Пожиратели снов

Мо Коттонсмит как раз стукнуло шестнадцать, когда она затеяла «Моду набекрень». На деньги, которые сперла у соседнего продавца шипучки. На поддержание полноценного бизнеса денег все равно не хватало, но Мо надеялась, что ей повезет. Правда, еще она верила, что удачу человек делает сам, своими руками: благодаря полицейской камере ее первое же творение дебютировало во всех утренних новостях.

Платье было желтое, как одуванчик, с каплями росы на корсаже и кольчужной юбкой на обручах. Приятельница Мо, Хуанита, выступала в качестве модели. Съемка запечатлела, помимо всего прочего, как она сражается с парочкой гопников.

Ну, то есть не то чтобы прямо сражается. Когда Хуанита развернулась, чтобы встретить нападающих лицом к лицу, заодно крутанулись и ножи, бахромой окаймлявшие подол кольчуги. Одному из них на пути попалась костяшка указательного пальца Подозреваемого № 2, после чего точечные залпы перечного спрея из капель росы (тех самых, на корсаже) довершили дело. К сожалению, Подозреваемый № 1 успел сбежать, прежде чем Хуанита задействовала электрошокеры в комплектных к остальному ансамблю туфлях. Впрочем, она все равно их разрядила, потом надула губки в камеру и гордо зашагала по тротуару прочь.

Так кринолины внезапно снова вошли в моду, а веселая воровка Мо сделалась персоной, представляющей интерес, причем не только для охранников правопорядка.

(Они, кстати, попытались ее прищучить за хакинг полицейской камеры, но адвокат спустил иск в сортир еще до того, как к команде присоединилась я.)

Следующим релизом от «Набекрень» стал «Лиф 0–5 нашей эры» – бюстье, набивавшее одну из твоих сисек до пятого размера, а вторую сжимавшее до прыща. Он тоже наделал шуму, и в девятнадцать Мо уже обналичивала чеки, от одного взгляда на которые любой нормальный человек в отчаянии кинется покупать лотерейные билеты на все оставшиеся деньги.

Заработок Мо потратила на большой дорогущий дом, декорировав его в стиле «Шикарная ночлежка». Я сказала, что на ночлежку оно совсем не похоже. Она возразила, что я ничего не понимаю в шике. Залп, ответ, залп – у нас всегда так было, еще когда мы делили комнату в «Макмерти» (это такая муниципальная свалка для девушек, которые и домой пойти не могут, и на воспитание их никто не берет). Начисто проигнорировав мое мнение, Мо задрапировала у себя все стены и мебель тканью, а потом поставила самую громкую в мире стереосистему. Подвал она назвала «Отвисалово», потому что он был набит гамаками и игрушками для ее многочисленных отвиса… скажем так, прихлебателей.

Еще она соорудила себе обновленную версию ночной маски, которую украла у меня много лет назад, когда в последний раз сбежала из «Макмерти». У маски были модные зеленые окуляры, с мягкой подкладкой, такие, удобно прилегающие, и сложносочиненный дыхательный фильтр. В ней она спала – как и я когда-то. Публика считала это очаровательной причудой, а когда увидела, наконец, мою (то есть реплику, которую я соорудила, когда Мо уперла оригинал), решила, что это я копирую Мо.

Но это дело давнее – предыдущие судимости, если на нашем языке. А здесь и сейчас вот она, Мо: входит широким шагом в местное полицейское отделение. Морда мрачная, в руках – обувная коробка. Платье на ней было с большим животом, для будущих мам: лаймового цвета бархат и такие большие квадратные воротник и манжеты. Полочка делилась надвое вразлет, а с округлости под ней свисало что-то зеленое и блестящее.

– Констебль Лизабет, – она деловито лопнула пузырь жвачки.

– Мо, ты что, беременна?

– Это для осеннего показа, – она взгромоздилась на стул. – Примерить хочешь? Идет в комплекте с надувным брюхом.

– Я работаю.

– Да ну! Я надену твою униформу и встану перед дверью – никто и не догадается, что ты тут баклуши бьешь.

– Размечталась, – я кашлянула, чтобы не светить улыбкой. – Что в коробке?

– Точно не знаю.

Все в игрушки играет. Я встала и обошла платье кругом, чтобы получше разглядеть. Поперек живота шли пластиковые аппликации: лягушки и ящерицы, лупоглазые, мультяшные и приветливые.

– Это что, кто-то правда купит?

– У меня уже полно предзаказов.

– Что ты имеешь в виду: не знаешь, что в коробке?

– Открой ее.

– Ты ее по почте получила?

– Лиз, спокойно. Это не бомба.

Я открыла. Потом снова закрыла, сунула в нижний ящик стола, опустила жалюзи и опрыскала все кругом дезинфектантом, таким сильным, что у меня слезы на глазах выступили.

– Вот моя девочка! Вспоминаю с неизменной теплотой! – осклабилась Мо.

Говорила она расслабленно, но теперь в комнате стало темнее, и я отчетливо разглядела красные отметины у нее на губах. Она опять их кусает.

– Ты знаешь, что это такое.

– Нет, – ответила я, но как-то слабо.

– Помнишь мой девиз, Лиз?

– Зачем зарабатывать на то, что можно спереть?

– У каждой загадки есть разгадка. Мой гений состоит в том…

– Ага. Знать, у кого спросить. И?

– Ты, между прочим, спишь в переделанном противогазе.

– Ты тоже, Мо.

– Сосед увидел, сосед спер. Я всегда узнаю средство к выживанию, когда увижу его.

– Не обольщайся. Кто угодно из «Макмерти» может такое сказать.

– Лиз! – она крепко пнула мой стол. – Ты же не спятила.

Я выдохнула. Заставить ее выйти из себя – уже победа.

– Эта штука в коробке – фэйри.

Она рухнула назад в кресло и крутанула его ногой. Руки у нее дрожали, она поняла, что я все вижу, и изогнула губы в улыбке.

– Это здесь мне пора впасть в бешенство и заорать, что такое невозможно?

– Да, где-то тут.

– Фэйри, стало быть.

– Да. Как, по-твоему, оно выглядит?

– Как такая махонькая дохлая тварь с птичьими крылышками, прилипшая к куску белого хлеба.

– Беспокоиться на слове «дохлый». Фэйри не верят в смягчающие обстоятельства.

– Прям как ты?

– Захлопни пасть, Мо.

– Ага! Очко в мою пользу!

Открыв ящик, я обнаружила, что упомянутый хлеб уже каким-то образом выбрался из коробки и лезет вверх по стенке. Я вытащила его двумя пальцами, стараясь не касаться оранжевых крапинок в арахисовом масле, приклеивающем к ломтю крошечный труп – лицом вверх и распластанный во всю ширь.

– Время смерти – где-то на восходе.

– Откуда ты знаешь?

– Размер. Это же детеныш.

– А это что? – она показала на зеленый стебелек у него в руке.

– Сифон для снов.

