Глава 2
Дорога на Харьков

Прощание вышло тяжелым. Бандеролька с группой Верховцева уходила далеко – в те края, где листоноши еще не бывали, где все по-другому, и даже климат не тот. С ней шел Воловик, а Зиняк и Стас – старые друзья – оставались в Остроге. Еще с Бандеролькой отправлялся опытный Телеграф, заявивший, что в его возрасте пора уже мир повидать, неугомонный юнец Костя (этого попробуй не возьми!) и, конечно, Кайсанбек Аланович, нашедший в докторе Верховцеве родственную душу.

Острог, конечно, был беднее Цитадели, и снарядить сразу две экспедиции городу оказалось не по плечу. Автомобиль нашли – полноприводную «Ниву», переделанную местными умельцами в неубиваемый, безопасный, но чрезвычайно много топлива жрущий внедорожник, выдали еду и кое-какие боеприпасы, но Бандеролька понимала, что этого мало.

Отряд Контейнера собирался пополнить запасы в Керчи, да и вообще, в Крыму листоноши представляли, где и что можно найти. Выдвигающимся на поиски Бункера было сложнее.

Бандеролька сидела у себя в комнатушке, по-прежнему заваленной коробками с архивом листонош, вместе с криптоаналитиком Шифром, Кайсанбеком Алановичем и доктором Верховцевым. Прямо поверх коробок была расстелена древняя бумажная карта. Ученые сверялись с распечатками и спорили о ширине, долготе, километрах. Бандеролька не вникала. Она полуприкрыла глаза и откинулась на подушку, то задремывая, то выныривая на поверхность. За окном шумели – там командовал громогласный Контейнер, да периодически взлаивала собака Олега Игоревича.

– Фарерские острова, – говорил Шифр, – я уверен в этом. Конкретно – остров Шпицберген.

– Не буду спорить, – пробасил Кайсанбек Аланович. – Но как же далеко!

– А как далеко? – Бандеролька села и протерла глаза.

Мужчины смотрели хмуро, Верховцев нервно оглаживал седой ежик и поправлял повязку.

– В северной части Атлантического океана, – Кайсанбек Аланович ткнул в верхний край карты, выше большого острова, похожего на даму в платье и шляпке. – Это – Британия, вот здесь – Дания. А мы тут.

Бандеролька прикинула расстояние. На карте мира Крым казался совсем маленьким…

– А как мы туда доберемся? – спросила она. – Там же море. И вообще. Это что, через всю Европу?!

– Особого выбора нет, – «утешил» Кайсанбек Аланович. – Но над техническим оснащением экспедиции я предлагаю подумать. Нам понадобятся надежные средства передвижения…

– И корабль. А лучше – батискаф, – заметил Верховцев.

– И переносная радиостанция! – оживился Шифр, которому все, выходящее на пределы мешанины символов, было глубоко по фигу.

– И где мы их найдем? Ладно, давайте пока не думать о батискафе. Но где мы достанем автомобиль? Имеющийся просто развалится. И потом, – Бандеролька снова посмотрела на карту, – нам придется идти через очаги поражения. Нам нужна защита. Даже листоноши не выживут в центральной Европе. Там же бомбы рвались…

Все приуныли. То есть, Бандеролька надеялась, что не приуныли, а погрузились в глубокие размышления.

– И еще нам нужно будет оружие, – сказал Верховцев. – Аборигены и мутанты. Неизвестно, что хуже.

– Я предполагаю, что вы, жалкие и ничтожные личности, сейчас присматриваете прямой и наикратчайший путь? – Кайсанбек уже улыбался. – Нормальные герои, как говорилось во времена моей глубокой юности, всегда идут в обход. Нам нужно посетить большие города. Там мы имеем все шансы найти единомышленников и необходимое снаряжение.

Верховцев снова поправил повязку:

– Вы предлагаете идти через Киев?

– Я не стал бы соваться в Киев без современного оружия. Я предлагаю ехать через Запорожье и Харьков. Потом уже – Киев и, может быть, Москва.

– Это же крюк какой! – поразился Верховцев. – Ну-ка, ну-ка, прикинем…

– Уважаемый доктор, я уже все прикинул. Вот, посмотрите: мы можем подняться по реке до разрушенной ныне ГЭС, но я бы не рискнул идти по воде, к тому же, у нас автомобиль, а не лодка. Поэтому логичнее будет доехать до Мелитополя – относительно безопасное направление, – а после уже по шоссе – до Запорожья и Харькова. До Мелитополя нам – около двухсот пятидесяти километров, а всего – чуть больше восьмисот. Даже на «Ниве» довольно быстро…

– А если быть реалистами, то на «Ниве» нам ехать дня три, – буркнул Верховцев.

Бандеролька с ним согласилась. Даже учитывая, что путешествие до Мелитополя может быть относительно спокойным, так как дорога пролегает по местам почти необитаемым и относительно чистым, дальше – Запорожье и Харьков… Бандеролька раньше даже не слышала этих названий и теперь ощущала внутри что-то вроде щекотки: она повидает мир.

– Три дня – не так много, – решила Бандеролька. – Вы уверены, что в Запорожье и Харькове мы найдем необходимое? И зачем оттуда в Киев, нелогично как-то? Не проще сразу на север?

– Москва очень грязная, – напомнил Кайсанбек Аланович, – и мы даже не представляем, что происходит в ее окрестностях.

Уходили после отряда Контейнера, ранним утром следующего дня, когда Острог еще спал, и лишь часовые в желтой защитной форме несли службу. Для города наступило трудное время ожидания: если эр-чума подберется ближе, если будут зарегистрированы новые случаи заболевания, жителям придется отходить. Все понимали это, и настроение было траурным, а Триумвират дружно вытирал заплаканные глаза.

«Нива» фырчала и воняла, ее, как и автомобиль группы Верховцева, потрепанную «Волгу» со спиленной крышей на твердотопливном котле, загнали на паром и переправили на берег. Город остался за спиной. Впереди, насколько хватало взгляда, простирались заросли тростника – изумрудно-зеленые, сочные – и мелькали над ними птицы.

– Тут есть шоссе, – Верховцев показал направление Телеграфу, сидящему за рулем «Нивы». – Я им несколько раз пользовался. Живности хватает, но дорога безопасная.

– Расслабляться все равно нельзя, – ответил самый старший листоноша.

Бандеролька разглядывала ассистентов Верховцева: в суете сборов так толком и не познакомились. Видно, что команда сработанная, опытная, но кто что из себя представляет, понятно будет позже, в походе. Марика, например, выглядит абсолютно безопасной, а Игорь – погруженным в мечты. Вот Влад – да, видно, что профессионал… С другой стороны, Кайсанбек Аланович вовсе не производит впечатление опытного бойца, а Костю хочется обнять и накормить. Да и Телеграф в силу возраста кажется ни на что не годным. А Шифр постоянно витает в облаках. А вместе – сила. «Поживем – увидим», – решила Бандеролька.

Свежий ветерок приятно обдувал лицо, было влажно, прохладно и удивительно мирно. Пахло близким морем, пахло зеленью и речной водой, и предстояло долгое путешествие.

Решено было ехать колонной, Верховцев впереди, листоноши следом (просто потому, что доктор знал дорогу). На штурманском месте рядом с Телеграфом устроился Кайсанбек Аланович, а Бандеролька, Воловик, Шифр и Костя – на заднем сиденье. В тесноте, да не в обиде. Воловик и Бандеролька сели по краям, чтобы держать сектора и отстреливаться, если что.

Тронулись.

Бандеролька честно смотрела направо и назад, но ничего, кроме тростника, видно не было. Разве что стаи птиц с криком и хлопаньем крыльев взлетали к небесам и кружили там. Костя заскучал и принялся болтать: о том, что успел подсмотреть в Остроге («а здорово там у них, что бабы… прости, Бандеролька, женщины правят, правда? А у них тоже обучение как в Цитадели?»), Шифр вытащил из-за пазухи бумажки и внимательно их изучал, Воловик не реагировал. Бандеролька пыталась внушить себе, что в зарослях тростника может скрываться опасный зверь, но по-прежнему было спокойно, только трясло сильно, так, что копчик разболелся.

Шоссе здесь, наверное, было, но давным-давно, а после Катастрофы и отделения Крыма рельеф изменился, и от дороги осталось только направление. Бандеролька представила: две с половиной сотни километров – это часов пять при такой скорости передвижения. Пять часов скуки и тряски. Конечно, придется делать привалы.

Шум не позволял расспросить Кайсанбека Алановича поподробнее о маршруте, и Бандеролька стала припоминать узнанное вчера.

Мелитополь, как говорил Верховцев, необитаем. Когда-то в городке было больше ста пятидесяти тысяч человек, и через него проходила крупная железнодорожная ветка. Теперь – пусто. По сведениям доктора, из города ушла пресная вода, и вслед за ней привычное место покинули люди и звери.

До Мелитополя – тоже пусто. В тростниках – заводи и болотца, но ту воду пить нельзя. Говорят, рыбы много. Точно много птицы. И комаров. И все.

Из Мелитополя надо будет повернуть на север. Крупное шоссе идет к Запорожью, промышленному центру, и дальше – в Харьков, огромный по меркам знакомого Бандерольке мира город. Тут все окутано легендами, и жители Острога, казалось бы, материковые, толком ничего не знают. Обрывки информации: в Запорожье когда-то была ГЭС, вроде бы, давала электричество из воды. Как – непонятно, Кайсанбек Аланович объяснял, но Бандеролька не запомнила. Там же, в Запорожье, были заводы по производству автомобилей и чего-то еще. Вроде бы, город до сих пор обитаем, и местные называют его «Городом молодости и смеха».

