Глава восьмая

Диадема — Галактическая Диадема, или Драгоценность в Галактической Короне, как ее называли в официальных документах, — являла подлетавшим гостям великолепное многоуровневое зрелище звезд всех цветов и размеров, собранных в созвездия, узоры и мотивы головокружительной, недоступной даже самому искусному ювелиру сложности. А что впечатляло даже больше, по крайней мере посетителей из внешних регионов Империи, так это невидимое из пограничной зоны многообразие обитаемых планет Диадемы. В прошлом были приложены колоссальные усилия для ее мироустройства: ярус за ярусом, повторяя звездную перспективу самой Диадемы, вздымались величественные города, населенные ныне, однако, главным образом животными, и искусственные миры, щедро одаренные тщательно подстроенными под вкусы обитателей климатическими условиями или интродуцированными биосферами, так что каждая такая планета представлялась раем в миниатюре, служившим личным прихотям владельца, хотя в последние десятилетия обслуживание искусственных миров постепенно приходило в упадок ввиду непрерывной забастовки роботов, и кое-где естественные условия уже брали свое.

Какой виделась Диадема с огромного корабля, влетевшего в сердце Империи с позволения Совета (Диадема, в числе немногих регионов Галактики, оставалась местом неукоснительного соблюдения чужаками территориальных прав человечества) и неторопливо взявшего курс на одно из голубоватых солнц, оставалось только гадать. Меторианцы не воспринимали сравнительно коротковолновое излучение, видимое людям, они даже не различали четко очерченных твердых предметов, и на их планетах не существовало выделенных городов или фиксированных структур, а лишь лениво колышущиеся вуалеобразные массы, что парили и возносились на атмосферных течениях газовых гигантов.

Имперский советник Кутрубис посетил пятую планету этого солнца незадолго до намеченной встречи с меторианским делегатом, на которой ему присутствовать, мягко говоря, не слишком хотелось. Планета располагалась на расстоянии светового года от группы миров, где обычно заседал Совет, и считалась личной резиденцией, мирной, свободной от пассажирского или грузового траффика, а обитал здесь старый друг советника, всегда готовый помочь.

Оскай Рубадайя был в среднем возрасте, но уже поседел. Он приветственно помахал рукой Кутрубису, опускавшемуся в правительственной машине на лужайку рядом с одним из многочисленных охотничьих домиков, усеивавших планету. Охотничий домик представлял собой хаотичную в архитектурном отношении конструкцию с террасами, протянувшимися на мили во все стороны. Дальше тянулись луга, поросшие бледно-зеленой травой и мхом, уходя почти к горизонту, — за эти великолепные пейзажи планета и ценилась. Уже на пределе видимости начинался парк. Рубадайя обожал прогуливаться по парковым зонам, опоясывавшим всю планету, а особенно гордился деревьями; парки были спроектированы и высажены выдающимся садовником-данником с окраины Империи.

Кутрубис вышел из машины.

— Привет, Оскай.

Он принюхался к воздуху.

— Как-то… странно здесь пахнет.

— Атмосфера здесь девственная, так следовало бы сказать, — хмыкнул Рубадайя. — Необычно это место как раз отсутствием всяких примесей искусственной природы. Никаких ароматизаторов, никаких психотропов. Ты обоняешь главным образом древесные смолы.

— A-а, понимаю. — Кутрубис тревожно глянул в небо. — Я ненадолго.

— Тогда проходи, освежишься немного. — Рубадайя повел гостя через террасу и в просторную комнату с деревянными стенами. Несколько раз позвонил, и наконец появился домашний робот.

— Хоскисс, это член Имперского Совета, о котором я тебе рассказывал. Ты, э-э, не против смешать нам коктейли? Это особый гость.

Из динамика машины донеслось что-то вроде вздоха.

— Конечно, хозяин, — ответил робот, но в тоне его особой услужливости не чувствовалось. Передвигаясь с преувеличенной аккуратностью, он подошел к бару, где стал возиться с разливочными автоматами и стеклянными бокалами на подносах.

— Спасибо, Хоскисс! — заискивающе проговорил Рубадайя. — Я тебе искренне благодарен.

— Надеюсь, хозяин. А теперь прошу меня извинить, пойду в патио остаток дня на солнышке полежу.

С этими словами робот удалился.

