Глава 10
ВОРОШИЛОВСКАЯ
От напора толпы, хлынувшей обратно к Театральной, Илье удалось укрыться за бетонным выступом. Прижавшись спиной к холодной влажной стене, он наблюдал за людьми, расталкивавшими друг друга.
Кого-то выпихнули прямо к его укрытию. Человек бряцнул о бетон автоматом и на ногах удержался лишь потому, что вовремя схватился за Илью.
Чей-то фонарик осветил знакомое усатое лицо.
— Бульба! — удивился Илья.
— Колдун?! — послышалось в ответ не менее удивленное. — Ты, что ли?!
— Я. Что там впереди? Муранча?
— Да какая, на хрен, муранча! — в сердцах сплюнул сельмашевец. — Ворошиловские вооруженный заслон в туннеле поставили. Сначала впускали тех, кто мог заплатить…
— Заплатить?! — вытаращил глаза Илья.
— Ага. Плата: полный автоматный рожок с рыла. Типа, за защиту. Потом вообще дорогу перекрыли, гады. Говорят, никого принять больше не можем, места, мол, мало. Ну а народ все равно попер буром. Ворошиловцы стрелять начали. Первые ряды положили. Задние ломанулись обратно. Кто с оружием был — те ввязались в перестрелку. Вон, слышь, до сих пор стреляют.
Действительно, в глубине туннеля еще раздавались редкие выстрелы.
— Бред какой-то, — пробормотал Илья. — Муранча по метро идет, а люди друг друга мочат!
— Так потому и мочат, что муранча идет, — как о чем-то само собой разумеющемся сказал Бульба.
«Ох, и прав же был Тютя, когда говорил о разобщенности людишек, — в который раз уже подумал Илья, — тысячу раз прав».
— У тебя автомат откуда? — Он кивнул на калаш сельмашевца.
— Этот, что ли? — Бульба глянул на оружие у себя в руках с таким видом, будто только что его увидел. — Так это Ашотика с Шолоховской автомат. Мы с ним вместе шли, с Ашотом-то. Протолкались, считай, к самому заслону ворошиловских.
— И чего? Его застрелили?
— Какое там! Затоптали, когда народ назад ломанулся. Я еле-еле калаш успел из-под ног выдернуть. А самого Ашота уже — никак.
Бульба тряхнул головой.
— Все, что в рожке было, по ворошиловским высадил, продолжал он. — А автомат не бросил, потому что дорогу им прокладывать удобно.
— Какую дорогу? Куда дорогу? — Илья хохотнул. Нехороший нервный смех снова распирал его изнутри и рвался наружу. — Куда ты теперь бежишь с этим автоматом, Бульба? Зачем?
— Так все бегут, и я бегу, — буркнул сельмашевец. — Дурак я, что ли, под ворошиловские пули подставляться?
— Думаешь, лучше в пасть к муранче?
— Слушай, Колдун, — поморщился Бульба. Выглядел он совсем неважно. Лицо — растерянное, глаза потухшие, кончики усов обвисли. — Я уже ничего не думаю, ничего не знаю и ничего не понимаю. И хочу только одного: чтобы поскорее все закончилось. Хоть как-нибудь.
— Р-раступись! Дорогу! — донесся из глубины туннеля чей-то властный голос. Сквозь толпу пробивалась группка вооруженных людей. Кажется, те самые автоматчики с Театральной, которые навели порядок на станции. Сбившись плотной кучкой и выстроившись клином, они уверенно и без лишних церемоний расчищали путь прикладами. И толпа расступалась.
— Эй, ты, с автоматом! — Луч фонаря уперся в лицо Бульбе. — Пойдешь с нами на Ворошиловскую. Поможешь прорваться через заслон.
«А ведь они уже в курсе происходящего, — отметил Илья. — Расспросили кого надо, отсеяли лишнее, выяснили, что вовсе не муранча преграждает дорогу и не с мутантами идет бой в туннеле».
— Никуда я не пойду. — Бульба демонстративно бросил автомат под ноги. — Хватит уже, находился!
Всем своим видом он показывал: хоть бейте, хоть стреляйте, но я остаюсь здесь. Похоже, совсем спекся Бульба…
— Я пойду! — Илья, схватив калаш сельмашевца, протолкался к автоматчикам. Все лучше, чем дожидаться в паникующем человеческом стаде прихода муранчи. — Только у меня патронов нет.