А потом – Харьков. Был вторым по численности после столицы Украины – Киева, и Бандеролька, как ни пыталась, не могла представить себе миллионы людей, бродящих по улицам. Фон там должен быть высоким – все крупные населенные пункты бомбили… И тем не менее, там живут. По крайней мере, по сведениям Триумвирата. В Харькове должно быть оборудование, должны найтись единомышленники. А куда двигаться дальше – лучше и не загадывать. Почти тысяча километров пути – выжить бы.

Стая птиц над тростниками вела себя странно, и этим привлекла внимание Бандерольки.

Пернатые заворачивались воронкой, будто монолитный организм, и вдруг эта масса ухнула вниз, в заросли – камнем. Бандеролька вскрикнула от неожиданности, и только спустя долю секунды, когда птицы брызнули осколками во все стороны, беспорядочно, словно в панике, обратилась к водителю:

– Телеграф! Опасность – слева!

– Опасность вижу! – отозвался Кайсанбек Аланович, проворонивший все на свете. – Продолжаем движение!

– Опасность справа!!! – не своим голосом заорал Воловик. – И сверху!!!

Идущая впереди «Волга» резко остановилась, и Телеграф затормозил так, что машина взвизгнула, а пассажиров бросило вперед. Бандеролька этого почти не заметила: она наблюдала за творящимся в небе.

Там метались уже тысячи пернатых – от стрижей до крупных хищных птиц. Все они кричали и выделывали в воздухе невообразимые кульбиты, будто тренировались специально, чтобы удивить людей. Свечой взлетали вверх, падали, сложив крылья, сталкивались. Кружась, опускались на землю перья – черным и серым снегом.

– Ни фига ж себе! – выразил общую эмоцию непосредственный Костя. – Они что, все дружно с ума посходили?!

– Жалкая вы, Костя, ничтожная личность! – отозвался Кайсанбек Аланович, внимательно рассматривавший очки – не пострадали ли в результате экстренного торможения. – Нет у птиц «ума» в нашем понимании, и расстройств личности быть не может. Я бы предположил психократа.

– Кого-кого? Психопата? – не понял Воловик.

Бандеролька тоже не поняла, но решила не переспрашивать.

– Психократ. – Верховцев подошел к «Волге» и оперся на капот. – Мутант, обладающий столь сильными телепатическими способностями, что может повелевать другими особями.

– В голову торкает, – перевел Воловик и кивнул. – Ну да. Нужно его найти – и убить. А можно не находить, а ехать дальше – если до сих пор не торкнул, слабоват он против человека.

– Я бы не был столь уверен, – Верховцев посмотрел в небо и скривился. – Дело в том, что мы остановились не по своей воле. У нас заглох двигатель.

– Ну, коллега, это бывает, учитывая устройство данных драндулетов.

– А мне кажется, все не так просто…

Пока ученые мужи препирались, Бандеролька сочла лучшей стратегией выбраться из автомобиля и осмотреться. Ассистенты Верховцева поступили подобным образом: ощетинившись оружием, у кого какое было, они высыпали на дорогу. Влад, тот, что с оселедцем, аж пританцовывал от нетерпения, Марика смотрела на птиц, разинув рот, а тощий брюнет Игорь, кажется, по-прежнему витал в облаках. По крайней мере, выражение его лица оставалось мечтательным, а взгляд – расфокусированным. Под глазами у юноши набрякли заметные при ярком свете синяки, столь основательные, что Бандеролька заподозрила: Верховцев помощника бьет по голове. Наверное, чтобы привести в чувство.

Телеграф тоже покинул автомобиль и спросил у Влада:

– Чего не заводится?

– Ничего не заводится, – буркнул казак.

– Ну так пойдем посмотрим. Открывай драндулет.

Драндулет открыли. Воловик прикрывал Верховцева и Кайсанбека Алановича, занятых беседой, Бандеролька с Марикой и Игорем караулили склонившихся над двигателем знатоков, Шифр все еще возился с распечатками, в воздухе стоял многоголосый птичий грай, а Костя… Бандеролька встрепенулась:

– А где малой?!

Все одновременно встрепенулись, и выяснилось сразу несколько занимательных фактов: двигатель не заводился, потому что «искры не было», и получить ее не удавалось. «Волга» тоже отказывалась заводиться; у Игоря и Шифра разболелась голова; Воловик чувствовал себя пьяным, хотя сроду не пил, и потому верить в этом ему было нельзя; куда подевался Костя, никто не знал.

Бандеролька, несмотря на злость – могли бы за пацаненком и последить! – чувствовала себя разбитой, больной. Не то, чтобы болела голова, или, там, шатало, как пьяную. Просто сложно ориентироваться, жесты получались чересчур размашистыми или скованными, шаги – разной длины, и язык тяжело ворочался во рту. Это не было похоже на воздействие мощного мутанта-телепата, скорее, на последствие нокаута или контузии.

– Не нравится мне это, – промямлил Кайсанбек Аланович.

Его смешно перекосило, и держался он на шершавой дороге неуверенно, будто на льду.

– Надо уходить…

И тут все прекратилось. Птицы перестали сталкиваться и начали вести себя самым обычным образом – как перепуганные, но адекватные птицы. Будто волна схлынула. Стена тростника – высокая, метра в два – затрещала, и из зарослей высунулась довольная, нахальная, но немного испуганная предстоящей взбучкой рожица Костика.

– Видали?! – спросил юный листоноша.

– Видали, – Бандеролька отпустила автомат, и он повис на ремне. – А сейчас ты у нас увидишь небо в алмазах! Где был, паршивец?!

– Смотрел, что творится. Вот профессор говорил: психопат-мутант, а это вовсе даже не психопат и не мутант, а здоровая железная каменюка!

– Жалкая ты, Костя, ничтожная личность! – простонал Кайсанбек Аланович. – И с подобным… электоратом мне, коллега Верховцев, приходится работать! Ну какая «железная каменюка»?

– Железная, – Костя шмыгнул носом и стер длинную зеленую соплю рукавом. – Глыбень такая, что тот танк. И вокруг нее всех колба-асит!

– Константин! – Телеграф взялся за ремень. – Ну-ка давай-ка по-русски, тебя вот ученые люди слушают – и ни хера не понимают! Извините. Вырвалось.

– Так я рассказываю. Но лучше покажу. А потом каменюку выключили.

Верховцев и Кайсанбек Аланович переглянулись.

– Надо идти и смотреть, – вздохнула Бандеролька. – Воловик, Шифр, Марика, Игорь! Остаетесь здесь. Охраняйте машину. Веди уж, Иван Сусанин.

Костя буркнул «и вовсе я не Иван, и сами вы с усами!», а потом пошуршал в тростники.

Продираться через заросли тростника – сочного, жесткого, толстого – то еще удовольствие. Без Зиняка с мачете делать это было трудно, так что отряд проявлял потрясающее единодушие – костерил Костю. Растения стояли близко, частоколом, и под ногами то и дело оказывались лужи и целые протоки со стоячей черной водой, над которой столбиками вилась мошкара. Птицы, видно, не оправившиеся после коллективного помешательства, безмолвствовали.

Дорогу Костя находил по собственным следам, остальным пришлось довериться мальчишке – на расстоянии вытянутой руки ничего, кроме шуршащей стены, видно не было. Костя пыхтел, сопел и комментировал:

– Да тут недалеко, тут идти всего ничего, ща увидите, увидите – офигеете. Натуральная железная каменюка.

Они вышли на край озера, покрытого зеленым ковром ряски, в разрывах которого виднелась черная торфяная вода. Пахло перегноем, сыростью и чем-то непонятным, резким, вроде озона. Посреди озера выпирала та самая «натуральная железная каменюка». По-другому зеленоватую, округлую, будто оплавленную глыбу охарактеризовать не получалось. У Бандерольки волосы встали дыбом – не от ужаса, а сами собой.

– Надо же, – удивился Кайсанбек Аланович, – какое сильное статическое электричество. Коллега, что бы это могло быть?

– Понятия не имею, – Верховцев поправил повязку, – я ни разу не забредал в заросли, да и машина раньше не глохла. Похоже на метеорит.

– Но не метеорит! Разве вы не знаете, что камни, падающие с неба…

– Погодите-ка, уважаемые, – Телеграф раздвинул ученых и по колено влез в воду. – Никакая это не каменюка. Это же прибор. Просто немного, кхм, пострадавший. Разве вы не видите?

Все-таки многое зависит от установок. И Бандеролька, и остальные собирались увидеть в тростниках странный валун, и только после слов Телеграфа стало понятно: это и правда прибор. Капсула, сброшенная или вывезенная сюда в давние времена. Капсула формой напоминала яйцо, снесенное металлической птицей, и была покрыта толстым слоем прелых листьев, ила, грязи и помета. Поэтому, наверное, никто сразу и не сообразил, что перед ними.

– Та-ак, – протянул Кайсанбек Аланович, – так-так-так… увы, с нами нет достойнейшего Уткина. Этот безумный изобретатель сообразил бы, что к чему, я же не силен… а вы, коллега?

– Увы, – Верховцев развел руками, – техника предков.

– Да что вы тут, – Телеграф плюнул на ладони и энергично их потер, – рефлексируете! Разберемся! Значит, для начала надо это оттуда вынуть, а потом уже – думать, как оно включается. Оно ж не постоянно работает, а периодически. Будем надеяться, времени хватит. А и не хватит – не помрем: тошно, но не смертельно.

– А как вытаскивать? – подпрыгнул Костя. – Выкатить?

– Эх, малой… Думаешь, нам сил хватит? Трос надо и машиной тянуть. Пригоним «Ниву», прицепим веревку и вытащим на ровное место.

