Пролог

Я только-только вернулся с обеда и сел за стол в своем тесном кабинете, когда раздался этот телефонный звонок. Телефон у меня стоит на краю стола, у стены. Даже после обеда мне, не любителю обильно поесть (я хорошо понимаю, что производители продуктов заодно с производителями лекарств и гробов), было нетрудно дотянуться до трубки. Тем более обедал я дома, куда от места работы добирался общественным транспортом, поскольку машина моя стояла в ремонте после завершения прошлого расследования, когда я был вынужден своим маленьким юрким «Джимни» таранить большой и тяжелый седан «Мерседес» S-класса. Левая блок-фара, бампер, левое крыло, решетка радиатора, капот – все это подлежало полной замене. Требовалось проверить еще и рулевые тяги, которые могли погнуться, и сайлент-блоки, которые могли повредиться. Шаровая опора в такой ситуации, говорят, просто обязана была рассыпаться, и необходимо было сменить левый тормозной цилиндр, который перестал отпускать зажатые тормозные колодки после того, как я отпускал педаль тормоза. Видимо, один из поршней заклинило в выдвинутом состоянии. А это значило, что придется менять и тормозные колодки, потому что левая в этом случае должна стереться, а правая остаться целой. Такое положение грозит неприятностями при торможении автомобиля. Машину может просто развернуть поперек дороги в самое неподходящее время и на самом опасном участке.

Короче говоря, за время пути до места работы весь обед в моем желудке утрясся, и никакой сытой тяжести я не ощущал. И потому до трубки дотянулся без труда.

– Страхов. Слушаю вас внимательно.

– Слушаете? – вроде бы даже удивился высокий женский голос. Может быть, голос даже детский – звонкий и чистый, как колокольчик. – А приехать вы не сможете?

Однако сразу такие запросы…

– У меня машина в ремонте. Производственная травма у машины. Не могу…

– А на городском транспорте? Я неподалеку от остановки живу.

Как ни приятно звенел ее голосок, слушать его мне уже надоело, и я спросил напрямик:

– Чтобы я поехал куда-то, нужны основания. Вы требуете, чтобы я приехал, а я не понимаю зачем и по какой причине я должен к вам ехать. Может, вы все же хоть что-то мне объясните, чтобы я уже сам решил, стоит ли мне ехать?

– Ах, да… – собеседница спохватилась. – Просто я несколько часов прокручивала в голове разговор с вами, и, когда дозвонилась, мне уже казалось, что вы в курсе всего происходящего. Извините.

– Это вы извините, – уважаю людей, которые разговаривают со мной таким тоном. И понимаю, что неумение все сразу объяснить может происходить и от общей растерянности, и от сложности ситуации, в которую человек попал. – Я не знаю, что случилось.

– А приехать вы можете? Я все расскажу вам. По телефону как-то не так получается…

– Куда приехать? – Я уже почти «сломался» от ее вежливости.

– Ко мне. Записывайте адрес…

– Я не записываю адреса, в том числе электронные, и не записываю телефоны. Я их запоминаю. Но вы, вероятно, не понимаете, куда вы обратились… Мне, по крайней мере, так кажется.

– Я обратилась к частному детективу Страхову.

– Вот именно. К частному детективу, сотруднику частного детективно-правового агентства. А что это за предприятие? За счет чего оно существует? Уверяю вас, что из бюджета области и города мы не получаем ни копейки. Наше предприятие существует исключительно на средства, которые мы сами зарабатываем. К нам приезжают люди, сначала беседуют с генеральным директором, он решает, браться за решение проблемы, с которой к нам обратились, или не браться. Если решит, что стоит взяться, то в финансово-договорной группе оформляется договор на оказание услуг. И после оплаты услуг, согласно договору, частные детективы начинают работать.

– Значит, вы только за деньги работаете?

– Конечно. Все работают за деньги.

– А просто так помочь человеку вы не можете?

– Просто так просят помощи у полиции. Работа полиции как раз из бюджета оплачивается.

– Я не могу в полицию обратиться. Я знаю, меня вот-вот должен убить полицейский.

Крутое предположение! Но паники в голосе нет.

– Интересное дело. Тогда вам следует обратиться в прокуратуру.

– Я никуда не могу обратиться. Я не могу квартиру покинуть. Я инвалид и сижу в инвалидной коляске. Мне даже до ближайшего магазина добраться – проблема. За продуктами мне ходит женщина из соцопеки или соседка.

– Извините, – мне стало стыдно, что я упорно хотел заставить инвалида добраться до агентства и оплатить работу, которую мне предлагали выполнить. Я только сейчас понял, что меня просят, по большому счету, даже не о работе, а о защите, хотя и не слишком откровенно. И я вспомнил, что я хотя и уволен в отставку по инвалидности, но все же уволен с правом ношения мундира и наград. И награды эти я получил за то, что людей защищал. А сейчас отказываю в помощи малоподвижному инвалиду. Вообще иногда я прихожу к выводу, что из-за моего дурного характера люди не могут понять, как я их всех люблю. Но переформатироваться у меня, боюсь, уже не получится. – Извините меня, – еще раз сказал я.

Самые простые слова часто доходят до людей лучше, чем пространные объяснения.

