Глава 34

– Это вы – девушка из больницы?

– Алло? – переспросила я, сбитая с толку незнакомым голосом в трубке, незнакомым номером на дисплее телефона и ранним воскресным подъемом.

– Вы приходили в больницу…

Я напрягла мозг, пытаясь выудить из него имя. Седеющие волосы, забрызганные кровью тапки, женщина на неусыпном дежурстве.

– Марта? – осенило меня.

– Врачи отключают аппараты жизнеобеспечения. Мозговой активности нет. Я решила вам сообщить. Вдруг вы захотите присутствовать.

Бетани Джарвиц вот-вот умрет. Хотя это не совсем правда. Бетани умирает с того самого дня, как ее нашли на берегу озера. Просто делает это медленно.

Сообщений в прессе не будет. Заурядная девушка, в заурядном городке, да еще столько времени прошло после происшествия! Она умрет в больнице – под наблюдением, пропитанная лекарствами. Ничего сенсационного. Вот если бы Бетани умерла еще тогда, на берегу озера, истекла кровью…

– Я не могу приехать, – прошептала я.

Мне нельзя стоять у кровати Бетани, в окружении полицейских и врачей. Нельзя в очередной раз наводить их на мысль о связи между нами. После того, что видел Тео… Вдруг он заговорит?

– Никто не может, – сказала Марта и отключилась.

Я разочаровала ее, как и остальные. Она во мне ошиблась. Сидя за пустым кухонным столом, я вознесла тихую молитву за Бетани Джарвиц. Давно я этого не делала – с тех пор, как ушел отец. Я помолилась за всех тех, кого не замечают; за тех, чьи истории никогда не будут услышаны; за тех, кто угасает в одиночестве…

Ребекка уехала в воскресенье вечером, ей нужно было на работу. На лице сестры читалось сомнение, она обдумывала, стоит ли уезжать вообще. Чувствовала – что-то назревает, бурлит внутри меня, но я от нее скрываю.

– Приедешь домой на праздники? – спросила она.

Мол – успокой меня, пусть до тех пор с тобой ничего не случится.

– Да, – ответила я.

После отъезда сестры я позвонила в школу, отпросилась на больничный и организовала себе замену на следующие два дня.

Я была виновна во многом. Однако не собиралась отбывать срок за то, чего не совершила.

«Все отношения делятся на три категории», – заявила однажды Эмми в водочном тумане, закинув ноги на диван. И пояснила свою мысль на простом, четком примере.

– Возьми любого своего знакомого. Предположим, он кого-то убил. Позвонил тебе и признался. Как ты поступишь? А: сообщишь в полицию. Б: не сделаешь ничего. В: поможешь похоронить труп.

Сейчас я обдумывала тот разговор. Что я ей ответила – сквозь муть в голове, сквозь расплывающуюся перед глазами комнату, в душной полуподвальной квартирке?

– Ну, что ты выберешь, Лия?

– Если позвонишь ты?

– Естественно. – Эмми шлепнула себя по животу.

Проверка, уже тогда.

– Ничего из перечисленного, – ответила я. – От правды не сбежишь. Рано или поздно она тебя найдет.

Я в это верила. Верила, что правда всплывает на поверхность, как пузырьки в кипящей воде. Стремится вверх, подобно стихии, и на поверхности, как положено, громко лопается.

– Не всегда, – возразила Эмми. – Аарона вот не нашла. – Она впервые произнесла его имя.

– Нашла бы, если б я захотела.

Эмми молчала, взгляд ее бегал по моему лицу, словно выискивал что-то неуловимое.

– Ну ладно. Значит, ты выбираешь вариант Б? Ничего не делать?

– Нет, не ничего. – Я перекатилась на живот. – Я не стала бы прятать тело. Я спрятала бы тебя.

– Где, в подвале? Или отправила по фальшивому паспорту в страну без экстрадиции?

– Нет-нет, – сказала я. Что-то зрело у меня в голове. Способ. Вариант Г. – Нет, спрятать так… Стереть тебя с лица земли.

