– Значит, ты полагаешь, что человек может обмануть смерть и перехитрить рок? – спросил бледный коротышка в низко надвинутом на выпуклый лоб черном капюшоне.

Серый Мышелов, держащий наготове стаканчик с игральными костями, замер и искоса взглянул на собеседника.

– Я сказал, что ловкий человек может водить за нос смерть довольно долго.

В «Серебряном Угре» царило приятное и шумное оживление. Большинство посетителей были людьми военными, и визгливый женский смех то и дело взмывал над стуком кружек и лязганьем доспехов. Разряженные стражники бражничали бок о бок с наглыми телохранителями молодых лордов. Проворно сновали ухмыляющиеся рабы с откупоренными кувшинами вина. В одном углу танцевала девушка-рабыня: ее ноги были украшены браслетами с колокольчиками, но их бренчания среди всеобщего гама не было слышно. На улице, за плотно закрытыми ставнями, пронизывающий южный ветер вздымал с земли пыль, которая кружилась между камнями мостовой и, клубясь, то и дело скрывала звезды. Но в самой таверне стояла радостная суматоха.

Серый Мышелов сидел за игорным столом среди дюжины других посетителей. Одет он был во все серое – куртку, шелковую сорочку и шапочку из мышиных шкурок – однако благодаря сверкающим темным глазам и загадочной улыбке выглядел оживленнее многих других, если не считать сидевшего рядом с ним громадного медноволосого варвара, который непрерывно хохотал во все горло и пил кислое ланкмарское вино кружками, словно пиво.

– Поговаривают, что ты ловко владеешь мечом и не раз глядел в лицо смерти, – едва шевеля губами, продолжал бледный коротышка в черном балахоне.

Но Мышелов уже бросил необычные ланкмарские кости, которые легли вверх изображениями угря и змеи, и теперь сгребал треугольные золотые монеты. За него ответил варвар:

– Да, этот серячок неплохо управляется с мечом, почти не хуже меня. И еще он очень здорово умеет надувать в кости.

– Стало быть, ты – Фафхрд? – осведомился коротышка. – Неужто ты тоже веришь, что человек может обмануть смерть, даже если он ловко плутует при игре в кости?

Расплывшись в белозубой улыбке, варвар в некотором замешательстве уставился на маленького бледного человечка, чья унылая внешность выглядела особенно странной на фоне толпы гуляк, заполнившей низкую таверну, в которой было не продохнуть от винных паров.

– Ты снова угадал, – ответил варвар слегка насмешливо. – Я Северянин Фафхрд, всегда готовый помериться силами с каким угодно роком. – Он подтолкнул локтем своего товарища: – Слышишь, Мышелов, что ты думаешь об этой мыши в черном балахоне, что выползла из какой-то щели и теперь желает побеседовать с нами о смерти?

Человечек в черном, казалось, не обратил ни малейшего внимания на это насмешливое оскорбление. Его бескровные губы снова слегка зашевелились, однако произносимые ими слова необычайно четко долетали до Фафхрда и Мышелова, несмотря на окружающий шум.

– Говорят, вы были близки к смерти в Запретном Городе Черных Идолов, в каменной ловушке Ангарнджи и на туманном острове в доме Монстров. Говорят также, что вы ходили рука об руку с роком по Стылым Пустошам и лабиринтам Клеша. Но кто может быть в этом уверен и действительно ли смерть и рок были тогда рядом? А вдруг вы просто бахвалы и лгуны? Когда-то мне рассказывали, что порою смерть зовет человека голосом, который слышит только он один. И тогда человек встает, покидает своих друзей, идет туда, куда позвала его смерть, и там встречает свою судьбу. Вы слышали когда-нибудь такой зов смерти?

Фафхрд собрался было рассмеяться, но ему почему-то расхотелось. У Мышелова на кончике языка уже был остроумный ответ, но вместо этого он вдруг спросил:

– А какими словами зовет смерть?

– Когда как, – отозвался коротышка. – Она может взглянуть на парочку вроде вас и произнести слова: «Черный берег». И все. «Черный берег». А когда она повторит это трижды, вы встанете и пойдете.

