Больше всего это состояние напоминало погружение. Нырок в глубину без акваланга, с расчетом лишь на собственные легкие. Сознание зависло в густом нигде и никогда, изредка выплывая на поверхность за глотком воздуха. Смутные силуэты и неясные звуки, с боем отыгранные у беспамятства, не вносили ясности, лишь путали и смущали еще сильнее. Подобная мешанина могла бы напугать кого угодно, но Антон не боялся. И дело вовсе не в боевом и жизненном опыте, возрасте, выдержке или каких-то особых качествах, присущих реликту мира до Последней войны. Странно, но противостояние с тьмой напоминало ему охоту за раками, — любимое занятие детства.

Совсем давно, когда Антон был ребенком, родители каждое лето отправляли его к бабушке, в солнечную Беларусь. Суровый заполярный климат и так не шел на пользу юному организму, а с приходом короткого лета появлялись еще и полчища хищной мошкары. От нее-то и прятали родители свое дитя «на югах», в Кобрине. Бабушка, царствие ей небесное, внука любила до беспамятства и выражала всю глубину своих чувств в гастрономическом эквиваленте. Проще говоря, закармливала Антона до состояния колобка. Парень же всеми силами старался скрыться от бабули, целыми днями пропадая с друзьями на речке, носившей гордое название Муховец. Нет, стада мух у реки не носились, в отличие от сельских коров, а вот разнообразной рыбой она вполне могла похвастаться. Как и окружавшие ее озерца. В них-то, затянутых колючими камышами, пацанята и устраивали соревнования по ловле раков.

Сознание Антона ненадолго прояснилось, в слезящихся глазах мелькнула тень. Прежде чем снова погрузиться на глубину, он успел почувствовать, что дышать стало тяжелее, будто что-то плотное, с резиновым привкусом, прижалось к лицу. Как маска для ныряния.

Маленький Антон никогда не понимал, почему сверстники используют трубки при погружении. Они ведь такие неудобные — голова с ними становится неповоротливой, как кашалот, да и вода постоянно в горло лезет. При выныривании надо тратить воздух на продувание трубки, а значит, приходится заведомо меньше оставаться непосредственно под водой. Сам Антон использовал только маску, и то не всегда, — он никогда не боялся открыть в воде глаза. Мама говорила, что человек на восемьдесят процентов состоит из воды, а значит, открывая глаза в водоеме, совмещаешь подобное с подобным. Чего тут бояться? Да и любил Антон плавать и особенно нырять. Любил настолько, что придумывал для себя забавные небылицы. Например, если под водой слегка, совсем чуть-чуть, приоткрыть губы и медленно потянуть в себя воду, высосешь из нее немножко воздуха и сможешь дольше не всплывать. Правда ли, нет, но Антон всегда мог похвастаться самыми продолжительными заплывами и неизменно богатым уловом.

Совсем давно, когда он был ребенком… Да, подобная фраза в исполнении пятидесятилетнего мужика и так звучит вполне весомо. И все же это «совсем давно» сейчас выглядит, как воспоминания из другой жизни. Воспоминания прежней реинкарнации, в которой можно было дышать чистым воздухом, без опаски купаться в водоемах, любоваться прекрасным звездным небом. В той жизни не было боли в истертых старыми армейскими сапогами ногах, не было зуда сопревшей под ОЗК кожей. Не было вони неделями не мытых тел, не было страха сдохнуть в пасти животного, от одного вида которого старина Дарвин в истерике бился бы в гробу. Тогда дети учились стрелять разве что из рогаток, а старики могли позволить себе часами сидеть на лавках у подъездов, обсуждая молодежь, которая «уже не та, что прежде». Всего каких-то двадцать лет назад. Мгновение, мимолетный пшик даже на фоне человеческой истории, что уж говорить о жизни планеты в целом.

И все же те, кто говорят, что раньше не было боли, не было страха, ненависти, алчности, — в лучшем случае лукавят. Были. Все эти чувства и эмоции были. Но были другими. Горнило атомной войны переплавило не только города и тела. Оно перековало души, изменило сознания. Теперь, каждый день находясь на пороге смерти, люди чувствуют все особенно остро, с остервенелой жадностью. С надрывом. Если ненавидят, то до желания уничтожить даже память о противнике. Если любят, то благоговеют до страха отпустить половинку даже на шаг. Если боятся, то до потери человечности, до превращения в зверя, загнанного в угол. Если надеются… Впрочем, как раз надежда постепенно становится вымирающим видом эмоций.