Сказать оказалось значительно проще, чем сделать. Через сорок минут все – и листоноши, и севастопольцы, и команда Верховцева – извозились в грязи и промокли. В черной воде, как оказалось, водились пиявки – жирные, лоснящиеся, и очень шустрые – стоило нечаянно опустить в озерцо незащищенную конечность, и несколько кровососущих тварей вцеплялись в нее. Оказалось, что Марика боится их до истерики и обморока. Ее и, на всякий случай, Бандерольку, изгнали на берег.

Кроме того, дно было илистое, засасывало, и приходилось к капсуле подплывать, что тоже представлялось не самым простым: водяные растения цеплялись за руки и за ноги.

И тем не менее, удалось кое-как обмотать капсулу веревками и прикрепить тросом к «Ниве». Телеграф вскочил за руль и газанул. Трос натянулся. Веревки затрещали. Ил жадно хлюпнул, комары взвились в воздух зудящей тучей, захрустел тростник, завоняло болотом, взвыл двигатель, из-под колес брызнула грязь… и капсула поддалась.

– Круглое – тащить, квадратное – катать, – прокомментировал ее неторопливое продвижение Воловик. – А главный вопрос: вот на хрена козе баян? Может, она радиоактивная!

– Счетчик показывает, что не больше, чем все остальное, – заметил мечтательный Игорь, ненадолго спустившись на грешную землю. – А в хозяйстве все пригодится, особенно – оружие предков.

– Так мы не знаем, оружие это или нет, – парировал матрос.

Одному Косте происходящее доставляло удовольствие – он подбегал к веревкам, лез в воду, что-то поправлял, и глаза его хитро блестели.

Наконец, капсулу выволокли на берег, Телеграф заглушил мотор и отправился осматривать добычу. Все еще бледная Марика топталась в сторонке и оттуда попросила:

– Посмотрите, пиявок на ней не осталось? Фобия, ну что поделаешь…

– Сейчас посмотрим, – пообещал Телеграф, – сейчас все проверим. Ух ты ж моя маленькая, ух ты ж моя сладенькая, расскажи дяде, как ты работаешь. Ты моя железненькая, ты моя толстая…

– А это точно не бомба? – засомневалась Марика.

Бандерольке ее метания были понятны, но на помощь пришел Кайсанбек Аланович:

– Что вы, барышня, бомбы выглядят совершенно иначе. Постойте, уважаемый Телеграф, что вы делаете?!

Телеграф подбирался к капсуле с молотком и зубилом.

– Должна же она как-то открываться.

Первый раз в жизни Бандеролька видела ошарашенного и даже напуганного Кайсанбека Алановича. Отряд шарахнулся врассыпную и залег в тростниках, боязливо оттуда высовываясь. Телеграф, помогая себе крепким словом, забрался на капсулу, оседлал ее, счистил грязь и, примерившись, долбанул по зубилу. Раздался металлический лязг. Бандеролька втянула голову в плечи и зажмурилась, но ничего не произошло: взрыва не было, только Телеграф бубнил под нос «открывайся, железяка, не переть же тебя целиком».

– А зачем вы хотите ее расколупать? – крикнул Верховцев.

– Чтобы достать то, что в ней спрятано! Оружие предков! Супер-пушка! Или еще что. А если не разобрать, оно по нам долбануть может в любой момент. Кнопок-то на поверхности никаких.

– Бросили бы и дальше поехали, оно тут столько лет лежало – и дальше лежало бы, – пробурчала Бандеролька. – Все бы мальчикам игрушки…

Но Телеграфа было уже не остановить. Он вошел в исследовательский раж. Вскоре остальным надоело прятаться по кустам, и к обсуждению «как бы ее открыть» присоединились все мужчины отряда. Бандеролька и Марика оставались в стороне – наблюдали и переживали. Потом решили приготовить перекус из сушеной рыбы и крупы, развели костер, котелок поставили… Бандеролька смирилась с тем, что отсюда до следующего дня не уедет, придется комаров кормить.

– Агааааааа! – заорал Телеграф так, что Бандеролька чуть не упала. – Ага! Вот, вот он, шов, а вы, профессор, были неправы! Ну-с…

Лязгнуло. Бумкнуло. Бандеролька обернулась, почувствовав, что волосы на голове встали дыбом.

Капсула развалилась на две части, как огромный железный грецкий орех. Телеграф не удержался и свалился вниз, сопроводив падение нелестным высказыванием в адрес гравитации. Мужчины отпрыгнули. Скорлупки покачнулись и замерли. Телеграф, держась за поясницу, подковылял к ним и заглянул внутрь:

– Вот! Так я и знал! Большая магнитно-резонансная пушка!

Отмыться не было никакой возможности, грязь трескалась на коже и отваливалась кусками. Донельзя довольные листоноши упаковали оружие в багажник, завернув в ветхое покрывало. Агрегат, обозванный Телеграфом «магнитно-резонансной пушкой», пушку не напоминал нигде и никак. Была это коробка с таймером (установленным на двадцать минут через каждые 36 часов), рычажками включения и выключения да присобаченной сверху катушкой проволоки, намотанной непонятно на что.

– Магнит, – веско заметил Кайсанбек Аланович. – Значит, и правда, магнитные волны. Интересно, интересно. Однако полевые испытания проводить не будем.

Штуковина была здоровенная, метр на метр, и тяжелая. Зачем ее с собой тащить, Бандеролька так и не поняла. К счастью, путешествие больше не откладывали – наскоро пообедали и прежним порядком двинулись в путь.

Пейзаж все так же не радовал разнообразием: тростники, озерца, изредка – заброшенные, разрушенные домики. До самого заката – степного, огненно-красного, зловещего – ничего не происходило. А на закате они дотелепались до Мелитополя.

Городок был основательно разрушен – не в результате войны, а по причине геологических изменений, превративших Крым в остров. Естественно, прибрежную полосу и некоторые города на материке это затронуло. Тряхнуло так, что от панельных домов остались груды мусора, а рельсы на железной дороге выгнуло дугой. Отсюда ушли все, даже животные. Делать в Мелитополе было нечего. Путники с трудом отыскали место для ночевки – как раз в заброшенном здании вокзала, от которого остались только стены с выбитыми стеклами – крыша рухнула.

Пока готовили ужин и ели, молчали. Не потому, что начало путешествия вымотало – просто каждый думал о своем и прикидывал, сколько всего предстоит. Для листонош это была, в общем-то, первая вылазка так далеко на материк.

Бандеролька определила очередность дежурств и заползла в спальный мешок. Закрылась с головой. Раньше она любила походы – в первую очередь потому, что за спиной всегда оставался крепкий тыл, оставалась Цитадель Листонош.

Теперь же тыла не было, дома не было. Позади – как и впереди – неизвестность.

С этой мыслью Бандеролька уснула.

Посреди ночи ее разбудил странный звук: кто-то наигрывал на губной гармошке, тихо-тихо, на самом краю слышимости. Бандеролька встрепенулась, вылезла из спального мешка. Все было тихо, у теплящегося костра бдил казак Влад. Остальные спали. Звук точно доносился из города, в котором, вроде, не осталось живых.

Влад заметил движение:

– Что случилось?

– Ты слышишь губную гармошку?

– Нет.

– Значит, со сна показалось, – соврала Бандеролька.

Она была уверена как в том, что звук ей не приснился, так и в том, что он значим, и, возможно, предназначается только ей, раз уж другим не дано его слышать…

От Мелитополя до Запорожья – всего сто двадцать километров, меньше, чем от Острога до Мелитополя. Однако к этому отрезку пути готовились тщательно, гораздо тщательнее, чем к предыдущему: чем дальше на север, тем сильнее будет фонить, тем меньше известно о племенах и животных, об общественном строе и грозящих опасностях.

«Город молодости и смеха». Само название, конечно, внушало энтузиазм, но Бандеролька не могла отделаться от навязчивого видения: широкие улицы заполнены хохочущей молодежью. Стоило представить эту картинку – и становилось, мягко говоря, жутковато.

Выехали рано утром, сосредоточенные и готовые ко всему. По прикидкам, путь не должен был занять больше четырех часов, а что такое четыре часа в хорошей компании? – ерунда!

Но неприятности начались уже через час.

Шоссе тянулось через степь, и все просматривалось, как на ладони – засаду устроить негде. Свечками протыкали синее небо пирамидальные тополя, колосились какие-то злаковые, белели остатки построек. Автомобили шли бодро, солнце припекало, и Бандеролька натянула зеленую шляпку с подогнутыми полями, пропустив резинку под подбородком, чтобы ветром не сдувало.

Тут что-то привлекло внимание Воловика.

– Справа движение! – заорал он скорее удивленно, чем взволнованно. – Какая-то ерунда!

– Контроль! – подтвердил Телеграф, но скорость не снизил.

Бандерольке стало любопытно, и она, несмотря на инструкции, посмотрела вправо. По степи неслись лошади. Не восьминогие скакуны листонош, а обычные кони. Гривы их развевались, рыжие и черные бока блестели на солнце, галоп был прекрасен и грациозен. Бандеролька залюбовалась, и только спустя несколько секунд соотнесла видимые детали и расстояние.

И тут же потеряла дар речи. Табун скакал по диагонали, наперерез автомобилям, и выходило по самым скромным прикидкам, что кони те – раза в четыре больше обычных. Выкормились на сочной траве…

– Ходу! – скомандовала Бандеролька. – Газу!

Телеграф два раза нажал на гудок: это был сигнал для автомобиля Верховцева.

– Удивительно! – Кайсанбек Аланович протер очки и вернул их на нос. – Они огромны! Конечно, травоядные кони не представляют для нас опасности…

Табун приблизился.

С этого расстояния Бандеролька видела морды в клочьях пены и безумные красные глаза. В вегетарианство этих лошадок совершенно не верилось.

