Глава 40
– Конечно, мы все знали, – спокойно ответила Ксения Петровна, – но лучше я по порядку объясню. Да, я жила с Мигелем! Прекрасные годы! Таких мужчин, как Диас, один на сто миллионов. Умен, красив, богат, образован, имел власть. Перед таким редкая женщина устоит, да и то, если у нее муж есть. А я была одинока! Да еще девственница. Вообще без опыта каких-либо отношений. И попала под напор обаяния Мигеля, его заботы, внимания. Цветы корзинами каждый день, особняк, в котором он меня поселил, прислуга. Деньги рекой! Мне даже не требовалось говорить: «Хочу». Диас ловил мой взгляд, брошенный на что-либо, и опля, это что-то через пару часов доставлялось мне домой. Самые интересные балетные партии были мои. Критики от восторга в мой адрес захлебывались. Мигель честно сказал:
– Я женат. Брак не разобью. Но не волнуйся, если жизнь нас в стороны разведет, я обеспечу тебя полностью.
Я с ним не из-за денег жила. Я его полюбила. Страстно. Ребенка хотела. Но Диас после рождения седьмого сына сделал себе операцию, которая исключала зачатие. Детей ему хватало, еще один был не нужен. Очень умный человек, поэтому я не оказалась сейчас в нищете. Мигель часто летал в Москву на своем самолете. Всегда брал меня с собой, предупреждал:
– Котеночек, аккуратно упакуй все мои подарки с камушками, положи в сумочку, увези.
Мигель купил на мое имя дачу, по тем временам роскошную, да и по нынешним не дешевую. В подвале он установил сейф, велел мне туда все прятать. Я смеялась, а он говорил:
– Дурочка! Если я умру, у тебя на границе ваши коммунисты все отнимут! Да еще могут городскую квартиру обыскать.
Кража золотого сервиза – полная чушь! Ее придумали, чтобы в меня комок грязи швырнуть. Симона мне завидовала, ее-то Диас быстро бросил, а со мной не один год жил в любви. И улетела я из Мексики не до смерти Мигеля, а после. Его жена, конечно, мерзавка. А вот сыновья другие, старший Пьетро ко мне приехал со словами:
– Ксения, отец вас любил. Вам надо завтра участвовать в похоронах. Я оставил место в первом ряду среди членов семьи, прямо у гроба!
Я, от слез опухшая, заикнулась:
– Розалия…
Пьетро тут же меня остановил:
– Вместо отца я. Мать Мигеля никогда не любила. Три моих последних брата не от него, а вы обожали папу.
Вот так! И в московский театр меня взяли, потому что Пьетро попросил. И много лет подряд, до сих пор сын Мигеля мне на Новый год, день рождения, Пасху присылает подарки. Дорогие. В маленьких коробочках. Люба, ты украла всего одно самое простое колечко, оно тебе предназначалось. Незадолго до того, как упасть и ногу сломать, у меня началось головокружение. Из-за него я и грохнулась. Я подумала, что совсем постарела. Надо дочери правду рассказать: про квартиры, про то, что я дачу не продавала, она сдается, про драгоценности, которые в банке в ячейке лежат. Но меня увезли в больницу. Самочувствие было – лучше в гроб лечь. И тут ты появилась, наврала мне про онкологию, стала требовать решить квартирный вопрос…
Ксения усмехнулась.
– Деточка! Я долго терпела твое хамство, грубость, понимала, что сама виновата. Следовало тебя воспитывать пожестче. Но мы с папой тебя обожали. А после того, что случилось, после похищения…
Глаза Любы почти выкатились из орбит.
– Что?
– День выкапывания тайн из могилы, – вздохнула Ксения. – Степан, вы позволите? Я коротенечко!
Следующие минут двадцать мы молча слушали рассказ балерины. Я никогда не видела, чтобы человек мгновенно худел на глазах. Щеки Любы ввалились, ее лицо вытянулось.
– Папа из-за меня убил человека? – пролепетала она, когда мать замолчала.