– Это эвфемизм убийства?

– Ха! Нет, лучший способ спрятаться – сделать так, будто тебя вообще никогда не существовало.

Брови Эмми поползли вверх, за ними – кончики губ, и наконец она расхохоталась, не в силах больше сдерживаться. Я сделала то же самое. Ну и фантазии, ну и бред…

Я обвела взглядом наш дом, оформленный лишь на мое имя. Машина Эмми была никак с ней не связана. Я сама слышала свидетелей – никто не видел Эмми. Никто не мог ее описать или вспомнить. Неужели она так и задумывала с самого начала?

Исчезнуть, будто ее никогда не существовало, и возложить всю вину на меня.

Я затаюсь. Моя поездка не должна оставить следов. Ни выписок по кредитной карте, ни телефонных разговоров, ни свидетельских показаний. В поисках Эмми я буду путешествовать так, как это делала бы она.

Никаких билетов на самолет. Только наличные. Никаких хороших гостиниц, где требуют удостоверение личности и номер кредитки. Чтобы не привлекать внимания, нужно жить на обочине общества. Останавливаться в мотелях для встреч, чьи постояльцы тоже не хотят светиться – по той или иной причине. Нужно добывать наличные любыми способами. Когда полиция начинает интересоваться вашим местонахождением, нельзя рассчитывать даже на друзей. Бетани ведь кто-то выдал, увидев ее фото в газете. Друг, скорее всего. Большинству людей есть что терять. Дети, работа, супруги, репутация. Друзья не станут врать ради вас, если их ложь могут разоблачить…

Я выехала перед рассветом. Решила при необходимости спать в машине и приводить себя в порядок на площадках для отдыха, расположенных вдоль шоссе. В компанию пригласила лишь коробку Эмми – пусть путешествует в багажнике.

Мобильный выключила.

Скорее всего, Эмми – или Мелисса, или кто там она – поступала точно так же. Без водительского удостоверения, без кредитных карт, без имени. Очередное бегство. «В общем, пора снова в путь», – сказала Эмми в тот вечер, когда мы встретились после долгой разлуки. Однако бегству предшествовал визит ко мне.

Наверное, Эмми вернулась за тем, что я везла сейчас в багажнике. За коробкой. Что-то из ее содержимого понадобилось ей через восемь лет. Хотя в конечном итоге она это «что-то» бросила.

Я приехала после обеда – уже начинался час пик. Я ненавидела водить в городе. Ненавидела раньше и сейчас тоже. Сейчас даже еще сильнее: улицы были настолько загружены, что люди двигались быстрее автомобилей. Поэтому я припарковала машину возле парка Фенуэй, заплатила за стоянку наличными и отправилась к ближайшей остановке.

Осенний воздух бодрил, обманчиво чистое небо сияло голубизной. Было холодно, но зима еще не наступила, и люди ходили по улицам в элегантных пальто, без перчаток, шапок и шарфов. Я шагнула в толпу и вдруг захотела зимы.

В Бостоне приезжих не предупреждают о том, какая здесь зима на самом деле. На открытках все заснеженное и красивое, улицы полны людей; облачка морозного пара, пальто на меху и непромокаемые сапоги добавляют картине очарования. Романтика… Никто не скажет вам, что бостонская зима – сплошное мучение. Долгое ожидание автобуса, походы на остановку, упорный сухой кашель, распространяющийся по офису. В туалетах и приемных – каша из снега и воды на полу. Люди медленно оттаивают в кабинетах. Потрескавшиеся губы, красные носы, сухая кожа рук, кусачие свитера. Хочется одного – не выходить из дома. Греться, греться…

И серость. С конца осени небо темнеет и остается таким на долгие недели, готовое в любую минуту разразиться снегом или дождем. Холод клубится туманом, висит над самой землей точно марево. Люди кутаются в горы одежды, белые облачка вылетают изо рта, прохожие расталкивают друг друга.

