Глава 9
На этот раз на совещании у Федора Артуровича присутствовали все полковые командиры – даже как-то неудобно было находиться среди такого количества штаб-офицеров. Впрочем, и совещанием это назвать было трудно. Его превосходительство сразу ясно выразил свою мысль о том, что существует только два мнения: или его, или ошибочное. Поэтому наступление согласно директиве Ставки будет вестись следующим образом. В направлении Вильно наносит вспомогательный удар 10-я армия, а мы выдерживаем дирекцию на северо-запад к Вилькомиру. Поэтому курс как в том бородатом анекдоте – «норд-вест». Объявив далее порядок следования, генерал отпускает всех готовиться к выдвижению, а меня оставляет, слегка перефразируя группенфюрера Мюллера из «Семнадцати мгновений весны».
– А вас, штабс-капитан Гуров, я попрошу остаться…
Дождавшись, пока в комнате кроме нас никого не остается, продолжает.
– Денис Анатольевич, есть одна задумка, которую хочу обсудить. Против нас огрызается двадцать первый усиленный корпус генерала фон Гутьера. Его дивизии противостоят не только нам, но и группе генерала Сирелиуса. По показаниям пленных штаб корпуса находится в местечке Кобыльники, верстах в двадцати отсюда. Я хочу, чтобы ваши разведчики совместно с конными штурмовиками поручика Дольского выдвинулись вот в этом направлении и перерезали узкоколейку Кобыльники – Лынтупы. Кроме этой железной дороги, других путей отступления у германцев нет. Пехота, конечно, пройдет по заснеженным полям, а вот пушки, обозы – сомневаюсь. Следовательно, если удастся выставить заслон вот здесь, у Константиново, мы можем, не опасаясь за правый фланг, развивать наступление вдоль этой узкоколейки на Лынтупы. Туда же нацелен удар северной группы генерала Плешкова. Есть все шансы окружить и принудить к сдаче пару германских корпусов и подвинуть линию фронта.
– Двух рот не слишком мало для такого заслона? Все-таки, если они ломанутся мелкими группками по нескольку тысяч человек, у нас просто патронов не хватит.
Не то чтобы я был против, но помню, читал, как немцы в Великую Отечественную организованно из окружений выходили. Или пока еще не додумаются до такого?..
– Как только возьмем Ясиневичи, отправлю к вам три сотни уральцев. И не прибедняйтесь, Денис Анатольевич, с десятком пулеметов там можно остановить кого угодно. А то, что патронов бывает мало или очень мало, это я знаю. – Федор Артурович вдруг хитро улыбается. – Пока вы воевали в Боярах, ваши добры молодцы времени здесь даром не теряли, по всем окопам прошлись. Так что и в этом у вас недостатка не будет. Если вопросов нет – отправляйтесь…
* * *
Пятнадцать верст до нужного места пролетели незаметно. Останавливаемся в чахлом заснеженном перелеске, откуда прекрасно виден и сам населенный пункт и железная дорога с «вокзалом» в виде небольшого домика. Неподалеку перед сараями или складами стоит халупа побольше и, судя по всему, вполне обитаемая. Дым из печной трубы смешивается с дымом небольшого паровозика, коптящего рядом. К нему пристегнуты четыре малогабаритных вагончика типа товарных. А вокруг оживленно снуют немцы, хорошо видимые в бинокль. Интересно, что они там делают?.. Ладно, вернётся разведка, расскажет. Пока что я не вижу особых вражеских полчищ. И в самом местечке – никого, существование жизни выдают только печные трубы, несколько зольдатенов возле поезда и какие-то чиновники.
Вернувшиеся разведчики подтверждают немногочисленность немецкой милитаризованной диаспоры. Но последняя пара, обошедшая деревню и станцию по кругу, приносит интересные новости.
– Командир, там, за сараями – наши! – выдает старший группы с какой-то непонятной интонацией.
– Говори толком, какие наши? Откуда?
– Там… Короче, там барак с пленными, и возле него три столба с перекладинами… На них наши распяты…
– Что?! Еще раз! Наши солдаты, распятые на крестах?! – голос становится похожим на медвежий рык. – Ты точно все видел?!