От топота копыт содрогалась земля – ощутимо, даже сквозь вибрацию автомобиля. Телеграф снова прибавил скорость, но из перестроенного двигателя не удавалось выжать слишком много. Бегущий впереди табуна жеребец – вороной, с роскошной блестящей шерстью – вдруг вскинул голову и заржал. Остальные животные, послушные воле вожака, повернули, не сбавляя скорости, и выскочили на дорогу, отрезая автомобили друг от друга. Перекрывая путь как вперед, так и к отступлению. Телеграф ударил по тормозам столь резко, что Бандерольку швырнуло вперед, на пассажирское кресло, а мелкий Костя вылетел на рычаг переключения скоростей и хорошо, что водитель, изогнувшись, успел его подхватить. Взметнувшаяся пыль не давала Бандерольке рассмотреть, что творится вокруг, но кони хрипели и фыркали, и нос закладывало от их духа – звериного, мускусного.

Листоноши любят животных.

Собственно, восьминогие кони-мутанты, верные спутники и практически члены клана – крайнее проявление этой любви. Уходя из Цитадели, погибших коней оплакивали, как погибших товарищей. Ни одного не осталось, хотя, может, и бродят сейчас по крымским степям неприкаянные восьминогие жеребята, испугавшиеся стрельбы и взрывов…

Именно поэтому Бандеролька, хотя все ее инстинкты вопили: гигантские лошади опасны! – не испугалась и не могла поверить собственным чувствам. Конь – друг и соратник в бою и на выезде. Он надежнее автомобиля и, в отличие от человека, никогда не предаст. Ждать от лошадей плохого?!

Реальность внесла коррективы в сбивчивые не размышления даже – чувства Бандерольки.

Прямо над ее макушкой клацнула зубами лошадиная морда. Зубы, насколько успела рассмотреть Бандеролька, уже выпрыгивающая из машины, были острые и, кажется, в три ряда. Листоноша сгруппировалась и покатилась по растрескавшемуся, покрытому пылью асфальту. Перед ее лицом переступали ноги, заканчивающиеся не копытами, а острыми когтями.

Автомат она не выронила – сказались годы выучки и рефлексы, вбитые на подкорку. Бандеролька вскочила и кинулась на обочину – туда, где, кажется, было посветлее и меньше топталось странных коней, решивших полакомиться человечинкой.

Она не могла разобрать, все ли выскочили из машин, но криков слышно не было – только алчное фырканье.

Ни куста, ни холма – спрятаться негде. Бандеролька упала в густую, жесткую, выгоревшую траву и заняла позицию для стрельбы из положения «лежа» – ноги прижаты друг к другу, локти – к бокам. Ответный огонь со стороны лошадей, конечно, ей не угрожал, но в таких ситуациях Бандеролька доверяла только выучке, привычным, вдолбленным намертво движениям.

Она не могла начать стрелять – не видела людей, а одно из основных правил – не открывай огонь, пока не убедился, что за целью нет того, кого поразить не хочется. Вполне возможно, в пыли, за конями мечутся друзья и соратники. Бандеролька скрипнула зубами.

Как бы поступил на ее месте Пошта? Отлеживался бы, надеясь, что его не заметят, пережидая опасность? Ждал и нервничал, мучился неизвестностью, страхом за судьбу спутников? А если бы там, в машине, оставалась Бандеролька?

Он бы вступил в бой. Кинулся туда, разогнал хищных тварей, обманом увел куда-нибудь…

Ни секунды бы не раздумывал.

Бандеролька не была трусихой. Ей доводилось рисковать жизнью и смотреть опасности в лицо. И она переживала за Кайсанбека Алановича, Телеграфа, мелкого Костю… Меньше переживала за Воловика – в звериной ловкости и истинной доблести матроса успела уже убедиться, этот не пропадет. И казак Влад не пропадет. А вот Верховцев? Марика? Игорь, наконец? Их Бандеролька в бою еще не видела и не представляла, на что они способны.

Главное – не слышно ни выстрелов, ни голосов. Возможно, все так же притаились и выжидают.

Бандеролька попробовала подняться и кинуться вперед, навстречу друзьям и опасностям, – но тело не слушалось. Она скрипнула зубами от отчаяния. Что за внезапный приступ страха, да еще столь сильного, до паралича?!

Нужно сделать хоть что-нибудь, а то невозможно потом будет на себя в зеркало смотреть. И невозможной станет память о Поште – он бы не простил, а если бы простил – тем стыднее.

Бандеролька крепко зажмурилась и напрягла все мышцы и всю силу воли в попытке встать.

Тщетно.

От обиды и злости слезы полились из глаз. Бандеролька хотела вытереть их – и снова не смогла пошевелить рукой.

Внезапная догадка заставила листоношу покрыться холодным потом. Паралич не был следствием испуга, по крайней мере, не прямым следствием. Бандеролька просто не могла шевельнуться. Кажется, более-менее работали пальцы, но руки выше запястий и ноги от лодыжек оставались холодными и будто чужими.

Вряд ли она повредила спину, когда выпрыгивала из машины – тогда не успела бы добраться сюда…

Пазл сошелся. Голосов и выстрелов не слышно. Это может значить только одно – все остальные, как и сама Бандеролька, находятся под воздействием лошадей. Это воля животных не дает двинуться с места. Неподвижных удобнее жрать.

Бандеролька попыталась крикнуть – и не смогла.

Значит, ее догадка верна. Слезы высохли. Сейчас главное – не дать отчаянию завладеть собой. Что бы сделал Пошта? Пошта бы что-нибудь придумал. «Думай, голова, думай, – приговаривала про себя Бандеролька. – Пусть они хоть десять раз телепаты, пусть “в голову торкает” – они всего лишь звери, а значит, глупее листоноши и даже обычного человека. Они не ждут нападения и расслабились. Решают, наверное, кто вкуснее – умный Кайсанбек Аланович или молоденький Костя?»

В табуне, это видно сейчас, когда пыль улеглась, десять особей. Они действительно огромные – не меньше четырех, а то и пяти метров в холке, выше любого человека… «Стоп. Это – правильная мысль, – поняла Бандеролька. Если они выше любого человека, стреляя в голову, можно не бояться попасть в своих. Расстояние маленькое, бошки у тварей большие – не промахнешься. Позиция нормальная. Пальцы работают. Перенести линию огня, конечно, не получится, но достать вон тех двоих, значит, на одну пятую уменьшить количество противников и обнаружить себя. С другой стороны, это – шанс донести до друзей: вы можете стрелять. И мизерная возможность коней спугнуть. Вдруг они опасаются резких и громких звуков?»

На помощь в необитаемой степи рассчитывать не приходилось.

Бандеролька старательно, как на учениях, прицелилась, совместила мушку и целик с мишенью – ближайшей мордой. Это был, кажется, вожак – вороной, злобный даже на вид.

«Палец на спусковом крючке, и это хорошо. Нажать. Медленно, на протяжном выдохе, серединкой крайней фаланги. Нежно-нежно, будто ямочку на щеке ребенка гладишь».

Она не почувствовала отдачи – наверное, паралич делал тело нечувствительным. Бандеролька читала про это или от Кайсанбека Алановича слышала: есть осы-наездницы, они вводят в тело жертвы яд и свои личинки. И жертва, парализованная, продолжает существовать. А личинки пожирают ее изнутри. Живые консервы – такую участь приготовили для отряда Бандерольки хищные кони.

Выстрел получился очень громким, или Бандерольке так показалось. Вороной покачнулся, сделал несколько мелких нетвердых шагов в сторону Бандерольки и рухнул. Остальные кони замерли. Не тратя времени, листоноша поразила вторую цель.

Словно в ответ выстрелы зазвучали с других сторон – друзья были живы и верно поняли! Бандеролька надеялась, что паралич ослабнет, но, увы, по-прежнему не могла пошевелиться.

А лошади заметались.

Или их и правда напугали громкие звуки, или же обескуражила смерть вожака – они скакали между машинами, и полуоглохшая от выстрелов Бандеролька слышала недоуменное ржание и растерянное фырканье. Впрочем, далеко они не уходили, и надежда спастись таяла с каждой секундой. «Буду отстреливаться, – решила Бандеролька, – палить до последнего патрона, и пусть хоть одна клыкастая зараза ко мне попробует подойти!»

– Трупоеды!!! – заорали над ухом так, что, не будь Бандеролька парализована, непременно подпрыгнула бы и заорала.

Она не могла обернуться, но вскоре источник крика возник перед глазами.

Это был худой высокий мужчина, невообразимо гибкий, почему-то весь в белом – в просторных штанах и смешной длинной куртке, запахнутой и подвязанной черным поясом. Мужчина одним прыжком взвился на капот «Нивы» и застыл в странной стойке, вывернув руки и ноги.

– Трупоеды! – повторил он с нажимом, обращаясь, кажется, к лошадям. – Неправедные твари, презревшие природу! Капец вам!!!

Столь неожиданно оборвав речь, он прыгнул на ближайшего коня. Бандеролька глазам своим не поверила. Такого просто не может быть. Наверное, воздействие продолжается, и начались уже галлюцинации. По крайней мере, другого объяснения тому, как мужик в белом оказался на спине у каурой кобылы, не находилось.

Кобыла встала на дыбы, замотала головой, заплясала. Неожиданный спаситель – или же забавный глюк – держался за гриву и что-то делал ногами… душил, поняла Бандеролька, когда кобыла, захрипев, опустилась на колени. Душил он ее. Четырехметровую лошадь. Ногами в белых штанах. Босыми ногами в белых штанах.

Вот так и сходят с ума, так и переселяются в абсурдный мир сновидений.

Приглючится же!

Тем временем, глюк разделался еще с двумя лошадьми. От табуна осталась ровно половина. Огромный, заметно больше других выживших, белый конь вдруг заржал, развернулся и кинулся наутек, задрав хвост.