Тьма перед глазами Антона постепенно теряла монолитность. Нерешительно просачивающийся свет наливался пурпуром с желтыми прожилками. Чугун улыбнулся. Это его закрытые веки придают лучам подобный узор. А значит, чтобы окончательно проснуться, достаточно открыть глаза.

Картинка была мутной, слегка покачивающейся. И все же пасмурное небо вполне угадывалось. Серые тяжелые облака, вот-вот готовые разродиться дождем, величаво плыли над его головой. Блеснув влажным боком, первая капелька понеслась вниз, готовая разбиться о лицо Антона. Чугун приготовился к ее мимолетному обжигающему укусу, но, встретившись с невидимой преградой, капля расплескалась в каких-то миллиметрах от глаз. Прапорщик улыбнулся еще шире. Кто-то заботливый натянул на него противогаз, пока он валялся в отключке.

— Я бы на твоем месте закончил отлупляться и влез уже в химо-зу, — прозвучал где-то в ногах угрюмый голос.

Чугун, кряхтя, приподнялся на локтях. Обладатель голоса по-турецки сидел на носу катера, уложив на колени черненое лез-виє мачете. Зажав в руке лоскут мягкой ткани, Вик любовно натирал клинок, изредка поглядывая вокруг. А посмотреть было на что. Совсем недавно бескрайняя гладь воды, окружавшая их суденышко, неожиданно сжалась до размеров обширной реки. Высокие берега ее не могли похвастаться шикарными пейзажами, — голые деревца да редкие развалины домов, — и все же сам факт едва не магической телепортации их катера заставлял, мягко говоря, задуматься.

— Где мы? — просипел прапорщик.

В горле как будто покутила целая орава кошачьих.

— Где, где… В пи… — огрызнулся было Вик, но замявшись на полуслове, дернул плечом. — В Питере. Добро пожаловать в северную столицу.

— Где?!

На довольно громкий возглас прапора Вик поморщился и недовольно цокнул языком. С тихим шелестом клинок вернулся в наспинные ножны, а сам охотник поднялся на ноги и потянулся всем телом.

— В городе имени святого, мать его, Петра Великого, — спрыгнув с носа катера на палубу, охотник толкнул Сома, во сне высунувшего колено из-под накидки ОЗК. — Подъем!

Сев, Чугун обалдело огляделся по сторонам. Второй катер, вопреки опасениям, нашелся сразу: он был привязан толстым канатом к корме их судна. На палубе уже зашевелились остальные парни. Вот, облокотившись о левый борт, приник к биноклю капитан. Обернувшись на бормотания просыпающегося Сома, прапорщик вдруг замер.

— Вик, — Чугун тронул за плечо присевшего рядом охотника.

— Да что тебе? — рыкнул парень, дернув рукой.

Сырая веревка скользнула в его руках, и второй катер, мгновение назад почти подтянутый к борту, опять отбило назад волной.

— Черт, — ругнулся охотник, стряхивая воду с ладоней. — Какого хрена ты еще не в химзе? Сгореть хочешь?

— Вик, — повторил прапор, угрюмо глядя в лицо парня. — Где Кирилл?

Охотник скрипнул зубами и отвел глаза, с новой силой схватившись за скользкую веревку.

— Не знаю, — едва слышно буркнул он.

— Балалайка? — очухавшийся Андрей сел и теперь недоуменно переводил взгляд от Вика к прапорщику и обратно.

Подорвавшись на ноги, Чугун схватил охотника за плечи и с силой тряхнул.

— Где Скальд?

— Не знаю! — одним едва заметным движением парень освободился из хватки и отступил, ударившись пяткой «берца» о борт катера.

Вернув равновесие, Вик с вызовом посмотрел в глаза прапорщику и нарочито спокойно поправил съехавший респиратор.

— Я не знаю, где Скальд, — тихо повторил он.

— Ну, хватит, Вик. Ты же лжешь, я вижу.

Едва слышно хмыкнув, охотник скрестил руки на груди.

— А даже если и так… — прошипел он.