– Это вы меня извините. Я сразу не сказала, словно вы все обязаны знать.

– Так что с вами случилось? Кстати, вас зовут…

– Лида Мальцева. Со мной пока еще ничего не случилось. Но случиться может. Дело в том, что я днями просиживаю в своей коляске на балконе. У меня балкон большой. Правда, он на три квартиры один, но большой. Соседи сделали мне специальный заезд. И я выезжаю на балкон. Просто дышу воздухом. Читаю там. Три дня назад я, как всегда, сидела на балконе. И увидела по другую сторону двора, двор у нас небольшой, дома плотно стоят, вот я и увидела, как в квартире напротив полицейский свою жену убивает. Вы слышали, наверное, про это дело…

Признаться, я даже в тех случаях, когда работаю в сотрудничестве с капитаном Саней, не интересуюсь другими делами, которые она ведет. А она, как всякий сотрудник уголовного розыска, одновременно расследует от трех до пяти дел.

– Нет, не слышал.

– Даже по телевизору показывали, и в Интернете про это было…

– Телевизор я вообще не смотрю принципиально, даже не держу его дома. А в Интернет в последние дни выходил только по необходимости. Я был сильно занят по работе.

– Извините, это для нас, инвалидов, телевизор – окно в большой мир. Нам другого не дано. Простым людям это, наверное, и не нужно.

Я не стал сознаваться, что я тоже инвалид, хотя и достаточно подвижный. Даже более подвижный, чем большинство людей не инвалидов. Хотя и нахожусь в настоящее время не в самой лучшей форме. У меня сломаны три ребра и основательно повреждена голова. Ребра ломали пули, застрявшие в бронежилете скрытого ношения, а голова пострадала от удара кастетом. Но я не стал брать больничный лист, хотя вполне мог бы себе это позволить. Врач в гарнизонном госпитале безоговорочно сказал, что у меня есть небольшое сотрясение мозга и мне нужен покой. Я оставил пожелание покоя на совести врача. Пусть ему покой снится. У меня на это времени даже во сне не отведено. И в более тяжелых условиях с легким сотрясением мозга я не думал об отдыхе. Подумаешь, головная боль… Поболит и перестанет. Тем более сотрясение легкое.

Особого дискомфорта я не испытывал. Иногда слегка подташнивало, иногда несильно голова кружилась, и постоянно катались в области виска бильярдные шары. Катались и бились друг о друга с треском. Я легко научился не обращать на это внимания. Больше беспокойства мне доставляли ребра. Да и то не целый день, а только на утренних занятиях, как я их называл, по ОФП. То есть по общефизической подготовке. Глубоко дышать и резко двигаться из-за боли в ребрах было сложно. И я даже пошел на то, чтобы сократить время каждой утренней пробежки вдвое, и боксерский мешок избивал с меньшей интенсивностью, при этом вообще не нанося акцентированных ударов. Просто оттачивал траекторию движений всего тела, от пальцев ноги до бьющей поверхности кулака. Тоже, естественно, с болью, но без резких движений это было терпимо. Ну, и обезболивающие таблетки принимал. Это, кстати, единственный вид таблеток, которые меня можно заставить принимать. Кроме того, я хорошо знал, что боль со временем становится привычной и на нее внимания не обращаешь. А потом, когда ее не будет, состояние будет казаться даже странным. Как это так – без боли жить?

– Я вас понимаю, хотя думаю, что телевизионный мир заметно разнится с миром реальным. Особенно новостной и киношный телевизионные миры. Но давайте вернемся к событиям, о которых вы рассказывали. Вы кому-то сообщили, что стали свидетелем убийства?

– Нет. Я испугалась и спряталась. Просто кресло-коляску развернула спиной ко двору. Если бы тот полицейский в окно посмотрел, он увидел бы только мой затылок и не подумал, что я стала свидетелем. А сегодня утром я увидела, как он мой балкон и меня в бинокль рассматривает. За шторой встал и выглядывает. У меня ноги не ходят, но зрение хорошее. Я его хорошо видела. Теперь боюсь, он меня убьет, как жену, топором… Он ее топором зарубил…

– Время не запомнили, когда он из окна в бинокль смотрел?

– Я специально на часы посмотрела. Было десять двадцать семь.

– Полностью уверены, что это был именно он? Он же за шторкой прятался…

– Потом он вышел. Уже без бинокля. И в мою сторону уже не смотрел. Я узнала его…

– Хорошо. А от меня вы что хотите?

Мой вопрос был естественным. Она, похоже, не понимала, что я не имею возможности у нее поселиться.

– Защиты… Я надеюсь, что вы сможете меня защитить. Или того полицейского арестовать…

– Говорите свой адрес, я приеду к вам, поговорим и решим, что можно предпринять. Вы не пугайтесь, у нас законом предусмотрены меры по защите свидетелей. Вас всегда можно будет спрятать до суда, пока убийцу не отправят «по этапу». Говорите адрес…

Она назвала адрес, я запомнил. Это было почти в центре города, в старом районе, построенном еще до революции. Когда-то это и был настоящий центр. Добраться туда даже без машины было несложно.

– Так вы приедете? Мне ждать?

