Глава 11
Адская бездна
Лежащие на столе карандаши и листы бумаги притягивали взгляд, но Майка не поддавалась. Больше она не будет рисовать. Хватит! Последний раз это закончилось разбитыми в кровь кулаками, когда она колотила в дверь, пытаясь вырваться из своей клетки. Но руки – это ерунда по сравнению с тем, что она увидела и как сильно испугалась. До смерти испугалась, когда взглянула на свои рисунки. Они все были пропитаны ужасом, хорошо, что Стратег забрал их с собой, сам испугался, когда понял, что здесь нарисовано. Он быстро справился с волнением, но был, был момент, когда в его глазах заметался страх, и Майка это запомнила.
И снова подумала о женщине-кошке. Очнувшись от последнего обморока и увидев на своих рисунках рушащиеся станции метро и гибнущих людей, проваливающихся в разверзшуюся пропасть, Майка думала о ней постоянно. Что с ней, где она, почему не приходит, когда ее названой дочери так страшно и одиноко?
Майка всхлипнула и сквозь слезы с надеждой посмотрела на запертую дверь. Вот сейчас она откроется и… Но дверь не открылась. Более того, начала расплываться, словно размазывалась по стене.
«Это слезы, – подумала Майка. – Из-за них так кажется».
Но, видимо, дело было не в слезах. Или не только в них. Потому что железная дверь, запирающая Майкину клетку, совершенно сравнялась со стеной, словно ее и не было. Даже следа не осталось. Да и сама стена изменилась до неузнаваемости. Стала неровной и каменистой, покрылась трещинами, через которые кое-где просачивались капли мутной и грязной воды. Часть стены закрывала чья-то сгорбленная тень, а вокруг плясали отблески горящего пламени.
Майка опустила глаза и действительно увидела разведенный костер, а перед ним сидящего на корточках очень странного человека. Он был совершенно лыс, но поразило Майку не это. На вытянутом скуластом лице незнакомца не было ни усов, ни бровей, вообще ни одного волоска! Только глаза, которые из-за отсутствия ресниц казались выпученными, и большой широкий рот с бледными губами. Кожа лысого человека тоже казалась очень бледной, почти белой.
В первый миг Майка даже решила, что его лицо и руки покрыты мелом или какой-то краской, потому что заметила у него на лбу выведенный чем-то темным зигзаг, напоминающий извивающуюся пиявку. Из одежды на человеке был только солдатский жилет со множеством карманов, надетый прямо на голое худое тело, и широкие пятнистые штаны, подвернутые до колен, а больше ничего – даже ботинок!
Как можно в метро без обуви? В туннелях полно торчащих железок и острых камней, один неверный шаг, и порежешь ногу, а в напоминающем звериную нору бесхозном тупике, где сидел босой человек, их, наверное, еще больше. Но отсутствие обуви ему, похоже, совершенно не мешало. Он поднес ко рту что-то темное и продолговатое, Майке почему-то снова вспомнилась членистая многоножка, откусил и принялся смачно обсасывать. Майка поморщилась. Она не разглядела, что ест лысый незнакомец, но ей почему-то стало нехорошо. В том, как он это делал, было что-то мерзкое. Высосав мясо, или что он там высасывал, безволосый человек выплюнул в костер мелкие обглоданные кости.
«Это крыса, крысиная лапа», – сказала себе Майка, но не убедила. А незнакомец тем временем снял с огня длинный кусок мяса, насаженный на железный прут, отломил от него кусочек поменьше, небольшой вытянутый отросток, там еще осталось два таких же, а остальное снова повесил над костром. И тут Майка наконец разглядела, что он ест! Вернее, разглядела раньше, а поняла только сейчас. Пальцы! Человеческие пальцы!
Она вскрикнула от ужаса, и хотя тут же зажала рот рукой, людоед услышал ее крик, схватил с земли и выставил перед собой огромный нож с темным от крови лезвием и настороженно закрутил головой по сторонам. Майка проследила за его взглядом, сначала увидела сваленную у стены груду сочащегося кровью мяса (ее чуть не стошнило, когда она сообразила, что это за мясо), а потом… женщину-кошку!
Та лежала на боку, брошенная на землю, как какой-то мешок. Ее руки и ноги были стянуты электрическими проводами, но эти путы, наоборот, обрадовали Майку. Если бы людоед убил женщину-кошку, то не стал бы связывать ее. На волосах женщины-кошки запеклась кровь, но она была жива, хоть и валялась на полу без сознания. Майка хотела окликнуть ее, но вовремя сообразила, что людоед тоже услышит ее голос.