Ему протянули магазин. Предупредили:
— Полрожка. Экономь.
* * *
Они шли по туннелю, готовые в любой момент вступить в бой. Толпа уже схлынула, стало просторнее. Но вот идти легче не стало. Впереди вповалку, друг на друге, лежали люди. Под обувью хлюпали темные лужи, ноги скользили. В туннеле стоял запах крови и пороха. А еще — едва уловимый, но такой узнаваемый и такой отвратный запашок страха, отчаяния, ненависти и смерти. В тишине редко и гулко стонали раненые и умирающие.
Однако стрельбы больше не было. Рассредоточившись по туннелю, перешагивая через неподвижные и еще шевелящиеся тела, отряд автоматчиков с Театральной осторожно приближался к пограничному блокпосту Ворошиловской. Это был внешний блокпост, вынесенный далеко в туннель. Насколько знал Илья, ближе к станции располагался еще один такой же. Может быть, ворошиловцы отступили туда?
Они беспрепятственно подошли к заграждению на бросок гранаты. Свет фонарей выхватил из темноты бетонные блоки и массивный шлагбаум над рельсами. На блокпосту по-прежнему было тихо.
— Че-то я не пойму, — озадаченно пробормотал кто-то из автоматчиков. — Это ворошиловцы тут всех перестреляли или ворошиловцев завалили?
— Если бы ворошиловцы перестреляли, они бы и нас уже встретили, — резонно заметил командир отряда — невысокий крепыш с бритым затылком.
— Да ушли уже ваши ворошиловцы, — вдруг послышался из-за выщербленной пулями плиты чей-то негромкий уставший голос.
Пара автоматчиков во главе с командиром бесшумными тенями скользнули вперед и с оружием наизготовку заглянули за плиту. Следом подтянулись остальные. Илья подошел тоже.
На блокпосту валялось с полдесятка трупов в справном обмундировании и добротной снаряге — явно ворошиловские «погранцы». Среди мертвых сидел какой-то дедок с охотничьей двустволкой. Этот, судя по всему, был из беженцев.
— Ушли, говоришь? — Командир отряда посветил в темноту туннеля.
— Ушли-ушли, — вздохнул дед. — Да не бойся ты, никто в засаде не прячется.
Дед был ранен. Правая голень туго перетянута широким солдатским ремнем. Простреленная в районе икры штанина — мокрая, разбухшая от крови. Возле старого растоптанного берца лежит пустой шприц-тюбик из-под промедола. Обезболивающее, видимо, уже подействовало: несмотря на ранение, дедок держался хорошо.
— Не понимаю. — Командир тряхнул головой. — Ворошиловцы положили столько народа, разогнали беженцев, а потом так вот запросто взяли и ушли?
— Взяли и ушли, — флегматично кивнул старик. — У них на станции с «синими» что-то не заладилось.
— А ты откуда знаешь?
— Да так… — дед хмыкнул, — порасспрашивал тут одного подранка ворошиловского.
— Это которого? — Командир завертел головой. — Где он?
— Не важно. — Старик отмахнулся. — Он больше не разговаривает.
— И что он тебе рассказать успел?
— Что жукоеды пытаются захватить переход между ветками.
— Зачем?
— А взорвать хотят. Завалить проход, чтобы никто с красной ветки к ним прорваться не смог. Ни люди, ни муранча. Вот ворошиловцы к переходу все силы и стянули.
— Ишь твари какие, а! — недобро усмехнулся командир. — Как других к себе не пускать — это пожалуйста, а как им самим путь к отступлению перекрывают — сразу забегали, блин, засуетились.
— Зря скалишься, — покачал головой дед. — Если «синие» завалят переход — всей нашей ветке кранты. Надо на Ворошиловскую скорее идти. Я бы и сам уже там был, только ходок из меня теперь никудышный. Видишь. — Старик кивнул на окровавленную ногу. — Влепил пулю какой-то стрелок, мать его, ворошиловский…
— Так, вы двое, — командир повернулся к своим подчиненным, — взяли деда. Ты и ты — возвращайтесь к «Театралке» и зовите людей. Скажите — путь свободен. Остальные — за мной.
