Глава девятая

Я вошел в помещение агентства как раз, когда капитан, старший группы СОБРа, принимал распоряжение от дежурного по горотделу. Это я понял по взгляду, который капитан бросил на меня. Мы с ним были немного знакомы. По крайней мере, визуально.

– Распоряжение получил? – спросил я.

– Поехали, – согласился капитан и сам отдал распоряжение своим подчиненным: – Забираем задержанных.

– А моя машина? – спросил «расписной» водитель.

– Ключи оставь. Эвакуатор подгонят, заберут. Эвакуатор уже вышел.

– Ключи в машине. Там колесо прострелено. Эвакуатор мне диск погнет.

– Не переживай. Когда ты освободишься, если освободишься вообще, твоя машина уже на стоянке сгниет. Документы на машину! – Капитан протянул руку и получил документы. Я заглянул в них. И вслух выразил свое удивление:

– А номерной знак другой! Ворованная машина? Или номера ворованные?

– Не может такого быть! – неподдельно удивился «расписной». – Может, на стоянке подменили… Я сегодня ночью машину в гараж не ставил, на городской стоянке оставлял… Не знаю… У меня были собственные номера…

– Разберемся, – решил капитан. – Поехали.

– Мне в больницу нужно, – выразил требование Анатолий Пашунин. – У меня палец сломан…

– В носу сильно ковырял? – спросил капитан.

– Когда ружье у меня вырывали, я удержать его пытался и за скобу зацепился пальцем. И даже выстрелил нечаянно…

– Нечаянно не туда выстрелил, куда целился… – поправил я его, рассматривая лицензию на оружие. Документы были в порядке. Анатолий Пашунин имел право на охотничье ружье.

– Я ни в кого не целился.

– С ружьем по городу катался. Просто так, ради развлечения…

– Я взял ружье с собой, чтобы Коля мне резьбу на прикладе сделал. Он – резчик по дереву. Лучший специалист у нас в городе.

Последовал кивок в сторону «расписного».

– И не заметил, что ружье заряжено… – констатировал капитан.

– А что вы с Колей и с ружьем на несколько часов здесь застряли? – задал я свой вопрос.

– Мы с десяток минут и стояли-то, – объяснил «расписной» Коля. – Движок что-то чихать начал. Я остановился позвонить знакомому механику. Он обещал вскоре приехать.

– Поехали… – поторопил капитан. – Разбираться в горотделе будем. Нас уже ждут…

Задержанных, не снимая с них наручники, взяли под руки и вывели на улицу. И даже не надевали на голову черные колпаки, как часто показывают перемещение задержанных по телевидению. Хотя я только могу догадываться, для чего эти колпаки используются. Наверное, чтобы журналисты не опознали преступников.

– Я на мотоцикле поеду, – решил я. – Мы вас обгоним и будем ждать в дежурке.

Капитан только плечами пожал. «Газель» была не резиновая, ехать в тесноте никому не хотелось. Тем более что добавилось двое задержанных, которых, естественно, должны были посадить или даже положить на пол, чтобы исключить возможность сопротивления.

Петр Васильевич Новиков проводил нас до дверей. Наш генеральный директор очень мудро не вступил в предварительный разговор с задержанными и не стал утверждать, что стояли они под его окнами не десять минут, а несколько часов. Не дал возможности подготовить правдоподобный ответ. И не спросил, какие указания давал им подполковник Пашунин, когда вышел из детективно-правового агентства. Как и я не спросил, где Анатолий Пашунин нашел точно такие же берцы, как те, в которых он был вчера, и когда успел снять тапочки, в которых мы видели его вместе с отставным подполковником Скомороховым сегодня утром.

– Петя, покомандуй тут, чтобы наряд свидетелей опросил, – дал я распоряжение своему директору. – И все остальное, как положено…

Мы с Виктором Федоровичем добрались до городского Управления внутренних дел намного раньше, чем «Газель» с задержанными и бойцами городского СОБРа. Мотоцикл еще раз показал свои исключительные возможности в обязательных в это время дня автомобильных пробках.

Капитан Радимова, как и обещала, дожидалась нас в комнате дежурного. Пока никаких поползновений на мое задержание не наблюдалось.

