– In vino veritas, друг мой. Истина в вине! – Хила бережно сложил добытую траву в медную ступку и принялся старательно растирать ее пестиком. – Вы молоды, товарищ Томский и, конечно, считаете, что алкоголь и истина несовместимы. И совершенно напрасно. Я тоже был молодым и горячим, хотя теперь в это трудно поверить. Пытался отыскать мифический остров Пэнлай и облагодетельствовать человечество, изготовив эликсир бессмертия из травы Цзю. И к чему привели души прекрасные порывы? Перед вами калека, который занимается приготовлением лекарства от гриппа, а местный жрец, именующий себя Носителем Истины, застилает мою кровать и убирает за мной дерьмо! In vino veritas, Анатолий. Кстати, у меня есть полбутылки отличного коньяка. Не желаете ли по рюмочке?

– Разве что по рюмочке…

Алхимик подкатил свое кресло к стеклянному шкафу, достал искомую бутылку и две рюмки. Разлил коньяк. Толику пришлось встать с удобного кресла и идти к столу. Он с удовольствием бы променял эту рюмку на дополнительную минуту отдыха и покоя, но боялся обидеть человека, от которого зависело будущее его станции, жены и ребенка. Кроме того, Томский был уверен, что даже две бутылки коньяка не смогут избавить его от беспокойства. Чтобы добраться до Жуковки, он потерял уйму времени. Если даже предположить, что на обратном пути ему повезет больше, счет будет идти на часы или даже минуты. Вот почему этому целителю не стоит тратить время на бухло, а вплотную заняться тем, чем его просили.

Томский вернулся в кресло, а рюмку свою опорожнил одним махом еще по дороге. Хила посмотрел на него с улыбкой.

– Кто же так пьет коньяк, Анатолий? Это ведь не сивуха, которой травят себя жители подземки. Не думайте, что старый аптекарь читает ваши мысли. Просто у вас все на лице написано. Вы страстно желаете получить свое лекарство и на всех парах мчаться в Метро. А меня, конечно, считаете болтуном и бездельником. Это не так. Я сделал паузу для того, чтобы наша травка пустила сок. Этот процесс не ускоришь. Но и лодырничать я не собираюсь. Сейчас допью свой коньяк и займусь сборкой перегонного куба.

– И все-таки, Хила, вы – телепат. Не обижайтесь, но мне действительно надо спешить.

– Поспешишь – людей насмешишь. Мне нельзя ошибиться, товарищ Томский. Вот и болтаю, чтобы снять напряжение.

Хила расставил на столе штативы, зажег большую спиртовку и поставил на нее кастрюлю с водой. Измельченную траву из ступки пересыпал в колбу. Туда же добавил какие-то осколки – по виду кусочки разбитой фарфоровой чашки. Наполнил колбу водой, тщательно перемешал все стеклянной палочкой и принялся колдовать с резиновыми шлангами, термометром, какими-то пробками и сосудом из блестящего металла. Потом торжественно поставил небольшую колбу под конец стеклянной трубки.

– Ну вот, товарищ Томский. Перед вами – простейший перегонный куб. Ничего особенного, за исключением холодильника. Обычно в нем используют принудительное водяное охлаждение. Не очень-то удобно. Моя конструкция позволяет охлаждать пар исходного продукта специальным реагентом, близким по составу к жидкому азоту.

– А осколки зачем?

– Вы наблюдательны. Керамика обеспечивает равномерность кипения смеси, что очень важно. В нашем деле нельзя ошибиться даже на полградуса. Хм… Ну вот, процесс пошел…

Анатолий прикрыл глаза. Уж лучше бы он согласился на предложение Сергея и Юрия осмотреть достопримечательности Пирамиды, чем следить за приготовлением лекарства. Время тогда, возможно, текло бы быстрее. Впрочем…

Помпезная роскошь отдельных зданий Жуковки не очень-то впечатлила Томского. Все эти попытки рублевских небожителей повернуть время вспять уж очень походили на поведение ребенка, который пытается спрятаться от опасности, накрывшись одеялом, или на страуса, прячущего голову в песок. Корнилов тоже тот еще мечтатель – надеется вернуть своих кротов в реальность, что, по сути дела, выглядит попыткой возродить мертвую древнеегипетскую цивилизацию. Не выйдет. Время не повернешь вспять. Оно возьмет свое. Жестокая реальность наступит, когда перемрет элита. Те, кто займет их место, не будут столь гламурными и утонченными. Жуковка, да и вся Рублевская Империя, превратятся в то, чем стало Метро. Но для этого должны пройти годы. Корнилов – хороший парень, но борется с ветряными мельницами…

Размышляя, Анатолий забыл о Хиле, а тот все продолжал болтать на излюбленные темы.