Стоящие рядом бойцы подхватываются, стволы уже на изготовку. Сзади плечо сжимает чья-то сильная рука. Оборачиваюсь – Михалыч, смотрит прямо в глаза, и во взгляде – такое!..
– Всем тихо!.. Рассказывай, как там что расположено. – Вместо звериной ярости приходит расчетливо-ледяное бешенство. – Сколько гансов?
– Барак вот так стоит, рядом с путями. Перед ним – кресты, возле них часовой ходит, – старший чертит на снегу палочкой. – Пока смотрели, двое, суки германские, одного отвязали, бревном так в снег и кинули. А на его место из барака другого нашего выволокли и привязали. В одной гимнастерке…
Так, немцев там около двух десятков, чинуш вообще не считаем. Десять человек заходит, минуя деревню, слева, двигается к бараку с пленными. Еще два десятка идут прямиком по «железке», берут станцию и поезд. Кто желает попасть в группу захвата, даже спрашивать не нужно… Недовольный Анатоль Дольский со своими «драконами» и санями остается до поры до времени здесь, а мы выдвигаемся вперед по пробитой разведчиками лыжне…
Незаметно, чуть ли не ползком подбираемся поближе, ежесекундно ожидая сигнала от обходящей группы. Чуть поодаль в серое небо торжествующе взлетает волчий вой – они вышли на цель! Отвечаем такой же кровожадной звериной песней и несемся к вокзалу. Пара гансов на перроне скидывают винтовки с плеч, но прицелиться не успевают. Бахают несколько выстрелов, и тушки в серых шинелях падают на утоптанный снег, украшая белизну красным… Еще трое выскакивают на крыльцо и тут же ложатся рядом… Навсегда… Двадцать шагов… Из окон пытаются отстреливаться оставшиеся внутри, но прицельно бить у них не получается. Перекаты в тройках давно отработаны до автоматизма – один бежит, двое прикрывают… Десять… Пять… Мимо меня молнией проскакивает Егорка, кубарем катится к стене, и тут же с его рук в окна улетают две гранаты. Три, два, раз… Взрыв, еще один… Паровозная бригада и чиновники уже лежат мордочками в снег, с руками, очень неудобно связанными за спиной. Пара бойцов, прикрывая друг друга, ныряют внутрь здания, слышится несколько выстрелов и чирик «Все в порядке». Со стороны бараков все тихо… Бегом заворачиваю за угол большого сарая-пакгауза и вижу, как мои бойцы отвязывают от заиндевелых бревен неподвижные, негнущиеся тела. Рядом несколько фигур в белом увлеченно месят сапогами лежащих зольдатенов. Не буду мешать людям, пусть отведут душу. Заскакиваю в сарай, в полумраке не сразу видно, сколько там народу. Несколько секунд, и глаза привыкают к скудному освещению, а в нос, несмотря на мороз, шибает тяжелый запах. На земляном полу слабо шевелятся, стараясь рассмотреть незваных гостей, человеческие тела, прикрытые кучей рваного тряпья. Затем с трудом поднимаются на ноги, помогая друг другу… Одиннадцать человек… Рваные гимнастерки, дырявые сапоги… Шинели, если это можно назвать так, – только у четверых, остальные кутаются в рогожные мешки и какую-то рванину непонятного происхождения… Синие от холода руки, багровые пятна обморожения на скулах, лохматые нечесаные бороды, колтуны на головах…
– Вы кто, братцы?.. – хриплым голосом задает вопрос самый смелый, видно, вожак.
– Свои мы, свои, – чтобы окончательно прояснить обстановку, представляюсь: – Штабс-капитан Гуров.
Вожак пытается встать по стойке «смирно», но его ведет в сторону, подхватываю за рукав, чтобы не упал.
– …Вашбродь… Унтер-офицер… Фесь… – непослушные дрожащие губы не дают ему говорить. – Феськин… Спаси вас Господь, люди…
– Погоди, потом будем разговоры разговаривать! – оборачиваюсь к стоящим сзади бойцам. – Свистните наших! Всех отсюда – в тепло, к печке. Быстро!
