Глава 14
Дождь целый день хлестал уставшего всадника. Боярин Горясерд с несколькими людьми подъезжал к Мурому. Люди, закутавшись в плащи, с надеждой смотрели на этот небольшой посёлок, огороженный деревянной стеной. На ней стояло несколько воинов, которые, видимо, проклиная погоду, совсем не смотрели по сторонам, а пытались хоть как-то укрыться от дождя.
– Дымок чувствуешь? – спросил Горясерд у одного из своих спутников.
– Чувствую, боярин. Хорошо сейчас возле очага сидеть да похлёбывать супец.
– Ишь чего захотел – сидеть у очага и похлёбывать супец, – усмехнулся Горясерд. – Для этого надо быть или князем, или калекой.
– Это точно, – отозвался спутник Горясерда.
Всадники подъехали к Мурому. В последний момент стоящие в дозоре люди их заметили и стали закрывать ворота. Впрочем, если бы у Горясерда и его спутников были дурные намерения, то он бы с лёгкостью сумел проникнуть в город.
– Кто такие? Назовитесь! – послышался голос со стен.
Горясерд приметил, что люди на стенах взяли в руки луки и их число увеличилось. Боярин усмехнулся, глядя на воинов. Коли была бы нужда, я бы этот город с сотней людей на щит взял, подумал Горясерд, но понимая, что проспавшие их дружинники сейчас хотят проявить рвение, ответил как ни в чём не бывало:
– Моё имя Горясерд, а это мои спутники: Левша, Дружина, Заглоба…
– Можешь всех не перечислять, мне ваши имена ничего не говорят. Зачем пожаловали?
Горясерд поднял взгляд вверх и прокашлялся, посылая проклятия непогоде.
– Мы из самого Киева к князю Глебу Владимировичу от князя Святополка!
Люди на стенах переглянулись, а после тот, кто вёл беседу, произнёс:
– Ты прикажи своим людям отъехать шагов на триста. Я сейчас отворю ворота, и ты один проедешь.
– Да что вы творите-то?! Посмотри, что на улице творится – ненастье и дождь льёт, а ты нас и внутрь пустить не хочешь! Коли мы с дурными намерениями приехали бы, то ворвались бы пока вы там от дождя хоронились.
На стенах вновь стали шептаться и, по всей видимости, даже спорить. Люди, приехавшие с Горясердом, с надеждою смотрели вверх. Наконец оттуда послышался голос:
– Хорошо, мы проявим к твоим людям христианское милосердие, но вы должны будете сложить оружие. Только ты сможешь оставить себе меч.
Горясерд кивнул, и один из его людей, спрыгнув с коня, стал ходить и собирать оружие у воинов. После он подошёл к приотворившимся воротам, и вышедший оттуда человек забрал мечи, топоры и палицы, завёрнутые в плащ.
Горясерд смотрел на эти меры предосторожности с улыбкой, но ничего не говорил. Слишком сильно ему хотелось побыстрей попасть под крышу и отогреться у очага. Конечно, было бы неплохо сменить одежду и попарить кости в бане, но едва ли это возможно. К тому же со времён Ольги гостей в бани не приглашали, а те и не просились.
Муром. Проезжая по землям княжества Глеба, Горясерд видел, что повсюду стоят идолы, а вот христиан немного. Только в городе была церковь, да и ту построили недавно.
Людей Горясерда завели в небольшую постройку, где те с превеликой радостью стали греть руки у очага, а находящийся в постройке не то закуп, не то холоп подбросил в очаг поленьев, и тот запылал с новой силой.
Горясерд невольно позавидовал своим людям. Его провели к терему, в котором, по всей видимости, и жил князь Глеб. Терем не крепко большой, отметил про себя Горясерд. В Киеве у боярина зачастую хоромы больше, чем здесь у князя. Дикие земли.
Боярина ввели внутрь и сразу повели к князю. Глеб молился, стоя перед иконами.
– Сейчас князь окончит молитву и тогда поговорит с тобой.
– Князь, отец твой Владимир при смерти, – не слушая своего провожатого, произнёс Горясерд.
Глеб тут же прекратил молиться и поднялся с колен.
– Мой отец болен? Что с ним?