— Что у вас тут происходит? — гулко спросил Ермолов, перешагивая небольшое расстояние, разделявшее борта катеров.

Возившийся с канатом Медведь лишь сдвинулся в сторону, пропуская капитана. Заметив на впереди идущей лодке перепалку, парень, опережая приказ командира, сам подтянул катер и уже завязывал хитрый узел.

— Лёха, у нас Кирилл пропал и… — начал было Чугун.

— Уже заметил, — перебил его Ермолов и продолжил, обращаясь к охотнику: — Так где мой боец, Вик?

— Тля, — рыкнул парень. — Откуда мне знать? Внимательней надо за своими щенками присматривать!

— Докладывай, — пророкотал командир, всеми силами стараясь сдержаться.

— А то что? — хмыкнул Вик. — Выпорешь меня? Хотя нет, зачем ручки марать. Ты все верной собачонке-прапору поручишь, как всегда, товарищ капитан.

Последние слова парень буквально выплюнул. Яд его голоса с легкостью отравил бы реку на годы вперед. Лис за спиной Ермолова дернулся было к охотнику, но капитан взмахом руки остановил его.

— Слушай сюда, сосунок. Мне надоело пропускать мимо ушей твои заскоки. Видит Бог, я терпел сколько мог, но если ты сейчас же не ответишь мне…

— Напугал ежа голой задницей! И что ты сделаешь? Расстреляешь меня? «По законам военного времени», — Вик спародировал голос капитана, добавив ему нотки брюзжания. — Ну, попробуй!

— Все, хватит! — Ермолов совсем немного повысил голос, но от его тона ежик волос на голове Чугуна вполне ощутимо зашевелился. — Антон, разоружи его.

Охотник громко и заливисто рассмеялся, театрально хватаясь за живот.

— Нет, ну вы слышали? — парень кивнул в сторону набычившихся за спиной командира бойцов. — Уссаться можно! Разоружить! Меня! Ты серьезно? Я же вас всех урою, пикнуть не успеете!

— Пыль глотать устанешь, — прорычал капитан, одним движением извлекая из кобуры револьвер, и продолжил, вновь обращаясь к прапору: — Выполнять.

Вик смеялся, смахивая несуществующие слезы. В интонациях его проскальзывали истерические нотки. Ермолов внимательно следил за концертом парня поверх мушки нагана. Еще издали он заметил, что с охотником что-то не так: нарушена координация движений. Изредка ладони Вика дергались, будто мышцы рук сокращали конвульсии. Да и взгляд. Изумрудные глаза затянуты пеленой. Зрачки расширены, как у наркомана.

— Да ладно тебе, Вик…

Опустив плечи, Чугун приблизился к Вику на шаг, протянул руку, будто хотел успокоить. И в следующее же мгновение с невнятным возгласом полетел в ледяную воду Невы, перекинутый охотником через бедро. Когда парень разворачивался к капитану, тот нажал на спусковой крючок. Блеснув резьбой и позолотой, ствол револьвера выпустил облачко едкого дыма, а Вика отбросило спиной на борт катера. Ермолов со вздохом опустил наган. С двух шагов промахнуться сложно даже безглазому. Он попал точно в незащищенное плечо, повыше локтя. Ударившись головой, Вик отключился.

Жгуты ржавых проводов тянулись под потолком. Редкие пятна света от едва тлеющих ламп вырывали из темноты убежища то влажные раскрашенные плесенью стены, то провалы ответвляющихся проходов. Уныние и скорбь беспрепятственно царили здесь вот уже второй десяток лет. Похожий на сотни, тысячи таких же бомбарей, подвал железнодорожной больницы должен был стать новой колыбелью выжившего человечества. Но время неумолимо шло, бетонная коробка ветшала и медленно разрушалась. Поверхность, сжигаемая лучами едкого солнца и кислотными дождями, начинала забывать, что некогда ею владел человек. Убежища превратились в клетки, в тюрьмы. В склепы. А живущие в них люди — в призраков. В тени.