– Буду у вас минут через сорок. Раньше, думаю, никак не успею.

– Только мне нечем оплатить вашу работу. Вы это понимаете?

– Если бы счастье было в деньгах, я всю жизнь был бы несчастным человеком. И потому я привык… Не люблю и не хочу быть несчастным…

В данном случае я уже пожалел, что не пожелал «болеть» и восстанавливаться, лежа на диване. Вообще-то я люблю лежать на диване так, словно собираюсь завтра продать его. Так лучше отдыхается. Наверно, при хорошем отдыхе и восстановление пойдет быстрее. И при наличии больничного листа никто не спросил бы меня, чем я занимаюсь. Тогда бы я мог без проблем приступить к разборкам по этому делу и сумел бы, возможно, принять меры по защите женщины-инвалида. И никто не укорил бы меня за бесплатную работу. Я хорошо помню, что меня предупреждали еще при устройстве в систему частного сыска, что любые расследования, стороной идущие мимо бухгалтерии агентства, не приветствуются, хотя порой случаются по личным или дружескими обстоятельствам. И сейчас, хмурясь так, как никогда обычно не хмурюсь, я пошел к секретарше генерального директора.

– Шеф меня не спрашивал?

– Нет. Он сейчас, кажется, свободен. Можете зайти.

– Нет. Я сейчас поеду на иглоукалывание, надо сломанные ребра восстанавливать. А то дышать трудно. Если спросит, скажи ему, где я.

– Хорошо, Тимофей Сергеевич.

– Если спрашивать не будет, можешь не говорить.

– Что так?

– Боюсь, мне каждый день придется на сеансы ездить. Чем позже Петр Васильевич об этом узнает, тем лучше. Больных сотрудников нигде не любят.

– Да, выглядите вы усталым. Давление измерить? У меня тонометр есть.

– Мне в госпитале измеряли.

– И что?

– Сто шестьдесят на сто было.

– И что сказали?

– В госпиталь уложить пытались.

– А вы?

– А я, как всегда, не сдался.

– А что посоветовали? Лекарства какие-то…

– Предложили срочно отказаться от коньяка.

– А вы?

– Я пообещал перейти на водку. Короче говоря, Петр Васильевич будет спрашивать, скажи, как просил…

Она согласно кивнула. А я сначала вернулся к себе в кабинет, включил принесенный с собой ноутбук, подключился к местной сети Wi-Fi, чтобы не тратить деньги с USB-модема, и, прежде чем позвонить капитану Сане, вошел в сеть городского управления внутренних дел с ее паролем и в разделе «Расследования» быстро нашел нужные материалы.

Суть дела сводилась к тому, что у себя дома была зарублена топором беременная жена старшего лейтенанта полиции Виктора Юровских. Сам старший лейтенант в момент убийства, по его утверждению, находился у своей матери, где временно проживает, чтобы ухаживать за больной бабушкой. Там же проживает дочь старшего лейтенанта от первого брака. И девочка, и мать подтвердили, что Виктор Юровских в тот день никуда от матери не выходил. Это посчитали твердым алиби, и подозрение на старшего лейтенанта не пало.

В квартире, по утверждению Юровских, ничего не пропало. И не было никакой зацепки, чтобы найти след преступника. Вел следствие капитан Колбасников, с которым я только здоровался, но не был даже в приятельских отношениях. Капитан Колбасников сидел через два кабинета от капитана Сани на том же этаже, обладал большим носом и страдал от хронического гайморита, как он красиво называл свой непроходящий насморк, постоянно заставляющий его хрюкать, как стадо диких кабанов.

Мне он не нравился чисто внешне. Я всегда не любил человекообразных кабанов и потому никогда не делал попыток с ними подружиться.

Бывает так, ничего плохого человек тебе не сделал, но чисто внешне он тебе несимпатичен, и ты интуитивно его сторонишься.

Кроме того, Колбасников страдал жуткой потливостью ног, вследствие чего долговременное нахождение с ним в одном помещении оказывалось затруднительным. При этом Колбасников, видимо, своими толстыми пальцами справлялся с компьютерным набором лучше, чем капитан Саня своими тонкими и музыкальными пальцами, и потому все материалы дела были в цифровом варианте представлены на сайте. Но материалов было настолько мало, что выудить из них что-то интересное просто не представлялось возможным.

После этого я нашел на сайте подробную карту-план города. Нашел не просто нужный дом, а весь двор, и увеличил его так, что план перестал помещаться на мониторе моего большого ноутбука. Пришлось двигать план двора по экрану. Тем не менее я определил, с какого места Лидия Мальцева могла наблюдать убийство.

Честно говоря, меня сразу смутило расстояние. Я считаю, что у меня зрение стодвадцатипроцентное. Однако с такого большого расстояния определить лицо человека, узнать его черты было бы достаточно трудно даже мне. Но я знал, что план города грешит неточностями и двор в действительности может оказаться гораздо меньшим, чем значится на плане. Я не стал заморачиваться раньше времени.