Тогда она представила, как наклоняется к женщине-кошке. Ближе, ближе. Вот губы коснулись ее виска и испачканных кровью волос, а через мгновение Майка уже шептала ей в ухо:
– Очнись. Пожалуйста, очнись…
* * *
Гончая открыла глаза. Ее будто кто-то позвал. Тонкий детский голосок. Майка? Нет, не может быть. Откуда ей здесь взяться?
Перед глазами горел костер, на огне что-то жарилось. Видно было плохо, а встать и осмотреться мешали связанные проводами ноги и руки. Гончая решила пока не шевелиться, и так увидела достаточно, чтобы понять: она явно не в бункере. Земляной пол, каменистые стены, низкий неровный потолок… Все это больше походило на пещеру, чем на туннель метро или другой рукотворный ход. Схватка с Клещом, закончившаяся ударом по голове, после которого она потеряла сознание, происходила в другом месте. Вот только кто принес ее сюда? Клещу незачем. Да и не стал бы он ее связывать и куда-то нести. Убил бы сразу, как этого и хотел. Значит, другой, тот, кого они искали. Где он? Судя по горящему костру, должен быть неподалеку.
Тот не заставил себя ждать. На лицо Гончей упала тень, и костер заслонила фигура разыскиваемого ими дикаря. Вместо набедренной повязки на нем был разгрузочный жилет Тевтона и его камуфляжные штаны. В руках дикарь держал армейский нож, надо полагать, тоже принадлежавший Тевтону, который, судя по окровавленному лезвию, он только что использовал по прямому назначению.
– Смотришь. Жива. Я радуюсь, – произнес дикарь непонятные слова, заглянув в лицо Гончей, и действительно улыбнулся.
Улыбка странным образом омолодила его безволосое лицо, сделав его почти детским. Щуплая фигура тоже не отличалась атлетизмом, разгрузочный жилет и армейские штаны болтались на нем, как на вешалке.
«Да он совсем мальчишка!» – с изумлением сообразила Гончая. Она перевернулась на спину и села, чтобы лучше рассмотреть дикаря, чем снова вызвала у него улыбку.
– Я хороший охотник, – объявил он и постучал себя в грудь рукой с ножом, оставив на жилете кровавый отпечаток лезвия. – Ты плохой.
Удивительно, но вторую фразу он произнес с той же довольной улыбкой, что и первую.
– Почему я плохой? – спросила Гончая, чтобы хоть что-то спросить. Непонятная радость дикаря настораживала даже больше, чем окровавленный нож в его руке.
– Люди машин плохие. Забыли червя. Стреляют, убивают друг друга. – Вещая о своем, дикарь так размахивал ножом, что несколько капель крови сорвались с клинка и упали Гончей на связанные руки. – Ты дочь машин. Плохая. Мясо вкусное.
– Мясо?
– Мясо. – Дикарь снял с огня свой самодельный вертел и помахал им перед лицом пленницы.
Гончая невольно отшатнулась. На вертел оказалась насажена человеческая рука. Только вместо кожи ее покрывала спекшаяся, местами обуглившаяся корка. Мизинец, безымянный и средний пальцы отсутствовали, большой и указательный превратились в безобразные сморщенные стручки.
– Вкусное мясо, – повторил дикарь, потом впился зубами в большой палец прожаренной на огне руки и откусил его.
Гончую передернуло. Она не была наивна и прекрасно знала о существовании в метро каннибализма. Знала, что на обнищавших станциях голодные, доведенные до безумия люди ели своих умерших родственников, даже собственных детей. Но они всегда делали это втайне от остальных, понимали, несмотря на свое безумие, что совершают нечто ужасное. Однако дикарь так не считал и, как показалось Гончей, даже гордился собой, своей ловкостью, умением добывать дичь и готовить пищу. Обглодав откушенный палец, он выплюнул в костер кости и погладил себя по животу.
– Сытый. Больше не хочу. Ешь. Мясо много.
Кусок обугленной плоти неожиданно ткнулся Гончей в лицо, заставив ее опрокинуться на спину.
– Не хочешь, – не то спросил, не то объявил дикарь. – Хорошо. Есть потом. Я и ты. Когда голодный.