Изба рядом с вокзалом оказалась чем-то вроде конторы. Большое, хорошо протопленное помещение, три стола завалены какими-то бумагами, чугунная буржуйка раскалилась чуть ли не докрасна. Возле стены стоит, высоко подняв руки, какой-то немецкий чинуша, рядом, сидя на стуле, держит его под прицелом боец-конвоир. Завидев меня, вскакивает, от его резкого движения ганс встает аж на цыпочки, стараясь достать своими грабками до потолка.
– Ты откуда его выкопал? – спрашиваю у бойца, пока народ помогает нашим пленным расположиться поближе к печке.
– В чулане прятался. Накрылся мешками да в угол забился. Я как туда зашел, шевелить все начал, он и дернулся. Я с испугу ему с ноги и врезал. – Парень, широко улыбаясь, излагает свою версию произошедшего. Ага, так я и знал, что моих орлов в темном чулане можно испугать до смерти. Этот ганс еще легко отделался, только под глазом фонарик светиться скоро будет…
Делаем ужасное выражение лица кровожадного русского варвара и начинаем разговор:
– Wer derart? Daß ihr da machen? Antworten!
– Intendanturrat Mogl! – Штафирка отклячивает филейную часть, пытаясь вытянуться во фрунт с задранными лапками. Ага, интендант – это есть зер гут! Эта публика очень многое знает. Что, кому, куда и сколько. Но это – потом, а сейчас…
– Продукты, чтобы накормить пленных, сюда! Бегом!
Складской крысеныш моментально уносится в чулан, понимая, что его самочувствие напрямую зависит от проворности. Киваю бойцу, чтобы присмотрел за ним.
Появляется Михалыч с докладом, что прибыл Дольский с остальными, посты расставлены, инвентаризация идет полным ходом. Затем вопросительно смотрит на меня и еле заметно кивает на отогревающихся. Так, сейчас мы вам, ребята, небольшой допинг устроим. Достаю свою карманную емкость для антишокового, протягиваю унтеру-вожаку.
– Давай, служивый, прими немного для сугрева.
Митяев тоже пускает свою фляжку по кругу, освобожденные пленники начинают оттаивать в прямом и переносном смысле, жмутся поближе к буржуйке, растирают руки, кто-то еле слышно стонет. Прискакавший обратно немец вываливает на один из столов консервные банки и пачки галет, взгромождает на печку большой чайник и преданными глазами дворняжки смотрит на меня. Показываю ему жестом, мол, открывай свои деликатесы. С большой опаской глядя на конвоира, ганс берет в руки консервный нож, напоминающий помесь двузубой вилки и миниатюрного серпа на деревянной ручке, и начинает накрывать на стол. А я слушаю унтера Феськина, который заплетающимся от водки и отходняка языком рассказывает о том, как они здесь очутились.
– …В плен попал под Вильной, германцы нас окружили, стали с пулеметов палить. Когда патроны у нас скончились, ротный и говорит, мол, сдавайтеся в плен, ребята, все одно лучше, чем за так погибать. А потом ушел за деревья и застрелился из револьверта… Кхе-хр… Гнали нас недалёко, тамочки же под Вильной, тока с другой стороны, лагерь был… Да, и какой там лагерь, – название одно. Столбы колючками своими обтянули, да часовые ихние ходить начали. Всучили одну железную миску на двоих и сказали, штоб мы ими землянки себе рыли. Жрать давали – совсем ничего. Две брюквины, чаще подгнивших, хлеб из опилков да мучной болтушки немного, как скоту какому, и все. Спали на земле, тока кады снег лег, бараки из жердей построили. А погодя малость отобрали, значицца, самых сильных да здоровых и сюда загнали, дорогу ентую строить… Скока тут народу-то полегло, почитай, промеж пяти шпалов один расейский мужик лежит. Всё лопатами да носилками делали. Поднимали нас с самой зарею и до темна. Ежели норму за день не сделаешь, жрать не дадут, да ешо палками аль плетками отходят, да так, што назавтрева и не подняться… Кха… Хргм…
– Ладно, друг любезный, иди-ка подкрепись малость, потом поговорим, – прерываю зашедшегося в кашле унтера. – Вон, видишь, официант уже все приготовил.
Пленные, заполучив по вскрытой банке, пальцами жадно выковыривают мясо и проглатывают его, почти не жуя. Э, так дело не пойдет!