– И что это, по-твоему, значит? – она протянула палец, потыкать в тело, но я шлепнула ее по руке. – Да ну тебя! Что такое сифон для снов?

Я поперекладывала бумаги на столе, пытаясь не показать, как меня разрывает между тем, что правильно… и тем, что я собираюсь сделать. Надо бы ей сказать, что это дело не полицейское… надо бы указать ей на дверь. Но Мо украла мою маску много лет назад, и это стоило мне нескольких последних снов. Трудно не затаить чуточку зла, трудно не воспользоваться шансом отплатить ей той же монетой.

– Тебе все еще снятся кошмары про жутких насекомых? – наконец спросила я.

– Возможно. И что?

– Это лекарство.

Я выудила зеленую палочку из мертвой ручки фэйри концом карандаша, отлепила от хлеба и подняла на уровень глаз Мо.

– Эй, ты чего! – отшатнулась она.

– Ты хочешь узнать, что это, или нет?

– Да.

– Тогда расслабься. Это неопасно, обещаю.

Она перестала ерзать, и я сунула стебелек тонким концом в уголок ее глаза.

– Представь насекомое из твоих кошмаров.

Мо схватилась за край моего дешевого и вдобавок купленного на средства налогоплательщиков стола.

Секунду спустя крошечный мотылек вылез из широкого конца воронки. Мятый и мокрый, он шмякнулся на стол и принялся тяжело трепыхаться по нему. Высыхая, он постепенно раздулся до размеров моего кулака, но в воздух так и не поднялся.

– Это оно? – крылышки его были покрыты желтыми и розовыми неоновыми пятнами; выглядела тварь в худшем случае как персонаж детского фильма. – Большая смелая Мо этого боялась?

– Это не смешно, Лиз!

Бабочка застрекотала крыльями. Мо вскочила на ноги и отпрянула к стене. Сифон закачался в уголке ее глаза.

– Успокойся.

Я сцапала мотылька. Тот мигом сжался, из пушистого стал гладеньким, уменьшился до размеров сливы.

– Он сдох?

– Слишком хорошенький, чтобы его убивать, – не находишь?

Все прошло лучше, чем я думала. Признаться, я ждала чего-то поистине ужасного. Я сунула мотылька в рот, где он мгновенно растворился, как комок сахарной ваты, оставив щепоть сухого песка между зубами.

Мо отвернулась и ее чуть не стошнило. Даже удивительно, какая она чувствительная – и какая я вредная: зрелище мне понравилось. Впрочем, через секунду я смягчилась и похлопала ее по спине.

Проглоченный сон начал всасываться. По пустому чердаку моего сознания заметались картинки мотыльков: пыльные, шерстистые, серые, коричневые, зеленые, оранжевые, мультяшных окрасок. Мягкие усы, пудровый запах, острые, коленчатые ноги и идеальные горошины глаз.

– Ты такая грубая, Лизабет.

Упрек вернул меня к реальности. Мо стояла бледная, под тусклыми глазами залегли тени – а ведь всего минуту назад они были яркие и живые. Вот до чего доводит лишение сна.

– Возьми себя в руки, Мо, и расскажи мне, на что похожи мотыльки из снов.

– Может, ты расскажешь, какие они на вкус?

– Свеженькие такие, – я вытащила сифон у нее из глаза. – Давай, выкладывай.

– Красные. С… нет, стоп. Розовые крылья и… – она вытаращила глаза. – Ухтыжнафиг!

– Как будто ты видела сон и потом забыла, да?

Она закивала, потрясенно глядя на желто-розовую пыль у меня на ладони.

– Этот сон покинул тебя навсегда.

– Ты хочешь сказать… больше никаких кошмаров про насекомых? Никогда?

– У тебя – нет. Этим и занимается сифон для снов. Так, если на все твои вопросы отвечено, как насчет убраться из моего офиса?

Но вместо этого она принялась мерить шагами маленький пятачок моего пола.

– Так вот зачем ты сделала ту маску: фэйри высасывают сны, и ты хотела защитить от них свои?

Те немногие, какие у меня еще оставались, подумала я. А вслух спросила:

– Где ты нашла тело?

– Хлеб сегодня утром переполз мою руку. Пешком.

– Я думала, ты белый не ешь.

– Господи, констебль, у вас досье на меня, что ли?

– Это был твой хлеб?

– Разумеется, нет. И нет, мне не нужна лекция по присмотру за малолетними…

В животе у меня упало. Теперь ясно, почему фэйри вызвал у Мо такой ужас – а не обычное для нее любопытство. И почему она пришла ко мне.

– Это был хлеб Пег.

Мо кивнула.

Семь лет назад Пег была костлявой шестилеткой с самым заразительным смехом, какой только звучал в тусклых коридорах «Макмерти» за всю его историю. Сейчас ей тринадцать и она постоянно отвисает у Мо. Она симпатичная добрая девчонка, которая никогда не станет на тебя крыситься, за чем бы ты ее ни поймал и куда бы ни вез. У нее всегда найдется для тебя улыбка и веселое словцо, хотя большущие глаза в это же самое время могут молить красноречивее всяких слов: «Останови машину, дай, я просто исчезну…».

– Пег пострадала? – голос мой звучит, как в тоннеле.

– Она сделала ноги.

– То есть сбежала? Куда?

– Это же Пег. Она может быть где угодно.

– Мо? Ты сама видела, как она уходила?

Мо поникла и стала теребить ящериц на своем дурацком животе.

– Нет. И все свои вещи она бросила.

Во мне поднялось знакомое желание как следует ей врезать, и тут же пропало. Если бы Пег была не у Мо, а где-то в другом месте, я бы так никогда и не узнала, что она исчезла.

– Лиз?

– У Пег большие неприятности.

Еще бы – когда тебя украли фэйри. Я попробовала подсчитать, насколько она постареет. Когда кто-то спит в фэйри-мире, девять минут считаются за год. Ей уже, возможно, за тридцать.

– Почему, Лиз? Что им надо?

– Она убила фэйри, – я взяла себя в руки и ткнула в труп в хлебной рамочке. – Вещественное доказательство № 1 сифонило. Один из снов Пег, вероятно, сбежал. И вбил его в хлеб.

– У них что, аллергия на зерновые, Холмс?

– Нет. Сифонщик застрял в арахисовом масле, начал биться и выпустил большую дозу пиксипыли.

– Пикси-чего?

Я показала на оранжевые крапинки в масле.

– Писки-вот-этого. Пискипыль.

– На вид как пыльца.

– Скорее, как перхоть.

– Фейская перхоть… – несмотря на все увиденное, голос Мо звучал глумливо.

– Волшебная фейская перхоть. Он нее хлеб начал ерзать, сложился и удушил или раздавил фею. Они довольно хрупкие.

– И дальше что? Что случилось с Пег?

– Ее забрали.

– Куда? В страну фей?

– В общем и целом.

Мо запустила дрожащую пятерню в волосы.

– Если она вернется, она станет такой, как ты?

Я сделала вид, что не понимаю, о чем она толкует.