Натруженные многодневным выходом ноги с каждым шагом крошат ветхий бетон. Затянутая в темный камуфляж фигура сливается с мраком. Он такой же призрак. Так же незаметен и бесконечно одинок. Он — живой мертвец. Иллюзия жизни, теплившаяся в нем последние два года, свернула полупрозрачные крылышки и растаяла с последним вздохом Николая Терентьевича. Зверь, скованный где-то внутри добротой и нежностью деда, вновь зашевелился, оскалил клыки. Тварь медлит, выжидает момента, чтобы в клочья разорвать человеческую маску и умыться теплой, солоноватой кровью всех, до кого сможет дотянуться когтями. Хищник жаждет охоты, криков страха, отчаяния и боли. И эту жажду не утолить смертями сотен мутантов. Нет. Только человеческой кровью, энергией их упорных сердец. Сил сдерживать зверя почти не осталось. И так хочется спать. Просто закрыть глаза и, как в детстве, провалиться в волшебный мир небытия. Только вот в его снах больше нет покоя. В них царят те же крики умирающих, их отчаяние и страх. Их боль. В его снах зверь становится лишь сильнее.

Вик устало облокотился о стену, и грязная капелька упала с потолка точно ему за шиворот. Как знак, что возвращаться сейчас в каморку не стоит. А ведь клетушка за поворотом, совсем рядом. Его клетушка. Да, теперь уже его. Раньше охотника всегда встречал наигранным брюзжанием дед, в комнате пахло травяным чаем и горящей масляной лампой. Вот и сейчас из-за поворота выскальзывали тусклые дрожащие лучики света, и слышалась невнятная возня. Сделав несколько быстрых вздохов, Вик, отогнав глупую надежду, шагнул вперед.

Дверь его комнаты была полуоткрыта. В проеме виднелась тонкая бледная ножка и половина широкой, явно мужской спины в замызганной майке. Неизвестный содрогался в экстазе, поджимая оголенные ягодицы. Женщина под ним лишь изредка тоненько, как-то жалобно постанывала. Что-то в этом голосе, в его полутонах и не позволило охотнику просто развернуться и уйти. Нахмурившись, Вик подошел к двери и пнул ее, распахивая. Кусок ветхой фанеры, заскрипев ржавыми петлями, ударил неизвестного точнехонько пониже спины.

— Какого? — рыкнул было парень, но, увидев в проеме фигуру охотника, мерзко оскалился. — А, это ты. Закатывайся. И дверь прикрой, сифонит.

Неизвестным оказался молодой солдатик из охраны убежища. Как и большинство его сверстников, он пошел в «силовики» лишь потому, что на большее банально не хватило мозгов. И знаний, неумолимо умирающих вместе со стариками. Не за горами тот день, когда в бомбаре не останется ни одного человека, способного латать системы вентиляции воздуха, очистки воды, освещения, обогрева. День окончательного и бесповоротного распада. И его приближение накрывало людей губительной апатией. Вдребезги крушило и без того пошатнувшиеся нормы морали. Вик чувствовал это особенно остро. Как и то, что ему давно пора вновь отправляться в путь. Не с его прошлым, все чаще дающим о себе знать, вести оседлый образ жизни.

Охотник скрестил руки на груди и облокотился о дверной косяк.

— Ты ничего не попутал, служивый? — угрюмо проговорил он, украдкой разглядывая лицо женщины.

Вернее сказать — девушки. Вик сразу узнал платиновые волосы и тонкие черты лица. Ольга. Молодая медсестричка местного лазарета. Всегда тихая, немного грустная, с теплой легкой улыбкой. Она не раз и не два спасала жизни не только охотников убежища, но и «найденышей», выкинутых на растерзание животным из других поселений. Во многом благодаря ей армия Шеки лишилась немало потенциальных бойцов. Впрочем, Вику не верили, что рыжеволосая варварша собирает армию мщения…

Среди стариков ходили слухи, что Ольга — ведьма. Или ведунья — мнения сильно зависели от точки зрения говорившего. В условиях дефицита лекарств медсестра умудрялась выхаживать даже тех тяжелобольных, от которых отказывался старший врач. Да, Последняя война сделала людей слишком уж суеверными. Магия — гораздо более привлекательное объяснение, чем банальные забота и тщательный уход. А вот деда девушка спасти не смогла. Хоть в том и нет ее вины — болезнь сожгла старика слишком быстро.