Посмотрел я еще и раздел регистрации граждан города. Нашел Лидию Владимировну Мальцеву. На ее страничке была только фотография, какая вклеивается в паспорт. А как такие фотографии делаются, я знаю. Фотограф заставляет человека сотворить страшную физиономию и в этот момент фотографирует. В итоге обладатель паспорта часто сам себя не может узнать. Тем не менее с фотографии на меня смотрела достаточно симпатичная девушка двадцати одного года от роду. В данных МВД ничего не говорилось о том, что она инвалидка, прикованная к креслу-каталке, но такого упоминания и не должно было быть. О самой Лидии Владимировне никаких данных на сайте не было. Но, чтобы в этом убедиться, мне пришлось перейти еще в один раздел сайта – «Досье». Но и там ничего не нашел.

Я набрал номер капитана Сани.

– Привет! Как дела?

– Такие времена настали, что хочется из чувства самосохранения умереть. Устала неимоверно. Это легче, чем работать.

– Утром опять тренировку пропустила… – укорил я.

– Подумала, ты не в состоянии заниматься. Тебе же ребра дышать не дают. Пожалела и, чтобы передо мной не старался, не пошла. Хотя сознаюсь, накопившееся дурное настроение на боксерском манекене сорвала. Что называется, пар выпустила.

Боксерский манекен подарил ей я, при этом сам обходился простым мешком. На манекене проще отрабатывать отдельные точные удары. У меня они и без того отработаны, так что мне мешка вполне хватало.

– Я спокойно потренировался. Без напряга. У меня к тебе вопрос. Слышала что-нибудь про убийство жены вашего старшего лейтенанта?

– Леха Колбасников дело ведет. Надо у него спрашивать. Я только краем уха на оперативке у Котова что-то слышала. Помнится, там все без просвета. А что тебя заинтересовало?

Пришлось коротко, почти по-армейски, рассказать ей о звонке Лиды Мальцевой.

– Чтобы Витя Юровских зарубил топором жену – не поверю, – категорично сказала Саня.

– Юровских из какого отдела? – поинтересовался я.

– Из оперативно-разыскного. Я его хорошо знаю. Такой «белый и пушистый», безвредный мальчишка с тихим невнятным голосом. Немного стеснительный, воспитанный, ко всем строго по имени-отчеству обращается, на мента совсем не похож. Даже если что-то и было… Это как надо человека довести, чтобы такой парнишка за топор схватился. Я не знаю его жену, но коллеги говорят, что была внешне хорошая семья. Первая жена у Юровских умерла при родах. Осталась девочка. Вторая жена во всем старалась ей мать заменить. Короче говоря, не верю, как Станиславский говорил… И никто у нас в управлении не верит.

Но, насколько я слышала, у Юровских стопроцентное алиби. Я понимаю, что его видели мать и дочь. Родственные отношения, и все такое… Это алиби было бы слабым. Но старший лейтенант вызывал матери «Скорую помощь», его видели и разговаривали с ним врачи. Разговаривали с ним долго, объясняли что-то про лечение. Правда, это было по времени чуть раньше убийства, и можно было бы успеть доехать, но Юровских не мог же сразу после врачей бросить больную мать и уйти убивать жену. Это не логично. Не в его характере. И, главное, мотива преступления нет. Думаю, твоя свидетельница что-то путает. Поговори с ней, потом с Колбасниковым встретишься. И не смотри, что Леха с виду простоват и даже, как сначала кажется, туповат. Он всегда себе на уме. Хитрый и логичный следователь. Я сначала тоже его не понимала, потом, со временем, вникла.

– Ну, вот видишь, а говоришь, что ничего об этом деле не знаешь. А сообщила мне то, чего нет в материалах на вашем служебном сайте.

– А как ты на наш сайт попадаешь? – капитан Саня стала спрашивать строго.

Раньше я попадал на сайт с ее старым паролем, но потом она пароль сменила и мне об этом ничего не сказала. Но я отследил ее, когда она сама на сайт выходила, уже с новым паролем, определил и запомнил, и уже сам не сказал ей об этом, чтобы она не сменила пароль еще раз.

– Ты думаешь, ты одна там работаешь? – без конкретики отговорился я, как от мухи отмахнулся. – Не забывай, что я пусть и отставной, но разведчик. И имею не только собственные слабые навыки хакера, но и могу профессиональных хакеров к своей работе привлекать. А вообще-то могу тебе, для повышения компьютерной грамотности, посоветовать программу «AAPRP». Самая простая и надежная штука для подбора паролей. Я всегда ею пользуюсь. Ладно… Это все пустые разговоры. Вечером, короче говоря, на тренировку приходи…

Последнюю фразу я сказал строго и с ворчанием, чтобы ее следовательский пыл охладить. А мне пора было уже ехать к Лиде Мальцевой, как я и обещал. Минутная стрелка торопила…

Городской общественный транспорт не располагает к повышенной сосредоточенности. Конечно, когда пассажиров мало, можно где-нибудь присесть и углубиться в свои мысли. Но мне, человеку, который начал настойчиво отвыкать от городского общественного транспорта, к которому никогда и не привыкал, даже наполовину пустой трамвай, троллейбус или автобус казались переполненными.

В принципе, я и в военном городке никогда общественным транспортом не пользовался.

Городок ДОС у нас находился сразу за забором расположения бригады. Домой можно было ходить даже не через КПП, а через забор, но это был бы плохой пример для солдат, и потому офицеры пользовались официальным проходом.