– Все пришло к нам с Востока. Именно там местные алхимики первыми стали искать эликсир жизни. Найти не нашли, но придумали перегонный куб. Когда он попал к нам, в Европу, то поначалу использовался сугубо в научных целях. Для получения так называемой «пятой сущности» в куб запихивали все, что попадалось под руку. И вот в один прекрасный день, дорогой Анатолий, в куб попало вино! Алхимики, как водится, вскипятили его и получили вместо квинтэссенции… спирт. Такова проза жизни. Эликсир жизни превратился в легенду. Поиски истины посредством перегонного куба подошли к логическому финалу. Эксперименты с кубом постепенно переместились из теоретической области в область практическую. А алхимики из-за своего стремления обнаружить новые продуты для получения алкоголя стали банальными самогонщиками… Вот почему, как ни крутись, а жизненный опыт рано или поздно подтолкнет тебя к выводу – in vino veritas!

Толик опять улыбнулся: и оттого, что ему нравилась эрудированность старикана, и оттого, что колба для конечного продукта начала наполняться коричневой жидкостью. Он встал, подошел к окну.

Хила встрепенулся, посмотрел на Томского, округлив глаза.

– Николай Гумилев? Вот уж не ожидал. А вам, Анатолий, как я вижу, палец в рот класть нельзя. Да-с. Вино вином, а холод – холодом. Вы любите стихи создателя школы акмеизма? Забавно. Суровый воин и цветение… Каков контраст!

– А вы, Хила, конечно, думали, что мы у себя в Метро лаптем щи хлебаем? Вам следует как-нибудь побывать в Полисе. Жители его тоже считают себя элитой, и поводов для этого у них, уж поверьте, гораздо больше, чем у здешних… знатоков искусств. Там процветает наука, а все, что накопила наша цивилизация, трепетно сохраняется учеными.

– С удовольствием побывал бы, но… Мое жизненное пространство, к сожалению, ограничено этими стенами.

Послышался топот сапог на лестнице, и через в люк в полу поднялись Корнилов и Стук.

– Как дела? – спросил Юрий. – Что с нашим лекарством?

– Порядок, – отвечал Хила. – Я закончу минут через пять…

– Видминно. А мы тут порадилися, – Степан хитро прищурился. – Порадилися…

– Да. Мы посовещались, Анатолий, и решили, что автожир Жуковке в ближайшее время не потребуется. А что? Торсионный генератор уничтожен. Если нам понадобится добыть травку для Хилы, то за ней можно прогуляться и пешком. Облетать Рублевскую Империю с инспекционными целями мы не собираемся, бомбить – тоже. Тебе автожир нужнее.

– Доберешся до Москви без шуму и пилу, – поддакнул Бамбуло. – Так что заканчивайте побыстрее. Хорошев и Вездеход уже ждут нас на взлетной площадке.

Томский обнял Юрия, потом Степана.

– Спасибо, спасибо, ребята! Если все будет хорошо, я верну машину. Хотя бы для того, чтобы опять встретиться с вами.

– А все и будет хорошо, – объявил Хила. – Все будет замечательно. Когда наш общий друг вернется, он возьмет меня с собой в этот… как его… Полис! Да. Если мое лекарство окажется полезным, мне не стыдно будет показаться на глаза ученым мужьям Метро.

– Я отрекомендую вас наилучшим образом, Хила.

– Заранее благодарен, Анатолий. А сейчас мне остается добавить в наш продукт раствор глюкозы. Товарищ Томский, уж если мы готовили лекарство вместе, помогите мне закончить. В шкафу есть пузырь с наклейкой «Цэ шесть аш двенадцать о шесть». Подайте мне его, пожалуйста.

