебирающихся на Правый берег, мародеров и заезжих бандитов. Слишком много выходов на поверхность – все не закроешь…

С остальными линиями метро подземный комплекс сообщался в районе станции «Площадь Льва Толстого» – Бандерольке это название ни о чем не говорило, но вот на станцию метро посмотреть было забавно.

Туннель внезапно стал выше, по правую руку оказался какой-то постамент, за ним в полумраке – станция была освещена – угадывались какие-то арки, слышались человеческие голоса, несло подгорелым жиром и свиным навозом.

– Можно посмотреть? – спросила Бандеролька. – Пожалуйста. Я никогда не была на «станции метро».

– Давайте, – легко согласился Евгений Петрович, – проведу вам экскурсию. Здесь у нас просто, если можно так выразиться, площадь. Место общественное, спокойное – за спиной километры обжитых туннелей, заставы, охотники на крыс, патрули. Впереди – Метроград, столица… Пойдемте, посмотрим.

Они высадились на постамент, названный Петровичем «платформой», и нырнули в арку.

Зрелище Бандерольку поразило, но отнюдь не в хорошем смысле этого слова. От духоты у нее закружилась голова, от смешения запахов – защипало в носу. Они оказались в рукотворной пещере, не очень высокой и совсем не широкой, в которой кишели люди. Сотни людей. В проемах арок, отделявших платформу от путей, стояли лотки с товарами и палатки. На стенах развешены были тусклые электрические лампы, дребезжал где-то генератор, отовсюду доносилась музыка, смех, споры. Жарилось на углях мясо, нанизанное на шпажки, сновали под ногами дети… Словом, обычная ярмарка, только загнанная в тесноту подземелья.

– И вы здесь живете, – пробормотал Кайсанбек Аланович, – вы живете здесь десятилетиями! Эти дети ни разу не видели солнца.

– Зато они живы и здоровы, – ответил Евгений Петрович. – В первые годы рождалось много мутантов. Вы не представляете, сколько было трагедий. Эти дети… они же были обречены на медленную смерть. И некоторые родители считали, что нужно их избавить от этой участи, облегчить мучения… а некоторые… Мы были разрознены и озлоблены. Конечно, есть недовольные жизнью в Метрограде. Особенно молодежь, не помнящая ужасов прошлого. Им не нравится обязанность работать, тяжело работать и всем делиться. Им не нравится недостаток воздуха – хотя другого мира они не знают. Им не нравится строгость наших законов, и Ольшанского они называют диктатором. Если разобраться, с формальной точки зрения они правы. Но без твердой руки мы бы скатились в анархию… Не стоит забывать историю. Киевляне всегда были вместе, один за всех. Так и выживали.

– А какой он – Ольшанский? – спросила Бандеролька.

– Военный. Жесткий. Усталый. Хороший мужик, если разобраться. Ну, пойдемте, пора. Сувениров вы у нас не купите, только грибы и свинину…

Многоуровневый торговый комплекс когда-то, видимо, был роскошно отделан и еще сохранил следы былого величия. Конечно, витрины магазинов были разбиты или закрыты – досками, листами жести, занавесками – там жили семьи и одиночки. Конечно, полы были покрыты слоем грязи, а шикарные люстры не работали, и к стенам привинтили все те же тусклые лампы в мутных плафонах. Конечно, витали здесь запахи вовсе не праздничные: немытых тел, еды, гари, стирки… И все же местами Бандеролька могла представить, как здесь было раньше.

Стекло, мрамор, самодвижущиеся лестницы, радостные, пришедшие за покупками и в рестораны, богато одетые люди (как в книжках и старой кинохронике!), непременно – женщины в длинных платьях, джентльмены в костюмах, пушистые карликовые собачки на руках и запах духов, похожий на запах лучших цветов. И все чистое, все сверкающее, великолепное…

Бандеролька вынырнула из грез, оказавшись перед закрытой дверью, у которой несли караул крепкие седовласые ветераны.

– Петрович! – расплылся в улыбке один из них. – А кто это с тобой?

– Делегация из Крыма.

– Ох ни хера! А что там наш Уткин?!

– Потом расскажу, пропускай давай. Нас Ольшанский ждет.

Дверь распахнулась, и делегация оказалась в кабинете Ольшанского. Видно было, что диктатор рассчитывал на проведение больших совещаний, а может, и проводил их – Т-образный стол легко вместил и листонош, и команду Верховцева, и Евгения Петровича. Сам Ольшанский сидел во главе стола – подтянутый, суховатый, в военной форме без знаков отличия. Пегая щеточка усов, гладко выбритые щеки, ежик волос.

– Генерал, – Евгений Петрович стал серьезен, – вот, доставил.

– Я тебе, Женя, доверяю, но с гостями все-таки побеседуем. – Колючий взгляд обежал команду и остановился на Верховцеве, может быть, из-за схожести причесок. – Чем подробнее будет ваш рассказ, тем лучше. Кстати, как там, на Трое?

– Насколько я понимаю, генерал, – улыбнулся Кайсанбек Аланович, – славная древнегреческая Троя давно прекратила существование. Во времена, мягко говоря, легендарные.