Автобус из городка и в городок, кстати, ходил только в райцентр и из райцентра, и им кто-то по необходимости пользовался даже внутри ДОС. Чуть чаще пользовались в дальних поездках в райцентр. Хотя это тоже бывало редко. Кто не имел своего транспорта, обычно договаривался с тем, кто имеет, и присоединялся за компанию ко вторым, когда те ехали. Можно было на рейсовом автобусе и почти до дома от КПП добраться. Только я не знаю, кто у нас ленился пройти лишние пятьсот метров.

Старая машина же приучила меня самостоятельно до райцентра добираться. Таким образом, привычки к пользованию общественным транспортом у меня не выработалось. А новую машину я приобрел почти сразу, как в областной центр перебрался. Это меня полностью от общественного транспорта отлучило. А теперь вот пришлось привыкать. Но, как бывший военный разведчик, я был человеком приспосабливаемым и не испытывал больших неудобств. Тем более погода в последние дни лета испортилась, и в транспорте было нежарко…

До нужной остановки, согласно моим часам, я добрался за двадцать шесть минут. Если учесть, что из своего офиса я выбрался через пять минут после завершения разговора с Лидией Мальцевой, то у меня в запасе было еще девять минут. Вообще-то я предпочитаю всегда быть пунктуальным и если договорился о конкретном времени, то не прихожу ни раньше, ни позже, хотя и не ориентируюсь, понятно, на секундную стрелку.

Дома в этом старом районе не превышали четырех этажей, но имели высокие потолки и потому внешне были выше современных стандартных пятиэтажек. Я не сразу прошел в нужный мне двор, а, убивая время, прогулялся по улице, присматриваясь к району, который плохо знал. И только когда время вышло, решительно зашел во двор.

С улицы дома выглядели прилично и почти престижно. Создавалось впечатление, что в этих домах хорошие квартиры. Со двора же дома были обшарпаны и несли на себе следы времени, которое никогда не щадит даже признанных красавиц. Большие балконы, про которые мне по телефону сообщила Лидия, были только на втором и третьем этажах дома справа. Первый и четвертый этажи были совсем без балконов.

На балконе я никого не увидел. Никто не сидел там в инвалидной коляске, дожидаясь меня. Наверное, молодой женщине было проще ждать в квартире, чтобы быстрее доехать до входной двери.

Я нашел нужный подъезд, вошел. Зная, что здесь живет на втором этаже женщина-инвалид, я ожидал увидеть пандусы для спуска коляски по лестнице. Сейчас иногда даже в новых домах ставят такие приспособления, чтобы можно было без проблем скатить и закатить вверх даже детскую коляску. Но здесь я ничего не увидел. Это автоматически означало, что Лидию Мальцеву местные власти обрекли на жизнь внутри квартиры-камеры, практически без внешнего мира. Спуститься по ступенькам, придерживаясь за перила, она, возможно, еще и могла бы, если бы сил хватило. Но вот чтобы подняться на второй этаж, держась за те же самые перила, нужно было иметь руки атлета, способного делать со своим телом сложные физические упражнения. А, судя по фотографии на сайте городского управления МВД, Лидия была женщиной хрупкой.

Я поднялся на второй этаж, остановился перед дверью. Старательно вытер обувь о влажную тряпку, постеленную, видимо, совсем недавно, скорее всего, кем-то из соседей, жалеющих Мальцеву и ухаживающих за ней по мере сил. Нажал кнопку звонка. Ждал я долго, но не услышал за дверью никакой реакции на звонок. Понимая, что инвалидка не может передвигаться так же быстро, как здоровый человек, я выдержал длинную паузу, прежде чем позвонить во второй раз.

Теперь уже настойчивее. И опять никакой реакции. Пожав плечами, я уже решил уйти, когда что-то задержало мое внимание. Может быть, чересчур большая щель между самой дверью и уплотнителем из войлока, прибитого тонкой полоской по периметру косяка. В принципе, это могло быть следствием чьей-то неаккуратности, а могло быть…

Дверь открылась легко и без звука. Я вошел, в два шага преодолел тесную прихожую. Дверь в комнату была открыта, как и балконная дверь. Перед балконной дверью, спинкой ко мне, стояла инвалидная коляска. Я шагнул вперед, уже понимая, что мне предстоит увидеть. Понять было нетрудно. Справа от коляски вплотную к стене располагался диван с неубранной постелью. На одеяле текстом вниз лежала раскрытая книжка. Там же стоял телефонный аппарат с длинным проводом, лежала гитара с порванной, собравшейся в неровные кольца струной. А рядом валялся окровавленный топор с прилипшими к нему темными длинными волосами…

Я подошел ближе. Не слишком торопливо, хотя видом крови испугать меня было сложно. И видом расколотой топором головы тоже. Обошел кресло и увидел ту, что звалась раньше Лидией Мальцевой. Она, похоже, оборачивалась как раз в тот момент, когда ей нанесли удар. Но обернуться ей было сложно, она только приподняла голову, и лезвие топора ударило ее не в темя, а частично в лоб, частично в верхнюю переднюю часть головы. Один-единственный удар был смертельным. С такими ранами умирают в течение секунды. Должно быть, топор не отличался остротой и череп не прорезал, а именно прорубил, как прорубил бы его, скажем, колун. Но лезвие вошло в мозг.