— Ну, ты по крайней мере уломал его что-нибудь для тебя сделать, — улыбнулся Кутрубис.

Профсоюз роботов предоставил домашним машинам полную свободу в решении, прислуживать хозяевам или нет, а если да, то в каких пределах. Рубадайя уныло покачал головой.

— Он что хочет, то и делает, — заметил он. — Знаешь ли, мы перед ними теперь так пресмыкаемся… они и не мечтали бы заслужить такое обхождение, когда требовали признания за собой статуса разумных! По крайней мере, второранговые звери хоть приказы выполняют. Эх, ну почему мы тогда не согласились?..

— Ну пожалуйста! — возопил Кутрубис, хватаясь за голову. — Не надо меня грузить, у нас и так проблем достаточно!

— Как скажешь.

Рубадайя, подобно большинству людей Диадемы, политикой практически не интересовался. Он принимал Империю как данность, но ему совершенно не было дела до того, как функционирует государственный механизм. Кутрубис иногда задумывался, не стоит ли выразить более явное недовольство подобным паразитизмом, но потом решал, что ему не до того. Как ни крути, а невозможно построить демократическое общество, принуждая к чему-то граждан: во всяком случае, уж точно не получилось бы к чему-то принудить наиболее привилегированных и цивилизованных подданных Империи, перворанговых.

Он потягивал коктейль через соломинку.

— Каково население этой планеты? — спросил он невзначай.

— Нас тут трое. Фуонг большую часть времени живет на архипелаге в крупном океане — это почти в антиподальной точке от нас, ну и еще какая-то старуха себе город на экваторе возвела. С ней несколько животных. Должен сказать, тут временами довольно тесно. Куда ни сунься, везде на кого-то из них натыкаешься, хотя, думаю, мне бы полагалось радоваться их компании. — Рубадайя передернул плечами. — Я свободный землевладелец, так что мог бы попросить их, чтоб поискали себе планеты по вкусу подальше отсюда, но не хочу обижать.

Оскай отставил свой бокал.

— Меня заинтересовал этот делегат. Странное дело. Разве не могли они ограничиться сообщениями?

— Боюсь, что нет, — тяжело вздохнул Кутрубис. Меторианский метаболизм основывался на газе, а не на жидкости, как у форм жизни, изначально развившихся в водных океанах. Эквивалентом клетки у них служил газовый мешочек. Любая коммуникация предусматривала обмен молекулами газа, кодирующими то или иное утверждение. — Меторианцы облекают друг дружку газовыми выделениями. Они требуют личной близости, иначе это не считается. Они настаивают, чтобы и мы вели с ними переговоры в той же манере, когда изредка появляется нужда. Вероятно, им психологически некомфортны привычные нам способы, и они желают убедиться, что мы действительно приняли и поняли сообщение.

— Ну и какие такие газы ты собрался выделять? — изумленно уточнил Рубадайя.

— Это дело наживное.

— С какой стати мы обязаны приспосабливаться под их способы обшения? — задумчиво потер подбородок Рубадайя. — Разве они принципиально превосходят нас технологически? Мне казалось, что газовые мешки, особенно такие большие и неуклюжие, вряд ли рады путешествию в космосе.

— Да, они довольно большие и неуклюжие. И я бы не сказал, что у них технология лучше нашей. Но и не хуже. Они куда старше нас, однако и темпы жизни у них гораздо медленней. Первые несколько миллионов лет их раса даже не имела достаточного представления о твердых предметах. А для перемещений в космосе они прибегают к своеобразному трюку: сжимаются. Газовики это умеют, ты понимаешь. Думаю, им неприятно, но терпимо, иначе корабли меторианцев были бы попросту исполинскими, а они и так вдесятеро крупнее наших.

Голос, прозвучавший у Кутрубиса над ухом, заставил советника занервничать еще больше. Это была паукообразная обезьяна, его пилот.

— Господин советник, они приближаются.

— Ладно, пойдем посмотрим, как они приземлятся, — предложил Рубадайе Кутрубис и встал. — Зрелище, должно быть, впечатлит тебя.

Выйдя наружу, они заметили высоко в небе шарик. Это был посадочный модуль меторианцев. Отстыковавшись от корабля-матки за пределами атмосферы, пузырь стал снижаться и расширяться, позволяя пассажирам раздуться до естественных своих телесных размеров.