– Меня прислал князь Святополк, чтобы я звал тебя в Киев. Князь Владимир хочет видеть тебя. Мы скакали безостановочно, чтобы принести тебе эту весть, – сказал Горясерд, протягивая Глебу кольцо.
Князь взял в руки колечко. Это вещь его отца. Он не мог её не знать. Отец дорожил этим кольцом. Значит, посланник говорит истинную правду.
– Чем заболел мой родитель? – спросил Глеб у Горясерда.
– Не ведаю. Никто не ведает.
У Горясерда аж от сердца отлегло, когда он понял, что успел прискакать в Муром раньше, чем сюда дошли вести о смерти князя Владимира. Теперь надо поторапливаться, а иначе, не ровен час, узнает князь Глеб о том, что Владимир уже почил, и не поедет в Киев.
– Одно скажу, княже, – на всякий случай проговорил Горясерд, – счёт идёт на часы. Коли хочешь увидеть своего отца живым, то выезжать надо как можно скорее.
– Торчин, – обратился Глеб к человеку, который привёл Горясерда, – пусть два десятка витязей из моей дружины седлают коней. Ты тоже едешь со мной, так как кто как не ты умеет готовить так вкусно и быстро. Мы выезжаем сегодня же.
Торчин кивнул, поклонился князю и вышел из покоев.
– Если мой отец при смерти, то значит, надо спешить. Кто знает, сколько ещё часов проживёт мой родитель, а мне ехать до Киева неблизко.
Горясерд не знал, радоваться ли такой поспешности Глеба или нет. Ему предстоял нелёгкий путь до Киева.
Князь словно угадал мысли Горясерда.
– Ты замёрз? Иди к очагу и погрейся. Через два часа мы выезжаем.
– Благодарствую, княже, – отозвался Горясерд, тут же направившись к очагу.
– Принесите ему медку горячего, – распорядился Глеб, – пусть согреется!
* * *
Дождь совсем размыл дороги, и проще ехать было по траве, которая хоть и оставалась до времени зелёной, но никто уже не обманывался – лето ушло и осень вошла в свои права. Глеб с малочисленным отрядом двигался быстро, делая остановки лишь для еды и для кратковременного сна.
Ехать в Киев прямой дорогой через брыньские леса в такое время года было бы безумием, да и вообще любой путь по землям вятичей небезопасен. Там либо блудить будешь до весны, либо сгинешь. Всё в лесах да в чащобах. Поэтому решили ехать пусть и более дальней, но куда более быстрой дорогой через Смоленск.
Куда он так спешит, злобно подумал Горясерд. Не хватало ещё расшибиться и шею себе сломать. Но с другой стороны, понятно – хочет хорошим сынком перед батюшкой быть. Наверное, Ростов желает получить, но нет, не знаешь ты, князёк, что он мне обещан. Вот я, как приеду в Ростов посадником, так тотчас отправлю посланника в Рим и буду просить себе не просто священников, а попрошу епископа, а потом… Горясерд испуганно огляделся, словно боясь, что его мысли может кто-то подслушать. А потом этот епископ объявит меня не просто посадником, а князем.
– Княже, лошади уморились! Надо бы остановиться!
– Некогда! Давай ещё немного проедем, а после пересядем на заводных коней и продолжим путь. Я хочу к Смоленску сегодня приехать.
Смоленск – земля князя Станислава Владимировича. Интересно, а к нему Святополк послал кого или Станислав и понятия не имеет о смерти отца? Хуже, если не только имеет, но и Глебу скажет. Что ни говори, а людей у князя куда больше, чем у него. Коли случится сеча, быть ему побитым.
Правда, всегда можно сказать, что он выехал, пока ещё князь Владимир был жив. Сразу ведь Глеб и не разберётся, а лишать жизни посланника – страшное бесчестие.
В этот момент Горясерд увидел, как князь, несясь во весь опор на уже уставшем коне, направил его прямо посередь лужи, совсем не разбирая дороги. Уставшее животное, разбрызгивая в разные стороны воду и грязь, даже не сбавило ходу, но когда уже почти выбралось из лужи, поскользнулось и упало.
Все тотчас стали останавливать коней, а споткнувшийся конь Глеба сразу поднялся на ноги. К счастью, князь не зацепился ногой в стремени. Глеб встал, стиснув зубы, чтобы не закричать.
– Княже, как ты? Ногу не поломал?
– Господь милостив! Нога цела, только ударился больно.
