Глава 14

Радиопередача тем временем шла своим чередом.

– У нас в гостях всем известный трихолог, доктор медицинских наук Орлова Анна Аркадьевна, – проникновенно сказало сопрано. – Скажите, кто такой трихолог?

Я захихикала. Отличное начало интервью. «У нас в гостях всем известный трихолог. Скажите, кто такой трихолог?» Если врач всем известен, к чему этот вопрос?

– Дерматолог специальной направленности, он занимается устранением проблем волос и кожи головы, – ответила врач.

Я продолжала смотреть в окно, краем уха слушая диалог.

– Что вы можете посоветовать женщинам для быстрого восстановления прически?

– Сходить в салон, там вам сделают укладку.

– Ха-ха! Я имела в виду иное.

– Вы спросили: как быстро восстановить прическу, – напомнила доктор, – на мой взгляд, нужно обратиться к парикмахеру.

Мне стало смешно. Молодец Орлова. Каков вопрос, таков и ответ.

– Я про качество волос. Они сухие, ломкие, без блеска, а у меня вечером ответственное мероприятие.

– Вмиг с этой проблемой вы не справитесь.

– Неужели нет экспресс-средства?

– Есть, но его действие ограничится несколькими часами.

– Замечательно. Поделитесь секретом.

– Никакой тайны нет. Например, никогда не используйте укладочные средства, которые продают на каждом углу! Лучше всего пиво.

– Пиво?

– Посмотрите на старые снимки. У наших бабушек были прекрасные волосы. Почему? Они не травили их разной химией. Все шампуни, кондиционеры, спреи и так далее активно рекламируются производителями, которые норовят побольше заработать. А у старшего поколения были натуральные средства. Пиво, которым они смачивали волосы перед укладкой, сохраняло прическу надолго, да еще оказывало лечебное действие.

– Что-то припоминаю, – обрадовалась ведущая, – вроде я видела в детстве, как бабуля пиво на волосы наносила, потом бигуди закручивала.

– Готова спорить, что у вашей родственницы была роскошная шевелюра.

– Это да! Дорогие радиослушатели, вы запомнили совет?

– Только пиво должно быть хорошего качества, – добавила врач, – не употребляйте непотребство.

Я посмотрела в зеркало. М-да. У меня на голове непотребство, смахивающее на паклю. Поеду-ка сейчас домой и перед пресс-конференцией попытаюсь хоть немного привести себя в порядок. А потом велю, чтобы Маргарита сняла с меня пояс, иначе я умру с голоду. Сегодня утром, когда рука потянулась к хлебнице, я, вспомнив свои ночные приключения, живо ее отдернула. И пока сижу голодная.

Я посмотрела в окно. Конечно, Люба не придет. Ксения Петровна наврала мне, чтобы избавиться от докучливой гостьи. Я зевнула, на секунду закрыла глаза, а когда открыла их, увидела, как по тротуару по направлению к подъезду дома бодро шагает… Люба!

В первую секунду я замерла, потом решила, что прохожая просто очень похожа на клиентку Степана. Но дама приблизилась к двери подъезда, и мне стало ясно: это совершенно точно моя бывшая одноклассница! В первую секунду я хотела выскочить из машины и гневно спросить: «Что за дурацкий спектакль? Зачем ты приехала к Дмитриеву, наговорила много гадостей про Ксению Петровну, сказала, что вы много лет не общаетесь. А сейчас я вижу тебя у дома матери?»

И тут тихий внутренний голос сказал: «Вилка, не спеши». Я откинулась на спинку кресла. Если я сейчас брошусь к врунье, она солжет снова, воскликнет: «Тут проживает моя мать? Ну и ну! Вот совпадение. Да я просто хотела войти в подъезд, поправить юбку, она расстегнулась». Мне надо подождать, пока мать и дочь окажутся на улице, и тогда схватить фантазерку за руку. Я уставилась в окошко и безотрывно смотрела на вход в подъезд. Терпение было вознаграждено. Вскоре из дверей вышли двое. Люба сделала несколько шагов, остановилась, заботливо поправила плащ на матери, нежно поцеловала ее в щеку и повела под руку по тротуару.

Я сняла всю сцену на видео и тут же отправила его мужу. Степан позвонил мне не сразу, а в тот момент, когда я уже шла по коридору в его кабинет:

– И зачем она нам рассказывала про конфликт с мамашей?

– У меня та же мысль родилась, – подхватила я. – Может, мы имеем дело с патологической вруньей?

– Смысл ее прихода к нам? – не утихал супруг.

– Не у всех действий есть смысл, – вздохнула я, открывая дверь в кабинет и пряча телефон, – некоторые люди врут из любви к искусству. Патологическая лгунья – это диагноз, его ставят тому, кто не может дня прожить без озвучивания какой-нибудь охотничьей истории. В отличие от шизофреников или других психиатрических больных, самозабвенный врун кажется нормальным человеком. Он придумывает разные истории, причем вполне жизненные, не говорит, что летал на Марс, общался с инопланетянами. Рассказывает про всякие события, которые с ним не происходили. Ну, например, врет, как вынес людей из огня, получил награду. Или написал гениальную книгу, ее не издали в России, потому что содержание антиправительственное, зато в Америке роман стал бестселлером, получил все премии.