Вертел шлепнулся в пыль возле костра.
– Меня тоже съешь? – спросила Гончая.
– Есть, есть, – обрадованно закивал дикарь. – Дочь машин вкусная. Потом. Мясо много.
Он указал в сторону, где возле стены были сложены друг на друга куски разделанного трупа. Клеща? Тевтона? Или обоих?
– Родитель любит меня, – продолжал вещать дикарь. После еды ему захотелось поговорить.
– Какой еще родитель?
– Великий червь! Любит, спасает, дает еду. Дома нет мясо, мало. Не пойду домой. Буду здесь. Сытый. Мясо есть, ты любить.
С этими словами дикарь опустился на корточки возле Гончей и крепко ухватил ее за грудь. Однако! Так вот что означала последняя фраза.
– А любилка не отвалится? – ответила она, пытаясь сбросить его руки.
Избавиться от чужих рук не удалось – мальчишка оказался проворным. Гончая решила сменить тактику. Перестала вырываться и замерла, а когда дикарь запустил руки ей под одежду, ударила его сцепленными ладонями в висок. Самозваный любовник обмяк и кулем повалился на нее. Гончая обхватила его локтевым сгибом за горло, чтобы свернуть шею, но в последний момент ее что-то остановило.
Откуда ни возьмись, возникло ощущение, что Майка сейчас наблюдает за ней, да еще в голове зудела неотвязная мысль о том, что она собирается убить ребенка. Хотя этот ребенок-людоед сам не собирался ее щадить.
«Позже сочтемся», – решила Гончая и принялась распутывать стягивающие запястья провода.
Тот, кто связал ее, не имел в этом деле опыта и необходимых навыков, Гончая сразу это поняла. Тем не менее избавиться от пут оказалось непросто, лишь после того, как Гончая ослабила зубами узлы, дело пошло быстрее. Она успела освободить руки и взяться за провода на лодыжках, когда в мозгу раздался пронзительный Майкин окрик: Берегись!
Гончая не стала анализировать, как и почему она слышит запертую в бункере девочку, а вместо этого упала на бок и откатилась в сторону. Воздух над тем местом, где она только что сидела, рассек клинок, направляемый юношеской, но уже твердой рукой, рукой убийцы.
Следующий выпад дикаря Гончая блокировала вскинутыми ногами – лезвие скользнуло по подошве, рассекло рант ботинка, лишь чудом не распоров ей ногу. Но и Гончей не удалось ни выбить у противника нож, ни сломать ему руку.
Дикарь не владел приемами ножевого боя, но компенсировал их незнание поразительной быстротой и ловкостью. Клинок мелькал перед глазами, Гончая вертелась на земле, уклоняясь от его ударов. Несколько раз он вскользь все же достал ее. Раны оказались поверхностными, Гончая это чувствовала, но порезы сразу стали обильно кровоточить. Если бы у нее тоже был нож или палка, да хотя бы камень. Но ничего полезного под руку не попадалось.
Не подпускай его! – кричала у нее в мозгу Майка и еще что-то непонятное. – Огонь, костер, полено!
О чем это она? Улучив момент, Гончая обернулась к костру и сразу поняла, что девчонка имела в виду. Когда противник снова бросился на нее, она выхватила из костра горящую головню и ударила его по вооруженной руке. Дикарь не выронил нож, это было бы уж слишком большой удачей, но он рефлекторно отдернул обожженную руку и на мгновение отвел оружие в сторону. Но именно мгновение чаще всего решает исход схватки. Гончая опрокинула противника наземь ударом под колени и для острастки еще ткнула пылающей головней в лицо. Потом вырвала из руки нож, когда он катался по земле и корчился от боли, и прижала лезвие к горлу.
– Одно движение – и тебе конец.
Парнишка оказался сообразительным, понял, что она не шутит, и затих.
– Три дня здесь шаришься, – продолжала Гончая. – Рассказывай, что видел, кого встречал.
Молчание. Дикарь лишь недоуменно хлопал своими выпученными глазами.
– Ну! – она слегка шевельнула рукой. Из-под прижатого к горлу лезвия одна за другой выкатились две капли крови.
– Люди машин. Много. Ходят туда-сюда. Громко стучат, – зачастил распластанный на земле дикарь.
– Строители, – сообразила Гончая. – Еще кого видел?
– Плохой человек, один, большой, сапоги, штаны, куртка, много мяса. Хотел убить, есть – не успел. Плохой за дверь. Крепко, не открыть.