И никто тебя не замечает. Можно быть кем угодно – под пуховиком и шарфом, закрывающим рот, под шапкой, натянутой до бровей. Волк в овечьей шкуре. Овца – в волчьей. Поэтому, даже если улица запружена народом, найти свидетеля не легче, а наоборот, труднее. Им может быть любой. Любой, кто встал на цыпочки и заглянул в окно.

– Дайте, пожалуйста, описание, – просит полиция.

Куртка. Капюшон. Комплекция, рост? Кто его знает…

Я жаждала анонимности, не могла отделаться от чувства, будто мне нельзя здесь находиться, будто сам город изгнал меня – и он не потерпит моего присутствия. Вдруг сейчас я встречу Ноя, а вон тот коп на углу окажется Кэссиди или любым знакомым, с которым я работала на месте преступления? Они увидят меня, окликнут, кого-нибудь вызовут – вдруг на меня объявлена охота?..

Я приехала в наш бывший квартал и замерла у входа в полуподвальную квартиру, где мы жили восемь лет назад. Она выглядела совсем запущенной и обветшалой – хуже, чем раньше.

В кармане у меня лежал ключ из коробки Эмми, ключ на плетеном зелено-фиолетовом колечке. Из квартиры не доносилось ни звука. Я начала спускаться: чем ниже – тем эже пролет между стенами. Вставила ключ в замочную скважину на обшарпанной черной двери. Он вошел наполовину и застрял, пришлось с силой дернуть, чтобы его высвободить.

Замок могли сменить. Впрочем, судя по виду, этот ключ открывал совсем не такие замки. Я отошла на тротуар, откуда-то из-под земли поднимались клубы дыма. Попробовала представить девушку, которая топала вниз по этим ступеням; девушку, чей приход я всегда слышала.

Магазина спиртных напитков по соседству уже не было. Теперь там продавали сэндвичи. Никто здесь ее не вспомнит – девушку, которая просто не могла остаться незамеченной.

Я последовала за подсказками из коробки. Все, что положила туда Эмми, было для нее ценно и заслуживало хранения. Зеленая зажигалка с наклейкой «Обожаю пляж» – таких полно в любой сувенирной лавке на Восточном побережье. Зато пепельница, магнит – эти ворованные вещицы имели индивидуальность, и я позволила им указывать дорогу. Я заходила в затемненные бары, пропитанные терпким запахом. Рассматривала яркие новые витрины, пришедшие на смену прежним забегаловкам. Я отправилась в Саут-Энд, по адресу на магните, на прежнее место работы Эмми. Бар, куда я ни разу не заглядывала.

Он был темным и до сих пор носил имя с магнита. Наряд официантки составляли джинсы и синяя футболка с названием паба.

– Можно поговорить с управляющим? – спросила я.

– Малкольм! – крикнула официантка, не оборачиваясь.

Мужчина, протиравший барную стойку, подошел ко мне, сунул тряпку в задний карман темных джинсов.

– Слушаю.

– Помогите, пожалуйста. Я разыскиваю девушку, которая работала здесь восемь лет назад.

Мужчине было лет тридцать с небольшим. Он сделал круглые глаза:

– Вряд ли от меня будет толк. Я тут года четыре.

– Мне нужно только имя. Имена барменов того периода.

– Из полиции? – поинтересовался он, хотя сразу понял, что я не коп. – Не похоже. Даже если из полиции, нужно поднимать старые списки.

Посетитель у барной стойки попросил включить другой телевизионный канал, и Малкольм отошел.

– Не хочет помочь? – поинтересовалась официантка. – У него комплекс превосходства – мол, раз у меня диплом колледжа, то я лучше вас. – Она говорила, не глядя на меня. – Все равно в те времена половине девочек платили неофициально. Как ее звали, милая?

– Эмми Грей, – ответила я. – Эмми, под любой фамилией.

Официантка подумала, покачала головой.

– Я здесь десять лет работаю, но такого имени не слышала. Напомните, когда это было?

– Летом восемь лет назад. Моего роста, темноволосая. Возраст – двадцать с хвостиком.