– Он не хотел, был в состоянии аффекта, – поморщилась Ксения, – Сергей не преступник. Спасибо Элине, нам ее брат помог, но и я в долгу не осталась. Подарила ему кооперативную квартиру. Вернее, денег дала.
– Рафаэль отказывался, – быстро уточнила наша бывшая учительница.
– Сопротивлялся, – улыбнулась балерина, – но я подыскала нужные слова. Сережа был прекрасным человеком. Любу обожал без памяти. Помню, как мы с ним вышли из кабинета следователя, когда узнали правду об отцовстве. Идем молча. Сели в машину. Я рот открыла, муж меня обнял: «Слушай внимательно. Любочка наша дочь. Все. Закончено. Более никаких бесед на эту тему. Конец!»
И мы правда никогда не вспоминали Косточкина. После смерти мужа Любовь вконец распоясалась, вот тогда у меня часто в голове мелькало: генетика-то у нее Льва Николаевича. Ох, наверное, он подлым человечишкой был. Ни я, ни Сергей в гадостях, жадности, беспредельном эгоизме не замечены. А уж когда дочь ко мне под видом Сони заявилась…
Ксения тихо засмеялась.
– Люба давно считает меня выжившей из ума старухой. Я себя до сих пор звездой считаю. Рассказываю о толпах поклонников! И все забываю! Какой год, какой день… Дочь так и не поняла, что я талантливая актриса. В балете не только техника нужна, хотя без нее никуда. На одних правильных фуэте звездой не станешь. Необходимы эмоции. Зрители ими питаются. Высоко задранная нога, шпагат – это гимнастика. На сцене важны чувства. Надо стать тем, чью партию исполняешь. Меня всегда хвалили за перевоплощение, мне верили. Сейчас я отвлекусь ненадолго от основной темы. С Элиной мы всю жизнь были рядом, сестры по жизни. Она ко мне в больницу приехала, я ей рассказала, что Люба мне наврала про онкологию, вынудила на нее квартиру переписать. Я решила, что она апартаменты продаст, мне купит конуру. Да я была готова на размен, мне все равно где жить. Раз дочь мной тяготится, пусть живет одна, просто мне больно, обидно.
И все получилось, как я, «маразматичка», и предсказывала. Дочурка меня в однушку запихнула. Элина быстро поменяла свою квартиру, поселилась рядом со мной. И Мариночка сделала то же самое. Фунтова нас немного моложе, но разница в годах не мешает дружбе. Мы все живем в одиночестве по разным причинам, стараемся держаться вместе, крепко дружим. Нога у меня плохо двигалась, болела, да и слабая я после операции стала, долго восстанавливалась. То, что под окнами расположена хорошая клиника реабилитации, оказалось приятным открытием. Девочки за мной ухаживали, обеды варили, за продуктами ходили, водили балерину-калеку на занятия. Люба мне не звонила, не появлялась. У меня давно розовые очки с носа слетели, ничего я от дочери не ждала. Помните, я говорила, что дочь меня маразматичкой считает? Я нарочно таковой прикидывалась. Почему? Элементарная трусость. Я очень любила дочь. Не хотела ее лишиться. Надеялась, что Люба в конце концов повзрослеет, поймет, как мать к ней относится, оценит. Вот вам ситуация. Я прошу ее: «Заинька, купи нам хлеба и сыра. Деньги на столе». Ответ: «Самой сходить лень? Надоело мне тебя обслуживать!» И дальше в том же духе про мою лень, глупость, про то, что ей новую машину не покупаю, а ей «Порше» хочется… Долго ругается, за хлебом не идет. Ну и как отреагировать надо? В первый раз простить, каждый может сорваться. Во второй насторожиться. В третий призадуматься. А в четвертый сурово дочке объяснить: она лентяйка, на шее у матери сидит. И что? Отношения рухнут. Я этого не хотела. Я боялась принимать решение.
– Ой, – перебила Элина, – Ксюша и раздел квартиры стерпела, она нам сказала: «Сделаю вид, что я совсем в маразме, не помню, где до больницы жила, позвоню Любаше, заговорю с ней как ни в чем не бывало».