– Человек, которого ты хотел убить, скрылся за дверью? – перевела его лепет Гончая. – Что за дверь? Отвечай.
– Дверь – железо, толстое, не открыть. Стена – камень, не разбить.
«Бетонная стена и бронированная дверь – бункер!»
– Где ты это видел? Как туда попасть?
Молчание.
– Знаешь, как пройти к этой двери?! – сорвалась на крик Гончая. – Если проведешь меня туда, отпущу!
– Знаю. Проведу, – последовал ответ.
«Вот и молодец, – Гончая облегченно выдохнула. – Только нужно тебя стреножить, чтобы не сбежал». За годы охоты за скрывающимися людьми она научилась связывать пленников множеством разных способов. Во всем метро, наверное, никто не умел проделать это лучше.
Гончая улыбнулась поверженному противнику, убрала с его горла нож и расчетливо ударила рукояткой в висок. Сильный удар разбивал височную кость, вызывая мгновенную смерть, более слабый гарантировал потерю сознания. Гончая владела техникой обоих ударов.
* * *
Шли друг за другом, людоед впереди, Гончая за ним. Медленно шли, потому что ноги дикаря были стреножены на уровне щиколоток, из-за этого он мог делать только короткие шажки. Другой отрезок провода связывал ему запястья. Хорошо связывал, надежно, Гончая об этом позаботилась. Руки за спиной, а от них тянется петля, накинутая пленнику на шею. Взмахнет руками, сделает резкое движение или попробует освободиться, и сам себя задушит. Парнишка об этом знает – он уже проверил, один раз попробовал, чуть не задохнулся и больше не глупит. Это не означает, что ему можно доверять. Гончая и не доверяла, поэтому конец второй петли на шее людоеда крепко держала в руке. Второй рукой освещала путь самодельным факелом. Без него ничего вокруг не видно, хотя дикарь как-то ориентировался и в темноте: уверенно прет вперед, вовремя замечает все повороты и выступы и еще ни разу не споткнулся.
Гончая тоже не спотыкалась, шла осторожно. Ей ни в коем случае нельзя было падать, потому что можно и не подняться. Она ослабела от потери крови, хотя и перевязала полученные в схватке раны распоротыми на полосы штанинами своего пленника. Хорошо, что удалось остановить кровотечение. Плохо, что нет оружия, только ножи: трофейный Тевтона и собственный Гончей. Лишь ножи и забрал людоед, обыскав труп штурмовика и оглушенную пленницу, а фонари, пистолеты и автоматы выбросил. Идиот!
Его ненависть к жителям метро, которых он называл «люди машин», относилась заодно и ко всем механизмам, включая электрические фонари и огнестрельное оружие. Кто только его надоумил? Не сам же он до такого додумался. И судя по его рассказам, он не единственный. Где-то в метро находилось место, которое он называл домом, где обитают другие такие же людоеды, ненавидящие остальных жителей метро и считающие своим родителем какого-то Великого червя.
«А если он как раз и ведет меня в свое логово?!» – полыхнула в мозгу внезапная мысль, бросившая Гончую в жар. Что мешает дикарю привести ее к своим сородичам, ведь она понятия не имеет, куда он направляется?!
Она в растерянности остановилась. Не заметивший этого пленник сделал следующий шаг и захрипел, когда скрученная из провода петля врезалась ему в горло.
– Далеко еще? – спросила Гончая, ослабив натяжение петли.
– Пришли… дверь… там, там… – залепетал задыхающийся пленник и закивал головой в глубину напоминающего бетонную кишку узкого коридора.
Гончая вгляделась в темноту перед собой, никакой двери, естественно, не заметила, но в коридоре стало будто бы светлее. Она опустила факел, потом воткнула его в трещину на полу и прошла несколько шагов вперед. Так и есть! В глубине коридора мерцал очень слабый, едва различимый свет, и глазастый парнишка разглядел его.
– Шагай вперед, и без глупостей, – приказала пленнику Гончая.
Вряд ли он понял ее предупреждение, но послушно двинулся вперед. Гончая последовала за ним, а вместо оставленного факела взяла в руку собственный нож. Он казался надежнее трофейного клинка Тевтона, все-таки сама выбирала.