– Вы, братцы, не торопитесь, никто не заберет. А то наглотаетесь сейчас, потом все обратно полезет. Кстати… – Поворачиваюсь к немцу. – Я не понял, где чашки и ложки с вилками?
М-да, почти мировой рекорд! Метнулся, аж теплый ветерок по комнате загулял. Двадцать секунд, и все на столе, а ганс снова застывает в положении «Чего изволите?». От лицезрения этой картины меня отвлекает Анатоль.
– Денис, я с бойцами по пакгаузам прошелся. Снарядов нашли три десятка ящиков, консервы для железного пайка, ну да нам, скорее всего, ни то, ни то не пригодится. А вот немного сена для наших лошадок и патроны приказал погрузить в сани.
– Добро, если надо будет, пешком пройдемся, чай, не бояре…
* * *
Разговор прерывает появление нового персонажа. В сопровождении одного из бойцов в конторе появляется старый седой еврей в драном, таком же старом, как и он, пальто и в чем-то отдаленно напоминающем треух. Мельком глянув на жующих, он сдергивает шапку с головы, одновременно низко кланяясь, и обращается сразу к нам обоим, не сумев выделить самого большого начальника.
– Здгавствуйте, господа офицегы… Меня зовут Шмуль Нахамсон, и таки я являюсь стагостой етого местечка.
– Здравствуйте, почтенный. Чем обязаны визиту? – Дольский, несмотря на некоторый комизм ситуации, полностью серьезен. – Что-то случилось?
– Господин офицег, слава Всевышнему, нет. Но мы очень опасаемся, что может случиться…
– Проходите сюда, садитесь, отдохните с дороги. – Оборачиваюсь к немцу. – Stuhl!
Тот со всей поспешностью, на какую способен, ставит поёрзанный венский стул перед удивленным до невозможности стариком. Несколько секунд на раздумье, потом осторожность старого еврея берет верх.
– Господин офицег, я очень благодаген, но лучше я постою… Таки я только хотел попгосить господ офицегов, чтобы ваши смелые солдаты не забигали у нас последнее. Эта зима была очень суговой, и, несмотгя на то, что некотогые люди умегли на тяжелой габоте, еды осталось очень немного…
– Не понял, кто-то из наших пошел по домам?
– Нет, что вы, господин офицег! – Старик взволнованно выставляет перед собой морщинистые руки. – Я таки хотел пгосить, чтобы етого не случилось!
– Виноватый, вашбродь… – подает голос уже наевшийся Феськин. – Оне тож на узкоколейке работали. Да и германцы всех ихних баб снасильничали…
– Да, гегманские солдаты очень плохо обходились с нашими женщинами… – Староста печально качает головой. – Нескольких даже убили за то, что они не хотели…
Ну, ни фига себе в сказку попали!.. Анатоль с полувзгляда понимает невысказанное и одобрительно кивает.
– Вот что, почтенный… Как представитель русского командования разрешаю забрать все продовольствие, оставшееся на складе. И сено для скота – тоже, если он остался. Мы сейчас загрузим несколько саней и отвезем консервы в деревню. Надеюсь, вы сможете справедливо распределить продукты среди людей?
Старик от услышанного превращается в соляной столб, затем пытается бухнуться на колени, чего мы ему, конечно, не позволяем, и в состоянии обалдения удаляется нести «благую весть» своим соплеменникам. А я, достав папиросу, пытаюсь задуматься о смысле бытия, но мое внимание снова привлекает унтер Феськин.
– Вашбродь, дозвольте обратиться!.. А чегой будет с германцами?.. Ну, которых ваши возле барака спутали?..
– Пока еще не решил… Курить хочешь? На, бери на всех, – протягиваю ему портсигар, заметив жадный взгляд и то, как он втягивает в себя воздух.
– Благодарствуем, вашбродь!.. – Бедолага бережно вытягивает четыре папиросины и продолжает: – Есть там фельдфебель, толстый кабан такой… Старшой у них… Отдайте эту сволочь нам, а, вашбродь? Христом Богом молим!..
– И что вы с ним делать будете?