– Ага, Ксения дочурке звякнула, – влезла в разговор Фунтова, – при нас дело было, мы сидели у Гаскониной. Она Любке сказала: «Солнышко, я уже дома. Приходи чайку попить». А «солнышко» так в трубку матом заорало, что на всю комнату разнеслось.
– «Пошла ты на … карга … – процитировала Элина, – наконец-то я избавилась от …! Хочу жить, как хочу …!» Уж, простите, господа, за брань. Из песни слова не выкинуть.
– Ксюша отсоединилась, заплакала, – продолжала Фунтова, – и вот тут мы ей обе сказали: «Хватит! Ты не одна. Мы рядом. А Люба! Пусть катится туда, куда она тебя послала!»
– Я им подчинилась, – сказала Ксения, – поняла: конец истории. Любе не десять, не двадцать лет. Она такова, какова есть, другой не станет. Злиться мне не на кого. Сама дочь своей бесконечной любовью испортила. И больше я ей не звонила. А Люба обо мне забыла. И вдруг! Приходит Соня!
– Анекдот просто, – поморщилась Элина, – если учесть, что никто ЭКО не делал, эмбрионы не замораживал!
Марина показала на Любу пальцем.
– Она ничего не знала! Считает себя невероятно умной, а мать полностью выжившей из ума. На самом деле все наоборот. Люба идиотка! Ксюша ее во сто крат умнее, и лучше, и добрее!
– Ей следовало дочь-поганку сразу веником гнать, – негодовала Элина, – правду ей на пороге сказать: ты дочь преступника! Мошенника! Мерзавца! Нет никакой Сони! И не было!
– А Ксю ее впустила! – перешла в верхний регистр Марина. – Господи! Как мы с Элей на нее разозлились. Знаете, что она нам сказала?
– Правду, – вздохнула Ксения, – жаль мне Любу. Не от хорошей жизни на такое девочка решилась.
– Девочка! – фыркнула Элина. – Да в ее возрасте кое-кто уже бабушка.
– Я Ксю понимаю, – сбавила тон Фунтова, – мой сын взрослый, а для меня котик крохотный. Ничего с этим не поделаешь. Не вырвать дитя из сердца, даже если оно тебе туда капитально насрало.
В комнате стало тихо. Я нарушила молчание.
– Ксения Петровна, вы стали общаться со лже-Соней?
Балерина сгорбилась.
– Да… не знаю, как это объяснить… вы не поймете… «Соня» такая милая, заботливая, внимательная… Каждый день по много раз звонила, по вечерам приезжала, мармелад мой любимый привозила. Я всегда мечтала о такой дочери.
– Во, во! – покраснела Элина. – Мы с Мариной ей говорим: «Ксю! Прекращай. Нехорошая игра. Добром это не закончится». И что она ответила? Никогда не догадаетесь!
– Сказала честно, – зашептала Ксения, – что всегда мечтала иметь такую дочь. Когда ходила беременной, именно такую девочку себе представляла. С годами крылья надежды опали, пришло понимание: никогда, никогда, никогда доброй дочери мне не иметь. И! Вот она! Есть! Не могу свою мечту прогнать!
– Люба знала, что у матери есть подруги Элина и Марина. Но небось она думала, что мы «сумасшедшую полудурку» (так Люба Ксю величала) давно бросили. Раньше я звонила Ксении часто, но она сказала: «Мариночка, не набирай мой номер. Любаша ругается, ей звонки мешают. Сама тебе лучше звякну». И с Элей так поговорила. Пока они вместе жили, Любка о мать ноги вытирала. Подлость она с апартаментами сотворила, но на самом деле вышло хорошо. Ксю поселилась одна, мы получили возможность снова с ней общаться сколько хотим!
– Помнится, когда я была у вас, Ксения Петровна, услышала, что вы дружили только с одной семьей, – не утерпела я, – давно уехавшей. Про Элину и Марину ни гугу.