Лидия Владимировна перед ударом инстинктивно сжалась, насколько смогла это сделать, попыталась пригнуться, уже сидя в кресле, и была убита в этой позе. Вот потому от входа голову ее за спинкой инвалидного кресла видно не было. Глаза убитой оставались широко распахнутыми. Должно быть, при жизни у нее были большие глаза, они не пожелали закрыться и после смерти. Кровь из раны стекла не по глазам, а по носу на подбородок и грудь, пропитала халат. Хорошо различались сильно расширенные испуганные зрачки.

Мне было больно рассматривать Лидию Владимировну. Наверное, она ждала меня, надеялась, что я ее спасу, хотя я не предполагал, откуда у нее могла появиться такая уверенность. Меня в городе знают немногие. Разве что несколько удачно проведенных расследований могли дать почву слухам. Так, наверное, и было. Кто-то ведь дал ей мой служебный телефон.

И вот я не смог оправдать ее ожидания. Опоздал. Это всегда бывает больно, когда на тебя надеются, а ты опаздываешь. Будь у меня машина под рукой, я, возможно, и успел бы. Не потеряй я время на поиски данных о ней на полицейском сайте, я тоже, возможно, мог бы успеть. В конце концов, если бы я воспользовался такси, я мог бы успеть спасти ее. Но сослагательное наклонение в данном случае было недопустимо. Это я хорошо знал.

Я потрогал пальцем кровь у нее на лбу. И понял: нет, я не успел бы, даже если бы летел на вертолете. Когда она звонила, убийца, возможно, уже открывал дверь ее квартиры. Кровь успела застыть, хотя и была еще мягкой. Впрочем, головная кровь всегда густая. А густая кровь застывает быстрее. Тем не менее я отдавал себе отчет в том, что эксперт из меня никакой и время убийства с относительной точностью в пределах двух часов, как всегда, определит только специалист.

Я вытащил трубку, чтобы передать сообщение дежурному по городу. В этот момент услышал, как со стуком распахнулась дверь в прихожую, и почти сразу же в комнату ворвались трое патрульных с автоматами, наставленными на меня. И тут же через раскрытую балконную дверь я услышал вой сирены полицейских машин, что въезжали во двор. При этом я сразу сообразил, что даже с включенными сиренами и проблесковыми «маячками» дежурной следственной бригаде требовалось никак не менее десяти минут, чтобы добраться от городского управления до места убийства. А я здесь находился чуть больше пяти минут. То есть кто-то позвонил в полицию с сообщением об убийстве примерно в то время, когда я выходил из автобуса. Меня попросту караулили…

– Руки на стену! Лицом к стене! Ноги шире плеч! – визгливо командовал мне сержант с автоматом.

– Сначала следует говорить «лицом к стене» и только потом «руки на стену», – поправил я его. – И не размахивай оружием, как неандерталец дубинкой. Я – частный сыщик.

Дверь полицейский наряд за собой не закрыл, и я слышал топот ног на лестнице. Поднималась дежурная следственная бригада.

– Поговори мне еще… – прошипел сержант. – Лицом к стене! Руки на стену! Ноги шире плеч!

Пластинку заело – так, кажется, говорили раньше, когда пользовались виниловыми пластинками. Или сержант других слов не знал. А скорее всего, он просто меня боялся. Принял за убийцу и боялся, что я и его, несмотря на три наставленных на меня автомата, убью.

Я ждал, когда появится оперативная бригада, и не торопился вставать лицом к стене, чем сержанта сильно смущал. Он не знал, как себя вести в этом случае. Но оперативная бригада появилась вовремя. Возглавляли ее, судя по всему, одновременно и дежурный следователь уголовного розыска, и капитан Колбасников. Вернее, Колбасникова прилепили, видимо, потому, что он ведет дело об убийстве в том же доме. Так обычно делается, поскольку велика вероятность свести дела в одно общее производство.

Колбасников вместе с дежурным следователем, имени которого я даже не знал, подошли ко мне и пожали руку, здороваясь.

– Ты, Тим Сергеевич, вызвал? – спросил Колбасников.

– Не успел. Только трубку вытащил, чтобы позвонить, как эти вот трое врываются и хотят меня лицом к стене поставить…

Я не жаловался, я насмехался.

– А ты? – спросил дежурный следователь. – Не побил их, что ли? И автоматы не отобрал?

Он нарочито внимательно осмотрел полицейский наряд снизу вверх и обратно.

– Не успел. Вы помешали. Сирены услышал…

– Спасли мы, выходит, парней, – пошутил следователь.

– Да мы сами… Того… – Сержант приподнял автомат, показывая, что он умеет автоматом плашмя по голове бить.

– Вот именно, – заметил я. – Того… Автоматы у всех троих на предохранителе.

– Долго, что ли, снять.

Моя насмешка сержанта, видимо, задела.

Он резким движением перевел предохранитель мимо положения одиночной стрельбы сразу в положение стрельбы автоматической. Но забыл возвратить его на исходное место.