– Мы тут почти все под описание подходим, – усмехнулась девушка.

– Амелия Кент? – попробовала я, и она вновь покачала головой. – Амми?

– Простите, вроде нет. Вы точно знаете, кого ищете? – Официантка уперлась ладонью в бедро, глянула на меня с подозрением.

Ничего удивительного, я ведь даже имени толком назвать не могла.

Я в сотый раз представила девушку, которая хочет исчезнуть из виду. На какое-то время она становится Амелией Кент. Потом отбрасывает ее в сторону, превращается в кого-то другого.

Я тихо произнесла:

– Лия Стивенс?

Глаза официантки вспыхнули.

– Лия. Что-то знакомое. Точно, Лия. Только на одно лето, да?

Я чувствовала, как расширяются у меня глаза, каменеет лицо.

– Я помню. Помню, потому что босс ее любил. Называл дерзкой чертовкой. Хотя не скажу, что хорошо ее знала. Зачем вам Лия? Как она?

Я помотала головой, не в силах нормально дышать.

– Я выяснила, что хотела.

Жужжание в черепе, пронзительный звук – предостережение, слышное только мне.

Кошелек, который я потеряла в баре, давным-давно; был вечер, мы гуляли с Эмми. «Ты-то в порядке, Лия, – утешила она. – Это просто вещь».

Все мои кредитные карты. Водительское удостоверение. Несколько месяцев я бегала по инстанциям, восстанавливала утраченное. А что тем временем Эмми делала с документами? Со мной?

– Спасибо. – Я попятилась к выходу.

Не было никаких случайностей. Никаких неожиданностей, незапланированных последствий.

Эмми вернулась совсем не за коробкой. Спустя восемь лет Эмми вернулась за мной.

Я с трудом переступила порог бара, вышла на дневной свет, зажмурилась от солнечных зайчиков, пляшущих в окнах, прислушалась к отдаленному реву грузовиков. Где она? Где была тогда, где сейчас?

По дороге к машине я свернула в библиотеку, села за компьютер и вновь поискала информацию о Бетани Джарвиц. Не все публикации доступны в интернете, особенно такие давние. Я переключилась в архивный раздел. Архивные выпуски всех главных газет. В них я отыскала заметки, которые упустила в прошлый раз. Одна датировалась серединой июня, восемь лет назад, когда мы с Эмми стали соседками в полуподвальной квартире.

Перед заметкой – тот самый снимок Бетани, по которому ее опознали. Снимок очень зернистый, но цветной и уменьшенный, из-за чего изображение видно полностью. Лицо Бетани с такого расстояния разглядеть трудно, зато в кадр попал и стоящий рядом с ней человек. Он в капюшоне, скрывающем лицо, плечи ссутулены.

В глаза мне бросилось яркое цветное пятнышко. Сочно-зеленое, в ладони Бетани. Я прильнула к экрану, стала увеличивать фотографию – до тех пор, пока пиксели не распались на отдельные цветные квадратики. Неоново-зеленые с вкраплением красного. Зажигалка. Зажигалка из коробки. Красное сердечко, выглядывающее из кулака Бетани. Зажигалка, которая однажды побывала у меня в руках.

Нужно позвонить Кэссиди, пусть пробьет имя: Мелисса Келлерман. Я попросила Ноя проверить не ту девушку. Истратила остатки его расположения ко мне. А Мелисса-Эмми по-прежнему где-то бродила, и я гонялась за ее призраком.

Бетани, конечно, получила бы хорошее послабление, если бы назвала имя соучастницы. Эмми боялась, что Бетани ее выдаст. Вечно была в бегах, на всякий случай.

Затем, верная привычке копать до конца, я ввела в поисковую строку имя сгоревшего мужчины и приготовилась прочесть некролог. Я знала год, город, возраст – отпечатки пальцев и ДНК печатного мира.

В газетах о деле почти не упоминали – и я быстро выяснила причину. Подобная жертва для читателя – не лучшая приманка. За погибшим числились разные правонарушения, угрозы и словесные оскорбления, хотя и без судебных приговоров.