Ксения смутилась.
– Не хотела, чтобы вы к ним с расспросами приходили. Берегу своих девочек. Мы уж не молоды, зачем тратить лишние нервы? Да вы, Виола, их все равно отыскали. Понятия не имела, что Эля ваша учительница! Вот какие кренделя жизнь выписывает.
– Твой крендель с Соней большая загогулина, – буркнула Элина, – да ты такая радостная ходила!
– Ксюша была счастлива донельзя, старательно из себя странноватую бабку изображала, – с горечью согласилась Фунтова. – А «Соня» ее прямо обожала! Я уж засомневалась, подумала: вдруг Люба осознала подлость своего поведения, но боится у матери прощения попросить из-за своих мерзостей? Вот и придумала ход: она Соня. Глупо ужасно. Но ей так легче.
– Мы все о Любе думали лучше, чем она есть, – фыркнула Элина. – А потом! Ксюша позвонила, попросила срочно к ней зайти. Было одиннадцать вечера. Я испугалась, что ей плохо! Понеслась. Ксю у меня спросила: «Ты же вроде в хороших отношениях с Григорием, лучшим другом покойного Рафаэля?» Я ответила: «Конечно. Он теперь не в полиции, а в коммерческой лаборатории служит. При фирме Макса Вульфа. Государство прекрасного специалиста по возрасту турнуло. А Макс его с радостью взял. Почему ты им интересуешься?
Ксю вынула из буфета банку.
– Собрались мы с Соней чай пить. Она вдруг говорит: «Мамочка, тебе не трудно мою сумочку из прихожей принести? Там коробка конфет». Я в коридор вышла, и тут меня как стукнуло. «Посмотри, что она делать станет», будто прямо в ухо кто-то сказал. Я остановилась. Осторожно дверь в кухню приоткрыла, посмотрела. «Соня» из пузырька что-то в мою чашку наливала, потом бутылочку в лифчик запихнула. Я за сумкой сходила, принесла, села и к дочери обратилась: «Сонюшка, и у меня к чаю вкусное припасено. Сбегай, детонька, в гостиную, там в буфете в вазочке печенье». Она послушалась. А я свою полную кружку живо в духовку спрятала, знала, туда она никогда не полезет. Себе другую чашку поставила, на дно заварки плеснула. Дочь вернулась.
– Мама! Нет печенья.
Я ей:
– Ты о чем? Ах, какой чай чудесный! Попробуй, я привезла его из Китая, на гастролях там недавно была.
– Григорий в чае нашел лекарство, – воскликнула Элина. – Уж не знаю, кто Любе его посоветовал. Оно сильного действия, накопительного. Ксения пьет свои медикаменты. То, что ей в чай подлили, в конфликт с ними войдет. Не сразу, надо регулярно препараты вместе пить, чтобы инсульт случился. Идеальное убийство. Вкуса, запаха у снадобья нет. Если полиция заинтересуется, анализы сделают, подумают: старуха сама себе его прописала, не знала, что от такого сочетания на тот свет укатит. Надоело дочурке «Соню» изображать, и она решила…
Люба вскочила, бросилась к двери и исчезла за ней.
– Удрала! – закричала Фунтова. – Ловите ее!
– Не имеем права задерживать Любовь Сергеевну, – пояснил Степан.
– Она хотела отравить Ксюшу! – возмутилась Элина.
– У нас нет ничего, кроме ваших слов, – произнес Шкатулкин. – Ох, тети! Ну и спектакль вы устроили!
– Вы все поняли? – жалобно спросила Марина.
– Не сразу, – вздохнула я, – а встреча с вами сразу нас насторожила!
– Почему? – смутилась Фунтова.
– Странно, когда к тебе на улице вдруг подходит женщина и ни с того ни с сего заводит речь о Ксении, – ответила я. – Мы же вышли от Элины, а не от Гаскониной.
– Я все чудесно устроила, – принялась оправдываться Марина, – к вам кинулся Жоржик. Случайно!
– Песик идеально сработал, – улыбнулась я.