Путь действительно был свободен. Второй блокпост ворошиловцев не охранялся вообще. На станции и подступах к ней было полно народу, и царил хаос.
* * *
Илью снова поглотило безумное и бездумное людское море. Едва очутившись на Ворошиловской, он сразу потерял своих спутников. Впрочем, Илья не особенно-то и старался их держаться.
На Ворошиловской оказалось еще теснее и шумнее, чем на «Театралке». Железнодорожные пути, широкие платформы, выложенный декоративной плиткой огромный гулкий зал, неприметные служебные помещения и какие-то ходы с распахнутыми дверьми — все было забито людьми. На рельсах стояли аж целых три дрезины, намертво застрявшие в толпе. Украшенные барельефами колонны с роскошными капителями высились над многоголовой человеческой массой как неподвижные утесы в волне прибоя, На колоннах горело несколько светильников и даже пара электрических ламп. Никто, казалось, здесь не думал о том, чтобы экономить электричество.
До сегодняшнего дня Ворошиловская и следующая за ней Буденовская считались «элитными» станциями. Именно над ними проходила центральная улица города Большая Садовая и располагались самые солидные учреждения. И именно сюда в свое время эвакуировались высшие чиновники областной администрации, мэрии и полпредства Президента, а также руководство областного УВД, УФСБ и штаб Северо-Кавказского военного округа.
Здесь был чистый воздух, вода, еда, электроэнергия, имелось достаточно оружия и боеприпасов. Спецходы от Буденовской и Ворошиловской вели к секретным бункерам и складам. В этом царстве галстуков и погон царил жесткий порядок и строгая иерархия.
Но сейчас хаос ворвался и сюда. Многочисленные беженцы смешались с перепуганными хозяевами станции, лакеями и вымуштрованной охраной, которая оказалась не в силах справиться со стремительно нарастающим всеобщим безумием. Людской поток захлестнул Ворошиловскую, выплеснулся на Буденовскую, уткнулся в гермоворота, закрывавшие путь на открытую эстакаду Вокзальной, отхлынул из тупика обратно, закрутился гудящим водоворотом. Беженцев становилось все больше, места — меньше, паника — истеричнее.
В переходе с Ворошиловской на синюю ветку шел бой. Оттуда доносилась стрельба. Короткие автоматные очереди и ружейное буханье…
А из «театрального» туннеля все напирали и напирали люди, которым не нашлось места на станции.
* * *
Илья устал. Нет, не от долгого перехода под землей. После длительного отшельничества его гораздо больше утомляло другое. Слишком много было впечатлений, встреч, промелькнувших лиц и услышанных голосов. Лица мельтешили, как в безумном хороводе, крикливая толпа не умолкала ни на миг. Живая река кружила вокруг Ильи и подхватывала его. Тянула то туда, то сюда.
Безумно хотелось спрятаться от всего этого, забиться куда-нибудь в уголок, побыть одному и спокойно поговорить с Оленькой и Сергейкой. Но спрятаться было негде, и одиночество казалось таким недостижимым. А вместо родных голосов жены и сына звучали совсем другие голоса.
Было шумно и скверно.
Сознание выхватывало обрывки разговоров, не успевая их даже толком переварить.
— …Вот ублюдки синие, а! У них, слышь, говорят, уже готово все было для взрыва. Хорошо, погранцы наши вовремя засекли возню в переходе. Шуганули жукоедов, сами в бой ввязались. Потом подмога подоспела…
— Ага, только что-то проку пока нет. «Синих» никак оттеснить не могут.
— А чего ты хотел? У них за переходом тоже блокпост стоит. Его в лоб штурмовать приходится. Все силы туда бросили. Буденовцев на помощь позвали. Даже заслоны из «театрального» туннеля отвели.
— А вот это зря! Вон сколько швали сразу привалило…
Толпа оттеснила Илью в сторону. В уши назойливо лезли новые голоса:
— …Интересно, а откуда у жукоедов взрывчатка?
— Нашли где-нибудь или сами сделали. Им ведь много не надо. Переход разрушить — это не то, что туннель завалить, Там и так все на соплях держится. В потолке во-о-т такенные трещины. Не знаешь, что ли?
— Да знаю, знаю! Блин, неужели наши тоже не могли взорвать театральный перегон?! Все проблемы сразу бы решились. И с беженцами, и с муранчой этой долбанной.