На сей раз Фафхрд все же сделал попытку рассмеяться, но смех застрял у него в горле. И он, и его приятель лишь глупо таращились, глядя в ледяные, запавшие глаза человечка с белым выпуклым лбом. Вокруг них вся таверна сотрясалась от смеха – кто-то удачно пошутил. Захмелевшие стражники ревели какую-то песню. Игроки нетерпеливо окликали Мышелова, чтобы он поскорее делал ставку. Хихикающая женщина в чем-то красно-золотом, пошатываясь, прошла мимо бледного человечка, чуть не смахнув черный капюшон, закрывавший его макушку. Но тот даже не шелохнулся. А Фафхрд и Серый Мышелов продолжали смотреть – завороженно, беспомощно – в его пронизывающие черные глаза, которые теперь казались им двумя тоннелями, ведущими в дальние и злобные миры. Нечто более сильное, чем страх, сжало их железными клещами. Таверна помутнела и затихла, словно они рассматривали ее через множество толстых стекол. Они видели лишь глаза и то, что было за ними, – нечто пустынное, жуткое и смертельно опасное.

– Черный берег, – повторил человечек.

И тогда сидевшие в таверне бражники увидели, что Фафхрд и Серый Мышелов встали, и, никак не объяснив своего ухода, направились к низкой дубовой двери. Северянин не глядя отстранил с дороги какого-то стражника, и тот выругался. Послышались громкие вопросы и насмешливые комментарии – Мышелов выигрывал в кости, – но они тут же стихли: все заметили, что друзья ведут себя как-то странно и отчужденно. На бледного человечка в черном внимания никто не обращал. Дверь открылась. Гуляки в таверне услышали стоны сухого ветра и гулкие хлопки полотняного навеса. Они увидели, как закружилась на пороге пыль. Затем дверь затворилась: Фафхрд и Мышелов ушли.

Никто не видел, как они пересекли весь Ланкмар и оказались у больших каменных пристаней на восточном берегу реки Хлал. Никто не видел, как одномачтовик Фафхрда с красными парусами и оснасткой по образцу кораблей северян вышел по течению в шквалистое Внутреннее море. Ночь была темна, а пыль заставляла людей сидеть дома. Но на следующий день в городе не было ни их самих, ни судна, ни его мингольской команды – четырех взятых в плен рабов, поклявшихся всю жизнь служить Фафхрду и Серому Мышелову, которые привезли их из неудачного во всех остальных отношениях набега на Запретный Город Черных Идолов.

Недели через две из Последней Земли, небольшого порта, лежащего западнее всех других городов, у самой кромки пустынного Крайнего моря, до Ланкмара донеслась весть о том, как одномачтовик с оснасткой северного типа зашел туда и взял на борт необычно большой запас провизии и воды – необычайно большой для шестерых человек: угрюмого белокожего северного варвара, неулыбчивого маленького человечка в сером и четверых приземистых, бесстрастных, черноволосых минголов. Потом одномачтовик ушел в сторону заката. Люди из Последней Земли до самой ночи следили за красным парусом и качали головами, дивясь столь дерзкой затее. Когда этот рассказ стал ходить по Ланкмару, и там нашлись люди, которые качали головами, а кое-кто многозначительно вспоминал о странном поведении двух товарищей в ночь накануне отъезда. Недели сливались в месяцы, месяцы неторопливо сменяли друг друга, и многие стали говорить о Фафхрде и Сером Мышелове как о покойниках.

Затем появился мингол Урф и рассказал обитателям ланкмарских доков прелюбопытную историю. Относительно ее достоверности мнения разошлись: хотя Урф и владел певучей ланкмарской речью вполне сносно, но все же он был чужак, и к тому же никто не мог подтвердить, что во время своего отсутствия в Ланкмаре он вместе с тремя другими минголами плавал на одномачтовике с северной оснасткой. Более того, в его истории не было ответов на некоторые животрепещущие вопросы, и поэтому многие считали ее враньем.