– А я, значит, случайно узнала в вас Арину Виолову! – продолжала Фунтова. – Я ваша фанатка! Видели свои книги в моей квартире…
Я махнула рукой.
– Марина! Мелкие детали! Вот на чем попадаются преступники и вруны. Детективы в вашей квартире были совершенно новые. Корешки не затерты. На всех наклейка «Читай-город». Ее, как правило, люди убирают. А вы не обратили внимания. Я взяла один роман и поняла: его даже не открывали, внутри лежал чек. Вмиг стало понятно: «библиотеку» приобрели на Сухаревской площади. Я прекрасно знаю сотрудников магазина, потому что иногда провожу там автограф-сессии. Понадобился один звонок, чтобы выяснить: на днях приходила дама, она купила книги Виоловой. Приобретение сразу всей подборки редкость. Вас запомнили, описали мне внешность фанатки. Да еще покупательнице вручили именную скидочную карту, для ее получения требуется заполнить анкету, имя, адрес, емейл. Ясно?
Фунтова поджала губы, а я продолжала:
– Мебель в вашей квартире не новая, пол давно не циклевали, около дивана лак стерт, понятно почему. А возле телескопа, который вам сын «давным-давно подарил», ни одной царапинки. Не похоже, что хозяйка там часто стоит. Телескоп новенький, весь сверкает. Вы объяснили, каким образом «услышали» разговор Ксении и Сони. По губам прочитали. У вас родители якобы были глухонемые. Мариночка! Глупо же так врать. Узнать, что вы появились на свет в обычной семье, дело пяти минут. И вы говорили, что Ксения не закрывала рулонок, когда к ней кто-то приходил, поэтому вы в телескоп отлично видели гостей, знали, о чем они беседуют. А вот Соня, войдя к матери, по вашим словам, сразу опускала шторы. Маленькая деталь: у балерины нет рулонок! Почему? Не знаю. Средства на их покупку у нее точно есть. Ксения Петровна, вы рассказали мне такую интересную историю про даму, которая вам подсказала, что Косточкин непременно поможет! Почему вы солгали? Вас же ко Льву Николаевичу отправила Галина!
Щеки балерины порозовели.
– Просто не хотела упоминать ее имя. Неприятно вспоминать эту особу.
Я посмотрела на Зотову.
– Вы меня в школе учили: врать нехорошо. А сами солгали, что Ксения вас выгнала из своего дома, отношения разорвала!
– Не хотела, чтобы вы со Степой начали расспрашивать о том, как сейчас дела у Ксюши, – призналась учительница, – это не ложь, просто хитрость для спасения лучшей подруги!
– Вот от вас я не ожидала такой хитрости, – сказала я. – Когда Федя Работкин выложил перед нами все свои сведения, я очень удивилась. Да он гений! За пару часов накопал три грузовика информации. Федор несколько раз подчеркнул: не встречался с Элиной после окончания школы. А в разговоре с нами вы бросили фразу: «И Феденька меня не забывает».
Степан кивнул.
– Я позвонил Федору, и он очень быстро примчался ко мне с мешком сведений. Но это косяк не Фунтовой и Зотовой, а Работкина. Вот еще один ему в компанию. Федька сказал: «Знаю, что Степа помогает Элине». Сначала-то я внимания на эту фразу не обратил. А потом вопрос возник: сам я никому о благотворительности никогда не вещаю. Никто не знает, что я деньги вам перевожу. Откуда сие Федору известно? Да только от вас, кроме вас, ни одна живая душа понятия не имеет, что я некую сумму вам перевожу. Думаю, он вам сразу звякнул, сказал, что Дмитриев интересуется кое-какими деталями из жизни Ксении и Любы. Федя вас не покидал. Он же в курсе того, что вы придумали?
Зотова молчала, я встала и села около нее.