– Хм. Я имел в виду несколько другое… ладно, допустим, вы не с Троещины. Допустим, вы и правда пришли из Крыма. Вы же понимаете, что обман легко вскроется.

– А мы вас не обманываем, – Бандеролька поднялась, – и даже помощи не просим. Мы спасли ваших разведчиков и привезли в Киев. Все, что нам нужно – информация. Нам предстоит долгий путь, и мы просим о помощи: не оружием и не транспортом, они у нас есть, а информацией, картами. Взамен мы расскажем все, что знаем. Я – Бандеролька, глава клана Листонош.

Про листонош Ольшанский так же, как и Евгений Петрович, ничего не слышал, и Бандерольке пришлось повторить все сказанное ранее: и про Уткина (Кайсанбек Аланович красочно дополнял), и про трагическую судьбу листонош, и про загадочного Человека в Серебряной Маске, угрожающего народам Крыма.

Генерал слушал, задавал уточняющие вопросы, и в какой-то момент Бандеролька поняла: верит. Этот жесткий и битый жизнью человек верит потому, что хочет верить. Потому что устал от одиночества, от страха за жизнь своих соратников, стосковался по нормальному общению.

– Я был в Крыму еще малышом, – сказал Ольшанский. – Либо вы очень хорошо подготовились… но бандиты туповаты и не стремятся к качественной диверсионной подготовке. Либо вы и правда оттуда. Скажите, в Черном море можно купаться?

– Ваши разведчики расскажут в красках, – поморщилась Бандеролька. – Увы, море утрачено для нас. Я бы смогла, но вы…

– А почему?

– Я – мутант. Листоноши проходят ряд специальных модификаций еще в самом нежном возрасте, когда организм формируется. Мы устойчивы к радиации… собственно, большинство крымчан устойчивы – эволюция, остальные вымерли. Мы хорошо видим в темноте. У нас очень быстрая реакция, хорошая память и выносливость.

– Хоть на службу вас принимай… и за что Человек в Серебряной Маске на вас ополчился? Есть идеи?

– Ни малейших. Я знаю одно: он опасен для всего человечества. И мы идем на север, к Бункеру Возрождения, чтобы было, что противопоставить ему, чтобы возродить мир.

– Нет смысла возрождать, нужно строить новое. Хорошо. Давайте подумаем, чем могу помочь.

Ольшанский поднялся и вытащил из сейфа стопку старых карт.

Прямой путь на Шпицберген был невозможен – никто не знал, что делается в европейских странах, но кое-какое представление о происходящем в России и Беларуси Ольшанский имел – по обрывкам рассказов, по найденным военным планам…

Он считал, что мимо страшно зараженной, разрушенной Москвы не пройти. Ведь там, в столице России, могли сохраниться технологии, которые позволят листоношам двигаться дальше. Но и до мегаполиса добраться – задача нетривиальная.

Многие города на Европейской территории России были разрушены ядерными ударами. Например, Тула с ее оружейными заводами, Обнинск, где бомбили одну из первых АЭС… Нет, листоноши могли бы проскочить на своем вездеходе сквозь эти опаснейшие, безлюдные места, но вместительность их транспорта такова, что много припасов на борт не возьмешь. Проще говоря, придется двигаться зигзагом, от города к городу, чтобы пополнить запасы воды и пищи, и, может быть, найти новую информацию.

– Минск, – предложил Ольшанский и показал маршрут.

– Через Зону отчуждения? – засомневался Кайсанбек Аланович. – Чернобыль…

– Бросьте. Сейчас вокруг – один сплошной Чернобыль. Реакторы не пострадали, насколько мне известно, иначе бы я тут с вами не сидел. Обойдете по краешку, а там до Минска рукой подать. Насколько я понимаю, в Минске должны были остаться выжившие. Правда, разведчики, отправленные туда, еще не вернулись, и связи нет, а мы постоянно «прощупываем» эфир. Но связи может не быть по причине высокого фона, а разведчиков могли сожрать мутанты или убить бандиты. Вы же представляете, сколько здесь банд? Меньше, конечно, чем в менее зараженных местах, но все же…

– Кстати, о Чернобыле, – Евгений Петрович хлопнул ладонью по лбу, – а ведь мне рассказывали, что живут там чудаки! Называют себя «сталкерами», поклоняются древнему богу Боблу, какая-то у них сложная иерархическая система. А! И реактору законсервированному тоже поклоняются. Один бродяга рассказывал, правда или нет – не скажу, не знаю.

– Ну, с ними встречаться необязательно. Да и не нападут мелкие банды на хорошо вооруженный отряд… Эх, было бы мне, на кого все это оставить, – Ольшанский повел рукой вокруг себя, – рванул бы с вами! А так… Отдохните, изучите карты, все, что нужно – дадим. Чем богаты, как говорится. И – в путь.

– Спасибо, – поблагодарила вежливая Бандеролька, – мы обязательно выйдем на связь, когда доберемся до Минска. По крайней мере, попытаемся.