Потом я увидела, откуда он родом. Не город, где произошел поджог, а город, где этот человек родился и, по-видимому, вырос. Знакомое название! Именно там, на севере штата Нью-Йорк, Винс окончил старшую школу. Там познакомился с Эмми – тогда Мелиссой. Жертва, Чарльз, тоже был родом оттуда. Вот оно: видимо, Эмми его знала.

В судебном отчете говорилось, что Чарльз был пьян и погиб в огне, охватившем дом.

Взгляд, которым одарила меня Эмми в ответ на мой откровенный рассказ, – в ту далекую ночь, на полу нашей квартирки. Взгляд, говоривший: «Я понимаю». Отражение в зеркале.

Мы с Эмми похожи, считала я. Тогда и сейчас.

Что-то вынуждало нас бежать.

Что-то вынудило ее вернуться, когда Бетани вышла из тюрьмы.

Эмми считала себя должницей Бетани. Долг измерялся восемью годами жизни. Об этом говорилось в письме: «Я буду ждать твоего освобождения. Я помогу. Обещаю».

Я же последовала за Эмми. И на этот раз дошла до правды.

Когда после долгих поисков находишь правду, она не обязательно нравится. Не всегда брезжит, или сияет, или горит, или распирает грудь, или озаряет светом. Все может быть наоборот. Кости выкручивает и ломит, с телом происходит то же самое.

Когда понимаешь, что ты ошибся в людях.

Когда стоишь перед объявлением о сдаче комнаты и считаешь девушку, приютившую тебя, спасением. Видишь ее именно такой, придумываешь такой, живешь ею. Я стояла тогда – с раскалывающимся черепом, с ноющими ребрами, совершенно потерянная. Я была – никто.

А она увидела во мне нечто; нечто знакомое, что можно использовать по своему усмотрению. Лицо с зернистой фотографии, удивительно похожее на мое.

Попавшая в беду подруга, кузина. Способная, кстати, погубить саму Эмми.

Меня затошнило.

«Ты веришь в судьбу?» – однажды спросила Эмми. Она верила. Еще бы. Я возникла перед ней из ниоткуда, восемь лет назад, – просто подарок судьбы.

А, Б или В, спросила Эмми. Поможешь нуждающемуся другу или сдашь его? Я-то всегда считала, что она спрашивает о нас, о наших отношениях, о нашей близости. А Эмми говорила о другом. Сама исповедовалась.

Искала ли она меня в тот вечер, когда я вновь с ней повстречалась? Что привело Эмми в тот бар? Намеренно ли она задела меня, проходя? Чтобы я заметила, чтобы окликнула: «Эмми!..»

Она знала Бетани всю жизнь.

Я же была фигурой посторонней. Фигурой, необходимой Эмми. Ребекка твердила – ты готова себя отдавать, и окружающие этим пользуются. Так и есть. Пользуются.

Встреча с Эмми не была случайной. Ни тогда, ни сейчас.

Вечером, возвращаясь от библиотеки к машине, я выбрала дорогу через Гавернмент-Центр – свою прежнюю дорогу домой. Прошла чуть дальше. Отклонилась от Коммонвелт-авеню, свернула налево во второй переулок – по привычке.

Коснулась пальцами знакомого кирпичного бортика, холод пробрал до костей. Сквозь шторы сочился свет. Я встала на цыпочки и увидела тень.

События в жизни повторяются, потому что мы сами их ищем. Вот они и происходят раз за разом – сваливаются на голову, а мы думаем: «Судьба». Эмми столкнулась со мной в баре, потому что она меня искала. Бродила за мной, высчитывала идеальный момент – когда пройти мимо, чтобы я непременно обратила внимание, чтобы окликнула: «Эмми!»

Возможно, она следила за мной и раньше. В ту ночь полгода назад, когда я стояла на этом самом месте.