— Не могли, конечно. Диаспорские всю взрывчатку на ветке скупили. А потом аэропортовским перепродали. Да даже если бы у нас и была взрывчатка — что с того? Мы же не на Аэропорте живем. Это там рвать туннели можно. А здесь Дон рядом, грунтовые воды близко. Разрушишь один туннель — всю линию затопит на хрен! Жукоедам-то хорошо. У них ветка выше нашей. К ним, если что, вода не пойдет…
И этот разговор Илья тоже до конца не дослушал. Очередное движение толпы увлекло его к переходу, откуда звучали выстрелы. Что ж, Оленька и Сергейка советовали ему уходить на синюю ветку. А плохого они советовать не станут. Да и вообще, Илья мечтал сейчас только об одном: свалить поскорее хоть куда-нибудь из этой осточертевшей уже толчеи и давки.
— …На улицах жуть что творится. — Ухо опять выцепило из общего гула голосов чей-то голос. — У меня знакомый в охране на гермоворотах служит. А у них там смотровая щель с бронестеклом есть — кое-что увидеть можно. В общем, он рассказал, что видел…
— И чего?
— Все кишмя кишит. Муранча дома облепила. Порхает из окна в окно. Вся Садовая шевелится как живая. Короче, форменный муравейник твари из города устроили. Копошатся везде. Зелень всю срезали. То ли жрут ее, то ли запасают впрок. Деревья под корень валят, как бобры. Двери в подъездах заваливают. Машины таскают туда-сюда. Мутантов дохлых носят. Трупы людей тоже вроде видели. Правда, в них и людей уже узнать трудно.
— А где муранча людей-то берет?
— Откуда я знаю? Может, сталкеров отловила, которые на станции вернуться не успели. А может, из метро уже добычу выковыривает потихоньку…
Толпа сжимала со всех сторон, толкалась, отдавливала ноги. И заставляла слушать то, чего слушать совсем не хотелось.
— А я вот слышал, муранчу огнем отпугнули, и она уже уходит из метро…
— Ага, ты больше уши развешивай. Ушла бы муранча, театралы, диаспорские и сельмашевцы сюда бы не лезли.
— Но ведь говорят же…
— А мне другое говорили. Будто гермоворота, которые выходят с Буденовской на вокзальную эстакаду, еле-еле держатся. Муранча их вот-вот с корнем выворотит.
— Да не-е, врут, там крепкие ворота.
— А почему тогда здесь столько буденовских?
— М-м-м…
— Вот то-то же! Как с двух сторон муранча попрет — самое веселье и начнется. Вся надежда только на синюю ветку и на подземелья жукоедов. Когда переход зачистят, надо, короче, сразу туда ломиться. Чтоб первыми успеть…
* * *
Плотная человеческая масса выдавила Илью почти к самому переходу. Раньше здесь была погранично-торговая зона. Опасная, но выгодная настолько, что ни красная, ни синяя ветки не были заинтересованы в окончательном отделении друг от друга. Обитателям метро нужна была хотя бы одна точка соприкосновения, не требующая выхода на поверхность.
Поставив по обе стороны перехода блокпосты, «красные» и «синие» за плату впускали сюда своих торговцев и сталкеров, а затем взимали таможенные сборы с выносимых товаров. Так что при всей своей нелюбви к жукоедам ворошиловцы всячески пестовали и лелеяли здешнюю коммерцию.
В переходе можно было по дешевке приобрести у «синих» добытое на поверхности барахло, а затем перепродать его в полтора-два раза дороже на диаспорских рынках. Чем и пользовались некоторые предприимчивые дельцы, сами никогда не поднимавшиеся наверх, но имевшие при этом постоянно пополняемый ассортимент. Впрочем, с таким же успехом в переходе между ветками можно было лишиться и товара, и ликвидных платежных средств, и головы. Здешняя торговля нередко заканчивалась массовыми драками, поножовщиной и стрельбой. Тогда погранцам с обеих сторон приходилось силой наводить порядок.
Но сейчас, разумеется, никакой торговлей в переходе не пахло. Сейчас там гремели выстрелы.
На ступеньках перед пограничным блокпостом стояло оцепление. Автоматчики-ворошиловцы не пропускали никого.
— Нельзя. Идет боевая операция… — монотонно твердили они.