– Ты в седле ехать сможешь? – спросил Торчин. – Тут до Смоленска недалеко. Лучше не гневить судьбу, а от Смоленска отправиться по реке.
Князь Глеб с досадой посмотрел на своего коня, который, тяжело дыша, стоял рядом. Теперь несколько недель ногу в стремя не поставишь. Только если ехать шагом, и то больно. Но всё же лучше, чем идти. Ехать в телеге Глебу и в голову не пришло. Князья так не ездят.
– Верно говоришь, Торчин, надо нам в Смоленск. Если Станислав ещё там, а не в Киеве, то вместе с ним продолжу путь, а коли нет, то, как говорится, придётся договариваться. Мне ладья нужна.
– Послушай, княже, – проговорил Горясерд, – чего мы будем в Смоленск заезжать-то? Ты со своими людьми езжай, а я поспешу в Киев. Скажу, что ты уже в дороге.
– Ты и прям в службе рьяный, боярин, – сказал князь Глеб, – мало таких людей. На вот, возьми от меня в благодарность за службу это колечко. Носи его с честью – за рьяность тебе его жалую. Ты привёз мне колечко моего отца, а я тебе в ответ вот это дарю.
Горясерд с поклоном взял небольшое серебряное колечко и надел его себе на мизинец.
– Благодарствую, княже. Рьяно служить – это мой долг.
Горясерд поблагодарил всех святых и Господа, едва отъехал от князя. Смоленск куда ближе к Киеву, и князь Станислав, скорее всего, уже знает о смерти отца. Надо как можно скорее подать весточку в Киев, что князь Глеб в Смоленске, а самому поджидать князя Глеба где-нибудь на полпути. Святополк обещал послать к нему крупный отряд, чтобы умертвить. Теперь было неясно другое – удастся ли Станиславу убедить князя Глеба не ехать в Киев. Эх, знать бы, о чём ведает Станислав Владимирович, а о чём не ведает.
– Послушай, Дружина, я вот тебя вперёд пошлю, а сам на полдороге остановлюсь. Скачи в Киев и сообщи, что я буду поджидать князя Глеба в двух днях пути от Вышгорода.
* * *
В Смоленске князя Глеба никто не ждал. Князь Станислав Владимирович Смоленский был сыном князя Владимира и Адельи. Как и большинство сыновей князя Владимира, он не сильно любил своих единокровных братьев, так как и единоутробных хватало.
Князь Станислав имел двух единоутробных братьев – князя Мстислава Тмутараканьского и Судислава Псковского, с которыми, впрочем, он успел поругаться так же, как и с родителем своим Владимиром. Князь Станислав вообще был человеком склочным и любящим поспорить. Спорил он и из-за веры, не зная, какой отдать предпочтение. С одной стороны, ему хотелось чтить веру предков, с другой стороны, была ему люба и греческая вера, которую он мало отличал от латинской.
За день до того как к Смоленску приехал князь Глеб, который неизвестно откуда здесь взялся, к Станиславу прибыл Зозуля, посланник от его другого единокровного брата Ярослава Новгородского.
Князь Станислав неохотно встретился с ним перед тем, как отправиться на охоту.
– Князь, меня к тебе прислал брат твой князь Ярослав, а до этого я приехал к нему от княжны Предславы, твоей сестры.
– Единокровной сестры, – уточнил Станислав, – и чего же хотят мои единокровные родичи?
Зозуля решил не томить и не испытывать терпение князи Станислава и рассказал ему всё, что знал.
– Ярослав ничего хитрее придумать не мог? Он что и впрямь думает, что я поверю в такой бред? Даже если бы Святополк и занял Киев, то князь Борис его выгнал бы оттуда через несколько дней, а коли Борис смирился, то зачем тогда Святополку его убивать? И тем более я никак не могу понять, зачем ему было убивать князя Позвизда. Этот выскочка не представлял для него никакой угрозы. Говори мне как на духу, зачем тебя прислал Ярославка?
Яду мне подсыпать или соглядатайствовать? Или, может, он думает, что я, словно несмышлёный отрок, поскачу в Киев, а он в это время захватит мой удел?
Зозуля стоял молча, а князь Станислав только начинал расходиться.
– Ну и хитёр братик! Но меня голыми руками не возьмёшь!