– Отлично. И что мы будем делать?

– Ничего.

Я вытащила труп фэйри из масла, и он тут же съежился до сухой скорлупки. Хлеб я утопила в чашке с кофе, подождала, пока он совсем развалится, и вылила жижу в раковину.

– Ступай домой, Мо.

– Ты пойдешь за ней.

– Нет.

– Ты любишь этого ребенка.

– Мо, ее больше нет.

– Ты пойдешь, Лиз, и я пойду с тобой. А не то…

Я смяла коробку и отправила ее в утилизатор.

– «А не то» – это была угроза. Попробуй представить себе последствия. Хотя чем тебе представлять-то…

– Тебе придется изложить мне их понятным языком.

– Да ну тебя. Я могу всю твою жизнь по пальцам просчитать. Я знаю о тебе все.

Я отстегнула боковую кобуру, вынула личное оружие, открыла сейф и обменяла его на пакетик ампул и таблеток.

– Ты пожалеешь, если пойдешь, Морин Гонзич.

Морин Гонзич оскалилась.

– Первое. Ты будешь делать все, что я скажу. И не ной, если вляпаешься в то, что навсегда изменит твою жизнь.

– Это у вас так летучки проходят, констебль?

– Дальше. Вынимай контактные линзы и надевай очки. И возьми вот это.

При виде таблеток глазки у нее так и засверкали.

– Что это?

– Антигистамины. Совершенно легальные, прости, что разочаровала.

Мо с мрачной рожей заглотнула снадобье. У всего есть свои плюсы и минусы – я тоже в курсе ее подростковых секретов.

– И что теперь?

– Входя в фейский город впервые, ты должна принести дань. Собственной плотью. Придется вытащить один из ногтей на ногах.

Я надеялась, что тут она сдаст на попятный, но Мо и глазом не моргнула.

– Анестетик есть? Или надо, чтобы все было зверски?

Все остальное мы сделали молча. Я произвела операцию, наложила на кровоточащий палец повязку. Потом взяла флакон со старой, можно сказать, выдержанной пиксипылью, смешала с физраствором, набрала в пипетку и закапала по капле нам в каждое ухо.

– Ноготь держи в кулаке, – предупредила я.

Ну, вот оно и началось. В ушах уже звенело, да так громко, что аж больно. Я показала Мо за окно – чтобы она увидела, как замедляется мир. Люди замирали посреди шага, машины плавно сбрасывали скорость и вставали. Густое, крошащееся месиво из пиксипыли, сброшенных цветочных лепестков, осколков опалесцирующей яичной скорлупы заволакивало поле зрения, окутывая все и вся. Под его наносами люди обращались в безликие столбы, а машины и скамейки – в небольшие пологие холмы.

Одни только деревья стояли свободные от этой каши, с тихим свистом сдувая с себя пыль и фейский мусор, – и сияли, окрашивая дневной свет прозрачной зеленью.

Здесь, на уровне земли, фэйри встречаются редко, и они немногочисленны. Только молотильщики цветов копошатся в яме города, собирая опавшие лепестки к себе в корзины длинными многопалыми граблями.

Что-то прожужжало мимо, слизав по пути ноготь с ладони Мо.

– Добро пожаловать в Касквим, – перевела я.

Отряхивая фейскую труху с плеч и волос, Мо снова укусила губу, и на сей раз так сильно, что пошла кровь.

– Я думала, мы куда-то специально отправимся.

Я повела ее в распахнутое пространство парка.

– Города сосуществуют в одном и том же пространстве, просто в фейском время течет быстрее. Касквим меняется слишком быстро, чтобы мы могли увидеть… особенно если мы не хотим.

– Пристал, как банный лист, – Мо прищурилась на расплывающийся, туманный профиль крыш городского центра.

– Вроде того.

Вверху луковицы из оранжевого пиксивоска покрывали крыши сплошным слоем в несколько этажей. Каждая из них – комната, в шесть-семь футов высотой, и через ее прозрачные стены видно спящих фэйри и всякое их имущество. Время от времени луковицы трескаются у хвостика, открывая многочисленные слои воска, и из них появляются фэйри. Их жужжащие крылья делают несмолкаемый ритмичный гул в воздухе еще гуще.

Один из летунов пикирует на нас, и мне приходится схватить Мо и не дать ей уклониться от неминуемого столкновения. Фэйри виляет в сторону, минуя ее на какой-нибудь дюйм.

– Никаких резких движений, – сурово внушаю я. – Они все равно быстрее и всегда облетят, если ты не будешь дергаться.

– Они тут такие большие, – ошеломленно вырывается у нее.

– Они просто старше.

В отличие от трупа в хлебе, носящиеся кругом фэйри уже вполне подросткового размера. Большинство – краснокожие, с косматыми черными волосами, но некоторые склоняются к европейскому типажу, к азиатскому или к африканскому. У них длинные угловатые конечности и крылышки как у колибри. От вибрации крыльев кожа у меня мелко зудит и чешется.

Тонкий песок осыпается с их тел оранжевыми облачками. Пиксипыль пахнет сахаром и по́том, и закручивается дымчатыми спиралями вдоль траекторий их полета.

– Видишь? – объяснила я. – Они питаются цветами и выделяют это.

– Ага, а еще живут вон в тех бородавках и берут туристов на слабо. Моя поняла.

– Они еще и кроме этого много что делают. Собирают урожай цветов, поют песни, воюют с другими городами. Основная деятельность происходит там, выше.

– Где воздух чистый? – она все равно шмыгает носом, несмотря на все противоаллергические таблетки.

– Чище, чем здесь.

– И еще они высасывают сны. Кстати, забыла спросить: зачем?

– Так они добывают себе вещи.

Я показала на луковицу, заполненную всяким барахлом, будто склад. Мы забрались на крышу, поближе, и прижались носами к воску. Внутри виднелись богато украшенные кресла, собачья упряжка, какие-то комиксного вида картины, настольная лампа в форме гриба, велосипед, несколько ведер, настенные чучельные головы.

– Они мало что могут поднять, даже когда совсем взрослые, – пояснила я. – Но сны-то ничего не весят. Для них мы – просто такой огромный блошиный рынок.

– Фэйри… Они в сказках всегда такие добрые.

– Надо читать сказки подревнее, – проворчала я.

– У них теперь пиарщики лучше? – страх у нее на физиономии уже уступал место любопытству и радостному возбуждению. – Так, стало быть, мы здесь, и Пег тоже здесь. С чего начнем, Лиз?

Начнем… Мы. Кажется, я в кои-то веки рада явиться сюда не одна. Я поболтала ногой в левой туфле, воображая, что чувствую ногти – четыре отсутствующих ногтя, четыре пропуска в пиксигнезда: в Ландантаун, Гайпари, Туранну и Касквим.

Думай, Лиз, думай. Пег. Ее привели сюда за убийство сифонщика. И куда, спрашивается, дели?

– Нам нужен торговец слухами, – заявила я.

– Кто?