– Дорогая Элина Рафаэлевна, вы прекрасный человек, замечательный педагог, вы мне очень в детстве помогали. И Степану. И Феде. Мальчики с вами общались, но не встречались друг с другом. А я, свинья, даже ни разу вам не позвонила, но вы совершенно на меня не обиделись, сказали, когда я в квартиру вошла: «Прекрасненько тебя видеть». У вас грамотная речь, но есть слово-паразит «прекрасненько». Вы его произносите и пишете. У меня иногда в тетрадях стояло: «Прекрасненько. Пять». В тексте книги, якобы написанной Ариной Виоловой, это слово встречается раз двадцать. Это не доказывает вашего авторства. Но я спрошу: кто книгу-то настрочил? И зачем?
Элина покраснела.
– Даже когда Ксюша про лекарство в чае выяснила, она и то доченьку оправдывать стала. Мы с Мариной поняли: это психологическая зависимость. Надо ее разорвать. Насильно. Сначала будет больно. Но нарыв надо вскрыть, иначе он весь организм отравит. И что делать?
– На самом деле я вас читаю, – затараторила Марина, – просто книги не храню, негде их держать. Я знала, что вы у Элины учились, она рассказывала про девочку Тараканову. Моя это идея. Люба получает ваш детектив! Там про нее написаны гадости и разная фигня. И как мерзавка поступит? К вам полетит. В ту же секунду. Степан, супруг писательницы, захочет найти того, кто текст наклепал. Найдет Ксению! А уж мы постараемся, чтобы он и нас обнаружил! Дмитриев выяснит всю правду про Любу-Соню. И грянет скандал. Ксюше придется со своей «доченькой» расстаться! Надеюсь, навсегда.
– Гениальный план, – буркнул Шкатулкин, – использовать нас втемную! А если Люба к нам не явилась бы?
– Мы бы еще одну книгу заказали и вам отправили! – объяснила Фунтова. – Поскольку речь о жене идет, а ее имя указано на обложке, вы, Степа, посчитали бы дело личным. Вот! И начали бы расследование.
– Потрясающе! – восхитился Юра. – Старушки на тропе войны.
– Мы еще не живые древности, – обиделась Элина, – мы ого-го! Пламя! Огонь!
– Насчет «ого-го» согласен, – усмехнулся Степан. – Ну, Ксения Петровна, что делать-то будем?
Балерина встала.
– Вопрос определенно не ко мне. Я тут со всех сторон жертва. Хорошо, что не полакомилась чаем, который Любовь для меня «улучшила». Если я в чем-то виновна, так это в бескрайней глупости. Надеялась сама не знаю на что. Но более надеться не на что. До свидания, Степан и Виола, вы хорошие люди. Уж простите и меня, и девочек. А вам, молодой человек… э… э…
– Юра, – подсказал Шкатулкин.
– А вам, Юрий, мое восхищение, – сказала Гасконина, – вы ас этих клавиш и экрана. Прощайте! Элина, Марина, девочки, жду вас вечером на чай.
– Мы тоже пойдем? – вкрадчиво спросила Фунтова, когда подруга исчезла за дверью.
Степан кивнул.
– Не смеем вас задерживать.
Фунтова и Зотова вмиг исчезли. Следом ушла Настя, которая не произнесла ни слова. Мы остались в комнате втроем.
– Мда! – произнес муж.
– Угу, – пробормотала я.
– Есть хорошая новость, – чересчур весело заговорил Юра, – никто не хотел навредить Вилке. Старушки-щебетушки решили нас просто использовать.
– Надо отдать им должное, – вздохнул Степан, – бабули добились успеха. Невероятно глупая история! Неужели Люба совсем безмозглая? Не посмотрела в Интернете информацию про ЭКО?!
– Она считала мать безумной, – пояснила я, – думала, что та почти ничего не помнит, плохо соображает. А оказалось наоборот.
– Мораль: бойся пенсионерок, которые решили тебя изгнать, – подвел итог Шкатулкин. – Между прочим, Ксения Петровна могла отнести чай в полицию, и для Любушки-голубушки началась бы совсем другая история. Почему в плохих семьях порой появляются хорошие дети, а в хороших плохие?
– Нет ответа, – пробормотала я.