Через несколько минут Бандеролька с удивлением поняла, что может шевелиться. Она встала на четвереньки и поползла к машинам – проверять, живы ли друзья. О глюке решила пока не думать – или рассосется, или объяснится.

Он предпочел второе. Подхватил Бандерольку под мышки, поставил на ноги и галантно придержал.

– Услышал ваши выстрелы и поспешил на помощь, не без основания решив, что келпи напали на мирных путников! – глюк улыбнулся.

Вблизи он выглядел донельзя живым. У него было мосластое лицо очень тощего мужчины за тридцать, яркие глаза, подвижные черные брови и редкие, с залысинами, коротко обстриженные волосы.

– Позвольте отрекомендоваться. Илья Романцов, адепт ордена боевых веганов, пограничная служба Запорожья.

– Бандеролька. Листоноша. Мы с друзьями направлялись в Запорожье. Где мои друзья? Вы не видели.

– Сейчас поищем, – он помрачнел. – Будем надеяться, они живы.

Живы были все, но моряк Воловик сильно повредил колено и теперь не мог ходить – пришлось нести его и устраивать на переднем сиденье. Кайсанбек Аланович и доктор Верховцев занялись осмотром мертвых мутантов – заглядывали в пасти, переговаривались. А Бандеролька решила поддержать светскую беседу с Ильей, назвавшим себя адептом ордена боевых веганов. Мужчина по-прежнему казался ей очень странным, хотя кто знает, что за мода на материке. Может, тут все себя так ведут.

– А что за боевые веганы? – осторожно спросила она.

– О, это очень просто. Мы не едим мяса, считаем, что каждой твари дано право на жизнь. Мы употребляем в пищу орехи, овощи, фрукты, молоко. Знаете, какое молоко дает моя котокорова Чернуша? Аж желтое от жира!

– Котокорова?!

«Если здесь все такие чудные, – решила Бандеролька, – то за время путешествия я сойду с ума».

– Ну да. Корова, воспитанная кошками…

– А почему «боевые веганы»?

– Мы сражаемся с трупоедами. Нет, не с людьми, употребляющими мясо, и не со стервятниками, а с тварями навроде этих, – он небрежно пнул дохлого коня босой ногой. – Однако у меня тоже есть вопросы. Куда и зачем вы направляетесь?

Бандеролька собралась с духом и изложила краткую версию проблемы: они из Острога, города на побережье, им нужны техника и оружие, чтобы помочь своим – проникнуть в Киев, где, по легенде, есть данные о неведомой хворобе, поразившей население.

Илья задумчиво грыз ноготь.

– И вы решили ехать через Запорожье и Харьков? С одной стороны, разумно, с другой – в окрестностях Харькова сейчас дороги контролируются бандой Ладыги и Грома, страшные это люди, в сам город лучше не лезть. А у нас… Как бы вам сказать… Чтобы у нас хотя бы день выжить – привычка нужна.

Бандеролька опешила. «Город молодости и смеха»? Привычка нужна?! Что же там такое происходит?

– Заводы, – пояснил Илья. – До войны их успели автоматизировать, и вот – не разбомбили. Электричество есть – ГЭС. Заводы работают. Нашим воздухом нельзя дышать. А «молодости и смеха» – это потому, что до старости никто не доживает, а когда ветер дует на одну половину города – смеется другая. Нет, к нам без противогазов нельзя. Да и вообще. Вагонетки автоматизированные, машины-убийцы, киберуборщики… Нет, я бы посоветовал объехать Запорожье.

Бандеролька крепко задумалась.

– Но в Харьков тоже нельзя?

– В сам – нет, но все необходимое вы отыщите в пригородах…

– Нам бы проводника, – прямо сказала Бандеролька.

Боевой веган помрачнел.

– Я не могу отправиться с вами, но могу показать на карте, как объехать особо опасные места. И порекомендовать местного, у которого можно остановиться. А вы добросьте меня до Запорожья, хорошо? Пешком туда далековато, за день не дойду.

Запорожье они увидели издалека, и Бандеролька сразу поняла, что имел в виду Илья, отговаривая от посещения этого города. Над горизонтом вставали вертикальные (ветра не было) столбы разноцветного дыма: зеленого, желтого, красного, черного. Целый лес дымных столбов. Еще через несколько километров отряд почувствовал вонь. Это была непередаваемая смесь запахов горячего металла, угольной копоти, машинного масла и чего-то противного, тошнотворно-сладкого, но неопределимого. Пришлось надевать противогазы.

Илья от защитных фильтров отказался:

– Родной город, родной запах. Я привык.

Он держал на коленках Костю – мальчишка надулся и теперь ни с кем не хотел разговаривать, но по-другому в машину боевой веган не помещался.

– Я свяжусь по радиосвязи с паном Сашко, у него небольшая крепость недалеко от Харькова. Езжайте прямо туда, остерегайтесь банд! Ни с кем не вступайте в контакт, пока не доберетесь до места.

Место он пометил на карте и продемонстрировал Кайсанбеку Алановичу, тихому и пришибленному после знакомства с местной фауной.

Запорожье приближалось, и трава вдоль дороги окрасилась во все цвета радуги – полосами. Полоса травы ярко-красной, полоса травы истошно-зеленой…

– Дождем прибивает копоть с заводов, – заметил Илья. – Это еще что! Вот если неудачно белье повесить сушиться, можно вместо белого кимоно черное получить. Вы всё запомнили насчет Харькова? Тогда высадите меня вон на том перекрестке.

Предстоял самый длинный отрезок пути – без малого триста километров. Немного отъехав от Запорожья и оставив столбы дыма за спиной, решили остановиться на привал. Настроение у всех было не похоронное, настороженное. Воловик горевал из-за потери подвижности, остальные переваривали обрушившиеся на них новости.

Бандеролька поймала себя на том, что хотела бы посмотреть на автоматизированные заводы и киберов – никогда не видела и даже не представляла себе такого. Хотя, похоже, уцелевшему человечеству толку от этих плодов прогресса – ноль.

Верховцев проверил фон счетчиком Гейгера – прибор тревожно защелкал, доктор помрачнел:

– Я делаю замеры каждые десять километров пути. Чем дальше на север – тем сильнее фон, и растет он в геометрической прогрессии. Боюсь, скоро даже листоношам понадобятся защитные костюмы. И, конечно, встанет вопрос хранения припасов, воды… представьте: мы не сможем найти «чистую» воду! Наша экспедиция все больше напоминает мне групповое самоубийство.

– Пессимизм не делает чести ученому! – воздел палец к небу Кайсанбек Аланович. – Не допускайте поспешных выводов, коллега. Лучше давайте прикинем, через сколько мы сможем быть у гостеприимного пана Сашко? Мне совершенно не хочется ночевать в степи.

– Часов пять-шесть, до темноты успеем, – ответил Телеграф. – Если рассиживаться не будем и колымаги наши не сдохнут. И если какие-нибудь хищные кролики на нас не нападут.

Через час пришлось-таки надеть защитные костюмы и убрать припасы в специальные контейнеры. Фон вырос настолько, что нападений «хищных кроликов» можно было не опасаться – здесь не выжило бы ничего, кроме растений. Зато флора перла, цвела и пахла! Обычная степная трава, тополя и какие-то колючие кусты превратились в настоящие джунгли, и дорога теперь шла просекой. Джунгли безмолвием напоминали ботанический сад в Остроге – сплошная зеленая стена, непонятно уже, из чего состоящая. Отряд нервничал, все то и дело поглядывали вверх, но там не видно было даже птиц.

– Очевидно, мы недалеко от эпицентра взрыва, – тихо сказал Кайсанбек Аланович. – Сейчас проедем – и будет легче. Растения любят радиацию…

Что радовало – вряд ли обещанные банды Ладыги и Грома могли бы подобраться к листоношам и внезапно выпрыгнуть из зарослей.

И все-таки…

Бандерольку всегда пугали лишенные жизни места. Она понимала, что остались растения, бактерии, может, червяки какие-то или насекомые, но без птиц и зверей мир выглядел мертвым. «А ведь это человек виноват, – впервые подумала Бандеролька. – Человек попытался убить свою планету. Не она восстала, не метеорит упал, нет, во всем виноваты люди.

Строили, строили цивилизацию, а построили кладбище.

И теперь цепляются за возможность вернуть утраченное могущество. А листоноши помогают в этом…

И ведь, если так посмотреть, вовсе не благая у нас цель, а правильно было бы добить остатки рода человеческого и дать эволюции пойти на новый виток, а планете – восстановиться. Получился бы странный мир на руинах, мир, где хищные кони охотятся на саблезубых мышей, где стеной поднимаются неприступные джунгли вокруг очагов поражения, где сами по себе живут заводы Запорожья, и звери обходят их стороной… Память о людях исчезла бы. Может, и к лучшему. А мы цепляемся за память, не строим новое, но пытаемся возродить старое, злое. Кайсанбек Аланович рассказывал, что перед Катастрофой будто из могилы выкарабкался призрак фашизма – это такое политическое течение, когда во всем виноват сосед, и соседа надо убить, если он отличается от тебя.

К чему и привело. Поубивали друг друга…»

Заросли начали редеть, постепенно превращаясь в заросшую степь, а потом – и вовсе в привычную равнину. Показались первые дома – как на протяжении всего пути, разрушенные, с провалившимися крышами. Они въезжали в пригород Харькова.

Если верить карте и указаниям Ильи, до дома-крепости пана Сашко оставалось совсем немного: повернуть направо на проселок, проехать несколько километров вглубь, «а там увидите».