– А то же, што и он с нами делал! Во, гляньте! – Феськин поворачивается ко мне спиной, задирая вверх остатки гимнастерки… Ох-х! Твою ж мать!.. На спине нет живого места, сплошные багрово-синие рубцы с черными струпьями запекшейся крови. И давние, почти затянувшиеся, и новые, еще вчера, наверное, кровоточившие. Ну, с-суки!.. Михалыч, оторвавшись от окна, тоже смотрит на исполосованную кожу, затем подходит и очень тихо, чтобы никто больше не услышал, шепчет мне почти на ухо:
– Денис, не как командира, как брата прошу… Разреши… Не можно такое спускать…
Можно подумать, что я – против! Только добавим пару штрихов к общей картине.
– Вам не отдам. Вы его в два удара прибьете. Вот посмотреть – пожалуйста. Михалыч, выпиши этой сволоте тридцать горячих, только так, чтобы от первого до последнего удара он все прочувствовал. А вам, братцы надо еще прибарахлиться. Надеюсь, не обидитесь, если предложу переодеться в германское на время?..
Пленные зольдатены, если, конечно, после всех их подвигов к ним применимо это слово, стоят по стойке «смирно» возле столбов. С нарушением формы одежды, потому как сапоги и шинели нашли новых хозяев. И смотрят испуганными глазами на свое начальство, которое только что привязали к столбу спиной вперед. Митяев показывает мне найденную плетку.
– Со знанием дела соорудили, даже пуля вплетена. Не нагайка, конечно, но такой и с одного удара убить можно.
– Михалыч, мы же договорились – тридцать и не меньше.
Видно, ганс немного знает русский язык, потому что начинает что-то мычать сквозь кляп. Или просто почуял, чем всё должно закончиться. Феськин, стоящий рядом, буквально выплевывает ему в лицо:
– Што, гнида, мычишь?! А как над нами измывался, сволочь?.. Вашбродь, ну дозвольте хочь по разу!..
Егорка притаскивает ведро с водой, наверное, чтобы приводить в чувство фельдфебеля, и одним движением ножа распускает китель на спине на две половинки. По штанам немца расползается вниз мокрое пятно…
– Хорошо. Михалыч, дай им «инструмент».
После восьмого удара мычание затихает, и, пока тушку приводят в чувство, один из освобожденных бойцов вдруг выхватывает плеть из руки товарища и, подскочив к стоящим гансам, со всего маха крест-накрест хлещет одного из них по лицу. Немец с жалобным воплем рушится в снег, разбрызгивая красные капли, а мститель пытается затоптать лежащего с диким криком:
– Ты, сука подлая, не забыл, как дружка мово Кольку кончил?..
Бойцы, стоявшие поблизости, моментально оттаскивают его от жертвы. Солдат, пытаясь освободиться из их рук, бьется в припадке и с ненавистью кричит:
– Колька, он слабый был, еле ноги двигал… Не мог землю мерзлую копать, свалился… А ентот ему рот землей набил и на шею сапогом… Шоб той задохся… Да не сразу, нажмет, потым отпустит, потым снова…
– Так, эту сволочь – к столбу!.. И отдайте Феськину плетку!..
Остальных пленных загнали в тот же сарай, где они держали наших солдат, туда же отволокли выпоротого кабана-фельдфебеля и его дружка. Сделали все согласно третьему закону сэра Исаака Ньютона, который, как известно, гласит: «Действию всегда есть равное и противоположное противодействие». Или согласно древней заповеди: «Око за око, зуб за зуб». Или, как издревле говорят на Руси: «Как аукнется, так и откликнется». Кому как больше нравится…
* * *
Ожидая подхода обещанных генералом Келлером уральских казаков, мы с Дольским со скуки обсудили варианты дальнейших событий и решили воплотить в жизнь некоторые выводы, к которым пришли. Для чего вдумчиво и душевно поговорили с захваченными интендантами, которые, случайно увидев в руках у Михалыча еще не отмытую трофейную плетку, стали очень общительными и сговорчивыми. В результате у нас на руках оказался очень подробный, нарисованный от руки план Кобыльников, где в данный момент находился штаб XXI германского корпуса во главе с его командующим генералом Гутьером. Оставив в покое королей портянок и тушенки, мы с Анатолем посидели над этим планом и немножко подумали. Потом подумали еще и решили, что небольшая прогулка по окрестностям нам не повредит. Но тут, на самом интересном месте нас отвлекает боец, прибежавший с криком «Ероплан!». Это что-то новенькое, давно я этих птичек не видел.