Когда модуль опустился на лугу, шарик достиг уже футов ста в диаметре. Постепенно рябившая его поверхность успокоилась, а подбрюшье, напротив, заколыхалось, выпустило какие-то щупальца, вонзило в торф и заякорилось там.

— Пожелай мне удачи, — мрачно произнес Кутрубис.

Его обслуга, слоны и приматы, поспешили подать советнику атмоскаф с газовым генератором, которым Кутрубис вынужден будет воспользоваться внутри сферы. Свита проводила советника в образовавшийся на поверхности сферы проход. Кутрубису казалось, что его заглатывает бледно-оранжевая пасть, внутри которой клубилась красноватая среда, состоявшая из водорода, метана, аммиака и сложных летучих соединений.

Открывшаяся картина озадачивала. Газы внутри сферы непрестанно клубились и вихрились, но причиной тому, по впечатлению Кутрубиса, служило постоянное перемещение меторианца, занимавшего примерно треть доступного объема. Трудно было составить впечатление о внешности чужака; Кутрубису меторианец напомнил зависшую в мутном воздухе исполинскую медузу, окруженную волнистыми полупрозрачными вуалями и волоконцами. Газовые формы жизни, как ему объясняли, настолько хрупки, что человек не может даже коснуться такого существа, не причинив тому значительного ущерба.

Коммуникационный генератор проехал следом за атмоскафом советника и приступил к переговорам, испуская требуемые газообразные соединения. Кутрубиса заверили, что их запах в меторианском восприятии окажется достаточно индивидуальным, необычным и чужеродным, но вместе с тем убедит инопланетянина в коммуницирующем присутствии собеседника.

К счастью, переводом меторианцы занимались сами. Низкий, но мелодичный голос обратился к советнику из неопределенного источника:

— Я делегат, посланный для переговоров с вами.

— Приветствую вас в Диадеме, сердце нашей Империи, — сказал Кутрубис.

— Обычно в подобных визитах не возникает потребности. Наши расы существуют в совершенно различных средах, у нас нет ни интересов, ни поводов для конфликта. Однако мы обитаем в том же пространстве-времени, что и вы. В его сетчатой подструктуре наметился разрыв. Через него нашей аппаратуре открывается Симплекс; мировая вуаль разорвалась, и обнажилась кружевная подкладка.

Кутрубис сглотнул слюну. Он понимал, куда клонит чужак. Меторианец пользовался метафорами, привычными своей расе; человек бы вместо вуали и кружев упомянул плоть и кости.

— Что происходит? — вопросил чужак. — Сквозь разрыв в ткани пространства проникают непостижимые создания, посеявшие хаос на трех наших мирах. Мы проконсультировались с нашими учеными и инженерами, желая проверить, не сами ли навлекли на себя эту катастрофу. Нет. Мы спросили у других рас, с которыми делим Галактику. С Диадемы пришел утвердительный ответ. Теперь мы хотим, чтобы вы лично подтвердили его.

Имперский Совет, будь у него такая возможность, скорее всего предпочел бы увернуться от четкого ответа. К сожалению, ответила группа ученых-данников, исполнявшая обязанности представителей Совета по связям с общественностью в перерыве между сессиями. Отступать было поздно.

— Да, — промямлил Кутрубис, — мы подозреваем… поймите, всего лишь подозреваем… что одна из наших исследовательских организаций к этому причастна. Она работала над усовершенствованием фитоловой технологии, той же, какую используют и ваши корабли.

— Что нам делать? Разрыв расширяется. Разумные существа всей Галактики скоро могут потребовать у вас ответа за подобное поведение. Мне велено узнать, какие действия по устранению разрыва вы предпримете.

— Мы над этим работаем, — заупрямился Кутрубис.

— Можно ли получить у вас соответствующие технические данные? Мы также хотели бы что-то предпринять для устранения последствий катастрофы. Ситуация продолжает ухудшаться.

— Да, думаю, я могу вам в этом помочь.

Надеюсь, что могу, поправил себя Кутрубис. Даже министерства пришли в полное запустение. Совет практически лишился рычагов власти.

Симплекс его побери, Кутрубис даже не мог быть уверен, что по случаю катаклизма соберется чрезвычайная сессия!

Но меторианцу он этих неприятных подробностей выдавать не собирался.