И даже дежурный кивнул мне вполне приветливо, как старому доброму приятелю, хотя мы были едва знакомы. А именно задержания как основной помехи в расследовании ради собственного оправдания я и опасался как основного хода со стороны подполковника Пашунина. Но полагался при этом на авторитет и знание обстановки Радимовой. Она не пригласила бы меня, если бы была опасность такого рода. Впрочем, Радимова могла всего и не знать. Тогда пришлось бы прибегнуть к авторитету подполковника Котова.

Когда прибыла «Газель», задержанных поместили не в «обезьянник», который находился здесь же, в дежурке, а сразу отвели в подвал и посадили по разным камерам, кстати, одиночным. Городской отдел МВД – это не СИЗО. Здесь обычно никого не держат дольше отведенных законом семидесяти двух часов, и потому свободных камер здесь много.

Капитан Саня допрашивала их по отдельности. Но перед этим опросила меня с отставным подполковником Скомороховым. И тоже, как положено, по отдельности. Сначала Виктора Федоровича, потом меня. Мы в данном случае были не жертвами покушения, а участниками контроперации, проводимой сотрудником частного детективно-правового агентства с привлечением на добровольной основе бывшего сослуживца капитана частного сыска. То есть мы писали не заявление по поводу покушения на нашу жизнь, а рапорт о своих действиях. Вернее, писали не мы, писала капитан Саня, а мы только собственноручно приписывали стандартную фразу каждого протокола: «С моих слов записано верно и мною прочитано». И ставили подпись. В то время, когда я находился в кабинете с капитаном Радимовой, к нам вошел начальник городского уголовного розыска подполковник Котов.

– В этот раз не закрылись? И правильно… Лишних разговоров не будет, – сказал Василий Андреевич. – Я прерву ненадолго вашу беседу. Данные пришли кое-какие… В том числе и по экспертизе…

Выглядел подполковник мрачным, похоже, ожидать приятных сообщений не стоило.

– Слушаем, товарищ подполковник…

– Мне тут звонил подполковник Пашунин. Пообщались с ним, кое-что он сообщил. Его родной брат Анатолий проживает в поселке Плановый в соседнем доме с тем, где было совершено убийство семьи. У жильцов дома, не у всех, но у многих, в подвале имеются хозяйственные сараи. Когда дома строили, шлак завозили централизованно. Значит, во всех ближайших домах он одинаковый. Анатолий Пашунин сарай имеет, посещает его время от времени. Отсюда и шлак на подошве его ботинка. Значит, экспертиза ничего не дала. Это наш провал. Второе… Еще один провал… Тимофей Сергеевич, ты рассматривал содержимое бумажника?

– Конечно, – подтвердил я.

– И не увидел там сложенный вчетверо листок бумаги? Стандартный, формата А4?

– Не было там такого листка. Мы вместе с подполковником Скомороховым смотрели. Там были только водительские права, банковская пластиковая карточка и деньги. Готов за это поручиться. Думаю, и Виктор Федорович поручится…

– Верю. И тебе, и Скоморохову тоже верю. Но тем не менее теперь там этот листок появился. Я позвонил эксперту. Тот подтвердил наличие в бумажнике листка с заявлением от Анатолия Пашунина, якобы нашедшего в подвале своего дома пистолет и намеревающегося сдать его в полицию. В райотдел заявление…

– А почему же сразу не сдал? – поинтересовалась Радимова.

– Поехал к брату посоветоваться, куда сдавать… Братья давно не виделись, выпили. Ночью их обокрали. Но это все мелочи. Кстати, подполковник Пашунин заявляет сумму, лежащую в бумажнике, – на двести пятьдесят тысяч больше, чем там было на момент передачи на экспертизу.

– То есть обвиняет нас еще и в воровстве?

– Обвиняет. И в квартирной краже тоже обвиняет…

– Он слишком много на себя берет… – заявила капитан Радимова. – Своими обвинениями он объявляет нам войну. И мы будем вынуждены принять его вызов.

Она посмотрела на меня, подтверждая, что остается со мной в одной команде и готова отвечать и за несанкционированное проникновение в чужую квартиру, и за похищение вещей из этой квартиры.