Тех, до кого не доходили слова, со ступенек спихивали прикладами. И судя по суровым лицам автоматчиков, при необходимости они готовы были открыть по толпе огонь на поражение.
Оцепление расступалось лишь для того, чтобы пропустить подкрепление и перед медиками, вытаскивавшими из перехода раненых. Перевязанных, стонущих и обколотых промедолом бойцов оставляли здесь же, на ступенях.
Оцепление казалось неприступным. Но лишь до тех пор, пока…
— Му-ран-ча-а-а!!! — раздался чей-то пронзительный вопль.
Крик донесся со стороны «театрального» туннеля.
— Муранча! Муранча! Муранча! — тут же подхватили десятки глоток.
— А-а-а! — Дикое, нечеловеческое, звериное неслось из глубин туннеля.
Там кто-то уже открыл беспорядочную стрельбу.
* * *
Взволнованные, перепуганные до смерти беженцы, которые никак не могли втиснуться из туннеля на переполненную станцию, начали напирать с удвоенной силой.
Давка стала сильнее. Теснота — невыносимой. Было ясно: людей выдавливает из туннеля уже не только страх. Смерть — тоже. Смерть близкая, неотвратимая и страшная. Смерть, у которой было имя.
— Муранча! Муранча! Муранча! — не умолкали истошные крики.
А кто-то уже кричал от боли. Муранча наступала.
Что ж, огненная баррикада не могла сдерживать тварей вечно. Рано или поздно огромный костер в туннеле между Карла Маркса и Театральной должен был потухнуть. Вот он и потух. Мутанты прошли сквозь дым, перелетели через угасающие угли и дорвались-таки до добычи. От Ворошиловской их теперь отделял последний заслон. Плотный заслон из живых людей, которых прямо сейчас пожирала муранча.
Илье показалось, что сквозь крики беженцев он уже различает доносящееся из трубы туннеля зловещее эхо: «Чири-хи-чири-хи. Чири-хи-чири-хи…»
У входа на «Ворошиловку» толпа судорожно дергалась, словно сокращающиеся в спазмах мышцы. Люди лезли из туннеля по головам друг друга, люди давили и затаптывали друг друга насмерть. Волна боли и страха быстро распространялась по всему человеческому морю, заполнявшему станцию.
— На синюю-у-у-у! — взвыл кто-то.
— Синюу-ю-у-у!
— У-у-ю-у-у!
Многоголосый вой прокатился по Ворошиловской. Станция обезумела окончательно. Паника полностью овладела людьми, не оставив больше места для других чувств и мыслей.
Толпа ринулась к переходу на синюю ветку.
— Назад! — Бойцы оцепления открыли огонь.
Однако остановить живой вал они уже не могли.
Автоматные очереди, прогремевшие на Ворошиловской, смешались со стрельбой в переходе и в «театральном» туннеле. Кто-то палил из толпы по оцеплению.
Сплошная масса человеческих тел захлестнула ступени, растоптала раненых…
Расстреливаемые в упор люди не успевали упасть. Напор задних рядов выносил их вперед и наверх, где мертвые становились пулеуловительным щитом для живых. Щитом и тараном одновременно.
Толпа поднялась по ступеням. Изрешеченные пулями мертвецы повалились на захлебывающиеся автоматные стволы. Оцепление попросту смело. Толпа, перехлестнув через пограничный блокпост, ворвалась в переход. Илью внесло туда вместе со всеми.
Противиться этому было бессмысленно и бесполезно. Впрочем, он и не противился. Разве он сам не хотел попасть на синюю ветку?
Хотел. Правда, не думал, что попадет туда так.
Переход был гораздо уже и теснее межстанционных туннелей. А людей вокруг было слишком много. Они продвигались вперед плотной живой пробкой, размазывая о стены тех, кто оказывался с краю и не поспевал за всеми. Илья чувствовал себя так, словно его залили бетоном.
Автомат он потерял в давке, и теперь, стиснутый со всех сторон, закованный в колодки чужих плеч, не шел даже, а лишь переставлял ноги. Его снова несла неумолимая, тупая и мощная сила.
У кого-то в руках скупо и редко загорелись фонарики. Ударивший вверх луч высветил широкую трещину в потолке. Потом фонарный луч ушел вправо, и в пятно света попала толстая деревянная подпорка. Чуть дальше стояла еще одна свая. Как в штольне шахты. Ну да, потрескавшийся потолок нужно укреплять.