– Они были безумцы, – рассказывал Урф, – а может, их кто-то заколдовал, этих двух людей, высокого и маленького. Я начал подозревать это еще тогда, когда они сохранили нам жизнь у самых стен Запретного Города. И я знал это уже наверняка, когда они все плыли и плыли на запад, ни разу не взяв рифов, ни разу не сменив курса, так что звезда ледяных пустынь была у нас всегда справа по борту. Они почти не разговаривали, почти не спали и не смеялись вовсе. Как пить дать, над ними тяготело проклятие, да еще какое! Что же до нас четверых – Тивза, Ларлта, Увенийса и меня, – то они не обращали на нас внимания, хотя нас это и оскорбляло. А у нас были с собой амулеты от сглаза. Мы поклялись служить им до смерти. Мы – люди из Запретного Города. И мы не бунтовали.

Много дней длилось наше плавание. Море вокруг нас было спокойным, пустынным и на вид очень маленьким, казалось, оно как бы загибается книзу на севере, и на юге, и на страшном западе, словно за час можно добраться до его конца. А вскоре оно стало таким и на востоке. Но рука высокого Северянина лежала на рулевом весле, словно проклятие, и рука человечка в сером была такой же твердой. Мы вчетвером чаще всего сидели на носу – работы с парусами было немного – и бросали кости ночью и утром, чтобы угадать нашу судьбу, и проигрывали друг другу наши амулеты и одежду – не будь мы рабами, мы поставили бы на кон даже собственную кожу и кости.

Чтобы не потерять счет дням, я завязал на большом пальце правой руки веревку и каждый день надевал ее на соседний палец, так что она дошла до правого мизинца, перешла на левый мизинец и в конце концов оказалась на большом пальце левой руки. Тогда я надел это веревочное кольцо Тивзу – тоже на большой палец правой руки. Когда пальцы закончились и у него, он передал веревку Ларлту. Так мы и считали дни. И каждый день небо становилось все более пустым, а море все уменьшалось, пока не стало казаться, что его край находится всего в полете стрелы от нашего носа, бортов и кормы. Тивз утверждал, что мы вошли в заколдованную полосу воды, которая тянется по воздуху к красной звезде, и имя этой звезды – Ад. Похоже, Тивз был прав. Не может быть на западе столько воды. Я пересек Внутреннее море и море Монстров и знаю, что говорю.

Когда веревка была у Ларлта на левом безымянном пальце, на нас налетел с юго-запада страшный шторм. Три дня ветер все крепчал, вздымая воду громадными бурлящими волнами; вокруг нас громоздились покрытые пеной водные утесы высотой в мачту и разверзались пенные провалы такой же глубины. Никто таких волн не видел и не увидит – они не для нас и не для наших океанов. И тут я еще раз убедился в том, что над нашими хозяевами тяготеет проклятие. Они не замечали шторма и позволяли ему самому брать рифы у наших парусов. Они не заметили, как Тивза смыло за борт, не заметили, как корабль наш чуть не затонул, по самый планширь наполнившись водой и пеной, так что ведра, которыми мы вычерпывали воду, казались просто пивными кружками. Они стояли на корме, навалившись на рулевое весло, мокрые до нитки, и глядели прямо перед собой, нам чудилось, будто они переговариваются с существами, которых может слышать лишь одержимый. Они были прокляты, да еще как! Их охраняли злые демоны по какой-то своей непонятной причине. Как же иначе мы пережили бы этот шторм?

А когда веревка была у Ларлта на большом пальце левой руки, громадные волны и соленая пена уступили место черной зыби – ветер покрыл небо рябью, но пены уже не было. Когда на закате мы впервые увидели это, Увенийс закричал, что чье-то колдовство несет нас по морю из черного песка; Ларлт утверждал, что во время шторма мы провалились в океан из адского масла, который, как говорят некоторые, лежит под землей, – а Ларлт, надо сказать, встречал в свое время далеко на востоке черные пузырящиеся озера; я же вспомнил слова Тивза и подумал: быть может, водная полоса уже привела нас в море иного мира? Но человечек в сером, услышав наши разговоры, зачерпнул из-за борта ведро и окатил нас из него, и мы поняли, что корабль наш все еще плывет по воде и вода эта соленая даже здесь, в месте, куда нас занесло.