– Княже, – вмешался уже седой боярин, стоящий рядом с Станиславом. Он приходился ему каким-то родичем по матери, но каким точно, даже сам он сказать не смог бы, а большинство других бояр и вовсе считали его проходимцем. – Ярослав хочет обвести тебя, словно щенка неразумного. Хочет, чтобы ты выступил с ратью на Киевского князя, отца твоего, и тем самым нанёс бы ему обиду.
– В самую точку! Ну чего скажешь, а, глазастик?
Зозуля закусил губу и решил молчать. Если человек не желает поверить, то он и не поверит.
– Княже, – продолжил седой боярин, – коли даже сядет в Киеве Святополк, то разве не в своём он праве? Даже если он убил князя Бориса и его приспешника князя Позвизда, то разве не в своём праве он был? Он защищал своё право на власть, так как он старший и по закону это всё его.
– Верно. Ну чего молчишь, словно воды в рот набрал? Говори. Оправдывайся! – сказал князь Станислав, поднося к губам кубок с хмельным мёдом.
Станислав мёд хмельной сильно любил и хоть и редко позволял себе упиваться им до беспамятства, но пил его каждодневно, считая лекарственным зельем.
– А чего мне говорить – я всё сказал. Святополк хочет стать единовластным правителем Руси и свести в могилу всех своих родичей.
Станислав сделал большой глоток и после, рассмеявшись, махнул рукой.
– Дайте этому дураку переночевать и отдохнуть с дороги, а после проводите его. Пусть куда хочет, туда и едет.
Князь Станислав был сильно удивлён, когда на следующий день ему сообщили, что к Смоленску подъехал князь Глеб и просит разрешения войти. Князь сам выехал навстречу брату, приказав Зозуле, который ещё не успел покинуть город, ехать с ним.
Братья встретились возле самых стен. Глеб не был сильно удивлён тому, что князь Станислав не спешит заключить его в объятия. Зная склочный характер брата, князь Глеб хотел лишь получить от него на время ладью и поскорей продолжить путь. Было бы весьма неплохо, подумал князь Глеб, если бы Станислав поехал бы вместе с ним к отцу.
– Брат! Ко мне прискакал гонец от нашего от…
– Единокровный брат, – перебил Станислав Глеба, – братьев у меня и без тебя хватает, делиться есть с кем. Чего тебе надобно? Я ведаю, что отец наш помер, но не могу сказать, что скорблю. Вон, этот человек мне уже всё рассказал, – произнёс князь Станислав, показывая на Зозулю.
– Если наш отец умер, то мне надо ехать к его телу. Дай мне ладью! Когда я ехал, то упал с коня и повредил ногу, а теперь еле сижу в седле.
Станислав с улыбкой посмотрел на князя Глеба. Думает небось, как бы чего ещё к своему уделу оторвать. Дружина ведь у его единоутробного брата Бориса, а тот, видно, и сядет в Киеве. Вон, его уже о болезни, видимо, осведомили, не то что меня. Не любы мы с братьями отцу, подумал Станислав, эти вон дети болгарыни любы.
– Князь, Богом прошу тебя, не езжай в Киев, – неожиданно произнёс Зозуля, – Предслава послала меня к Ярославу предупредить, что Святополк, словно лютый зверь, умертвил князя Бориса и теперь умертвит и тебя, и всех других своих братьев. Ярослав же послал меня нести весть по всем другим князьям.
Сердце Глеба слово сжали в тисках. Не может такого быть, чтобы умер и мой отец, князь Владимир, и любимый брат, князь Борис! Но если слова эти правдивы, то разве стоит бежать? Куда я убегу – в свой удел? Киевской дружине взять Муром труда не составит. Даже если и впрямь Святополк совершил все эти беззакония и пролил кровь брата, то едва ли я спасусь в Муроме, а бежать с Руси в чужие страны и кончить жизнь бродягой я не желаю.
– Князь Станислав, продай мне ладью! Я всё равно продолжу свой путь. Жив мой отец или уже умер, я всё равно хочу приехать в Киев.
– Хорошо, – кивнул Станислав, – коли есть, чем заплатить, ладью я тебе дам, но в город тебя не пущу. Мне ваши дела безразличны, и путаться в них я не намерен.