Кроме способностей к медицине, Ольга обладала еще и завидной красотой. Аккуратно заплетенные светлые волосы, большие серые глаза, пухлые губы. Тонкие руки, пахнущие не. потом и грязью, а свежестью с легкими нотками медикаментов. Ее высокая стройная фигурка в неизменном белом халатике была предметом вожделения большинства мужчин убежища. Но девушка не отдавала предпочтения никому. Казалось, противоположный пол вообще ее не интересовал, — разве что в качестве пациентов. Ее независимость и отстраненность раздражали. Ничем хорошим все закончится не могло в принципе. Но в такие моменты Вик практически проклинал свою способность конструировать варианты будущего.

На лице Ольги не осталось и следа степенности. Сейчас оно больше напоминало кусок кровоточащего мяса. На высоких скулах, на лбу, на подбородке, под заплаканными глазами расплывались чудовищные синяки. Да и вся она, как сломанными ангельскими крыльями, окутанная лоскутами рваного халата, превратилась в один сплошной кровоподтек. Раскинув на холодном бетонном полу тонкие синюшные руки, девушка бездумно смотрела в потолок, никак не реагируя на появление охотника.

— А что, завидно? — парень оскалился. — Так я не собственник, можешь присоединиться.

Вик нарочито спокойно перевел взгляд на насильника. Тот улыбался. С превосходством, с этаким снисхождением. И в улыбке его не было и следа человечности. Да и сам он уже не виделся охотнику человеком. Животное. Мерзкое дикое опасное животное. Если убить его, прямо сейчас пустить кровь, мир не обеднеет. Даже благодарен будет. Где-то на границе сознания Вика в предвкушении звякнул цепями зверь. Охотник плотнее сжал в руке снятые со спины ножны клинков.

— Что-то не горю желанием. Да и девушка явно не в восторге. Натягивал бы ты портки да топал отсюда.

— Да ладно тебе, — парень примирительно развел руки. — Ну, занял я каморку, было бы на что сердиться. Так не твоя она, деда. А он, если ты не в курсе, уже неделю как кони двинул…

Зверь взвыл, и натянутые цепи со стоном лопнули. Их звон заполнил уши охотника. С места рванувшись вперед, Вик с силой припечатал лицо парня кулаком со сжатыми ножнами, с наслаждением чувствуя, как под рукой хрустнул носовой хрящ. Обмякший парень отлетел в другой конец клетушки, кулем сполз по стене. Облизнув пересохшие губы, Вик сделал шаг к нему, но в этот момент девушка на полу судорожно всхлипнула. Звон, в последний раз отразившись внутри черепной коробки, стих. Кровавая пелена, застилавшая глаза охотника, спала. Опустившись на колени перед Ольгой, Вик отложил в сторону ножны и легонько коснулся влажной щеки девушки.

— Все хорошо, — тихо сказал он, убирая за ушко слипшуюся от крови и слез платиновую прядку. — Не бойся. Не бойся меня. Теперь все будет хорошо. Он больше тебя не обидит.

Только сейчас смущение тронуло сознание парня. Потупив взгляд и что-то невнятно пробормотав, Вик поднялся на ноги и шагнул к своей кровати, решив завернуть девушку хотя бы в покрывало. Потом он найдет какую-нибудь одежду. А еще надо бы обработать ее раны. Проще было просто залечить их, но сейчас он слишком устал и вряд ли справится с энерготоками. Да и вначале неплохо как-то привести девушку в чувство и успокоить. Вот только как это сделать?

Пока Вик раздумывал, с какого боку подобраться к пострадавшей и, казалось, не способной двигаться девушке, чтобы не напугать ее еще больше, Ольга повернула голову в сторону валявшегося без сознания насильника. Прямо перед ее глазами на полу лежали ножны мачете. Тонкая полоска вороненого лезвия тускло бликовала от света масляной лампы, зарождая в серых, затянутых пеленой боли, глазах огоньки. Девушка медленно перевела взгляд на распластавшегося парня, губы ее затряслись. И в следующее мгновение, утробно зарычав, она со скоростью кошки бросилась вперед. Выхватив из ножен клинок прежде, чем Вик успел отреагировать, девушка вонзила звенящее лезвие в живот насильника. Натужно крича, воя нечеловеческим голосом, она вынимала клинок и вновь била им парня, не замечая, как брызжущая из раны кровь смешивается на лице со слезами.