И потом он попросил нас залатать паруса и придать одномачтовику приличный вид. К полудню мы уже летели на запад даже быстрее, чем шторм, но волны были такими длинными и так быстро двигались вместе с нами, что за весь день мы одолели всего пять или шесть из них. Ну и длинные же были волны, клянусь Черными Идолами!

А веревка уже передвигалась по пальцам Увенийса. Но странное море вокруг нас все зыбилось, а тучи над нами были свинцово-серыми, и мы не знали, что это светит над нами – солнце или какая-нибудь чародейская луна, а когда нам удавалось увидеть звезды, они выглядели совсем чужими. Но белая рука Северянина продолжала крепко сжимать рулевое весло, и они с человечком в сером все смотрели и смотрели вперед. Однако на третий день нашего полета по черному простору Северянин нарушил молчание. Безрадостная, жуткая улыбка исказила его губы, и я услышал, как он тихо проговорил: «Черный берег». И все. Человечек в сером кивнул, словно в этих словах заключалась могущественная магия. Четырежды я слышал, как Северянин произносил эти слова, поэтому они врезались мне в память.

Дни становились все темнее и холоднее, тучи грозно опускались все ниже, будто своды огромной пещеры. А когда веревка оказалась на указательном пальце Увенийса, мы увидели впереди свинцовое неподвижное пространство, похожее на черную зыбь, но выступающее из нее, и мы поняли, что подошли к Черному берегу.

Берег поднимался из моря все выше и выше, и вот мы уже могли различить высокие базальтовые утесы, скругленные сверху, словно волны, и усеянные серыми валунами, на которых виднелись белые пятна, напоминавшие птичий помет, а между тем птиц мы нигде не видели, ни больших, ни маленьких. Над утесами чернели тучи, внизу белела полоска песка – и больше ничего. Северянин навалился на рулевое весло и направил судно прямо на берег, как будто желал нашей погибели, но в последний миг он провел нас на расстоянии мачты от округлого рифа, едва заметного среди волн, и мы оказались в бухте. Брошенный якорь надежно зацепился за дно.

Тогда Северянин и человечек в сером, двигаясь словно во сне, начали снаряжаться: каждый надел легкую кольчугу и круглый шлем без гребня, которые были белы от соли, попавшей на них с брызгами и пеной. Они опоясались мечами, накинули сверху просторные плащи, взяли немного пищи и воды и попросили нас спустить на воду маленькую шлюпку. Я сел на весла и отвез их на берег; они вышли на песок и зашагали к утесам. Тогда, несмотря на сильный испуг, я крикнул им вдогонку: «Куда вы идете? Нам тоже высаживаться? Что нам делать?» Несколько мгновений ответа не было. Потом человечек в сером, не оборачиваясь, проговорил тихим, хриплым, но хорошо слышным шепотом: «За нами не идите. Мы – мертвецы. Возвращайтесь назад, если сумеете».

Услышав эти слова, я вздрогнул, склонил голову и стал грести к кораблю. Увенийс, Ларлт и я долго смотрели, как они карабкаются по большим круглым утесам. Их фигуры делались все меньше и меньше, и в конце концов Северянин стал не больше крошечной мошки, а его серого товарища было видно лишь тогда, когда он пересекал очередное белое пятно. С утесов задул ветер, отогнал зыбь от берега, и мы поняли, что можем плыть. Но мы остались – разве мы не рабы, которые дали клятву? И разве я не мингол?

Когда спустился вечер, ветер задул крепче, и наше желание пуститься в путь – пусть даже чтобы найти смерть в неведомых водах – стало еще сильнее. Нам не нравились круглые базальтовые утесы Черного берега, нам не нравилось, что мы не видим в свинцовом небе чаек, ястребов или других птиц, что на берегу нет никакой растительности. И нам, всем троим, стало казаться, что на вершинах утесов что-то стало поблескивать. Но только на третьем часу ночи мы подняли якорь и оставили Черный берег.