– Княже, – не останавливался Зозуля, – езжай к Ярославу. Если ты со своей дружиной и другие князья со своими выйдете против Святополка, окаянного братоубийцы, то одержите над ним победу!
– Ага, – с ухмылкой произнёс Станислав, – Ярославу супротив отца не с кем идти. Ну не смог Смоленского князя подбить, так хоть Муромского подобью. Думай, Глеб. Ярослав сам по себе быть хочет. Мне тут ваши свары ни к чему. Торговле только вред. Жив небось наш батюшка, только страшится, что Ярослав призвал варягов и в Киев идти хочет, вот и выдумал про болезнь, чтобы вы к нему все съехались и тем самым показали, что вы все с ним. Ха! Мне всё это ни к чему. Я что положено в Киев отсылаю, но в сварах я не участник.
– Благодарю тебя, брат, что согласился продать мне ладью. Я заплачу тебе за неё серебром, как и уговорились.
– Единокровный брат, – поправил Станислав Глеба, – коли цена устроит, то забирай её.
– В цене, думаю, сойдёмся, – ответил Глеб, ещё точно не зная, правильно ли он поступает.
* * *
Холодный ветер пронизывал до костей и Горясерда, и нескольких его спутников. Святополк прислал к нему четыре сотни воинов, которые схоронились в близлежащем леске, а сам Горясерд с тремя воинами вглядывался вдаль, надеясь всё-таки увидеть там ладью. Впрочем, он особо в это не верил, так как полагал, что князь Глеб, побывав в Смоленске, едва ли продолжит путь к Киеву.
– Горясерд, – обратился к боярину один из его спутников, – смотри, вон вдали никак ладья!
– И точно! Значит, плывёт наш князь! А ну-ка беги к воинам и скажи им, чтобы сготовились.
Горясерд понимал, что ему необходимо, чтобы князь Глеб вышел на берег, и уже удумал хитрость. Ладья медленно стала приближаться. Горясерд что было мочи закричал, размахивая при этом руками:
– Князь Глеб! Княже! Причаливай к берегу!
На ладье, видимо, увидели Горясерда, и ладья стала причаливать к берегу. Воины стали прыгать на берег.
– Княже, остановись! Остановись, – проговорил Горясерд, – я здесь тебя уже второй день поджидаю.
Дальше плыть нельзя. Реку лихие люди перекрыли. Грабят все корабли, что идут к Киеву. Дальше только посуху.
Князь Глеб недоверчиво поглядел на боярина. Может, и заблуждается. В конце концов, даже если лихие люди и перекрыли реку, то он ведь не какой-нибудь купец. Он князь, и с ним несколько десятков воинов. Хватит, чтобы не только отпор дать, но и ворогов побить.
– Едва ли мне стоит их бояться!
– Стоит, княже. Эта весть из Киева пришла. Уже послал князь Святополк дружину, чтобы разбить их. Он сейчас в Киеве всем управляет.
– А отец мой жив?
– Жив, княже, жив.
В голове у Глеба мелькнула мысль, что, может, и вправду этот Горясерд вовсе не с добрыми намерениями к нему в Муром прибыл.
– Воины, поднимаемся на берег и сделаем остановку на полдня. Разбивайте шатры, даст Господь, князь Святополк прогонит лиходеев.
Люди князя, выйдя на берег, стали разбивать шатры князю и себе. Глеб, глядя на то как мелкий дождик стал играть с рекой, грустно задумался. Может, и впрямь наступает последний для него денёк. Нога по-прежнему болела, но теперь его мысли были совсем о другом. Рано или поздно их отец умрёт, если уже не умер, и тогда наступит совершенно иная жизнь. Видимо, вся Русь запылает. До сегодняшнего дня он никогда об этом не думал. После недолгих размышлений князь Глеб вошёл в разбитый шатёр и лёг на постель. Что ж, сделаю остановку на полдня. В конце концов, и впрямь в Киев лучше приехать не в дорожной грязи, а как полагается князю.
Нелегко было Глебу. Не давали покоя мысли и о том, что на самом деле умер его родитель князь Владимир и мёртв его брат князь Борис, и что, быть может, и его время подходит. Князь Глеб поднялся с постели и стал было молиться, но услышал шум.
Князь вышел из шатра и увидел, что вокруг него неизвестные люди, а его дружинники достают мечи.
Глеб тотчас обнажил свой клинок и обратился к ворогам.