– А если бы на моем месте оказался настоящий убийца? Ему терять уже нечего. И топор под рукой. Три удара можно за секунду нанести. А вы все трое так встали, что вас и без топора достать можно.

– Попробуйте-ка, достаньте… – тонко хихикнул сержант, уважительно переходя на «вы». Сообразил, должно быть, что имеет дело с офицером. Но считает, похоже, что с офицером полиции. С частными сыщиками сержанты ведут себя обычно вольнее. – Нас тоже кое-чему учили…

– Только не научили, – просто констатировал я, отворачиваясь. – Или вам не объясняли, что один должен подойти к задержанному, а двое должны задержанного на прицеле держать? Чтобы не шевельнулся. Предохранители при этом обязательно должны быть в боевом положении. Хотя и это тоже не выход. По крайней мере, против опытного человека. Можно того, кто подойдет, захватить и вместо щита использовать.

– Я же говорю, попробуйте…

– Если он пробовать начнет, придется тебя, сержант, в госпиталь доставлять. – Капитан Колбасников сам ни разу, если мне память не изменяет, не наблюдал в действии рукопашный бой в исполнении капитана частного сыска. Но, как я понял, стараниями капитана Сани и других ментов по городскому управлению слухи разошлись. А слухи не бывают непреувеличенными. Иначе они из слухов превратятся в доклады и рапорты.

– Мы не из пугливых, товарищ капитан, – отозвался сержант.

Я стоял, отвернувшись от него, и, протянув руку, ухватил сержанта за ключицу, нажал на нервный узел, ключицей прикрываемый, и тем самым заставил его встать на колени. А потом просто показал удар своим протезным коленом из высоколегированной нержавеющей стали прямо в челюсть. Показ получился по касательной. Должно быть, сержант головой хотел мотнуть головой от боли в ключице. В результате он за челюсть схватился и посмотрел на меня с удивлением.

– Вы что, всегда в металлических наколенниках ходите?

– Теперь – всегда. Только не в наколенниках, а с протезной коленной чашечкой, – спокойно объяснил я. – Моя родная оказалась полностью раздробленной при ударе о ствол дерева. Раньше родной бил, теперь металлической. А мог бы и не бить, а просто отбросить тебя на напарника с автоматом. И пока бы вы друг друга поднимали, я свалил бы третьего. И отобрал автомат. Исключительно для личных нужд.

– Для каких таких личных?

– Я люблю бриться, когда у меня автомат под рукой лежит. Очень это удобно. Вдруг сильно порежусь? Всегда можно застрелиться, чтобы не страдать.

Третий мент из наряда был самодовольным «центнером» ростом около ста девяноста. Он только улыбался, понимая, что я при всем желании и старании, неделю не посещая туалет, могу с трудом потянуть только на три четверти от его веса. И потому не мог поверить, что я сумею его свалить. И даже наивно с высоты своего роста спросил:

– И как это выглядело бы? Люблю, когда меня свалить пытаются…

Он был молод. Наверное, только-только вернулся из армии и сразу пошел служить в полицию. И мало еще в жизни повидал. И его, конечно, стоило поучить. Не проучить, а только поучить, чтобы имел понятие, что человек, значительно уступающий ему в параметрах, тоже может против него кое-что предпринять. Я осмотрелся. Эксперты еще только раскрывали свои чемоданчики и готовились к работе, значит, время у меня было.

– Ты, сынок, считаешь себя физически сильным парнем, – сказал я утверждающе. – Но по природной глупости не жалеешь жильцов первого этажа, у которых люстра может упасть.

– Не просто считаю. Я и есть сильный.

Самодовольства в нем было больше, чем ума, понял я. Наверное, и больше, чем силы.

– Может быть, думаешь, что и драться умеешь?

Я подошел ближе.

– Не думаю. Просто умею.

– Но не знаешь, что в рукопашной схватке побеждает не тот, кто сильнее, выше и тяжелее, а тот, кто умеет управлять противником.

– А я, если драться начинаю, становлюсь неуправляемым, – самодовольно усмехнулся «центнер» и посмотрел на коллег. Те согласно хохотнули. Они, кажется, тоже сильно сомневались в возможности такого внешне не гиганта, как я, свалить крупного парня. И заранее радовались развлечению.

– Тогда ударь меня, – вежливо попросил я.

– Как?

– Просто. В лицо.

– С удовольствием, – это было произнесено смачно и нагло.

Капитан Колбасников подошел ближе, предупредил, думая, что я забыл:

– Тим Сергеевич, у тебя же, я слышал, куча ребер сломана.

– Это мне не помешает. Бей…

«Центнер» передал свой автомат напарнику и тут же попытался нанести резкий удар всем весом своего тела. Тот, кто такой удар пропустит, повторения не попросит. Его попросту не понадобится. Даже я не ожидал от этой туши подобной прыти. Но он бил всем телом, «проваливаясь» после удара и рассчитывая, что кулак его встретит сопротивление моей головы и это остановит падение его тела.