Одна из размытых фигур отделилась от летучих толп вверху. Крылья поднимали ветер, от которого волосы парили над головой.

– Стены помнят все, что здесь происходило на протяжении всех поколений. Слушай!

Я показала на слой воска, тяжело окутывающий бок здания, и глаза Мо расширились: она услышала исходящий от них тихий шепот – мешанину слов, которые для касквимского – как для нас сейлиш и столо. Так мне, во всяком случае, говорили.

– Это база данных, архив. Им известно все, что здесь происходит, а торговцы слухами говорят на этом языке.

– Ты заставляешь Кизил ждать.

Фэйри остановилась, совсем чуть-чуть на нас не налетев, и скрестила руки на тощей груди. На ней был элегантный саронг, сшитый из кухонных полотенец и рок-футболок, которые сюда кто-то наснил.

– Мы хотим найти девочку, Пег. Человеческую девочку. Мы знаем, что она здесь, но не знаем – где.

Мо выпалила это все одним махом, не успела я и рта раскрыть, чтобы правильно сформулировать просьбу.

– Ты сможешь заплатить?

Я подняла повыше сифон для снов, но создание презрительно отворотило нос.

– Типичные речи пришельца, не выгорит эдак вам дельце. Так сказали стены.

– Можешь не напрягаться с рифмами, – перебила я. – Чего ты хочешь?

Взгляд феи прыгнул на живот Мо и зверюшек на платье.

– Имя твоего нерожденного.

– Никаких имен, – отрезала я. – К тому же она не бере…

– Кизил разговаривает не с тобой!

– Я не знаю ничего, годного на обмен, – пожала плечами Мо.

Кизил ткнула пальцем в меня.

– Расскажи мне о ней.

– О…

– Никаких имен! – слабо повторила я.

Фэйри соскочила мне на плечо – легкая, как птичка, несмотря на размер – и запустила пальцы мне в волосы.

– Расскажи мне о своей маетной подруге, – проворковала она.

– Ма… – чего? – нахмурилась Мо, с сомнением глядя на меня.

Я выпутала свои волосы и проверила на всякий случай цепкие ручки феи: не затесалось ли там лишних волосков. Кизил отскочила, вспорхнула и взвинтилась на фонарный столб.

– «Маетная» значит «та, от кого куча проблем», Мо.

– Бодливая Корова! – Кизил со своего насеста разразилась смехом, от которого нам чуть уши не разорвало. – Значит, у тебя ничего нет?

– У нее есть фобия, – сообщила Мо.

Глаза Кизил расширились, губы сладостно разомкнулись, обнажая ряд крошечных сверкающих зубок.

– Страхи? Превосходная монета!

Ну, вот. Обратного хода уже нет.

– Ты ей скажешь, где сейчас Пег?

– Договорено!

Волшебные слова.

– Давай уже, черт тебя раздери, – проворчала я Мо.

– Она боится иголок.

Мо бросила на меня косой взгляд, втайне страшно довольная, что сумела заключить сделку, но еще достаточно осторожная, чтобы не торжествовать, когда я так явно хочу дать ей в бубен.

Кизил снова взвизгнула, вне себя от восторга, и слово ушло в стены. У меня здесь есть враги, и сейчас они, возможно, уже прочесывают сонные лавки на предмет оборудования для подкожных вливаний.

– Где ребенок? – потребовала ответа Мо.

Кизил исполнила пируэт.

– Дуры. Она там, где вы ее оставили.

– И что это должно значить? Лиз?

Я застонала.

– У тебя.

Мы двинулись к дому Мо. Кизил лениво тащилась следом. Естественно, мы нашли Пег отвисающей в гамаке. Она вся была обкапана пиксивоском, словно над ней долго таяли свечи; оранжевая корка облекала ее целиком и нарезалась на аккуратные ромбики, там где просачивалась через гамачную сетку. Тонкий стебелек сифона для снов поднимался у нее над лицом, раздвоенный, как рыбья косточка – каждый отросток загнут в уголок глаза. Стволик сифона выходил наружу через дырочку в воске, а воронка изрыгала запчасти снов Пег: кушетки, книги, ксилофоны. Сны были ярче, мощнее, чем у обычного тинейджера, словно Пег не была худосочной, как большинство детей в ее возрасте.

Оплавленная кислотная ночная маска – моя собственная, старая, потрясенно осознала я – лежала рядом с ней на подушке.

– Вот откуда во сне, который прикончил фею, столько силы, – пробормотала я. – Ты всю дорогу защищала ее.

Феи то влетали, то вылетали, обрывая с человеческих снов шелуху, кромсая их плоть в пыль, извлекая из нее предметы и с жужжанием уносясь прочь.

– Она спит? – прошептала Мо.

– Нет, – с облегчением отозвалась я. – Она на грани пробуждения.

– По мне, так одно и то же.

– Ни разу не одно и то же. Когда человек засыпает в мире фэйри, его организм стареет с фэйри-скоростью. Если мы с тобой приляжем здесь соснуть часика на три, то домой вернемся парой старух.

– А мне плевать. Мы сейчас же положим конец, так? – мрачно сказала Мо, протягивая руку к одному из пролетающих мимо фэйри.

Едва успев схватить подругу за плечо, я впечатала ее в стену.

– Нельзя вот так взять и раздавить фэйри. Остальные забьют тебя нафиг.

– Ты так говоришь, будто мы скотина какая.

– Прихлопни одну, дорогуша, и увидишь.

Вырвавшись от меня, Мо рухнула на кушетку.

– И сколько ты уже обо всем этом знаешь?

– Всегда знала.

– Это как?

Я помотала головой. Годного ответа у меня не было.

Мо вздохнула.

– И что мы будем делать теперь?

– Искать способ выкупить ее обратно.

– На какие шиши?

– Пока не знаю.

Мо поглядела на Кизил, которая крутилась в одном из гамаков и что-то мурлыкала.

– Предложения есть?

Торговка слухами пожала плечами, но выражение лица при этом имела крайне злорадное.

– Ты можешь мне объяснить, почему вы вообще ее захватили?

– Может быть.

– Сколько?

– Мо, это уже неважно… – начала я, но поздно.

Рядом на кофейном столике лежал полицейский стетсон, и Кизил как раз с жадностью его разглядывала.

– Кизил, возможно, согласится на нечто подобное, – небрежно обронила она.

– Договорено! – Мо цапнула шляпу со стола и запустила ее в полет на манер фрисби.

Шляпа приземлилась точнехонько на голову феи. И под истошный визг сшибла ее наземь.

– Я тебе говорила, они несильные, – заметила я, любуясь прыгающей по полу шляпой.

Впрочем, та свалилась раньше, чем я успела прийти фее на помощь. Кизил взвилась из-под нее, яростно жужжа, кинулась было на Мо, но поскорее отлетела подальше и зависла на безопасном расстоянии. Крылья ее гудели с явной угрозой.

– Мо, для фэйри ценность имеют только образы вещей. Твердые предметы им ни к чему.