– Кто вы такие? Почему хотите битвы с нами?
– Муромцы, – услышал Глеб голос Горясерда, – бросайте оружие. Вы знаете, что вы нам не чета. Мы – лучшие воины киевской дружины, и мы вам не враги. Мы враги только лишь князю Глебу.
Муромцы несколько оробели. Врагов было в несколько раз больше, да и по вооружению они были явно не просто лиходеи. Несколько дружинников бросили оружие, а остальные опустили мечи.
– Коли не прольёте нашей крови, то вернётесь по домам, – продолжил Горясерд, видя, что муромцы намерений умереть в безнадёжной схватке не проявляют.
Князь Глеб понял, что боя не будет, и, вонзив свой меч в землю, пошёл в шатёр, где опустился на колени и стал молиться.
Горясерд вошёл вслед за ним, увидел молящегося князя и негромко проговорил:
– Княже, после молитвы тебя лишат жизни. Понимаю, что это не так-то легко, но всё же не затягивай. Я не хочу убивать человека, который молится перед смертью.
Сказав это, Горясерд вышел из шатра. Тут к нему подошёл Торчин, тот закуп, кто готовил еду.
– Боярин, – кланяясь, проговорил Торчин, – убить безоружного – дело, не красящее воина.
Горясерд недобро посмотрел на муромца. Можно подумать, я рад такой доле, подумал киевлянин.
– Чего ты хочешь? Такова воля князя Святополка!
– Но зачем же вам, славные воины, её исполнять? Я хочу тоже проявить свою любовь к новому государю князю Святополку. Позволь мне лишить его жизни, и пусть все об этом знают.
Горясерд посмотрел на Торчина и ухмыльнулся.
– Хочешь ручки в крови испачкать, чтобы озолотиться?
– Хочу, боярин! Мне ведь страх как хочется сослужить службу князю Святополку и тебе. Не могу я в закупах ходить!
– И вот так возьмёшь и убьёшь своего государя?
– Без всякой жалости. Я это чувство вообще потерял.
– А веры ты какой?
Торчин замялся, но увидев на шее у него крест, Горясерд понял, что тот христианин.
– Коли можешь убить государя – убей. Князь Святополк в долгу перед тобой не останется.
Торчин тотчас вошёл в шатёр с кинжалом. Горясерд скривился и невольно подумал, что он хоть и подлый человек, но у него есть благие цели, а у этого Торчина нет ни целей, ни намерений – он просто гнилой.
– Торчин, – сказал Глеб, – пора прощаться. Знаю, что меня сейчас умертвят, и поэтому я хочу, чтобы ты после моей смерти был свободным человеком.
Усмехнувшись, закуп подошёл к князю, и тот увидел кинжал.
– Я уже купил себе свободу, князь. Раньше надо было думать.
Торчин быстрым ударом вонзил в князя Глеба кинжал, и тот повалился на землю. Муромец неспешно вынул кинжал и, облизнув лезвие, усмехнулся.
– Всё, княже, теперь, как говорится, тебе на суд Божий. Помнишь, когда я крестился? Я ведь думал, ты мне свободу подаришь. Знаешь, как только я вернусь к себе на родину, я сорву этот оберег, который надел на меня христианский священник, и буду топтать его каждый день.
– Безуме… ц… – прохрипел Глеб в тщетной попытке подняться на ноги.
Торчин вышел из шатра и, поклонившись Горясерду, сказал:
– Всё, изошёл кровью. Ещё какое-то время подёргается, а после точно дух испустит!
– Тащи его сюда, – проговорил Горясерд, – вон, между двух колод его положите. Мне удостовериться надо, что он и вправду мёртв.
Торчин вновь поклонился Горясерду и вернулся в шатёр, где ещё дёргалось в конвульсиях тело Глеба. Князь плевался кровью и хрипел.
Торчин секунду постоял над его телом, а затем схватил за ноги и поволок из шатра.
– Так он ведь ещё живой!
– Да сейчас подохнет, – как ни в чём не бывало ответил Торчин, – человек – это ведь тот же зверь. Коли в сердце кинжал попал, то умрёт! Но чтобы вам не переживать, можно голову ему отрезать!
– Нет, добей его.
Торчин достал кинжал и медленно вонзил его в князя. Тот вскрикнул, а после испустил дух.