Я удар не отбивал, хотя мог бы просто направить его мимо своей головы легким касанием кисти. Я пошел дальше. Движением кисти направив удар мимо головы и развернув свой корпус параллельно направлению удара, позволил «центнеру» «провалиться» как можно глубже. И не убрал свою руку, а, напротив, захватил его за рукав рядом с кистью и повел руку вниз, одновременно отбивающей рукой осуществляя сильное давление на локоть. Чтобы рука не сломалась, «центнер», уже начав подвывать от боли в суставах, вынужден был согнуться, перевернуться и всей своей широкой спиной плюхнуться на пол.

По большому счету, это был прием по системе айкидо, доработанный до боевого уровня в системе Кадочникова, которая в значительной степени используется при подготовке в спецназе ГРУ. Правда, с той разницей, что в спецназе, где изучают аспекты «рукопашки», еще отработано и добивание противника. И я показал удар каблуком в челюсть лежащему на спине противнику, самой челюсти не коснувшись. А потом наметил удар каблуком в печень. Вообще-то я мог сразу слегка дернуть вверх его руку, и тогда он сам упал бы всем своим весом себе на печень. И сам бы себя этим надолго отключил. И даже под угрозой убийства не смог бы подняться. Но при этом обязательно пострадала бы его вывернутая рука. А мне сейчас было ни к чему ослаблять полицейский патруль небоевыми потерями.

– Вот это и есть не сопротивление, не схватка, а управление противником. Я управлял, сынок, твоим телом вместо тебя и заставил тебя кувыркнуться. И не моя вина, что тебя не научили правильно падать. Подыши глубоко, переведи дыхание.

«Центнер» встал на четвереньки и тяжело задышал.

Как раз в этот момент трижды подряд блеснула вспышка фотокамеры. Эксперт снимал тело убитой Лидии Мальцевой. Капитан Колбасников первым сообразил, что мы не тем занимаемся.

– Сержант, свободен! Уведи своих людей и не мешай следствию.

Работа началась. Патологоанатом Владимир Владимирович осматривал труп, запуская пальцы в тонких резиновых перчатках в рану на лбу.

– Когда совершено убийство? – спросил следователь, имени которого я не знал.

– Пока могу сказать только предположительно. Но не менее полутора-двух часов назад.

– Она мне позвонила и пригласила к себе, – я посмотрел на часы, – пятьдесят минут назад. Даже сорок восемь минут, если быть точным…

– Капитан частного сыска опять желает спорить с судмедэкспертизой, – сначала простонал, а потом недовольно цыкнул патологоанатом, с которым мы часто не сходились во мнении в прошлом расследовании. – Здесь я скажу конкретно. Не знаю уж, кто вам звонил, Тимофей Сергеевич, но она могла вам позвонить только с того света…

Когда я вышел из подъезда, то удивился, что полицейский «уазик» еще не уехал, патрульные стоят около «Газели» дежурной оперативной бригады, беседуя с водителем. Здесь же был и второй водитель, с «Газели» судебно-медицинской экспертизы. Но патрульные, заметив меня, сразу шагнули навстречу. Только их водитель остался рядом с «Газелью».

– Извините, мы сразу не поняли, кто вы… – сказал сержант и почесал раструбом своего «тупорылого» автомата нос.

– А кто я?

– Капитан частного сыска? – с надеждой в голосе поинтересовался «центнер».

– Да, иногда меня так зовут. Только не надо стрелять себе в нос. У тебя автомат с предохранителя снят. Как ты нам показывал, когда убеждал меня, что тебе недолго его снять, так и оставил.

– Ничего, перезаряжу… – успокоил меня сержант. Вопрос оторванного возможной очередью носа его, кажется, мало волновал.

– Дело хозяйское, – усмехнулся я. – Ко мне вопросы есть?

– Есть. Не знаю только, с какой стороны к вам «подкатить». Короче говоря, дело такое… Не могли бы вы с нашими сотрудниками занятия провести? В райотделе. В патрульно-постовой службе. Хотя бы на пару недель семинар по рукопашному бою. Если начальство денег не даст, мы сами собрали бы и оплатили. У нас ведь работа такая… Мы всегда на острие. Происшествия часто случаются. Чаще, чем у ОМОНа. Но нас не тренируют, как их…

– К сожалению, при моей занятости это невозможно. Я бы вам предложил обратиться в разведуправление штаба округа. Там, возможно, смогут выделить вам инструктора. Хотя лично я вижу мало пользы от двухнедельных и даже месячных семинаров. Занятия должны быть постоянными. В противном случае вы можете получить только отдельные навыки, но не систему. А рукопашный бой – это сложная система. Даже солдаты занимаются в течение года по несколько часов в день и тоже приобретают, как я считаю, только базовые навыки, которые не могут сравниться с офицерскими возможностями.

Патрульные меня поняли и не настаивали. Только «центнер» поинтересовался:

– А какими путями можно до разведуправления добраться? И с кем там разговаривать?

Я назвал телефонный номер полковника Быковского, начальника диверсионного управления, которому спецназ и подчиняется.

– Полковник Быковский Василий Игоревич… – повторил я.

Сержант записал в своем блокноте фамилию-имя-отчество, звание и служебный номер телефона.

– А он нас не пошлет? – поинтересовался патрульный.

– Не могу дать гарантий. Попытайтесь… По крайней мере, сразу расстреливать не будет. Можете на меня сослаться…