Примерно через двадцать шагов Гончая поняла, что свет электрический, а еще через десяток разглядела впереди и тускло горящую лампу, защищенную круглым стеклянным колпаком. Фонарь был установлен не на потолке, а на стене, под ним располагалась массивная железная дверь, такая же непробиваемая и прочная, как гермозатворы.
* * *
Снова вышло так, как когда Майка впервые потеряла сознание. Только что она наблюдала, как женщина-кошка и ее пленник друг за другом идут по какому-то коридору, и вдруг взгляд провалился под землю.
Перед глазами все быстрее и быстрее замелькали каменные пласты. Они крошились, раскалывались на части, потом на отдельные глыбы и, обрушившись вниз, исчезали в… колодце? Дымящемся жерле? Или чьей-то бездонной глотке?!
Огромные камни стремительно летели в пропасть, но Майка падала быстрее, обгоняя их, пока не оказалась в самой глубине, за бурлящей пеленой ядовитых испарений, взбиваемых в пену движениями десятков, сотен, тысяч суставчатых лап.
Нет! Их было намного больше. Майка даже не знала такого числа. Но повсюду, насколько хватало глаз, она видела одно и то же – жуткие лапы без шерсти, мяса и кожи. Лапы, состоящие из одних голых костей и заканчивающиеся единственным когтем. И все эти тысячи тысяч лап безостановочно двигались. Они вонзались в стены уходящего в бездну круглого жерла, вгрызались в камень и выталкивали наружу что-то необъятное, невообразимо огромное. Что и было одной бездонной глоткой.
* * *
– Это та дверь, о которой ты говорил? – на всякий случай спросила Гончая.
Проводник энергично закивал, но она и сама уже поняла – дверь та самая! Над дверью заброшенного бункера не горел бы свет, а если он горит, значит, бункер используется, и за дверью кто-то есть. Кто? Стратег с охраной или только Майка? Или это вообще не тот бункер, а Майкин находится в другом месте? Пока не попадешь внутрь, не узнаешь. А как попасть, если на двери ни запирающего штурвала, ни ручки, ни замочной скважины? Ничего, кроме панорамного глазка, да и тот, скорее всего, бронирован.
Гончая прикоснулась ладонью к стальной плите. Холодная. Как же она открывается? Надо полагать, изнутри. Там-то наверняка есть и ручки, и запоры, и все что положено. Что ж, придется подождать. Рано или поздно кто-нибудь да откроет.
Дикарь, который все то время, пока она осматривала дверь, смирно стоял рядом, теперь нетерпеливо топтался на месте и закрутил головой. Валить собрался, сообразила Гончая. Помнит о ее обещании. Может, и правда отпустить? Что с ним еще делать?
– Уйти хочешь? Снова на людей охотиться, мясо жрать?
Она издевалась, но молодой людоед этого не понял. Очевидно, ирония была ему недоступна.
– Идет! Близко! Здесь скоро, – понизив голос, испуганно зашептал он.
– Кто идет? – спросила Гончая.
Но прежде чем дикарь успел ответить, бетонный пол у нее под ногами содрогнулся. Запертая дверь затряслась и угрожающе загудела. А может, и не дверь! Воздух наполнился цементной пылью. А горящий сверху фонарь мигнул и погас.
* * *
Рисунки подготовили ее к ужасу, который сейчас воочию предстал перед глазами. Только поэтому Майка не потеряла сознание.
К реальности ее вернула женщина, которая принесла еду, она вошла в комнату-клетку с подносом, хотела поставить его на стол, и в этот момент погас свет. Он выключился не только в комнате, но и в коридоре – повсюду. Лампы вскоре снова зажглись, но уже не так ярко. И одновременно где-то снаружи протяжно завыла сирена.
Услышав тревожный сигнал, женщина испугалась, выронила поднос и бросилась к двери, но как-то неуклюже и очень медленно. Майка тоже перетрусила, потому что увидела, что стол с карандашами, за который она решила больше не садиться, ползет к ней, словно живой. И не только стол! Кровать отъехала в угол, и даже ковер сдвинулся в ее сторону. Пол вдруг ушел из-под ног. Майка даже не поняла, отчего теперь лежит на мягком ворсе. Мебель отлетела к стене, со стулом ничего не случилось, а у стола треснула столешница.
Майка повернулась к женщине, чтобы убедиться, что с ней все в порядке. Но это было не так. Женщина не двигалась, она лежала на полу, ноги в коридоре, а туловище, руки и голова в комнате. Ее глаза были широко открыты, а на той половине лица, которая оказалась повернута к Майке, пузырилась кровь. Стальной косяк железной двери тоже был измазан кровью.