Котов продолжал:

– Он, конечно, может сказать, что двести пятьдесят тысяч рублей у Анатолия лежали под подушкой, поскольку банковская карточка подтверждает, что снято со счета было только полмиллиона. Но тут еще остается вопрос, откуда эти деньги поступили на счет Анатолия Пашунина. Сейчас банк разбирается. Как будут данные, мне сообщат. Пока я склонен думать, что это плата за какие-то серьезные услуги. Оплата шла, вероятно, подполковнику Пашунину. Младший брат должен был только снять деньги со своей карточки, чтобы передать старшему брату. Владимир Пашунин, хотя имеет свою собственную точно такую же карточку, не пожелал светиться с крупными суммами. Возможно, не в первый раз. Это тоже проверяется. Анатолий Пашунин работает охранником на железной дороге и получает не настолько много, чтобы иметь подобные суммы. Я подключил отдел собственной безопасности Следственного комитета. Долго сомневался, но потом все же подключил.

– А что подполковник Пашунин говорит по поводу задержания его брата и выстрела из машины? – поинтересовалась капитан Саня, понимая, что этот эпизод может стать главным обвинительным аргументом в то время, когда другие эпизоды провалены.

– Говорит, что он с братом только мельком разговаривал на тему заказа резьбы на прикладе ружья. И предполагает, что Анатолий, он так и зовет его полным именем, не Толик, не Толя, а только Анатолий, передал или намеревался передать ружье своему хорошему знакомому, резчику по дереву Николаю, с которым вместе его и задержали. А что там произошло в машине и рядом с ней – подполковник Пашунин может объяснить только после беседы с братом. Он уже нашел Анатолию адвоката, и адвокат вот-вот появится у нас.

– Мудрый Новиков не напомнил, что машина стояла под его окном несколько часов, ничего не сказал о том, что видел, как подполковник Пашунин подходил к машине Николая, даже садился в нее и разговаривал с братом и с самим Николаем, – напомнил я. – Анатолий Пашунин с Николаем утверждают, что они стояли там только около десяти минут.

– Он мне звонил по этому поводу. Я попросил Петра Васильевича подъехать сюда для дачи показаний. Обещал. Он не из тех, кто от своих слов отказывается, – Котов, кажется, Новикова сильно уважал.

Зазвонил телефон на столе. Капитан Саня сняла трубку.

– Да, проводи его сюда. Мы ждем…

– Адвокат? – спросил Котов.

– Адвокат. Только я предполагаю, что он не успел все бумаги о допуске к делу оформить.

Слишком мало времени прошло. Будет просить сегодня отработать без документов и пообещает предоставить их завтра. Слишком быстро прибыл… Мы еще и без него с вопросом не разобрались.

– Если не оформил документы раньше, – предположил я. – Сдается мне, что подполковник Пашунин – человек весьма даже предусмотрительный, все предвидел и успел подготовить своего адвоката. Заранее подготовить на случай провала.

– Возможный вариант, – согласился Котов. – Это на него очень похоже. Он – перестраховщик и этим славился, еще когда в областном управлении работал. Но оформление документов на дело, которого еще нет в природе, чревато последствиями для самой коллегии адвокатов.

Мы молча подождали несколько минут. Наконец в дверь постучали, и в кабинет вошел молодцеватый слегка подпрыгивающий при каждом шаге человек. Когда он переступил порог, стало заметно, что он уже немолод, хотя старается держаться бодрячком.

– Альберт Борисович! – улыбнулся Котов. – Рад вас видеть.

– Всех однозначно и категорично приветствую… – торопливо сказал адвокат. – Только хочу сразу договориться. У меня время сильно ограничено. Нужно еще успеть на заседание в областном суде. Там сегодня рассматривается сложная апелляция. И потому я предлагаю сразу разрешить мне побеседовать с моими клиентами, чтобы хотя бы знать, о чем идет речь.

– Только сначала предъявите, пожалуйста, документы о допуске к делу. Доверенность от адвокатской конторы и прочее, – хмуро попросила капитан Радимова.

– Александра Валерьевна… – в голосе адвоката прозвучал откровенный укор. – Мы же с вами так давно знакомы. Вы должны понимать, что я просто физически не мог успеть подготовить документы. Завтра все будет… Обещаю клятвенно…

– Тогда завтра и приходите, – по-прежнему сухо ответила Радимова. – Пока мы воспользуемся услугами штатного адвоката. Я уже вызвала его из районного суда…

Альберт Борисович умоляюще посмотрел на подполковника Котова, потом на меня, хотя не мог знать, кто я такой, потом снова на капитана Радимову. Ни в одном взгляде не встретил сочувствия и тяжело вздохнул.

