Глава десятая
Дженис Борг была согласна со своим мужем в том, что южная Калифорния по сравнению с северной частью штата куда менее интересна и впечатляюща. В Сан-Франциско они снимали номер в отеле «Фермонт», катались на канатных дорогах, посетили Норт-Бич, где ознакомились с книжными новинками в магазине «Сити Лайтс» и угостились дивным эспрессо в итальянском кафе под классические записи Карузо. Затем все в том же неспешном темпе этого долгого и счастливого летнего отдыха они поехали на юг вдоль побережья. Дженис объявила Биг-Сур «прекраснейшим из всех когда-либо виденных ею мест», а Пол ее рассмешил, посоветовав сохранить в памяти эту красоту, потому что в Лос-Анджелесе и смотреть-то будет не на что – только трущобы из пластика в окружении чахлых пальм.
О чем никто из них не упомянул (поскольку все было обговорено еще перед отъездом из Нью-Йорка), так это о намерении Дженис навестить в Лос-Анджелесе своего бывшего супруга.
Шел 1970 год, смутный и тревожный во многих отношениях, но кое в чем Дженис Борг все же везло. Грязная война во Вьетнаме продолжалась, и она благодарила судьбу за предоставленную Томми студенческую отсрочку от призыва. Ричард Никсон стал президентом, чего наверняка не случилось бы при живом Роберте Кеннеди, впрочем Пол говорил, что Никсон не совсем безнадежен и еще сможет подняться до уровня своей должности.
Когда они свернули с прибрежной автострады на бульвар Сансет, Пол умолк и продолжал молчать на протяжении многих миль. При этом лицо его как будто слегка помрачнело, но Дженис уже усвоила, что не стоит прерывать его периоды молчания. Это могло означать, что он думает о Натали, и она вполне его понимала, поскольку временами, хоть и не так часто, сама умолкала в раздумьях о Джоне. Впрочем, эти перерывы в общении никогда не затягивались надолго, и это было одной из множества прекрасных черт их семейного союза.
– Какое название тебе больше нравится? – наконец заговорил он. – «Беверли Уилшир» или «Беверли Хилтон»?
– Сам решай. Ты лучше меня разбираешься в отелях.
Он лучше разбирался и во всем прочем. Она не говорила этого вслух из опасения, что похвала прозвучит глупо, однако это была правда. Она не встречала никого другого, чьи суждения всегда были настолько безошибочными.
– Ох, какая прелесть! – восклицала она, когда их машина мчалась между рядами высоких пальм, а когда они подрулили к «Хилтону», переключилась на эпитет «чудесный».
Их номер был чудесным, как и поданный им ужин; и все было чудесно на следующий день, пока не пришло время покинуть Пола и отправиться в Камарильо.
– Я не поеду туда, если ты этого не хочешь, – сказала она. – Джон и знать не будет, что мы побывали в этих местах.
– Нет, – ответил Пол, – тебе лучше поехать. Так будет правильно.
Следуя по шоссе, а затем по нескончаемым проселочным дорогам, она не то чтобы испытывала страх при мысли о встрече с Джоном, скорее это было тревожное предчувствие, поскольку она просто не знала, чего ожидать. Нервничая, она сильно потела, прежде всего голова и подмышки.
Издали больничный комплекс мог произвести приятное впечатление, однако с приближением к нему вы начинали понимать, где очутились. На солнышке перед входом в главное здание бродили пациенты в серых или зеленых саржевых робах, а на лужайке рядом с парковочной площадкой пара дородных, медлительных родителей была занята мытьем своего взрослого сына. Сначала они сняли с него рубаху и обтерли туловище намыленной губкой, обмакивая ее в пластиковое ведро с горячей водой; затем отец повернул его лицом к стене здания, а мать спустила штаны и тщательно вымыла нижнюю часть, включая промежность.
– Эй, леди, не подкинете десярик на кофе? – уже в дверях обратился к Дженис беззубый старик, а когда она шла через холл к лифту, другой старик схватил ее за рукав со словами:
– Эй, леди, не подкинете десярик на булочку?
В приемной перед палатой Джона сердитый негр тер шваброй линолеум, разговаривая сам с собой. Кроме Дженис, тут было всего три-четыре посетителя, которые расположились за расставленными тут и там столами из пластика и хромированных трубок. Вскоре из палаты вышел низкорослый седой мужчина в зеленой робе, которого она не узнала, пока он не сел за стол перед ней.
– Привет, Дженис, – сказал он.
Перемены в нем не ограничивались сединой; кожа на лице обвисла складками, а во взгляде преобладало спокойное безразличие. Он напоминал обывателя средних лет, ведущего размеренную однообразную жизнь и никогда не испытывавшего никаких потрясений.
– Рада тебя видеть, Джон. Ты выглядишь очень хорошо.
– Ты тоже. Что ты делаешь в Калифорнии?
– Просто провожу отпуск.
Возникла пауза.
– Том передавал тебе сердечный привет. И еще это, взгляни. – Она с облегчением отвлеклась, чтобы покопаться в своей сумочке. – Вот, я привезла тебе несколько его фотографий.
Она выложила на стол три снимка:
– Я сделала их в Гарварде. Симпатичный молодой человек, ты согласен? Правда, волосы длинноваты, но сейчас вся молодежь так ходит.
– Да, выглядит он отлично. И, похоже, высокий.
– Пять футов одиннадцать дюймов. Почти шесть.
– Ух ты, неслабо.
– Через год он станет юристом. Чудесно, не так ли?
– Да. Снимки ты заберешь?
– Нет, оставь себе. Я для того их и привезла.
– Спасибо. – Он убрал снимки в нагрудный карман. – А как там Пол?
– О, Пол в порядке. Просил пожелать тебе… всего доброго.
– Вы с ним хорошо ладите?
– Очень хорошо.
– Рад за вас.
Несколько следующих секунд они просидели как незнакомцы, случайно оказавшиеся за одним столиком в кафетерии. Потом она сказала:
– Джон, ты в чем-нибудь нуждаешься?
– Нет, спасибо.
– Сигарет у тебя достаточно?
– Вполне. Тем более что я понемногу завязываю с этим делом. Сейчас выкуриваю меньше пачки в день.
– Это замечательно. А в целом… тебе здесь… есть чем заняться?
– Будь спокойна, нам тут скучать не дают. По утрам у нас обычно трудотерапия.
– Что это значит?
– Посильный труд в лечебных целях. Лично я занимаюсь отделочными работами по дереву: столы, стулья и все такое.
– Понятно.
– А после обеда мы занимаемся спортом. Я вхожу в софтбольную команду.
– Надо же! Вы играете с командами из других больниц… или как?
– Нет, это внутрибольничные состязания.
– А-а…
– Для дождливой погоды у нас есть другие занятия. Иногда здесь проводят танцевальную терапию.
– Тебе это должно нравиться, ты всегда был хорошим танцором.
– Это не танцы в обычном понимании. Просто такой термин.
– Вот оно что.
Она знала, что следующий вопрос будет трудным, но все же решилась его задать. Возможно, она больше никогда не приедет в Калифорнию; возможно, она больше его никогда не увидит. Ей пришлось выдержать паузу, пока не рассосался комок в горле, чтобы можно было доверять собственному голосу.
– Джон, – сказала она, – у тебя есть какие-то планы… в смысле… ты задумывался о том, что будешь делать, когда выйдешь отсюда?
Лицо его озадаченно вытянулось, словно она подкинула ему какую-то особо хитрую загадку.
– Выйти отсюда? – переспросил он.
Тут на пороге возник санитар и объявил, что их время истекло.