Майка перевела взгляд с пятна крови на дверном косяке на неподвижное лицо женщины и икнула. Услышала, как в коридоре что-то с грохотом упало, и икнула еще раз.
Снаружи загремело сильнее. Видимо, что-то тяжелое посыпалось на пол. Стол снова врезался в стену, расколов и несчастный стул. Майка почувствовала, что дрожит. Но дрожала не только она, дрожали стены ее комнаты, дрожали пол и потолок, кровать ходила ходуном, а за стеной кто-то надрывно кричал от боли, Майка даже не могла понять, мужчина это или женщина.
– Мама, – сказала она. А когда комната содрогнулась от нового толчка и вместе со всей мебелью и телом мертвой женщины ухнула вниз, закричала во весь голос: – Мама!!!
* * *
Через несколько секунд фонарь над дверью снова загорелся, и Гончая не узнала подземный ход. Пол, стены и потолок покрылись сетью широких трещин. Под ногами валялись куски отвалившейся штукатурки и выкрошившиеся куски бетона. Стена бункера отошла назад, а внешняя дверь, наоборот, накренилась в сторону коридора. Дикарь-проводник упал на колени и жалобно выл по-звериному. Да и черт с ним!
Гончая метнулась к двери. Из-за нее тоже доносился вой, но не человеческий. Похоже, в бункере включилась сирена. Затем последовал новый толчок, еще сильнее первого. Гончую подбросило к потолку, а когда она упала на пол, чуть не придавило дверью бункера, вывалившейся из стены вместе с дверной коробкой. Гончая едва успела увернуться от падающей на нее бронированной плиты. Зато рухнувшая дверь открыла ей путь в бункер!
За дверью начинался внутренний коридор. Там мигали лампы аварийного освещения, и звучала сирена, но судя по механическим щелчкам и неравномерным паузам, выть ей оставалось недолго. Чтобы попасть в бункер, пришлось спрыгнуть внутрь, почему-то пол за стеной оказался на метр ниже, чем снаружи, и к тому же ходил ходуном под ногами. Но Гончая даже не обратила на это внимания, потому что в паузах между щелчками и воем сирены отчетливо услышала Майкин крик:
– Мама!!!
Она ринулась на этот крик, промчалась по заваленному какими-то обломками коридору, перепрыгнула через тело женщины в черном платье и белом переднике и оказалась в комнате Майки. С прошлого раза комната изменилась до неузнаваемости. Стол треснул, детский стульчик вообще превратился в груду обломков, ковер сдвинут в сторону, опрокинутая кровать лежит на боку. Но все эти детали Гончая отметила лишь мельком, главное, что Майка была здесь! Она нашла ее!
Девочка сидела на полу, вцепившись в ножку опрокинутой кровати, и безостановочно кричала:
– Мама!!! – набирала в грудь воздуха и повторяла снова: – Мама!!!
– Я здесь, – ответила Гончая.
Голос прозвучал на удивление ровно, хотя глаза наполнились слезами. Потом сгребла девочку в охапку и бросилась к выходу.
Женское тело на пороге. Заваленный обломками коридор. Череда погасших светильников. Сирена окончательно захлебнулась, вместо ее воя слышны только щелчки: щ-ц… щ-ц… щ-ц… Словно последний отсчет. А дрожащий пол и расползающиеся повсюду трещины лишь усиливали это впечатление.
Где же выход? Где выход?!
На какой-то миг Гончей показалось, что она потеряла его или пробежала мимо. Потому что огромная дыра в стене на месте рухнувшей двери превратилась в узкую щель под потолком. Пока она искала Майку, весь бункер просел еще на полметра.
И продолжает проваливаться глубже!
Гончая кое-как оторвала девочку от себя. Оказавшись на руках, Майка тут же обхватила ее за шею, да так крепко, что Гончей с трудом удалось расцепить ее ручонки.
– Лезь туда! Живо!
На объяснения не оставалось времени, Гончая просто вытолкнула девочку наружу и тут же ввинтилась в щель следом за ней.
Ползком по каменному крошеву. Саднили ладони, кажется, она их ободрала. Плевать! Еще несколько судорожных движений локтями и коленями, и вот уже Майка снова бросается ей на шею. Значит, выбралась. Обе выбрались!
– Я тебя ждала!