Первые сомнения закрадываются, когда, выйдя на воздух, гляжу на небо. Пасмурно, и тучи висят низковато. Но мотор слышен и к тому же явственно приближается. И только потом до меня доходит, что звук идет не сверху, а по земле. Хватаю бинокль, Анатоль следует моему примеру, и в четыре глаза мы быстро находим еле заметную, но быстро движущуюся мимо нас конструкцию. Как я мог забыть?! Эта хреновина обзывается аэросанями и уже в зоне досягаемости пулемета! Быстренько несусь к окраине, там у нас за сараем МГ с оптикой стоит. И расчет должен дежурить. Бойцы быстро соображают, что просто так командир не будет бегать и орать «К бою!» еще издали. Пока добежал, новая лента уже заряжена, патрон – в патроннике, машинка готова к стрельбе. Первый номер уступает место, хватаюсь за рукоятки, веду стволом по горизонту. Так, поле, поле, черная кромка леса… Ага, вот оно! В окуляр вплывает светло-серая угловатая конструкция, явственно виден намалеванный на боку германский крест, внутри – три человека, причем в форме кайзеровской армии. Значит, что?.. Точно – не наши, можно поиграть в гаишников, только вместо полосатой палки у нас будет пулемет. Орать «Прижмитесь к обочине» бесполезно, не услышат, стреляем сразу. Длинная очередь по кабине… Вот, резко вильнули, чуть не опрокинувшись, затормозили, и жужжания мотора больше не слышно.
Оставляю Михалыча за старшего и на двух санях с Анатолем и группой захвата едем смотреть добычу. Закладываем вираж, чтобы зайти на всякий случай с тыла, мало ли кто там живой остался. И оказываемся правы. Кто-то пытается по нам отстреляться. И у него это неплохо получается – две пули рыхлят снег прямо перед полозьями, еще несколько свистят над головой. Три карабина стреляют практически одновременно, пистолет выпадает из безвольно повисшей за борт руки.
Подходим, смотрим, нюхаем. Бензином не воняет, винт вроде целый. Возле движка пулевых пробоин нет, значит, есть все шансы покататься на досуге. Теперь – пассажиры. Ефрейтор-водитель, унтер-офицер и майор, лежащий вполоборота в неудобной позе, который и отстреливался. Все трое отправились в Страну Удачной Охоты в качестве дичи. Поднимаю оброненный пистолет. Маузер 1910, детская игрушка калибра 6,35. И этой пукалкой он пытался нас положить? Ню-ню! Рядом же у унтера какая-то непонятная винтовка с большим барабанным магазином, похоже, что даже самозарядная. И написано на ней «FSK. Model 1915». Нет, не знаю такую, берем с собой, потом разберемся. Так, а вот это уже интересней, кожаный портфельчик на коленях у майора. И что тут у нас спрятано?.. Запечатанный сургучом пакет. Открываем, смотрим… Оп-па! Боевое донесение командующему 10-й армией генералу Эйхгорну! Потом почитаем… Только вот непонятно, если можно было просто передать его по телеграфу, зачем гонять транспорт? Ладно, все потом…
Добычу буксируем на станцию, бойцы достают мертвяков из кабины и обыскивают. И в кармане майорских штанов обнаруживается небольшой мешочек, который тут же передают мне. А тяжеленький! Развязываю тесемку, заглядываю внутрь… Ювелирка!.. Золотые империалы, колечки простые и с камушками, вон часы с цепочкой… Охренеть!.. Это что, все нажито непосильным трудом штабного работника?.. Или мародерка, стыдливо именуемая контрибуцией?.. Боюсь, правды я уже не узнаю, но в наш секретный фонд это все отлично подойдет.
От алчных мыслей меня отвлекает подошедший Анатоль. Показываю ему содержимое, приятно видеть, как у человека брови задираются почти на макушку от удивления! На ясно читающийся в глазах вопрос шепотом отвечаю:
– В фонд батальона. Нам еще много чего покупать надо будет.
Дольский кивком соглашается и сообщает приятную новость:
– Там передовой разъезд от казаков прискакал, скоро остальные будут. Так что пора готовиться в путь…