– Любовь Сергеевна потратила тьму времени, накропала пасквиль, в котором сама выглядит не лучшим образом, издала его в единственном экземпляре за свой счет, а потом пришла к нам? Зачем? Из любви к вранью? Ну это слишком даже для парня, про которого Гоголь писал в своей книге. Забыл, как его звали, – недоумевал муж.

– Николай Васильевич, – подсказала я, садясь за круглый стол.

– Нет, иначе, – не согласился Степа, – он там весь город перебаламутил, его приняли за крупного чиновника из столицы.

Я рассмеялась.

– Ты имеешь в виду пьесу? Комедию «Ревизор» и ее главного героя Хлестакова?

– Точно, – обрадовался муж.

– Ученик Дмитриев благополучно прогулял все уроки литературы в школе? – еще больше развеселилась я. – Не читал летом список обязательной литературы?

Степан открыл ящик стола и начал в нем рыться.

– Да мне безобразничать нравилось больше, чем над каким-то томиком чахнуть. Я всех писателей считал дураками. Кому нужны книжки? Элина Рафаэлевна, учительница литературы, была слишком добрая, я ее совсем не боялся. Вызовет меня к доске, я стою пень пнем. Другие педагоги на двоечника как собаки лаяли, обещали: «Умрешь под забором, лентяй». А Элина тихонечко вздыхала: «Степа, садись. Не хочу тебе двойку ставить. Завтра опять ответить попрошу, задам вопрос про характер Наташи Ростовой, подготовься». А зачем все читать-то? Можно пару страниц посмотреть, и хватит.

– Да, она детей любила, – улыбнулась я.

– Зотова? – вдруг спросил Юра, который до сих пор сидел молча, глядя в ноутбук. – У меня привычка, как только в беседе заходит речь о каком-то новом человеке, пробивать его по базе. Она сейчас там же работает, правда, теперь педагог на продленке.

Я не поверила своим ушам.

– Элина жива? Сколько же ей лет? Триста?

– Всего восемьдесят два, – уточнил Юра, – всю жизнь в одном месте пашет. Завидую таким людям. Никаких метаний, исканий. Окончила институт, начала детям про «лишнего человека Печорина» вещать, так и вещает десятилетиями.

– Элина прекрасный учитель, – прервала я Шкатулкина.

– Я откопал интересные сведения, – продолжал Юра. – Ученица Гасконина пришла в класс, где училась Тараканова, только на третьем году обучения. До этого она числилась в школе, которая во времена детства Виолы входила в десятку элитных в Москве.

Перед моими глазами развернулась картина. Середина сентября. В класс входит девочка, на ней форма, но не такая, как у нас, купленная в магазине, платье сшито на заказ из материала коричневого цвета, но другого качества. А еще у нее роскошные лаковые туфельки с перепонками, их украшает цепь мелких искусственных жемчужинок. Сейчас такие есть в каждом магазине, но во времена моего детства о них и мечтать не приходилось. Женская обувь советских лет – ботинки, смахивающие на чемоданы, да очень неудобные, жесткие «праздничные» туфли на каблуке. Модницы гонялись за лодочками из ГДР, Чехословакии, Югославии, зимними сапогами из Финляндии, домашними тапочками из Болгарии. Но у Любы на ножках была красота более высокого класса. Мне до смерти хотелось иметь такие черевички, я едва не зарыдала от зависти. На большой перемене новенькая, которая сразу дала понять классу, что к нам пришла королева, объяснила, что опоздала к началу учебного года из-за отдыха на море.

– Мама решила, что нам лучше задержаться, – говорила девочка, – фруктов поесть, покупаться, бархатный сезон самый подходящий.

– В прежней, элитной школе Люба отучилась только один год в первом классе, – говорил тем временем Шкатулкин, – потом ее перевели на домашнее обучение.

– Девочка заболела? – поинтересовался Степан.

– Не знаю, – ответил Юра, – ее личного дела в архиве нет. Бумаги испарились. И непонятно, почему ее из элитной школы в отсталую отправили.

– Что-то там случилось у Гаскониных, – подвел итог Степан, – школьное дело Любы пропало, девочку отправили на домашнее обучение, потом запихнули в дыру, где учились ребята из неблагополучных семей.

– Пороюсь еще в документах обеих школ, – изложил свой план Юра.

Степа взглянул на меня.

– Надо встретиться с Элиной.

Я встала.

– Она никогда не травила меня, не придиралась ко мне, не делала замечаний из-за формы не по размеру. Я быстро росла, а Раиса не могла покупать мне несколько раз в году новое платье, Элина хорошо относилась к детям, но встречаться с ней мне совершенно не хочется.

– Почему? – удивился Юра. – Вспомнишь школу.

– Ты дружишь с одноклассниками, ходишь на вечера туда, где учился азам науки? – спросил Степа. – Я имею в виду не математическую гимназию, а ту, где ты сначала обучался. Ты любил там товарищей? Учителей?

– Ну, нет, – после короткой паузы признался Юра, – мрачное было время.

– Вот и не задавай Виоле вопросов, – отрезал Степан.