Стояла на цыпочках, положив руку на бетонный подоконник, в темноте. В темноте: никому не видно, что на улице, зато мне видно, что внутри. Я наблюдала, как Пейдж снимает с высокого стульчика малыша, вытирает ему лицо, усаживает себе на бедро.

Она была в кухне. Напряженно смотрела вверх, на темную лестницу, как смотрела каждый вечер после смерти Аарона. Словно по ступенькам мог кто-то спуститься.

Вот здесь он это сделал. Растворил в вине таблетки, принял их – то ли чтобы притупить страх, то ли чтобы укрепить решимость. В тот вечер я тоже стояла по другую сторону окна. Первым я увидела не повешенного Аарона, а бокал на столе. Одинокий бокал красного вина, почти пустой. Как Аарон все осуществил? Воспользовался стремянкой, теперь задвинутой в угол за холодильник? Или просто шагнул с перил на середине лестницы? Как понял, что перила выдержат?

Пейдж мурлыкала какой-то мотив, укачивала малыша. Однако голос ее звучал издалека, очень приглушенно – нас разделяло стекло. Повинуясь порыву, я достала мобильный, набрала домашний номер Хэмптонов и услышала звонок в квартире. Пейдж застыла. За моей спиной вдруг раздались шаги. Я поспешно отключила телефон и резко обернулась, сканируя темноту, но никого не заметила. Втянула голову в плечи и, держась в тени, юркнула за угол, а оттуда в ближайший бар. Темный и задымленный. Когда я заказывала первую порцию выпивки – успокоить нервы, – руки у меня дрожали.

Возможно, даже тогда Эмми была рядом. Наблюдала.

Возможно, пробовала раньше. Несколько раз в тот день. В метро; когда я расплачивалась за кофе. Или накануне – у стеллажей в продуктовом магазине. Возможно, она пыталась двадцать раз, прежде чем я подняла голову и увидела.

Для достижения идеального результата нельзя полагаться лишь на случай.

Аарон вновь возник в моей жизни, потому что я искала его. Искала всегда.

Вводила запрос в интернете каждый год, каждый месяц: Аарон Хэмптон.

Наблюдала за тем, как он стал доктором наук. Женился на Пейдж. Их улыбающиеся лица в колонке про светскую жизнь, фотография из яхт-клуба, где родные Пейдж состояли членами. Корабли и паруса на фоне мерцающих огоньков.

Я наблюдала за тем, как Аарон начал преподавать. Наблюдала и ждала. Каждый раз, вбивая в поисковую строку его имя, я погружалась в темноту, падала в дыру во времени, где по-прежнему ничего не могла разглядеть, даже через годы.

То было предисловие, а я страстно желала развязки.

И наконец, наконец, я заполучила историю. Отследила связи, ощутила плавный танец фрагментов головоломки, сумела навести на Аарона четкий фокус. История, которая обязательно заинтересует моего шефа, заинтересует читателей.

– Четыре самоубийства за один год, – сообщила я Логану, и глаза у него загорелись.

Источник. Источником была двадцатидвухлетняя девушка, вчерашняя выпускница колледжа, которая жила вместе со своей лучшей подругой и женихом этой самой подруги. Девушку я не выдумала. Лишь изменила кое-какие детали, чтобы никто ее не опознал. И спрятала, чтобы никто не нашел.

Все решили, будто моей целью было погубить невиновного, только они ошиблись.

Моей целью было выступить от имени той безымянной девушки, которую никто не сумел опознать. Я об этом не пожалела.

Правда или просто история – неважно, с чего начинать; главное – двигаться в нужном направлении.

Если конечной целью является правда, то любые способы хороши.

Тем не менее… Временами из-за смерти Аарона я чувствовала себя ограбленной, словно он по-прежнему брал надо мной верх, по-прежнему смеялся, даже из могилы: «Ничего не сможешь доказать!..»

Поэтому меня до сих пор тянет к этому окну, такому знакомому.

Я вижу шевеление занавесок, вентилятор на потолке, тень человека в кухне. Затем дверь со скрипом открывается, вспыхивает наружное освещение – и два наших мира встречаются вновь.