– Окей. Отлично. Я поняла. Где там этот ваш сифон?

Я протянула ей стебелек, который мы сегодня утром сняли с трупа. Мо всадила его себе в глаз.

– Смотри на шляпу, – сказала я, и не успела закончить, как точная копия стетсона выдулась из воронки и быстренько увеличилась до реального размера.

Кизил мигом забыла свои обиды, схватила ее со счастливым писком и вылетела из комнаты. Мо покачнулась. Когда я попыталась ее поддержать, мы обе чуть не рухнули на пол.

– Дыши давай! От этого можно здорово устать.

– Она смылась! – Мо помрачнела. – Маленькая мерзавка нас обокрала!

– Нет. Экономика фэйри держится на механизме каскадных бартеров. Она выменяет шляпу на что-нибудь другое, потом еще на что-нибудь. Когда Кизил получит то, чего действительно хочет, она вернется и ответит на твои вопросы.

– Уверена?

– Она точно вернется. Кизил ошивается вокруг не из праздного интереса.

– А почему тогда? Чего ей от нас надо?

– Ничего такого, на что я готова согласиться.

– Ну, здорово. У меня, между прочим, были планы на эту шляпу… Только вот не помню, какие.

– Это сны, Мо. Они имеют обыкновение таять.

– Они не тают. Их крадут. Скоро у нас будет ответ?

– Кабы только новости не оказались плохими… – и вот уже наша сплетница снова в комнате, и не одна, а с какой-то торбой в руках.

Кизил приземлилась на книжную полку с легким реверансом.

– Ребенок снабжает предметами торговцев снами, в качестве виры за смерть Росянки и в порядке наказания за удержание снов.

Удержание снов… мой взгляд машинально перескочил на оплавленную маску рядом с Пег.

– Это наверняка была случайность, – встряла Мо, тщетно пытаясь разглядеть хоть каплю человеческого в безжалостных черных глазах фэйри. – Пег не виновата…

– Кизил обязалась ответить на вопрос, а не спорить с тобой, женщина!

– Сколько они ее так продержат?

– Пока у нее не кончатся все сны, как вот у этой, – Кизил искоса глянула на меня, просеменила на угол полки и прижалась ухом к свисающему с потолка восковому шару с Пег.

– Мы могли бы потолковать с кем-нибудь еще, – Мо в отчаянии повернулась ко мне.

– Не могли бы. Она говорила за них всех. Единственный способ получить Пег назад – это сделать так, чтобы им расхотелось ее держать.

Некоторое время Мо скрипела мозгами… а потом зевнула.

– Я прям как набухалась.

– Для нас это неестественная среда, – я протянула ей пакетик кофеиновых таблеток.

– Сколько мы уже тут?

– Думаю, с час.

– Я что-то уже устала.

– Съешь таблеточку.

– Да не надо бы… – она все равно проглотила пару таблеток, для этой цели временно вынув изо рта вездесущую жвачку.

– Не надо бы… – я в ужасе закрыла рот рукой. – Так ты правда беременна!

Мо широко улыбнулась.

– Ну, я вообще-то и не врала. Я просто не ответила, когда ты спросила. В чем проблема-то?

– Тебе еще крупно повезет, если ребенок родится с двумя головами.

– Ты гонишь!

– У меня нет воображения, забыла? Тебе нужно срочно уходить.

– Никуда я не пойду, пока Пег не отпустят.

– Мо, это опасно!

– Ну, тогда решай проблему и выводи нас отсюда скорее, делов-то.

Я ринулась вон – к ней в комнату, искать маску. И нашла целую коробку. Маски для сна, с бирками, на каждой из которых значилось «Набекрень: новинка!». Большие яркие окуляры, плотно прилегающие к глазам, чтобы не выпустить наружу ни единого сна. Респиратор – фирменная фишка Мо: жутко неудобная по природе своей штука превратилась у нее в нечто идеально уютное.

Вырвавшись в свое время из Туранны, я сделала свою первую маску из отходов военного магазина. Тогда я спаслась в мир людей всего с парой снов в запасе, и сама идея, что сифонщики высосут их один за другим, была мне невыносима.

И самая злая, самая непростительная шутка была в том, что когда Мо сперла маску и начала в ней спать, она перекрыла нормальный отток снов, который происходит с каждым человеком на протяжении жизни. Маска сделала ее чем-то вроде гения. Ну, по крайней мере, так ее называли в фэшн-тусовке.

И если эта битком набитая масками коробка и есть настоящая причина того, что Касквим сделал из Пег козу отпущения, вина за это лежит на мне. Мо не могла знать, к чему это приведет, не могла предвидеть, что фэйри сочтут маски прямой атакой на основы их экономики – да вообще-то на саму их жизнь! Им же невдомек, как мало народу на самом деле видит во сне вещи.

– Она сказала правду? – прошелестел сзади голос Кизил.

Я резко развернулась, но она села мне на спину, обвила живот ногами, скрестила голые лодыжки в крепкий замок. Костлявая ручка вцепилась в плечо.

– Твоя подруга сказала правду, Бодливая Корова?

– Понятия не имею, о чем ты…

Тут вторая ее рука обогнула мою физиономию: в ней был зажат ржавый старомодный стеклянный шприц.

Одного этого зрелища хватило, чтобы меня прошиб холодный пот. Я замерла, потому что в противном случае я сейчас всей спиной врежусь в стену и раздавлю зловредную тварь. А этого я сделать не посмею. Я еще жить хочу. Должна жить, если намерена выудить отсюда Пег и Мо.

Надо бы глаза закрыть… но я была не в силах отвести взгляд от иглы.

– Давай, – сказала Кизил. – Брось их всех – девочку, женщину, младенца. Сделаешь, как я скажу, и я обещаю отдать тебе их еще до наступления ночи.

– И в каком, интересно, виде?

– Можем договориться.

– Не можем, – отрезала я.

– Правда?

Ее пальчики покрепче обхватили шприц, большой погладил поршень. Капля дымящейся бурой жидкости налилась на острие.

Так, только не бежать. Только не орать. Голос – когда он соизволил вернуться – звучал, как у маленькой девочки.

– Эта игла… не может меня уколоть…

– Заключай сделку, Бодливая Корова, – прошипела Кизил.

– Я их тут не брошу.

Очень медленно и мягко я отцепила ее руку от плеча и разомкнула замок ног вокруг пояса. Кизил взорвалась неистовой сумятицей движений, отпустила меня, громко и зло забила крыльями, взвилась над головой и всадила иглу мне в рот.

Я попыталась заорать, позвать Мо, но звука не получилось. Шприц проткнул язык – больно! – сонное снадобье наводнило рот и потекло вокруг зубов. Я попыталась было выплюнуть его, но сон уже всасывался в кровь, и разум начал заполняться кошмарами. Уколы, жидкость впрыскивается… кюветы из нержавейки, а в них иглы, грязные ампулы в пятнах крови… стерильные скарификаторы, широкие дыры в коже, от донорских игл – даже жуткие металлические иголки акупунктурщиков…

Фэйри снова подлетела ко мне и приземлилась на коробку с масками.