– Вам не кажется, что вы здесь разводите классическую бюрократию? Вопрос идет о судьбе человека.

– Судьбу человека определяете не вы и не я, – возразила капитан Саня. – Судьбу человека определит суд. Но интересы у нас с вами прямо противоположные. Поэтому рассчитывать на сочувствие с нашей стороны вам не приходится.

– То есть вы хотите, Александра Валерьевна, сказать, что для вас главное не найти виновного, а наказать хоть кого-то?

– Это, Альберт Борисович, ваше прочтение. Но я не намерена вступать с вами в казуистические споры не потому, что мне нечего вам сказать, а потому, что у меня недостаточно времени на досужие разговоры. Вы своим присутствием пока просто мешаете мне работать.

– То есть вы меня выгоняете? – спросил адвокат с вызовом.

– Мы просим вас удалиться, – весомо произнес подполковник Котов…

Другой адвокат, назначенный районным судом, прибыл вскоре. Я к тому времени уже подписал все, что мне требовалось подписать. Отставной подполковник Скоморохов сделал все это раньше меня, хотя мне казалось, что беседовать капитан Саня должна была бы сначала со мной как с основным виновником и участником всех событий. Но я так понял, что сделала она перестановку не случайно. Видимо, начальник уголовного розыска подполковник Котов желал присутствовать на моем, так сказать, допросе, чтобы довести до меня новые данные.

Он пришел, когда я еще сидел в кабинете. А когда все закончилось, появился адвокат, которого конвойный сразу отвел сначала в камеру к «расписному» Николаю, а потом к Анатолию Пашунину. Когда адвокат вернулся, мы с Виктором Федоровичем сидели в коридоре в скромных позах посетителей и не рвались присутствовать на допросе тех, кто пытался меня расстрелять.

Мне подумалось, что начальник уголовного розыска специально не покидает этот кабинет, чтобы подобного не произошло, поскольку знает о наших дружеских отношениях с капитаном Радимовой и понимает, что в другой обстановке я вполне мог бы изъявить желание стать участником допроса. Мне казалось это вполне допустимым, поскольку я не писал заявления как пострадавший, а все события записывались в протокол. Разницу между заявлением и протоколом я знал. Но мое мнение мало кого интересовало.

Отставной подполковник Скоморохов выглядел отстраненным и погруженным в свои думы. Сидел молча, полуприкрыв глаза. Но не дремал.

Как только юрист вошел в комнату для допросов, подполковник Котов вышел и остановился рядом с нами:

– Новиков едет сюда.

К агентству действительно подъезжал эвакуатор из автоцентра «Ангел на дороге», как этот «расписной» говорил, водитель эвакуатора даже заходил в агентство и спрашивал про сломанный «Москвич» под окнами. Ему объяснили, что «Москвич» увез полицейский эвакуатор на экспертизу. Адрес никто не сказал. Просто никто не знает, где должна проводиться экспертиза. Своих автоэкспертов у нас нет, обычно прибегаем, когда требуется, к помощи специалистов из разных автоцентров. Эксперт должен быть независимым, значит, автоцентр «Ангел на дороге» отпадает автоматически. Я сам займусь этим вопросом. А показания Новикова капитан Саня снимет. Как и показания задержанных. Вон, «расписного» уже ведут…

Водителя той злополучной «Лады», чье колесо я вынужден был прострелить, как прострелил бы без сомнения и его самого, умудрись он проехать еще метр по тротуару, вели двое конвойных полицейских. Выглядел Николай подавленно, смотрел по сторонам и на нас с Виктором Федоровичем озлобленно, но свои чувства держал при себе, не плевался, как, бывает, делают некоторые отпетые типы в его положении.

В противовес тем уголовникам, которые на зоне чувствуют себя лучше, чем на свободе, есть и такие индивиды, которые зоны боятся больше смерти и готовы на все, лишь бы туда снова не попасть. Мне показалось, что Николай именно из таких. И нынешнее его состояние говорило о том, что он вскоре сломается. Даже мой небольшой опыт встреч с такими парнями подсказывал определенные ощущения. Да и кое-какую специальную литературу в дополнение к малому опыту я по настоянию капитана Сани уже основательно проштудировал.