Заметить скромное обиталище друга боевого вегана, и правда, оказалось несложно. Через несколько километров после поворота дорога упиралась в забор – не какой-нибудь самодельный тын, не частокол даже, а добротный, сложенный из кирпичей, бетонных блоков и известняка, высотой не меньше семи метров. Ворота тоже были основательными: жестяными, ржавыми, в заклепках.

– И правда – крепость, – заметил Кайсанбек Аланович. – в прошлом такие крепости называли «хуторами», в них жило племя хуторян, разрозненное, но крайне воинственное. Известен ритуал выкалывания глаза у своих коз – по поверью, это должно было принести несчастье соседу.

– Значит, пан Сашко из хуторян? – уточнил Костя. – И он будет нам глаза выкалывать?

– Не обязательно. Но, думаю, в предках у него хуторяне были.

Из первой машины вылез Влад, откинул со лба чуб, приблизился к воротам и пнул их. Ворота отозвались протяжным металлическим стоном.

– Эй, хозяева! – заорал казак. – Открывайте! Гости к вам!

В пути прошел весь день, и солнце клонилось к закату, пачкало своей кровью стены, бросало под ноги длинные тени. Владу никто не отвечал, и он, выждав минуту, снова принялся стучать в ворота и звать хозяев.

– Вполне может быть, – прокомментировал Кайсанбек Аланович, – что местные не говорят по-русски и нас не понимают. Насколько мне известно, хуторяне пользовались для повседневного общения украинским. Эй! Уважаемый Влад! Попробуйте обратиться к ним по-украински!

Казак откашлялся в кулак и заорал с новой силой:

– Здоровеньки булы! Шановный! Видчиняй!

Кайсанбек Аланович восхищенно прицокнул:

– А парень-то молодец, вон, как шпарит.

Однако, наверное, Влад не так уж «шпарил» – на его призыв снова никто не откликнулся.

– Давайте пальнем в воздух? – предложил Воловик. – Сразу выбегут!

– И пальнут по нам со стен! – продолжил Телеграф. – Сиди уж, калека, без тебя разберемся.

Сидеть пришлось долго, солнце успело заползти за горизонт, и над степью сгустился вечер – томно-синий, с яркими гвоздиками звезд в глубоком небе, с треском сверчков и ароматом нагревшейся за день травы. Бандерольке стало тревожно: ночевка в чужом краю под открытом небом – то еще удовольствие…

– Так ты будешь видчинять или нет, вурдалак проклятый?! – в отчаянии воззвал к совести пана Сашко Влад.

– Нет, я подожду. Ты красиво орешь, громко, – сказали со стены.

Разглядеть хозяина или охранника Бандеролька не смогла.

– Мы от вегана Ильи, – хмуро буркнул Влад, – он сказал, можно у тебя переночевать.

– Хм. На всех кроватей не напасешься. Кто такие сами? Давай сюда главного, буду с ним разговаривать.

Бандеролька подошла к воротам и задрала голову.

– Ну, предположим, это я. Бандеролька, глава клана Листонош.

– Как-как?! – на стене засмеялись.

Смеялись долго, со вкусом – хрюкая, отдуваясь, до икоты.

– Извини, – отдышавшись, собеседник счел возможным продолжить беседу. – Это имя, да? Ну и имечко! Тебя б еще Посылкой назвали, ха-ха, ну или почтовой маркой!

Бандеролька обиделась.

– А тебя-то как зовут, остряк-самоучка?

– Сашко Олександрович.

– Ты нас, может, в дом пустишь, Сашко Олександрович? А то Илья за тебя ручался, порядочный, говорит, человек, дружественный. А главное – не веган. Мясом накормит.

– Накормлю, да если у вас найдется, чем горло промочить. Зачекай, видчиняю.

Несколько минут спустя машины въехали в ворота.

Когда ворота закрылись, отряд оказался в благоустроенном и продуманном дворе. Огромный дом красного кирпича – явно оставшийся с прошлых времен, трехэтажный, под черепичной крышей, но немного переделанный: окна узкие, будто бойницы, а на первом этаже и вовсе заложены. Основную постройку окружали разнокалиберные сараи и гаражи – от деревянных до кое-как слаженных из ржавых листов жести. По вытоптанной земле носились, квохча, куры, истошно блеяла привязанная коза и заходился в лае здоровенный цепной пес, лохматый и толстый, под стать хозяину. Гостеприимный пан Сашко стоял на крыльце, уперев руки в боки. Румяные щеки, объемный живот, перетянутый красным широким поясом. На Сашко красовалась белая рубаха, вышитая по вороту, а на коротко остриженной круглой голове – соломенная шляпа.

– Спокойно, Пушкин, спокойно, – увещевал он пса, добродушно улыбаясь. – Это свои. Ну-ка, гости дорогие, по одному из машин выходи, подняв руки. И без фокусов: малой мой в вас из окошка целится. У него, кстати, пулемет, он не промахнется.

Немного ошарашенные позитивным приемом, листоноши и отряд Верховцева покинули автомобили. Воловик прыгал на одной ноге, Костя поджимал губы, Кайсанбек Аланович смущенно откашливался.

– Ну ладно. Допустим. Вы не зомби, случайно? Хотя, наверное, не зомби.

– А вы что, пан Сашко, жалкая, ничтожная личность, сами не видите? – съехидничал профессор.

– Вообще не вижу, – признался хозяин. – Прадед мой, тоже Олександр, все это построил в расчете на массовое появление зомби. Так и называл: зомби-коллапс. От него мой дед узнал, а от деда – отец. У прадеда много книжек было про зомбей, но батяня, тоже, значит, Сашка, читать не выучился – не до того было, и меня не научил. На обложке что-то намалевано, а что, как… Но зомби придут, это я точно знаю. Главное – их вовремя опознать. А вы знаете про зомбей?

– Про зомби? Да, молодой человек, я слышал эту легенду. И, пожалуй, смогу пересказать. Но если вы позволите нам опустить руки и накормите ужином.

– Пожалуй, это разумная плата, – согласился Сашко. – Под горилочку и сальце хорошо рассказывается. Так что же вы стоите, шановны?! Что же вы, гости дорогие, в дом не идете?! Проходите, проходите, жена сейчас и помыться вам организует, и на ночлег определит, а как обустроитесь – милости просим к столу!

Им отвели комнаты – Марике и Бандерольке отдельную, а мужчинам – одну большую на всех, под самой крышей. Была в доме и горячая вода, и кровати со свежим, хрустящим от крахмала постельным бельем, и мебель была – частью древняя, а частью – самодельная, крепкая, основательная. С кухни, где хлопотала жена Сашко и откуда слышался звонкий мальчишеский голосок, пахло домашней выпечкой. Жена у хозяина оказалась скромная, миловидная, огромный живот ее намекал на скорое прибавление в семействе. Ждали, конечно, девочку, мальчик Сашка уже был…

Глядя на чужой налаженный быт, Бандеролька ощутила острый укол если не зависти, то сожаления. Она – перекати-поле. Ни дома своего, ни спутника жизни. Некуда возвращаться и не к кому, и никогда такого не будет у нее, чтобы хозяйство, мебель, перешедшая по наследству, дети. Может, и к лучшему, может, судьба – защищать тех, у кого это есть.

Марика, приветливо улыбаясь в зеркало, расчесывала длинные рыжие локоны. Бандеролька решила наладить контакт, но, из-за дурного настроения и усталости, не нашла ничего лучшего, как ляпнуть:

– А тебя, подруга, как в такую компанию занесло?

Девушка смутилась – до резкого румянца.

– Ну… Доктор Верховцев – мой дядюшка, точнее, двоюродный дядюшка…

Бандеролька поняла, что сейчас услышит очередную трагичную историю, но Марика закончила неожиданно:

– А меня всегда манили приключения! Мне всегда хотелось изменить скучный мир! Я же сама из Острога, там и родные. И так, ну так тянуло за эти стены! Все повидать!

– Понятно… А остальные из вашего отряда?

– Дядюшка Верховцев – ученый, он всю жизнь положил на поиски Бункера Возрождения. Игорь – писатель, ему необходим жизненный опыт.

– Игорь – кто?!

– Писатель. Ну как… он собирается написать гениальный роман. Как в древние времена. Говорит, у него есть задумка, и не хватает малого – фактов. Я сама тоже пишу… – снова смутилась Марика. – Стихи. Иногда песни. Но Игорь хочет создать произведение, которое перевернет умы!

– Большинство не умеет читать, – приложила Бандеролька нежные девичьи мечты.

– Значит, им будут читать вслух! Я верю в Игоря. Он замечательный и умеет рассказывать истории, заставляющие видеть истинную сущность вещей… А Влад – это Влад. Когда-то дядюшка спас его от верной смерти, и Влад охраняет нас. Называет «богадельней». Хотя, в общем-то, мы все умеем драться и с опасностью сталкивались не раз. Не так, как вы, Бандеролька, – она заробела, – конечно, я тут похваляюсь, а вы…

– А что – я. Я бы многое отдала за такой вот дом, Марика. И за любимого рядом.

– А он бы согласился? На жизнь вдали от всех, в таком доме?

Бандеролька бросила на девушку быстрый взгляд. Вот дает поэтесса! В корень зрит, в самую душу. Дар, наверное.

– Нет, – она попыталась улыбкой смягчить слова. – Он мертв. А был бы жив… о, нет, Пошта не согласился бы. У него было предназначение, и он следовал за судьбой, ловил ее за хвост. Он спас нас всех, всех листонош. И наши друзья сейчас пытаются выяснить, от чего. Кто хотел уничтожить мирный клан ученых, что за зло пробудилось на острове Крым?

– Значит, ваши мечты – просто от усталости.

– Скорее всего, ты права. И я боюсь нашей задумки. Киев, Москва… Мне страшно.

– Это большая храбрость – осознать свой страх, так ведь? Мне вот рядом с вами ничего не страшно. Я бы хотела быть на вас похожей!