После нескольких дней пути снова разразился ужасный шторм; быть может, он-то и вынес нас в знакомое море. Увенийса смыло волной, Ларлт сошел с ума от жажды, и к концу пути я сам уже не понимал, что происходит. Меня выбросило на южный берег неподалеку от Квармалла, и после многих тягот мне удалось добраться до Ланкмара. Но мне все время снятся эти черные скалы, видятся побелевшие кости моих хозяев, видятся их оскаленные черепа, уставившиеся пустыми глазницами на нечто странное и смертоносное.

Не отдавая себе отчета в страшной усталости, сковавшей все его тело, Серый Мышелов, цепляясь руками и ногами за едва заметные уступы в граните и черном базальте, прополз мимо последнего валуна и наконец выпрямился на верхушке самого высокого из круглых утесов, окаймлявших Черный берег. Он чувствовал, что Фафхрд стоит рядом – смутно различимая сутулая фигура в побелевшей кольчуге и шлеме. Он различал Фафхрда с трудом, как будто через множество толстых стекол. Единственное, что он видел отчетливо и, казалось, уже целую вечность – это два запавших, похожих на тоннели черных глаза, а за ними – нечто пустынное и смертельно опасное, что раньше находилось за Крайним морем, а теперь – в двух шагах. Так продолжалось с тех пор, как он встал из-за игорного стола в низкой ланкмарской таверне. Смутно припоминал он удивленные взгляды людей Последней Земли, пену, яростный шторм, покатую черную зыбь и выражение ужаса на лице мингола Урфа: эти воспоминания доходили до него тоже как будто сквозь множество стекол. Он неясно сознавал, что над ним и его товарищем висит проклятие и теперь они оказались у источника этого проклятия.

А простирающийся перед ними ландшафт был лишен каких бы то ни было признаков жизни. Базальтовая скала перед ними спускалась вниз, к широкой ложбине, покрытой черным песком – мельчайшими частичками железной руды. Из песка выглядывало несколько десятков совершенно черных овальных валунов разного размера – так, во всяком случае, показалось Мышелову. Но для валунов они были слишком округлы, слишком правильной формы, и до Мышелова постепенно стало доходить, что это никакие не валуны, а чудовищные черные яйца – некоторые небольшие, другие такой величины, что человеку их было бы не обхватить, а одно размером с шатер.

На песке валялись крупные и мелкие кости. Мышелов узнал кабаний череп с торчащими клыками и два черепа поменьше – волчьих. Чуть дальше валялся скелет какого-то крупного хищника из семейства кошачьих. Рядом лежал лошадиный скелет, за ним грудные кости то ли человека, то ли большой обезьяны. Все они ярко-белой полосой опоясывали громадные черные яйца.

Зазвучавший неизвестно откуда бесцветный и тонкий, но отчетливо слышный голос проговорил:

– Воинам – участь воинов.

Мышелов знал этот голос, он звучал у него в ушах уже несколько недель – с тех пор, как с ними заговорил бледный человечек с выпуклым лбом, одетый в черный балахон и сидевший рядом с ним в ланкмарской таверне. А другой, совсем уже едва слышный голос зазвучал где-то у него внутри:

– Он постоянно ищет повторения прошлого опыта, который всегда оказывался для него удачен.

И тут Мышелов увидел, что картина перед его глазами не совсем лишена признаков жизни. На Черном берегу началось какое-то движение. Появилась трещина сначала в одном исполинском черном яйце, потом в другом; трещины змеились, кусочки скорлупы начали падать на черный песок.

Мышелов понимал, что это происходит как бы в ответ на слова первого тоненького голоса. Он знал, что это – конец, к которому тонкий голос призывал его через все Крайнее море. Не в силах двигаться дальше, он угрюмо наблюдал за медленным процессом этого чудовищного рождения. Он видел, как под темнеющим свинцовым небом появляются на свет две смерти – его и Фафхрда.

Первый намек на облик этой смерти появился в виде когтя, который вылез из трещины и сделал ее еще шире. Кусочки скорлупы стали отваливаться быстрее.