– Запрещено не отдавать сны! Если твоя подруга даст защиту кому-нибудь еще, мы ее убьем.

Я повозила языком, нащупывая дырку от иглы, но она исчезла.

– Это просто сон. Я его высосу, – сообщила я.

– Ну, попробуй, – проворковала Кизил, протягивая мне стебелек.

Он был длинный и тонкий… и нет, я просто не могла забыть (а раньше вроде всегда удавалось), какой острый и пустой у него кончик.

– Лучше бы ты заключила со мной сделку.

С колотящимся сердцем я вытащила из коробки совершенно новую маску, пошла обратно в Отвисалово и надела ее на Мо. С очками внутри получилось довольно причудливо, но спорить она не стала. Кизил следовала за мной по пятам, мрачная, но почему-то довольная.

– И как мы намерены сделать так, чтобы они передумали держать тут Пег? – поинтересовалась Мо из-под маски сдавленным голосом.

Я опустилась на кушетку, глядя строго на стену перед собой, и применила самый спокойный полицейский голос.

– Все будет хорошо. На их стороне сила, это да, но еще они тупые, и у них очень короткое внимание. Мы что-нибудь придумаем.

Ее рука взяла мою – такая теплая и сухая – и пожала.

– То, что они сейчас делают с Пег… это же самое они сделали и с тобой?

– Более или менее.

– И они еще говорят, что ты маетная?

– Я вообще-то злопамятная, не забыла?

Пальцы ее пробежали по шраму у самого локтя.

– Но почему они просто не избавятся от тебя, Лиз?

Я оттянула ворот рубашки и показала три оранжевых круга у ключиц, которых в человеческом мире не видно.

– Я помогла одному из них, в Гайпари – так они называют Париж.

– Ты – и в Париже? Не могу себе этого представить.

– Это был фейский Париж, Морин. В Версале и так далее я не была. Короче, Первоцвет поставила мне эти отметины, и теперь остальные не могут меня убить.

– Ты теперь ее зверушка?

– Нет.

– Она типа как борец за права домашнего скота?

– Ты меня уже задолбала со своими коровами.

– Эй, я не виновата, что это имя тебе так подходит. Ты просто бесишься, что я проникла в твою великую тайну.

Самое смешное, что я годами собиралась признаться Мо. Но ей об этом знать не обязательно. Кожу у меня покалывало, и я старалась не думать об иголках.

– Я просто беспокоюсь за Пег.

– Лиззи, ты у нас корова, эй, корова, будь здорова. Рожки-ножки вдоль дорожки…

– Ты заткнешься или как?

– Корова! – это она уже почему-то прокричала во все горло. – Священная корова!!

И Мо повернулась к Кизил, сверкая глазами.

Та сначала заставила ее наснить себе мохнатый синий жакет, но потом все-таки выдала, что есть один способ сделать человека слишком священным – ну, или что-то в этом роде, – чтобы он стал неприкосновенным для сифонщиков. Эту информацию она изложила спокойно и даже деловито: да, есть один бальзам. Умывалка для глаз из листьев чего-то там, про что я никогда в жизни не слышала. Какого-то Шутовского дерева.

Дальше мы прошли насквозь весь Касквим, пытаясь хоть что-то разузнать об этом дереве. Часы шли, силы у нас убывали, а солнце так и торчало в небе, не сдвинувшись ни на дюйм. Так и лупило лучами вниз с положения на девять часов, золотое и безжалостное. Нам еще дважды пришлось закинуться кофеиновыми таблетками.

– Сколько у них длится день? – поинтересовалась Мо.

От постоянного высыпания разных вещей – колесниц, прялок, мигающих электрических лампочек с ножками – она выглядела уже совершенно измученной. Если бы я еще о ребенке не знала…

– Целую жизнь, – ответила я. – Икру они мечут на заре, спариваются на закате. К вечерним сумеркам они уже тридцать футов ростом.

– Тридцать? И не могут поднять больше пары грамм?

– Я слыхала, на севере летом они могут вымахать и до пятидесяти. Долгие летние дни, сама понимаешь. Они спариваются и откладывают кучи яиц прямо на улицах. Маленькие такие яички, миллиардами. В таком большом городе кладки бывают до семи футов глубиной. А когда солнце садится, фэйри умирают.

– Миллиарды яиц… – она подняла руку приблизительно на семь футов и смерила глазами расстояние до земли. – Лиз… Что-то не похоже, чтобы тут были миллиарды фэйри. Не все яйца вылупляются, что ли?

Я постучала по фильтру на ее маске, стараясь не обращать внимания на глаза за зеленым стеклом окуляров – запавшие и окруженные глубокими синяками.

– Вот поэтому-то маска закрывает не только глаза. Живыми остаются только те яйца, которые мы вдыхаем. Они инкубируются в человеческих легких всю ночь. У нас внутри рассадник фэйри, Мо.

Она как-то вдруг очень озаботилась герметичностью своей маски.

К этому времени по оранжевым стенам уже прошел слух, что Кизил торгует снами на заказ. Нас поджидал сложный четырехступенчатый бартер. У одной древней феи был флакон шутовского бальзама, целый и готовый к использованию, но за весьма дорогую цену. Мо предстояло создать аквариум с рыбой высотой в небоскреб. Я поддерживала ее в вертикальном положении, пока она, сдвинув очки на затылок, втыкала сифон в глаз и извлекала требуемое из своего разума. Емкость воздвиглась до небес: восьмигранный столб, полный моллюсков и всяких фантастических тварей. Мо, правда, немного сжульничала, наполнив его розовым лимонадом, чтобы не израсходовать все свои водяные сны, и еще накидала туда насекомых, про которых ей снились кошмары с тех пор, как мы обе были еще девчонками. Но даже и так она все равно лишилась нескольких крупных снов – про морских коньков и устриц, про морских ежей и гладкую черную гальку, и про длинные тонкие водоросли.

Закончив, Мо упала на колени, и я на мгновение подумала, что она сейчас отключится.

Этого-то Кизил и ждала, за этим и ошивалась все время где-то рядом. В фейском мире за тобой постоянно следует по пятам алчная тень – не одна так другая. Хочет, чтобы мы уснули и оказались в ее власти, и тогда она заберет ребенка Мо, а пожиратели снов получат себе Пег – и когда нам таки дадут проснуться, будем мы с ней две старухи в маразме.

Но Мо так и не упала: просто постояла на четвереньках, свесив голову и покачиваясь, пока сделку не объявили свершившейся. И в обмен на аквариум мы таки получили бальзам.

– Лучше бы ему сработать, – процедила Мо, стараясь, чтобы голос звучал угрожающе.

Губы у нее кровоточили.

У меня имелись кое-какие сомнения, но с ней я делиться не стала.

– Все будет отлично, Мо.