– Ну… Для начала давай перейдем на «ты», – рассмеялась Бандеролька. – Спасибо, Марика. Что-то я, и правда, расклеилась.

Ужинали на первом, лишенном окон, этаже, при свете масляных ламп. Хозяин шутил, жена его улыбалась, еда была вкусной и обильной, Сашка-младший шкодил в меру, лазая под столом, и не рекой, тонким ручейком лился самогон – чистый, ароматный, настоянный на корочках грецких орехов.

Пан Сашко вынес из спальни несколько старых книг в ярких обложках и с великими предосторожностями передал их в руки Кайсанбеку Алановичу:

– «Война зомби», – прочитал названия профессор, – «Зомби против зомби», «Рассвет зомби», «Зомби возвращаются». Автор – Александр Александров… Хм. Так это же…

Бандеролька догадалась, что сейчас скажет профессор: это – беллетристика, романы, выдумка. Профессор рассказывал ей о таком и даже как-то подсунул книжку, правда, в ней не хватало первой трети и последней… Она чувствительно пнула Кайсанбека Алановича под столом. Нельзя разрушать семейный миф! Если романы помогли этой замечательной семье выжить – пусть так будет и дальше. Профессор ойкнул, но осознал:

– Ваш предок, пан Сашко, кажется, написал всеобъемлющую энциклопедию зомби! Сразу видно, он был крупным знатоком в этом вопросе. Вслух прочитать все я вам не смогу, нет времени, но изложить тезисно…

Пан Сашко с женой обрадованно согласились, и Кайсанбек Аланович принялся излагать.

Бандеролька аж заслушалась. По всему выходило, что зомби – отдельный вид мутантов, по-русски говоря, ожившие мертвяки. Они обладают зачаточным, почти неразвитым интеллектом, и озабочены только вопросами пропитания. Охотятся стаями, света и огня не боятся, обладают повышенной способностью к регенерации, плотоядны, точнее – людоеды. А самое главное, в зомби превращаются не после смерти, а при жизни, при близком контакте с уже зараженным. Впрочем, зомби можно убить, если отделить голову от туловища.

Сашко кивал, вскрикивал, вставлял замечания вроде: а если лопатой по куполу? А если растяжечку, не заметит?

Беседа велась плавно и ко всеобщему удовольствию. Удовлетворив любопытство и взяв с сердобольной Марики обещание прочитать ему утром несколько отрывков из сочинений своего предка, пан Сашко начал отвечать на вопросы листонош и Верховцева.

– Харьков, как и ваш остров, практически не подвергся ударам оружия массового поражения во время Катастрофы. Слобожанщину до последнего прикрывал Белгородский противоракетный щит, а близость с российской границей частично уберегла город от смертельно опасной радиации и прочих губительных воздействий. Итог – заражение минимально. После войны люди попрятались в туннелях и станциях Харьковского метрополитена, а также на поверхности рядом со станциями метрополитена в особых укрепленных фортах. Поэтому уцелевшие после войны люди долгое время ничего не знали о мутантах. Но через два года после Катастрофы твари, во множестве плодящиеся на зараженных территориях, добрались и до Харькова.

В самом городе есть особые аномальные зоны, и выжившие на поверхности вынуждены часто спускаться в метро. В метро тоже обитают людишки. В основном это сектанты, люди-мутанты, наемники и прочий сброд. Где-то там находится стометровый резервуар с чистой питьевой водой. Вода поступает в резервуар из глубокой подземной речки, проходя путь через сеть сложных фильтров. Доставкой воды и развозкой ее на дрезинах по станциям занимаются бойцы группировки «Лимб».

Часть станций принадлежит Ваххабитам, которые враждуют с сатанистами, фашистами и бандитами. Лидер – муфтий Самир Рамди. Есть там банда Шепелявого. Есть дети Атома – полулюди-полумутанты. Есть так называемое «Племя», это Белые вудуисты.

– Вудуисты? – воскликнул профессор.

– Ага, – Сашко шумно отхлебнул из своей кружки, – практикуют жертвоприношения. За главного у них – спятивший фанатик по кличке Хирург. А еще есть сталкеры Комбрига, рейдеры, то есть работорговцы. Да много кто там живет. Плохое место стало после Катастрофы, совсем плохое…

Оказалось, Харьковская область контролируется множеством банд. Действует право сильного, закона и порядка нет и в помине, как нет центрального правления. Банды взимают оброк, охраняют селения друг от друга… Семью Сашко не трогают: во-первых, как единственный знаток зомби на всю округу, он пользуется авторитетом. Во-вторых, Сашко дружит с головой и умеет строить такие дома, чтобы не только зомби – люди не подобрались. В-третьих, еще со времен прадеда у него полон погреб оружия… А в-четвертых, он дружит с двумя атаманами – Громом и Ладыгой.

Гром и Ладыга не близнецы и даже не родственники, но отличить их друг от друга практически невозможно. Хитры и умны они не по-человечески, подчиненных держат в лютом страхе, народ в ближайшей округе и местные молиться на них готовы. При этом – не жадные, не подлые, но… В общем, в Харькове порядка нет, контроль атаманов не распространяется на все районы, и молодые и борзые все норовят прибрать власть к рукам, занять хлебное место.

Расклад получался неутешительный.

Бандеролька понимала, что без снаряжения им не продвинуться дальше, но идти в Харьков не хотелось. Может, Сашко с загадочными Громом да Ладыгой и дружит, но правило «друг моего друга – мой друг» не всегда работает. Обменять листоношам нечего, а за красивые глаза им вряд ли подарят транспорт и оружие.

Кайсанбек Аланович, вероятно, подумал о том же и приуныл. Что есть у листонош? Новости, письма, знания. Но здесь они чужие, и ни того, ни другого, ни третьего предложить не могут.

– Скажите, Сашко, – профессор протер очки. – Вы не поможете нам советом?

И он коротко изложил ситуацию. Жена Сашко пригорюнилась, чуть не плакала. Бандеролька даже пожалела, что трагическую историю листонош и ужасы, грозящие Острогу, живописали перед беременной.

– Вам нужен вездеход с защитой, припасы и оружие? И все? Так из чего вы делаете проблему, дорогой вы наш, прекрасный Кайсанбек Аланович! Вы же мне раскрыли тайну! Всю жизнь батяня думал, да и я думал: а против чего мы по дедовым заветам боремся? Чего ждем? Зачем учимся стрелять с малолетства, премудрости выживания изучаем? Я же костер разведу без спичек, дождевых червей приготовлю и сожру, и семью уведу в глушь, если зомби… и не знал, что же такое – зомби! А вы! Вы же смысл существования мне дали, понимаете? Враг теперь понятен, и можно готовиться дальше. И сыну я расскажу! И ученого дядьку из города попрошу, чтобы грамоту ему втолковал!

Профессор хмыкнул – ему было понятно, что в таком случае ребенок узнает о выдумке предка…

– Так вот. Налей, жена! Всем налей, кроме Кости, он мал еще. Ну. – Сашко поднялся. – За вас, бесценные мои гости! Никуда вы завтра не поедете, конечно, и не мечтайте. Завтра у вас отдых. И послезавтра, если пожелаете, – печень Бандерольки при этих словах мучительно заныла. – А как сил наберетесь, снарядим вас по высшему разряду! За припасами барышни с женой в предместья съездят, ее там знают, не тронут. Заодно развлекутся, там, говорят, цирк приехал. Сам Лоренцо! Хрен его знает, кто такой, но все в восторге…

– Мы знаем, – обрела дар речи Бандеролька. – Мы знаем, кто такой Лоренцо. Пошта мне рассказывал.

Далеко-далеко, на границе слуха, послышалась мелодия – будто кто-то наигрывал на губной гармошке. Бандеролька знала, что звук этот слышит только она, и звук этот наделен каким-то смыслом, который пока не удается разгадать.

На ярмарку поехали в «экипаже», а точнее, потряслись на телеге, запряженной толстым и чинным мерином преклонных лет.

– Тут недалеко, – объяснила застенчивая супруга Сашко, Люда, – нечего топливо тратить. Портос мирный и дорогу знает.

На дне телеги разбросано было свежее сено, у бортов закреплены бидоны с молоком и сметаной, заботливо укутанные головы козьего сыра, пахнущего остро и аппетитно, и прочие дары сельского хозяйства – на обмен. По дороге, трясясь рядом с Людой и Марикой на прикрытой куском ковра лавке и разглядывая сонную утреннюю степь, Бандеролька вспоминала все, что знала о карлике Лоренцо и его шапито.

Историю рассказывал ей Пошта – он тогда занимался поисками пропавшей девушки, и выяснилось, что девушка эта, дочь казацкого гетмана, бывала в шапито лилипута. Пошта пришел к Лоренцо, но карлик попытался сжечь его живьем – он, как узнал Пошта, занимался работорговлей, и за казачку подонку пообещали неплохую сумму. В общем, ничего хорошего от Лоренцо ожидать не приходилось, и Бандеролька прекрасно это понимала.

Сперва занялись делами: быстро, под руководством Люды, обменяли продукты на необходимые вещи: иголки, нитки, материю для пеленок, свекольный сахар, соль и порох. Оставили нагруженную (Марика и Бандеролька порядком вспотели, перетаскивая покупки) телегу на стоянке под присмотром дюжих хмурых ребят (как шепнула Люда, ребята эти находились в подчинении Валентиныча, местного авторитета) и отправились к шапито.

Мелодия доносилась со стороны потрепанных, заплата на заплате, и выцветших на солнце шатров. Слышно и видно цирк было издалека, к тому же от шатра исходил густой смрад зверинца.