Видимо, «расписной» Николай в последнее время зажил жизнью, которая ему нравилась, может быть, даже зарабатывал неплохо, и теперь ему было что терять. Тем не менее сочувствия он не вызывал. Какое может быть сочувствие после неудачного покушения на тебя? После удачного покушения сочувствия не могло бы быть вовсе – сочувствовать уже было бы некому. Но я счастливо избежал этой участи и даже сумел подстраховать Скоморохова, хотя тот, как говорил, уже был готов выполнить стандартный и почти каскадерский трюк, хорошо известный всем офицерам спецназа ГРУ.

Если на тебя движется машина, даже на большой скорости, ты должен оттолкнуться от земли и подпрыгнуть, залетая на капот. А дальше действовать в зависимости от скорости движения автомобиля и собственного состояния. Следует или от капота оттолкнуться двумя ногами, чтобы упасть боком на крышу кабины, позволяя автомобилю проехать под собой, а потом скатиться на багажник или на землю, в зависимости от типа кузова. Или же, если есть желание, сразу блокировать водителя: приземлиться задом на капот, развернуться, двумя ногами выбить стекло так, чтобы ногами ударить водителя в лицо.

Техника выполнения такого упражнения отрабатывается тщательно и многократно в каждой бригаде, практически каждым офицером. Существует техника работы против грузовика, которой обучают даже солдат, поскольку солдатам чаще приходится встречаться именно с грузовиками. Но и против грузовика существует два варианта действий. Первый – против автомобиля с капотом, второй – против бескапотного грузовика типа «КамАЗа». Второй вариант более сложный и предполагает влетание в кабину не ногами вперед, а спиной, с одновременным нанесением удара за спину локтем.

Практика показывает, что научиться действовать против грузовика с капотом несравненно проще, чем против бескапотного. Там часто не хватает времени для осмысленного выполнения действий. Но есть среди офицеров спецназа ГРУ и такие, для которых даже бескапотный грузовик угрозы не представляет. Я видел много таких. Вот с солдатами дело всегда обстояло сложнее. Годичного срока службы не хватает для приобретения необходимых навыков.

Отставной подполковник Скоморохов готов был выполнить трюк против «Лады», хотя в этом случае обязательно пострадал бы мотоцикл. Мой выстрел спас его от «гибели», потому что восстановить мотоцикл после столкновения, вероятно, было бы уже невозможно. И это при том, что сам мотоцикл стоит, по моим данным, как три автомобиля «Лада» самой современной модификации.

Кроме того, мой выстрел предотвратил, возможно, и другую беду. По тротуару шли люди, простые прохожие, не имеющие ни к нам, ни к «расписному» Николаю, ни к Анатолию Пашунину никакого отношения. И неизвестно, что произошло бы, выполни Скоморохов фирменный спецназовский трюк. Удар двумя ногами в лицо, пусть даже точный удар одной ногой, а еще раньше летящие в лицо осколки лобового стекла должны были заставить «расписного» Николая откинуть назад голову и по возможности выпрямить тело, если сиденье позволит это сделать хотя бы чуть-чуть. При этом неизвестно, на какой педали лежит правая нога Николая. А она могла одинаково лежать и на педали тормоза, и на педали акселератора. Если бы он нажал на тормоз, ничего бы не произошло, машина бы просто остановилась. Если бы он нажал на педаль акселератора, то есть, говоря попросту, в испуге газанул, то вполне мог въехать в прохожих, не готовых повторить трюк отставного подполковника. Там же, на тротуаре, находился и я. Я бы трюк повторить сумел. У меня он отработан до автоматизма. Более того, я поймал себя на том, что моя ступня перед выстрелом уже повернулась в нужное положение, обеспечивающее толчок. И протез мне при этом не помешал бы, а сломанные ребра возвратили бы болевые ощущения, которые обычно только ускоряют действия. Удачный выстрел все это предотвратил. Подготовка уровня спецназа ГРУ сказалась на практике. Но ни я, ни Виктор Федорович не видели в этом ничего особенного и не обменивались мнениями о происшедшем, хотя и я, и отставной подполковник мысленный анализ ситуации провели.

Допрос «расписного» Николая затянулся. Успел подойти Петр Васильевич Новиков. Сел рядом с нами на тяжелый стул, привинченный к полу.