Хила погасил спиртовку, взял колбу с дистиллятом, добавил в него раствор глюкозы и несколько встряхнул. Готовое лекарство перелил в термос, обернул в несколько слоев мягкой ткани и уложил его в пластмассовый чемоданчик.

– Там еще пакет с одноразовыми шприцами. Каждому больному по кубику. Думаю, этого будет достаточно.

– Спасибо, Хила, – Анатолий взял чемоданчик. – Спасибо и до свидания.

Хила кивнул.

– Прежде чем вы уйдете… Только один вопрос: вам удалось узнать о том, кто такой Конструктор?

– Да, Хила, – ответил Корнилов. – Это Максим Максимович. Наш доцент-историк. Вычислить его удалось и благодаря вам. Помните наш первый разговор? Вы ведь уже тогда сказали, что загадочный Конструктор отлично знает историю.

– Да-да. Он арестован?

– Успел сбежать. Где-то прячется. Ввиду исключительной опасности этого типа отдан приказ стрелять на поражение. Сейчас у Конструктора не так уж и много поклонников, а те, что есть – сидят под замком.

– Поздравляю вас. Рад, что мое скромное участие помогло вывести злого гения Жуковки на чистую воду. Но вы не боитесь ошибиться? Конструктор очень умен и…

– А Максимыч разве дурак? – усмехнулся Стук. – Да и мы тоже сплеча не рубим. Сим разив видмирили один раз видризали. Есть доказательства, Хила. У нашего профессора найден план секретных подземных переходов и специальный защитный обруч. Такой же, какие он передавал нашим врагам.

Хила расхохотался:

– Насчет плана ничего не скажу, а обруч… – целитель наклонился и достал из стола круглый футляр. Открыл его. – Уж не об этом ли обруче идет речь?

– О нем, – выдохнул Корнилов. – Откуда он у вас?

– Все просто. Рамзес знал о торсионном генераторе в лесу и хотел сделать то, что получилось у вас – разбомбить излучатель к чертовой бабушке. Я настоял на том, чтобы повременить с бомбежкой. Радиация плюс психотронное излучение… мне представился уникальный шанс изучить их совместное влияние на местную флору. Садыкова удалось уговорить. Он поручил жуковскому ученому, гениальному металловеду, изучить тему и придумать сплав, способный защитить человека от излучения. А я… был молод и слишком самоуверен. Считал, что справлюсь безо всякой защиты. Обруч я получил позже, когда стал калекой. Разумеется, подарок этот мне прислал Конструктор. В насмешку…

– М-да, – покачал головой Корнилов. – Насмехаться, это он любит…

Толик взял чемоданчик и пожал целителю руку.

– Еще раз до свидания.

– Прощайте.

– А Хила не так-то прост, как кажется, – задумчиво произнес Стук на выходе из Пирамиды. – Почему он ничего не сказал об обруче раньше?

– А его никто и не спрашивал, – ответил Юрий. – Откуда Хиле было знать, что Конструктор передаст обручи Коробцову?

– Це так… И все-таки на месте Томского я бы для начала испытал зелье Хилы на каком-нибудь животном…

По дороге к ангару Томский взял Корнилова за руку.

– Отстанем немного. Есть разговор.

– Говори.

– Не надоело тебе здесь?

– Надоело, не надоело, а других вариантов у меня нет. Само собой нянчиться со всей этой, тьфу, богемой не очень приятно, но в Метро возвратиться не могу. Для Ганзы ведь я до сих пор остаюсь беглым преступником.

– Не преувеличивай значимости Станций Содружества Кольцевой Линии. Торгаши они и есть торгаши. На Станции имени Че Гевары тебя никто не тронет, а если попробуют – в зубы дадим. А если честно, удивляюсь я твоему терпению. Я давно удавился бы тут от безнадеги. По мне так лучше дрянная похлебка и грибной чай, чем эти рублевские коньяки, да разносолы. Смотреть на рожи местных гламурастов тошно…

– Согласен, но…

– Степу уговорим, Хорошева уломаем! Решайся, Юра!