Мы потащились назад, в «Набекрень». Оттуда доносился какой-то треск, сразу прекратившийся, стоило нам открыть дверь. Я зажгла благовония и хорошенько продымила все Отвисалово, выгнав всех сифонщиков вон. Кизил правда удаляться отказалась и ретировалась в верхний угол комнаты, отмахиваясь от дымовой завесы крыльями и закрывая лицо одной из своих рубашек.

Я взяла ножницы и попробовала срезать воск, закрывавший лицо Пег, но они только со скрежетом соскользнули с оранжевой корки.

– Слишком твердая? – слабо осведомилась Мо.

Я осмотрелась: кругом по полу валялись крошечные кисточки для смазывания, а в локтевой ямке на саркофаге Пег собралась лужица какой-то жидкости – надо понимать, зелья. Я осторожно потрогала ее ногтем: прозрачная, но ярче воды, почти светится изнутри. Высыхала она быстро, и когда я посмотрела на ноготь секунду спустя, он уже был сухой. И твердый, как алмаз.

В глазах у меня вспухли слезы. Мы были так близко… но, кажется, наше время вышло.

Кизил визгливо захохотала сквозь рубашку.

– Лиз?

– Они сделали ее кокон твердым, – я поскребла по нему закаленным ногтем, но без толку.

– Нет!

Мо обхватила Пег руками, забегала по панцирю, нажимая, ища слабые места и ни единого не находя.

– Нам просто нужно ее как-то оттуда достать!

– Времени больше нет, – весь мой полицейский голос куда-то делся, осталось одно глупое хихиканье.

– Кизил скажет нам, как прорваться внутрь…

– Ты что, не понимаешь? – я понизила голос до шепота. – Она же специально нас кинула.

– Тогда еще кто-нибудь!

– На сегодня с тебя хватит снов.

– Я еще попытаюсь, – едва прошептала Мо.

Я сделала длинный, глубокий вдох, поперхнулась благовониями и заставила себя отвести взгляд от лица Пег.

– Прости, Мо, но если мы здесь застрянем, ей уже никто не поможет.

– Ты есть мы сейчас уходим? И вернемся, когда проспимся?

Ага, завтра. Когда в фейском мире пройдет целая вечность. Но я все равно кивнула.

– Чем дольше она здесь…

– За день у нее сны не кончатся, – решительно перебила я.

Мо так и вскипела, и всякое желание ее утешать во мне испарилось. Интересно, как она меня видит? Резкие слова поднялись изнутри, так что я едва успела прикусить язык.

– Мы не сдаемся, Мо, – мысль бросить ребенка здесь чувствовалась, как полная грудь битого стекла, но еще немного, и мы пропадем сами. – Скажи ей до свиданья.

– Ну, хорошо.

Окуляры у нее запотели. Мо сорвала с лица маску и наклонилась поцеловать Пег в лоб.

После чего, уже с совершенно безумными глазами, сплюнула жвачку в дырочку, из которой выходил, поднимаясь над восковым панцирем, сонный сифон.

– Мо!

Кизил в ярости взвыла. Отпихнув меня прочь свободной рукой, Мо замазала резинкой отверстие и уронила поверх последнюю каплю отвердителя. Тоненькая розовая струйка протянулась от воронки сифона до пальца Мо, истончилась и растаяла, оставив только липкий след на окованной воском груди Пег.

– Попытка – не пытка, а?

Мне даже ответить было нечего. Окаменев, я смотрела, как один из снов заполняет сифон, тычется в печать на выходе, отступает по трубке и выходит, слегка уплощившись, с внутреннего ее конца. Сифон затрясло, но выскочить из глаза он так и не смог. Сон тем временем превратился в лягушку. Воск вспух вокруг нее пузырьком, и я потыкала в него ножницами. Все еще твердый.

А за лягушкой уже вытекали и толпились другие образы – длинная плеть папоротника, целый дождь мелких ромашек. Каждый сон отскакивал от предыдущего и старался скорее найти себе свободное место на поверхности Пег. Гнуть воск изнутри им не составляло ни малейшего труда.

Вскоре все лицо девочки было покрыто снами: зелень с канадских болот… какие-то штуковины, похожие на школьную мебель…

И люди. Целая пригоршня малышни – видимо, одноклассники. Под восковыми доспехами они были неуязвимы для Кизил. Не в силах ничего им сделать, она рычала на нас с потолка. Человекосны тем временем выросли до шести дюймов и пустились исследовать растительный ландшафт, покрывавший уже все тело Пег.

– Полевая практика, – прошептала мне Мо. – Смотри, вон малюсенький учитель природоведения.

– И автобус!

Экскурсия неторопливо продвигалась к подолу ночной рубашки Пег, вздувая по дороге воск. Я снова попробовала поверхность – бесполезно.

Могучий зевок вырвался у Мо, и ее закачало.

– Нам надо срочно убирать тебя отсюда.

– Вечно этот гребаный коп. Отстань уже.

Следующим номером программы из воронки появилось трио крошечных торнадо и затанцевало вокруг слоняющихся детей. За ним – содержимое противоштормового убежища: банки с вареньем, паутина, какие-то доски два на четыре дюйма, хоккейная экипировка.

Теперь тело Пег уже было почти неразличимо под толпой снов, запертых в растущем шаре из пиксивоска. Я пыталась рассмотреть, что происходит под прозрачной коркой: кажется, там уже зародился какой-то сюжет. Торнадо загнали детей в убежище, где они обнаружили тоннель, ведущий к вертолету. Вроде бы все это было как-то связано с идеей поймать ураган в майонезную банку.

Глядя туда, я чуть не уснула стоймя. Вырвавшись из пут дремы, я схватила Мо и хорошенько ее встряхнула.

– Нам пора!

– Еще пять минуточек, – взмолилась она.

Я бросила последний взгляд на Пег…

…и увидела нас двоих.

Лизабет-из-сна стояла на куче подозрительно похожих на кости веток и что-то вещала. Слов я не слышала, но, господи, какой старой я там была… и какой властной.

Зато высокой, а еще мускулистой и сильной.

– Бог ты мой! – вырвалось тем временем у Мо.

Ее сонный образ оказался сексуальной драконицей, дикоглазой, роскошной, лязгающей зубами на все вокруг. Мгновение я думала, что дорого бы дала, если бы меня видели вот так, но по физиономии Мо тут же поняла, что ее собственные надежды не оправдались от слова совсем.

– Ребенок тебе доверяет, – кисло поделилась она, глядя на маленькую меня, и тут же взмолилась, позабыв о себе. – Лиз, сделай что-нибудь!

– Попробую.

Я налегла на восковую мембрану. Все персонажи снов оторвались от своих дел и уставились на меня – великанскую тетку, колошматящую по небу их мира. Драконица Мо ринулась ко мне, плюясь огнем, игривая и прекрасная. Пламя подтаяло воск, но не слишком. А потом рептилия ушла на новый вираж и усвистала, отвлекшись на что-то поинтереснее.

Я посмотрела на вторую меня, показала на воск, потом на оружие на ее крошечном боку. И зевнула во весь рот. Хоть я и стояла на ногах, веки предательски пытались упасть.