Два создания, которые появились в сгущающихся сумерках, показались огромными даже Мышелову с его затуманенным рассудком. Неуклюжие, они стояли прямо, как человек, но были вдвое выше, их черепа рептилий напоминали шлемы, увенчанные гребнями, их задние лапы заканчивались когтями, как у ящериц, на плечах были остроконечные костяные наросты, а на передних конечностях – по одному когтю длиною в ярд. В полутьме они походили на жутких карикатурных рыцарей в латах и с мечами. Мигающие глаза светились желтым огнем.

Снова послышался голос:

– Воинам – участь воинов.

При этих словах словно лопнули оковы, которые опоясывали Мышелова. На миг ему показалось, будто он просыпается после страшного сна. Но тут он увидел, что вылупившиеся существа бегут к нему; из их продолговатых морд вырывался пронзительный скрежещущий вой. Мышелов услышал, как меч Фафхрда со свистом вылетел из ножен. Мышелов последовал примеру друга, и через миг его клинок ударил по казавшемуся стальным когтю, который устремился к его горлу. Одновременно Фафхрд парировал такой же удар второго чудовища.

Потом начался кошмар. Длиннющие когти кололи и рубили. Друзья успевали отражать их удары даже несмотря на то, что на каждый меч приходилось по два смертоносных когтя. Все контратаки разбивались о крепчайшую костяную броню. Внезапно оба чудища развернулись и вдвоем напали на Мышелова, но Фафхрд спас его, налетев на одного из них сбоку. Друзья медленно отступали к краю утеса. Чудовища не знали усталости и, казалось, состояли из кости и металла без малейших признаков плоти. Мышелов уже предвидел конец. Еще какое-то время они с Фафхрдом продержатся, но уже скоро усталость возьмет свое, они будут отбиваться все слабее и медленнее, и в конце концов чудища их прикончат.

И как бы предвещая близкую гибель, коготь одного из монстров оцарапал Мышелову запястье. И тут ему вспомнились черные запавшие глаза, которые привели его и Фафхрда сюда, за Крайнее море, вспомнился голос, который предрек им роковой конец. Мышелова охватила странная и бешеная ярость, но направлена она была не на чудовищ, а на их хозяина. Ему почудилось, что мертвые темные глаза смотрят на него из черного песка. Он вконец перестал соображать, что делает. Когда чудовища набросились вдвоем на Фафхрда, он вместо того, чтобы поспешить другу на помощь, пронесся мимо и бросился вниз, в ложбину с полузарытыми в песок яйцами.

Оставшись один, Фафхрд продолжал сражаться с чудовищами как безумный; напрягая остатки сил, он заставлял свой меч молниеносно отражать удар за ударом. Одно из чудищ повернулось и бросилось за его товарищем, но Фафхрд этого даже не заметил.

Мышелов стоял среди яиц, устремив взор на одно из них, которое было меньше остальных и казалось более блестящим. Он занес меч, и карающий клинок обрушился на яйцо. Рука Мышелова мгновенно онемела, но яйцо треснуло.

И тут Мышелов понял, что источник зла лежит здесь, на Черном берегу, а дух его витает где-то далеко и посылает людей на гибель. Позади себя он услышал царапанье когтей по песку и пронзительный визг твари, которой было предначертано его убить. Но он не обернулся, а поднял меч и с размаху опустил его на заморыша, злобствующего здесь, в одиночестве, глумящегося над людьми, которых он обрек на смерть, и хрустнул под стальным клинком выпуклый лоб бледного человечка с тонкими губами.

Мышелов распрямился, ожидая, что ему вот-вот будет нанесен последний удар, но удара не последовало. Повернувшись, он увидел распростертое на черном песке чудовище. А вокруг смертоносные яйца медленно рассыпались в пыль. Четко вырисовываясь на фоне более светлого неба, к Мышелову бежал Фафхрд, бежал спотыкаясь и гортанно выкрикивая какие-то бессвязные слова радости и удивления. Смерть покинула Черный берег, проклятие было выкорчевано. В ночи прозвучал ликующий крик какой-то морской птицы, и Фафхрд с Мышеловом подумали о долгой и пока непроторенной обратной дороге в Ланкмар.