– Я искала!
Они говорили, перебивая друг друга. Майка целовала женщину в щеки, Гончая ее – в лоб. Невозможно, казалось, разглядеть что-либо вокруг из-за клубящейся в воздухе пыли. За спиной с грохотом рушился раскалывающийся бункер. Надо было бежать, но непонятно куда. А потом вдруг внезапно наступила тишина.
* * *
Майка и Гончая одновременно замолчали. Девочка еще теснее прижалась к ней и что-то прошептала, но Гончая не поняла слов. Шепот заглушил чужой голос:
– Люди машин. Плохие. Забыли. Их, их…
«Дикарь! – вспомнила Гончая. – Не убежал, остался. Да и куда ему со связанными ногами».
Она повернулась на звук. Гуляющий по туннелям сквозняк разогнал висящую в воздухе цементную пыль, но дело было не только в этом. Вокруг определенно стало светлее. Теперь Гончая прекрасно видела своего проводника, хотя тот находился в двадцати шагах от нее. Дикарь стоял на коленях, раскачиваясь вперед и назад (молился, что ли?), и бубнил:
– Есть их. Меня нет. Я хороший.
«Да он плачет!» – с изумлением сообразила Гончая. Это казалось невероятным. Отчего-то не верилось, что дикарь может рыдать, как другие люди. Оставив Майку на земле, она поднялась на ноги и застыла как вкопанная.
Подземного бункера, пешеходного туннеля, который вел к нему, и даже толщи земли, в которой он был построен, более не существовало. Дикарь стоял на коленях перед бездонным провалом не менее ста метров в диаметре! Огромной воронкой, поглотившей бункер вместе со всеми его обитателями.
– Не губи! – взвыл дикарь, качнувшись вперед, и протянувшаяся от него горбатая тень повторила это движение.
Тень возникла, оттого что согбенная фигурка на краю провала освещалась поднимающимся со дна мерцающим светом. Такие же тени тянулись и от Гончей, и от жмущейся к ее ногам девочки, и от груд камней, усеивающих пространство вокруг бездны.
«Что за свет, откуда?» – только и успела подумать Гончая, а потом все мысли в ее голове вытеснил донесшийся снизу протяжный гул, чем-то похожий на вздох огромного исполина.
В тот же миг все пришло в движение. Висящая в воздухе цементная пыль и разбросанные вокруг камни устремились в провал. Порыв внезапно налетевшего ветра подхватил одинокую фигурку на краю воронки и столкнул в бездну. Гончая тоже не устояла на ногах и вместе с намертво вцепившейся в нее Майкой полетела к пропасти.
По отдельности их бы неминуемо засосало в воронку, но общий вес оказался великоват даже для шквального ветра, и они упали на землю на самом краю обрыва. Рядом обнаружилась достаточно широкая трещина, и Гончая немедленно нырнула туда, накрыла Майку своим телом, прижала к земле и уперлась в края трещины расставленными руками и ногами. Какое-то время, показавшееся ей вечностью, над головой свистели и сталкивались пролетающие камни, выл ветер, а потом… Потом Гончую охватил страх. Он когтями вонзился в тело, пронзил сердце и швырнул к пропасти.
Бездна дохнула ей в лицо. Она была живой. Отвесные каменные стены заканчивались разинутой пастью, огромной, как сама пропасть. Пасть удерживали сотни, а может, и тысячи когтей, вонзающихся в стены. В глотке что-то бурлило и клокотало – дым, пар или туман, подсвечиваемый сполохами горящего в глубине невидимого огня. Силе этой пасти, ужасу, который она внушала, невозможно было противостоять. Но прежде чем Гончая сделала последний шаг с края обрыва, чтобы исчезнуть в затягивающей бездне, ее ноги обхватили цепкие детские ручки.
– Не бросай меня! – прорвался сквозь шум в ее голове пронзительный Майкин голос.
Конечно, нет! Как девочка могла такое подумать?! Но почему тогда она стоит на краю пропасти, на дне которой разевает пасть, изрыгая огонь и дым, безглазое, членистоногое чудовище? Скорее прочь отсюда!
– Бежим! – скомандовала Майке Гончая и, подхватив девочку на руки, бросилась прочь от бездны. Осталось лишь надеяться, что среди многочисленных расщелин и трещин, расползающихся по стенам провала, она правильно выбрала единственный рукотворный проход, где оставила свой горящий факел.