Я-из-сна все еще что-то болтала без умолку – я, наверное, все время точила лясы при Пег… Да заткнись же уже, ради бога, подумала я.

Мо рядом качалась все сильней.

– Так, довольно, пора выбираться отсюда.

И тогда маленькая я схватила стеклянную банку с торнадо и швырнула ее что есть сил об оранжевый восковой свод.

Раздался удар, совсем тихий. А потом весь шар взорвался. Образы снов разметало по всей комнате, и Кизил, кашляя, кинулась за ними в погоню. Вырвавшийся на свободу вихрь учинил форменный хаос: ветры то всасывали нас в себя, то кидали об стену. Какой-то бриз просочился у меня меж зубов, ринулся вниз по горлу и растаял, заполнив разум забытым ликованием какой-то давней грозы.

В облаке благовоний словно раскрылись окна чистого воздуха. За пределами комнаты взвыли фейские голоса. Дыма было еще слишком много, но как только они смогут, они ворвутся сюда и тогда…

– Шутовские капли! – заорала Мо.

Она прорвалась к гамаку, пропустила руки через сетку, чтобы ее не сдуло, и пальцами подняла Пег веки.

– Лиз, быстрее!

Я оттолкнулась от стены, открыла флакон и выплеснула святую жидкость в чересчур огромные глаза Пег.

Фэйри снаружи подняли плач, полный злобы и обманутых надежд.

Кизил в ярости кидалась на сонный народ, кромсая его в клочья. Я едва успела схватить крошечную версию себя и сунуть Пег в рот. Драконица тут же собралась за ней следом, но Мо поймала ее поперек змеиного туловища и окинула оценивающим взглядом торговку слухами и ее неутомимые когти.

– Не смей! – закричала я, слишком по-полицейски.

И прикусила язык. Так нельзя – вся история нашей жизни заставит Мо машинально сделать наперекор.

– Мо, Пег тебя обожает!

Мо ответила мне суровым и на редкость упертым взглядом.

– Ты не понимаешь! Ты должна быть там – живая и внутри нее, – если хочешь, чтобы Пег увидела тебя другой!

Кизил спикировала на нас, и я подумала было, что Мо сейчас отдаст ей эту чешуйчатую зажигалку, но нет! Быстрый разворот, и змеиное тельце, извиваясь, проскользнуло в горло Пег. Ручонки феи остановились в каком-то дюйме от ее зубов.

– Можно мы уже пойдем?

Мо вытащила Пег из гамака и проковыляла целых два шага, после чего они обе рухнули на пол.

Воск капал на ее бархатное платье. В ножном браслете билась маленькая приснившаяся молния.

Грозовые сны, подумала я, смакуя образ… – нельзя, чтобы она их лишилась. Я сломала вещицу, изловила жужжащую электрическую стрелку пальцами и протолкнула в губы Мо.

– Почему она не просыпается? – сонно осведомилась она.

– Она наоборот, засыпает, – сказала я.

Юное лицо Пег постарело, пусть и совсем чуть-чуть. Мо тоже увидела это, и реальность чертова фейского мира снова обрушилась на нее. Глаза ее расширились от ужаса, но чтобы оставить их открытыми, пришлось побороться.

– Все хорошо, – заверила я ее. – Все уже кончено.

И как следует ущипнула обеих – за руку, над локтем, постаравшись зацепить нерв. И достаточно крепко, чтобы оставить синяк. Мо завопила и попыталась вырваться… Потом округлила глаза и стала просыпаться, замедляясь до скорости статуи.

Пег подняла веки.

– Лизабет, – пролепетала она с широкой улыбкой. – Ты пришла за мной.

От выражения ее лица у меня перехватило дыхание.

– Мы пришли, – сказала я, целуя ее в липкий от воска лоб и снова щипая, отчего та замерла на полу рядом с Мо.

Наконец, они в безопасности. Обе.

– Ну, что ж, моя очередь.

Я повернулась, чтобы рассмеяться напоследок в лицо бешеной феи, тщательно игнорируя голосок внутри, зудевший, что мы едва спаслись. Сны про иголки… дитя, несущее на себе печать фэйри… Мо уже наверняка прикидывает, как выжулить у меня еще парочку визитов в Касквим. И кто знает, что шутовское зелье сделало с Пег. А я… – я несу за все это ответственность.

Тем не менее, до Кизил дошло, что ее сторона проиграла, и она принялась визжать в мой адрес ругательства на языке, которого я не знаю. И пока у меня в голове роились мотыльки и громовые раскаты, я высунула язык, издала победоносный и крайне грубый звук, а потом ущипнула сама себя и ушла в медленный мир, где мне самое место.

У Э. М. Делламоники было бурное, полное приключений детство, о каком большинству остается только мечтать, с настоящими авиакатастрофами и реально долгими автомобильными путешествиями. Поймав свою первую рыбу в возрасте шести лет, она решила, что вполне способна сама позаботиться о себе в окружающем диком мире, хотя на то, чтобы собрать книги и, наконец, отчалить из дома, у нее ушло еще одиннадцать лет.

Первые фантастические работы Делламоники появились в печати в 1986 году и с тех пор продолжают циркулировать в разнообразных печатных и сетевых источниках, включая антологии Mojo: Conjure Stories и Alternate Generals III. Три ее работы можно в любой момент найти на SCIFICTION, а рассказ «Неторопливый день в галерее» был выбран для «Лучшей фантастики года» № 8.

Вебсайт Э. М. Делламоники находится по адресу: www.sff.net/people/alyx

Сновидцы, похищенные и искажения времени – эти темы встречаются в старых сюжетах с завидным постоянством. Рип Ван Винкль просыпается и обнаруживает, что ему на двадцать лет больше, чем когда он невинно прилег вздремнуть. Тэм Лин, проведший не одно поколение в рабстве у Королевы Фей, на момент спасения был все еще юн и прекрасен. Музыкант, игравший для эльфов всего одну ночь, возвратился в мир людей многие годы спустя. Мистер и миссис Смит из городского эпоса видят огни НЛО, а потом циферблат на приборной панели машины показывает, что несколько часов их жизни куда-то подевались.

Я хотела написать историю о похищении с местом действия в фэйри-городе, чье волшебное население самым тесным образом контактирует с ничего не подозревающим человечеством. Если представить фэйри как своего рода паразитов, нетрудно будет вообразить, как людское население Америки растет и распространяется, уходя все дальше от лесов в мир бетона и стали, а пожиратели снов сопровождают его, незримо собирая свой урожай.

«Пожиратели снов» случились у нас, в восточном Ванкувере, столь богатом силой и удивительными, вдохновляющими людьми. Все они – ходулеходцы, жонглеры огнем, художники – вместе составляют организацию «Общественные сны», занимающуюся летними праздниками фонарей, Парадом Потерянных Душ и прочими мероприятиями, из-за которых этот город вместе с людьми становится чуточку ближе к миру фей.