Бандеролька по рассказам Пошты помнила, что Лоренцо жил в фургоне радужной расцветки с загадочной аббревиатурой «ЛГБТ» на борту. И про непростой, точнее, подловатый характер директора цирка тоже помнила, но он был единственной ниточкой, связывающей листонош с родной землей. Бандеролька не знала, как давно Лоренцо приехал в Харьков из Крыма, но циркачи могли знать про происходящее на острове.

Вокруг шатра толпились дети, орали в клетках разнообразные звери и мутанты, сновали туда-сюда странные люди: слишком гибкие девушки в обтягивающих трико, бородатые матроны в пышных платьях, великаны ростом с две Бандерольки… Марика, Бандеролька и Люда затравленно озирались.

– Может, Люда, тебе нас подождать в повозке? – предложила Бандеролька. – Нервничать в твоем состоянии…

– А я не нервничаю, – улыбнувшись, ответила жена Сашко. – Я хочу на представление сходить, как раз скоро начало. А вы уладите свои дела, и встретимся на стоянке, хорошо?

Бандеролька с радостью согласилась. Она бы и Марику с собой не тащила – девочка, конечно, боевая и храбрая, но вдруг карлик задумал какую-нибудь мерзость. Оружия у них при себе не было (если не считать двух ножей у Бандерольки) – на ярмарке нельзя было ходить с пистолетами и автоматами.

Задорную песню исполняла группа музыкантов, игравших на невиданных ранее Бандеролькой инструментах: маленькой гитарке, по струнам которой почему-то водили палочкой, и очень длинной свистульке. Остальные инструменты вообще не поддавались идентификации.

Радужный фургон они отыскали на удивление быстро – надо было только обойти шатер. Дверь оказалась открыта, и слышно было, как внутри фургона кто-то распекал, видимо, подчиненного брюзгливым надтреснутым голосом:

– Не умеешь работать – не берись! Здесь тебе не Крым, тут цивилизация. Гром и Ладыга знаешь, что с работорговцами делают? Вот то-то и оно-то. Будешь у нас новым уродом, одноглазым и однояйцевым. Короче, всех отпустишь и извинишься.

Бандеролька поднялась по приставной лесенке и постучала по борту фургона.

– Кто еще?! – возмутился «надтреснутый».

– Листоноши.

Раздался шум и шорох – что-то срочно прятали, ругаясь вполголоса, звенели ключами и вообще суетились.

– Удерет, – шепнула Марика, дыша Бандерольке в затылок.

– Не посмеет. Тут кругом ярмарка. – Бандеролька говорила нарочито громко, чтобы Лоренцо услышал.

– Заходите! – истерично взвизгнули из глубины фургона. Девушки вошли.

За письменным столом, по размеру подходящим разве что ребенку лет пяти, сидел надувшийся, аж красный карлик. Собеседника его видно не было – наверное, удрал в окно, а может, притаился в шкафу.

– И что надо?

– Да так. – Бандеролька огляделась в поисках стула, но стула не было, зато за занавеской, отделявшей вторую – жилую – половину фургона, угадывалась огромная двуспальная кровать. – Поговорить.

– Да вы присаживайтесь, – Лоренцо уставился на Марику и громко сглотнул слюну, – милые девушки, присаживайтесь.

Бандеролька и Марика уселись на пол, скрестив ноги. Теперь их с Лоренцо лица находились на одном уровне.

– Между прочим, – директор цирка обращался исключительно к Марике, – у нас не хватает красивых женщин. Вы не хотите объездить весь обитаемый мир в приятной компании, объявляя номера? Мы бы пошили вам блестящее платье, в котором отражались бы ваши чудные волосы…

– Заманчиво, но у меня есть работа. И вообще, мы по делу.

Карлик вздохнул. Видно было, что надежды он не теряет. «Не украл бы подругу, – забеспокоилась Бандеролька, – выручай ее потом. Это же половину труппы придется перестрелять, патронов жалко…»

– Мы давно не были в Крыму.

– Да я вообще думал, что вас всех перебили. Конечно, я тогда не знал, что встречаются столь очаровательные листоноши…

– Мы просто хотели узнать новости. Мы хотим знать, что происходит дома.

Карлик поскучнел.

– Век бы вашего племени не видел. Один… как его? Марка? Посылка? А, Пошта. Чуть из меня душу не вытряхнул.

– Пошта умер, – сказала Бандеролька, каменея лицом, – спасая нас.

По Лоренцо было видно, что в нем борются надежда заполучить Марику в свою постель и ехидство. Надежда победила, и карлик выдавил:

– Сочувствую вашему горю. Но, боюсь, ничем не могу помочь – я не знаю, что происходит в Крыму, потому что давным-давно отбыл на гастроли. Наше шапито пользуется известностью, мы буквально купаемся в роскоши…

– И неужели такой умный мужчина, такой успешный богач, – замурлыкала Марика, – не знает, что творится в Крыму? Ах, как бы я хотела, чтобы мне все объяснили. Иногда я чувствую себя такой глупенькой, такой беспомощной!

Карлик расцвел. Если уж купился на такую неприкрытую лесть, значит, и впрямь считал себя умным и успешным. И готов был подставить Марике не только крепкое мужское плечо, но и другие части тела.

– Ну, конечно, кое-что я понимаю. Вы же слышали про Вольные Города? И про их правителей? Это настоящие убийцы. Слово «вольные» можно воспринимать только как издевку. Психи и убийцы, тупые фанатики, закручивающие гайки и не дающие жить простому предпринимателю! То им фургон мой не нравится, то поведение мое не нравится, то им не нравится то, что я не хочу делиться прибылью. И никому не хочу раскрывать маленькие секреты своего бизнеса! Почему они ополчились на листонош? Да потому что сила вы были, си-ла! Независимая и им неподконтрольная. А они хотят все контролировать. Особенно этот, в Серебряной Маске…

Бандеролька с тоской поняла, что информации не будет, только эмоции. Вся история сводилась, в общем, к одному: власть на острове решили прибрать к рукам правители Вольных Городов. Лоренцо не захотел, чтобы им командовали. И удрал.

Собственно, так и оказалось:

– И я решил, что мир огромен и прекрасен, и на материке есть места, где «Шапито Лоренцо» не встанет никому костью в горле, где живут поклонники искусства. Я угадал. Давно надо было с родины уезжать.

– Спасибо, – Бандеролька поднялась. – А что за Серебряная Маска?

Карлик побледнел и заозирался, будто здесь, в нескольких днях пути от Крыма, его могли услышать.

– Я… я точно не знаю… нет, не могу сказать. Но, девочки, послушайте доброго Лоренцо. Если вдруг вы услышите о нем… нет, если кто-то при вас обмолвится о нем – бегите. Бегите как можно дальше, бросайте все и спасайте свои жизни. Потому что он уничтожает не только листонош. Дай ему волю – он уничтожил бы из ненависти саму жизнь…

Поблагодарив и пообещав заглянуть при случае, подумав над предложением карлика остаться работать в цирке, Бандеролька с Марикой двинулись обратно к стоянке.

– Я волнуюсь за наших, – поделилась Бандеролька. – Мне не нравятся эти рассказы про Вольные Города, и совсем не нравится, что люди бегут из Крыма. У нас и раньше было опасно, много всякого, но – весело… И никто не хотел уезжать.

Марика не успела ответить – небо загрохотало.

Никогда в жизни Бандеролька не испытывала такого пронзительного животного ужаса. От паники она совершенно перестала соображать.

Грохот волнами наплывал слева, будто воздух разрывался, и понятно было: это летит бомба. Летит в вихре огня, и скоро упадет на ярмарку, и все живое сгинет в пламени новой войны. Заржали, вставая на дыбы, лошади, завыли волкособаки в клетках зверинца, заорали дети, но все это потонуло в нарастающем гуле и громе. Бандеролька упала на колени, зажимая уши руками. «Это будет быстро, – убеждала она себя, не замечая, что плачет, – это по крайней мере будет быстро: мы не успеем ничего почувствовать. А потом я увижу Пошту – он выедет ко мне на Одине, и я вскочу на коня, прижмусь щекой к спине Пошты, и мы поскачем к морю, теплому и гостеприимному, а сейчас, ой, как страшно, лишь бы уже кончилось, побыстрее кончилось!»

Ударил порыв ветра, настолько сильный, что едва не опрокинул Бандерольку, она онемела, дыхание остановилось, Бандеролька взглянула на небо, на собственную смерть…

Это напоминало акулу, и над акулой вращался огромный винт – так быстро, что лопасти сливались. Сперва Бандеролька перепугалась еще сильнее – она не представляла, что бомбы настолько велики, и потом ее обожгло мучительным стыдом.

Вертолет. Конечно же, вертолет, как на старых записях. Он прошел низко над ярмаркой, развернулся и сделал еще круг. А потом убрался – рокот лопастей затихал, и, наконец, стал едва различим. Бандеролька поднялась, отряхнула колени. Посетители ярмарки приходили в себя после потрясения. Марика – настолько бледная, что ярко проступили веснушки на носу – обнаружилась совсем рядом. Она дрожала, но выглядела скорее злой, чем перепуганной до смерти, и очень, очень лохматой.

– Люда, – опомнилась Бандеролька. – Только бы не родила от страха!

Со всех ног они кинулись к стоянке.

Мерин пана Сашко панике не поддался – может быть, потому, что от старости был глуховат, а может, просто характер имел спокойный, как говорят – нордический. Люда не родила и чувствовала себя нормально, хотя призналась, что перепугалась.

– Ни разу не видела. Это кто-то не наш, – рассказывала она, – это чужаки. Будто ищут кого-то.

В памяти Бандерольки всплыли слова Лоренцо о Серебряной Маске.

– Может статься, что ищут нас, – сказала она. – Люда, нам пора собираться. Не хочу, чтобы вы пострадали. Нам нужно ехать дальше.