Ольга продолжала кричать, когда пришедший в себя Вик обхватил ее со спины и, оторвав от пола, оттащил к кровати. В затопившем сознание отчаянии она брыкалась, стараясь вырваться или хотя бы укусить охотника. Не понимая, что тот пытается ей помочь, не слыша слов утешения. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем девушка обмякла в объятиях Вика. Выскользнув из ослабевших ладоней, клинок со звоном ударился о пол. Охотник подхватил Ольгу на руки и аккуратно уложил на кровать, прикрыв покрывалом. Тонкий слух парня уловил, что по коридору к каморке приближаются люди. Странно, что они не пришли раньше. Но если крики отбивающейся девушки соседи еще могли пропустить мимо ушей, то чтоб проигнорировать этот безумный вопль отчаяния, не хватило даже принципа невмешательства. Да, своя хата с краю, но когда по соседству воют волки, чисто в целях самосохранения неплохо бы проверить, что там происходит.

Времени оставалось совсем мало. Пара мгновений, и растревоженные жители появятся за поворотом. Даже если Вик умудрится спрятать тело, — каморка напоминает разделочную в лавке мясника. Охотник кинул взгляд на безучастно раскинувшуюся на кровати девушку. Самое простое — ничего не делать. Пусть ее осудят. Ведь убийство, сколько бы ни было оправданным, все равно остается убийством.

Перед его глазами встала мягко улыбающаяся Ольга, смущенно принимающая от Николая Терентьевича найденный Виком в разрушенной библиотеке медицинский справочник.

Коротко вздохнув, охотник решительно шагнул к остывающему трупу парня. Окунув ладонь в расплывающуюся лужу крови, Вик поднес ее к лицу и рывком распрямил пальцы. Еще теплые солоноватые капли оросили спрятанное за маской-балаклавой лицо. Вновь макнув руку в кровь, охотник размазал ее по бронежилету, по второй ладони. Подняв с пола клинок, он развернулся к прибежавшим на шум жителям убежища.

В уши ввинчивались булькающие звуки. Потребовалось всего мгновение, чтобы осознать: виной этим странным вариациям знакомых голосов — стучавшая в черепе кровь.

— Лис, перевяжи его.

— Простите, товарищ командир, но я отказываюсь.

— Лис…

— Капитан, позвольте я.

Вздох, полный едва ли не смертельной усталости.

— Ладно, выполняй.

Скрип расстегиваемых липучек подсумка, шелест бинта. Кто-то мягко, но настойчиво дернул застежки его броника. Вжикнул молнией «эльки», расстегнул ворот камуфляжа.

— Нет! — едва не взвизгнул Вик, коленом отталкивая размытую фигуру.

От рывка охотник опрокинулся набок; в глазах, как рябь на воде, расплылись темные круги. С тихим рычанием парень попытался отползти в сторону, но руки его оказались стянуты за спиной чем-то крепким. Голова уперлась в какую-то преграду, а в левом плече будто разорвался снаряд. Хотя боль стала последней в списке проблемой. К ней охотник уже давно привык, научился не замечать.

— Вик, успокойся. Я просто перевяжу тебя, — голос знакомый, добрый, мягкий.

Сом. Андрей Самсонов. Он — друг. Он не навредит. Вик почувствовал ручеек бегущей по руке крови. Его крови.

— Поверх, — прохрипел охотник, стараясь перекричать разрывающий голову шум. — Поверх комка.

— Хорошо. Я перевяжу поверх, только не дергайся.

Парень вернул охотника в сидячее положение, облокотив спиной о борт катера. Немного повозившись, выудил его простреленную руку из прорезиненного рукава. Начал было перевязку, но увидел быстро разрастающуюся под Виком кровавую лужу и замер. Рану необходимо было прижать и обеззаразить, а через куртку это сделать практически невозможно. Если инфекция проникнет в кровоток, в полевых условиях избежать заражения не выйдет. Их проводник просто сгорит за несколько часов. Он же не бессмертный.

— Сейчас будет немного щипать, — Сом улыбнулся и вдруг рванул ворот камуфляжа охотника, засовывая под него спиртовую салфетку.

Глаза его расширились, лицо вытянулось. Он открыл было рот, но наткнулся на ледяной изумрудный взгляд Вика.

— Только слово скажи, и ты — труп.