– Обещаю подумать. А тебе, Томский, сейчас главную проблему решить надо. Вот все устаканится, а там, глядишь, и мы в гости нагрянем. В душе, брат, я тоже анархист и махровый махновец!

– Думай, махновец доморощенный, думай.

Обе двери ангара, и наружная, и внутренняя, были открыты. Люминесцентные лампы, предназначенные для освещения восьмигранного зала, были выключены – света, проникавшего через раздвинутые сегменты крыши, хватало. Вездеход с Шестерой на плече стоял у автожира. Полковник Хорошев опирался на темно-красный фюзеляж РС-1. Корнилов сразу почувствовал неладное. Слишком напряженным был взгляд Носова. Шестера, которая обычно не могла усидеть на месте, тоже вела себя как-то неестественно. Да и Сергей выглядел не просто уставшим, а больным. По бледному лицу его стекали крупные капли пота, а глаза лихорадочно блестели.

Томский и Бамбуло тоже заметили эти странности. Остановились, переглянулись.

– Что молчим, будто на похоронах? – спросил Стук. – Случилось чего?

Вместо ответа карлик поднял глаза вверх. На краю раздвижной крыши рядом с радаром стоял Максим Максимович с автоматом в руках.

– Ну, вот, все в сборе. Нам надо поговорить. Но прежде, чем начнем, всем бросить оружие.

– Ага! – усмехнулся Юрий. – Разогнались. А ты, Конструктор, нас перестреляешь.

– Если выслушаете меня, никакой стрельбы не будет!

– Он ранил полковника, – сообщил Носов.

– В руку! – отрезал доцент. – Только в руку. Иначе Хорошев пристрелил бы меня. Повторяю, бросайте оружие!

– Хорошо, – Корнилов расстегнул кобуру, взял пистолет двумя пальцами и, опустившись на корточки, положил на бетонный пол. – Толик, брось «калаш», Степан, ты тоже. А вы, Максим Максимович, держите себя в руках. Вы же умный человек. Я уверен, что мы договоримся.

– Обязательно. Но сначала говорить буду я. Отлично. Теперь пусть каждый отшвырнет свой ствол ногой. Без резких движений, друзья мои, без резких движений. А потом – руки вверх.

Корнилов первым выполнил приказ. Остальные последовали его примеру. Томский бережно поставил на пол свой драгоценный чемоданчик.

– Максим Максимович, – заговорил Корнилов, – к чему все это? Мы же друзья… ну, по крайней мере, были друзьями. А Томский тут вообще ни при чем. Ему надо спешить. Дайте Толику улететь, а у нас будет еще предостаточно времени для бесед.

– Надеюсь, мы и останемся друзьями, Юрий. А Томский никуда не полетит. Еще слово о полете, и я начну стрелять по гироплану.

Всего в нескольких метрах от себя Юрий видел кнопки привода раздвижной крыши. Надо говорить. Отвлечь внимание Конструктора и закрыть крышу ангара.

– Вас будут судить, Максим Максимович… По справедливости. Учтут все ваши заслуги…

– К черту заслуги! Речь не об этом! Я…

Договорить Конструктору помешал глухой стук. Раненый Сергей Хорошев потерял сознание и упал. Это на мгновение отвлекло внимание Максима Максимовича, и Юрий, понимая, что другого шанса не представится, прыгнув к стене, ткнул пальцем в черную кнопку. Загудели электродвигатели. Реечные механизмы на стенах и штоки пришли в движение. Крыша сдвигалась, но у Конструктора все еще оставалось время на то, чтобы подстрелить кого-нибудь из людей внизу. Возможно, так и случилось бы, если бы не Томский. Он упал на пол, перекатываясь на живот, схватил пистолет Корнилова и перевернулся на спину.

Тах-тах-тах!

Три выстрела разделяли доли секунды. Максим Максимович покачнулся, его «калаш» с лязгом ударился о бетонный пол. Вслед за ним рухнул вниз и сам Конструктор.

Юрий подбежал к нему. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять: Максим Максимович уже не жилец. Вокруг головы его, подобно зловещему багровому нимбу, расплывалась лужа крови, а глаза быстро мутнели. Он почему-то улыбнулся Корнилову.