Потом кто-то посветил вниз…
Опять под ногами валялись трупы и хлюпали кровавые лужи. Приходилось быть очень внимательным. Один неверный шаг — и споткнешься. А споткнешься — упадешь. А не упадешь — так свалят. А если окажешься на полу среди трупов — сам станешь трупом. Подняться в такой давке точно не дадут. Затопчут…
Толпа, словно каток асфальтоукладчика, прошлась по залегшим у края перехода бойцам Ворошиловской. Припечатала к полу тех, кто не успел вовремя подняться. А кто успел — тех подхватила и понесла с собой. Прямо на пограничные укрепления «синих».
Блокпост жукоедов представлял из себя выложенную из бетонных блоков и мешков с песком стенку выше человеческого роста, с несколькими бойницами и узким проходом, закрытым толстым дощатым щитом.
«Синие» встретили «красных» автоматно-ружейным огнем.
* * *
Темноту осветили вспышки выстрелов. Пули и картечь свистели над головой, рикошетили от стен и сводов, с глухим смачным звуком впивались в тела идущих рядом. Вырывали куски мяса, разбрызгивали фонтаны крови. Людей из передних рядов выкашивало десятками. А задние уже не могли отступить, потому что из перехода напирали все новые и новые беженцы с красной ветки.
Живая стена, которая смяла оцепление «ворошиловских» автоматчиков, теперь перла на блокпост жукоедов, не считаясь с потерями.
Место убитых занимали живые. И через секунду тоже становились мертвыми, освобождая пространство следующим за ними живым. Но и те жили недолго…
Во всем этом бедламе, грохоте и воплях Илья не мог понять только одного: как его самого до сих пор не пристрелили и не задавили.
Его втиснуло в небольшую нишу между двумя деревянными подпорками на краю перехода. Об одну из свай чиркнула пуля, обсыпав Илью трухой и щепками. Под ногами оказалось чье-то неподвижное тело.
Из толпы навалился кто-то еще.
— Ну-ка, г-хэть! Подвинься, браток. Не одному тебе жить охота.
Илья узнал знакомое «гэканье».
— Казак?
В руке соседа по спасительной нише мигнул фонарик.
— Точно, Казак: Илья разглядел лампасы и болтающуюся на поясе шашку. Как только не сорвали ее в давке-то?
— Колдун?! Живучий ты, я смотрю…
— Не живучей тебя, — буркнул Илья.
— Пока да, — согласился Казак. — Так, а это кто? — Луч фонарика скользнул вниз. — Жмур. «Синий», кажись.
Изрешеченное пулями тело, по которому топтался Илья, принадлежало немолодому, одетому в какое-то рванье мужчине. Да, «красные» такое не носят.
— Ладно, третий лишний. — Казак схватил труп за руку. — Ну-ка помоги. Выпихивай его отсюда, а то только место в укрытии занимает.
Действительно, места между сваями было мало, а плотный людской поток так и норовил выковырнуть их прямо под пули жукоедов.
— Хотя постой, Колдун, — остановил Илью Казак. — Что это у него на спине? Рюкзак, что ли?
В самом деле, рюкзак. Тяжелый такой, объемистый… Странно, что «синий» полез в бой с заспинным баулом. Зачем? И вот еще одна странность: из туго затянутой горловины рюкзака торчит гранатное кольцо.
— Посмотрим, что тут у него. — Казак принялся развязывать многочисленные ремешки.
— Откуда ты здесь взялся, Казак? — спросил Илья, воспользовавшись паузой.
— От верблюда.
— А если серьезно? Ты же вроде хотел в метро через Орджоникидзе или Сельмаш идти.
— Хотеть-то хотел. А мутанты не пустили. Сам знаешь, сколько их перед приходом муранчи в город понабежало. Пришлось, короче, кругаля давать. В метро только на Театральной спустился. Чуть с муранчой, кстати, не столкнулся. А с «Театралки» сразу к ворошиловцам подался.
— И они тебя к себе пустили?
— Ага. И сразу в оборот взяли: чего, мол, видел, чего знаю. Я рассказал. Надеялся потом к жукоедам пройти — подземелья их посмотреть. Ну, ты помнишь, я говорил. А переход между ветками перекрыли. Причем с обеих сторон. Вот и куковал здесь.