После проведенной в засаде ночи это ожидание уже не казалось нам с Виктором Федоровичем долгим, но Новиков заметно нервничал. Он не имел закалки спецназа ГРУ и не сиживал в свое время в многодневных засадах, и потому возможности научиться ждать не имел.

Потом двое конвойных привели Анатолия Пашунина, который смотрел на нас с лютой ненавистью, свойственной даже не волкам, а обезьянам, впервые попавшим в клетку. Ненависть его была откровенно адресной, хотя знакомить нас с ним никто не пробовал, – только по мотоциклетным шлемам в руках, вероятно, он и узнал нас. Его предусмотрительно усадили не на наш ряд стульев, хотя свободное место рядом со мной имелось, а на тяжелую скамью у противоположной стены. Скамья, как и стулья, была прочно привинчена к бетонному полу. Конвойные не сели рядом, а встали лицом к задержанному и спиной к нам, словно прятали его от наших взоров.

Анатолий вертелся, пытался выглянуть из-за конвойного, что-то мне сказать, даже рот открыл, но получил ощутимый толчок в плечо и благополучно замолчал. Видимо, конвойные его и раньше слегка «потолкали». В итоге вел он себя почти смирно и с пониманием своего положения.

А то ведь я иногда могу оказаться человеком несдержанным. Даже умышленно могу таким оказаться. И в ответ на какие-нибудь нехорошие слова могу одним движением ноги достать челюсть говорящего у противоположной стены. Коридор здесь неширокий.

Это, возможно, воспитало бы в несостоявшемся убийце чувство самосохранения, не говоря уже о простой вежливости. И конвойные при этом никак не смогли бы мне помешать. Они просто сообразить бы ничего не успели, им уже пришлось бы поднимать задержанного с пола. Скорее всего, со сломанной челюстью.

Но я его положение тоже понимал. Если бы его отправили в СИЗО, то быстро бы выяснилось, что он родной брат следователя Следственного комитета, то есть, по сути дела, мента, и это Анатолию обернулось бы крутейшими неприятностями, несмотря на то что его брат дружит с уголовным миром. Уголовники тоже бывают разными, большинство из них все же имеют понятие о своей профессиональной уголовной чести. А эта честь не позволяет им с ментами дело иметь.

Значит, Котов поступил гуманно, оставив Анатолия Пашунина в камере городского управления. Насколько мне известно, в этих камерах временно содержат только тех, кого привозят в управление на допрос из СИЗО или для беседы с адвокатом, хотя для беседы с адвокатом и в самом штатном городском СИЗО имеются помещения. И лишь изредка задержанных могут держать в здешних камерах дольше, чем семьдесят два часа, отпущенные до суда, который может вынести решение о применении меры пресечения. То есть решит, арестовать задержанного, отпустить под домашний арест или подписку о невыезде или вообще освободить.

Эти выводы я сделал из случайно подслушанных и систематизированных в моей голове разговоров ментов между собой. Специально мне этого никто не объяснял.

Что ждет Анатолия в дальнейшем, как решит с ним поступить подполковник Котов, мне, достаточно далекому от всех этих суетных дел, предположить было сложно. Во всех предыдущих делах, которые мне приходилось расследовать, я доводил свою работу только до поиска обвиняемого и доказательства его вины. Как и что с ним дальше делал уголовный розыск, меня, по большому счету, не касалось. Я даже в этом подвале городского управления МВД ни разу до этого не был, хотя о его существовании был осведомлен.

Да и как не быть осведомленным, если существовали расхожие фразы «был на подвале», «отправили на подвал». Правда, в данном случае само слово «подвал» играло, скорее, эмоциональную роль, и «подвалом» называли даже зарешеченный «обезьянник» в комнате дежурного по управлению МВД. Тем не менее рабочие связи и разговоры вынуждали меня иногда и вопросы задавать, и на эти вопросы я получал обычно слегка высокомерный ответ. Высокомерный потому, что ко мне бывшие и настоящие менты часто относились, как к существу иной породы, каковым я в действительности и являлся. Моя порода отличалась не только боевой и общефизической подготовкой, но и психологической, и нравственной составляющей. И только одна капитан Радимова старалась держаться со мной, как с человеком своей касты…