– Холодно… Слишком холодно. Лед… Никто никуда не полетит…

– Сдался вам этот полет! Томский и Вездеход случайно оказались втянуты в наши разборки. Старайтесь поменьше говорить. Берегите…

Но Максим Максимович уже ничего не слышал. Глаза его сделались неподвижными, а на губах застыла улыбка.

Стук успел сбегать за помощью. Хорошева перевязали, уложили на носилки. В сознание он так и не пришел. Для Максимыча принесли черный пластиковый мешок. Юрий сам застегнул на нем «молнию».

– Жаль. Интересный был мужик. Чего ему не хватало?

– Азарта, игры, – предположил Степан. – Из-за этого у него крыша и протекла. Вот я, например, тоже в картишки перекинуться не прочь…

– Завязывал бы, – посоветовал Анатолий. – А то у самого крыша прохудится.

– Да, Степа. И по поводу крыши, – подхватил Корнилов. – Как же вы так опростоволосились?

– Да это все Хорошев. Никто крышу до вашего прихода раздвигать не собирался. На кой, спрашивается? А полковнику температуру наружную зачем-то измерить понадобилось. Конструктор же наш, оказывается, только этого и ждал. Мы его по подземельям искали, а он на крыше нас караулил. Дальше все как по нотам: Серега пистолет выхватил, а Максимыч в него и пальнул. Заставил меня и Колю оружие бросить. Тут вы…

– А ведь мог бы натворить дел напоследок, – Юрий посмотрел на двоих солдат, дожидавшихся разрешения унести труп Максима Максимовича. – Похороните его, как полагается. На кладбище гастов.

В ангар вбежал еще один запыхавшийся солдат.

– Товарищ Корнилов, товарищ Корнилов! Разрешите доложить!

– Ну, что там еще?

– Эта певица. Разина. Она объявила голодовку. Вопит, чтобы ее выпустили и… похоронили в Пирамиде. По египетскому обычаю. Вместе с Тодором и Михаилом. Заявляет, что так поступали со своими домашними животными все фараоны.

– Лихо. От души. А что эти двое?

– Жить хотят. Уговаривают мамулю, чтоб с похоронами не торопилась.

– А Бронкс?

– Толстяк татуированный? Нет. Этот пока голодовку не объявлял. Жрет за четверых. А еще поет. Рэп. Матом.

– Выпустить их. Бронксу и Раисе дать защитные комбинезоны, противогазы, десяток сухарей и фляжку воды. Пусть топают к себе в Барвиху. Поставить Бронкса к стенке всегда успеем, а сейчас не стоит накалять ситуацию. Разиной можешь передать, что вопрос об ее похоронах по египетскому обычаю будет включен в повестку дня ближайшего совещания. И как же они мне все надоели! Степан, раздвигай крышу и смотри внимательно. Еще одного снайпера наверху я тебе не прощу.

– А ловко у тебя получается, – хмыкнул Томский. – Раз-два и по полочкам все разложил.

– Еще бы! Искусству управления меня обучал сам Конструктор… Ну, вы готовы?

– Теперь уж точно.

– Ну тогда, как говорится, – от винта!

Друзья крепко обнялись. Корнилов проводил Томского до кабины. Пока Толик запускал двигатель, Юрий успел пожать руку карлику, который вместе с чемоданчиком устроился на заднем сиденье, и легонько щелкнуть по носу Шестеру. Стук просто помахал улетающим рукой.

Завертелся, набирая обороты, несущий винт. Колеса гироплана оторвались от цементного пола. Он медленно поднялся над крышей бункера. Томский запустил маршевый винт. Продолжая подниматься, автожир начал двигаться и в горизонтальной плоскости. Через минуту он скрылся из виду. На цементный пол ангара упали хлопья мокрого снега и быстро превратились в лужи воды. Бамбуло нажал кнопку закрытия крыши.

– А Томский-то видминно стриляе. Нам такий хлопец дуже знадобився б.

– Зачем? – усталым голосом спросил Корнилов. – Чтоб стрелять? Нет, Степа. Хватит с нас стрельбы.

– Это точно. Пора перекусить. Война войной, а обед по расписанию.