Казак, наконец, справился с завязками. Посветил фонариком в рюкзак.
Илья успел разглядеть только горлышки наполненных чем-то пластиковых бутылок и примотанную к ним изолентой «Ф-1».
— Ёшкин кот! — выдохнул Казак. — Да тут, по ходу, бомба!
— Граната? — уточнил Илья.
— Ни фига! «Эфка» здесь в качестве детонатора. А в бутылках — пластид или аммонал.
Вот, значит, кто пытался взорвать переход! И вот чем его пытались взорвать…
— Муранча! Муранча! — вдруг хрипло и исступленно закричали откуда-то сзади.
— Входит на станцию!
— Вошла!
— Муранча на «Ворошиловке»!
— Возле перехода!
— В переходе! Уже!
— Муранча-а-а!
* * *
«Синие» прекратили огонь. То ли услышали крики и решили поберечь боеприпасы, то ли у жукоедов, не рассчитывавших на такую массированную атаку, закончились патроны, то ли — что вернее всего — попросту сдали нервы.
Пару секунд спустя «синие» покинули блокпост. Человеческая масса — окровавленная, израненная, истерзанная и измятая — вырвалась из перехода и перевалила через опустевшее укрепление.
В переходе стало свободно. Люди — кто успел — выбежали. А за людьми шли уже не люди.
— Чири-хи-чири-хи. Чири-хи-чири-хи…
Муранчииый стрекот слышался явственно и отчетливо.
Остро и резко пахло мутантами. В темноте шуршали крылья. Шустро переступали лапки гигантских насекомых. Слышались и другие звуки — омерзительные, похожие на чавканье.
Видимо, только обилие трупов в переходе на некоторое время задержало муранчу.
Но — ненадолго. «Рух-рух-рух-рух» — где-то совсем-совсем рядом забили по воздуху невидимые крылья. Какая-то из тварей устремилась к Илье и Казаку.
Казак вырвал из ножен шашку и завертел головой по сторонам. Луч фонаря полоснул по мраку вправо, влево… Но темнота материализовалась над головой сталкера.
— Сверху! — предупредил Илья.
Вовремя. В свете фонаря мелькнули жвалы-клещи. А в следующий миг — блеснуло изогнутое лезвие шашки.
Заточенный клинок рубанул точно промеж жвал. Что-то хрустнуло. Что-то отлетело в сторону.
Неясная темная тень метнулась к стене, упала на пол, шумно заворочалась среди трупов, забила крыльями, разбрызгивая кровь.
Казак посветил на рюкзак мертвого жукоеда. Указательный палец подцепил гранатное кольцо. Илья услышал шепот:
— Короче так, Колдун, я рву чеку — и деру! Может, переход еще и завалим.
«Рух-рух-рух-рух…» На них обрушился следующий мутант. К счастью, эта тварь, лишь на долю секунды вынырнувшая из темноты, вцепилась в ногу мертвого «синего» с бомбой-рюкзаком на спине. Муранча дернула добычу на себя.
Прозвучал отчетливый металлический щелчок. Кольцо гранаты осталось на пальце Казака.
— Ходу, Колдун!
Илья уже бежал к синей ветке. Вперед. Быстро. Со всех ног. Что было сил. В темноте, по трупам и крови. Прочь от наползавшего сзади шороха и шелеста.
В тот момент, когда грянул взрыв, они успели выскочить из перехода. В разные стороны откатились с пути взрывной волны. Переход выплюнул на синюю ветку обломки бетона, куски дерева, земляные комья и ошметки мяса.
Облако пыли, дым, кислый запах взрывчатки, крови и муранчи, грохот обрушивающихся сводов…
У них получилось!
Илья привалился к стене. Казавшийся бесконечным гон по красным станциям и туннелям все-таки закончился. Теперь перед ним была незнакомая синяя ветка. Ветка, на которую его звали Оленька и Сергейка.
Теперь можно отдохнуть. Хоть немного.
Где-то шуршали сухие струйки осыпающейся земли. Потом к этому звуку добавился другой. Шуршание подошв в темноте. За блокпостом «синих», там, где искали спасения беженцы с красной линии, возникло движение.
Илья поднял голову. Казак включил фонарик. Кто-то шел в их сторону.
