Васю разбудил упавший на лицо луч солнца. Она открыла глаза и увидела светло-голубой потолок… нет, свод небес. Ее восприятие размывалось, она не могла вспомнить… а потом вспомнила. «Я в доме среди елей». В ее подбородок ткнулись колючие усы. Она открыла глаза, и оказалась нос к носу с гнедым жеребцом.

«Ты слишком много спишь», – укорил ее конь.

– Я думала, ты мне приснился, – сказала Вася удивленно.

Она успела забыть, каким громадным был тот конь из ее сна, и каким огненным был его взгляд. Она оттолкнула его нос и села.

«Обычно я не снюсь», – ответил ей конь.

На Васю нахлынули воспоминания прошлой ночи. Подснежники посреди зимы, хлеб и яблоки, яркий вкус меда на языке. Тонкие белые пальцы на ее лице. Боль. Она выдернула руку из-под одеяла. В центре ладони оказалась белая отметина.

– И это тоже не приснилось, – пробормотала она.

Конь смотрел на нее чуть озабоченно.

«Лучше считай, что все наяву, – посоветовал он, словно обращаясь к сумасшедшей. – А если это будет сон, я тебя предупрежу».

Вася засмеялась.

– Договорились, – сказала она. – Сейчас я не сплю.

Она слезла с кровати – на этот раз не так болезненно, как в предыдущие разы. Дом был тих, словно полуденный лес, только жаркий огонь трещал и стрелял искрами. Перед устьем стоял дымящийся горшочек. Внезапно ощутив сильный голод, Вася прошла к печи, где обнаружилась настоящая роскошь: каша, молоко и мед. Она ела, а жеребец держался рядом.

– Как тебя зовут? – спросила она у коня, когда поела.

Жеребец деловито вылизывал ее миску. Развернув одно ухо, он ответил:

«Меня зовут Соловей».

Вася улыбнулась.

– Маленькая птичка. Странное имя для большого коня. Как ты его получил?

«Я родился в сумерках, – ответил он совершенно серьезно. – А может, вылупился… не помню. Это было очень давно. Иногда я бегу, а иногда не забываю лететь. И отсюда мое имя».

Вася воззрилась на него:

– Но ты же не птица!

«Я не знаю, что ты такое. А откуда тебе знать, что я такое? – возразил конь. – Меня зовут Соловей, и разве важно, почему?»

У Васи ответа не нашлось. Соловей доел ее кашу и поднял голову, чтобы посмотреть на нее. Более красивого коня она в жизни не видела. Мышь, Буран, Огонь – они все были как воробушки рядом с соколом.

– Прошлой ночью, – неуверенно сказала Вася, – прошлой ночью ты сказал, что позволишь мне на тебе ездить.

Жеребец заржал и простучал копытами по полу.

«Матушка велела мне быть терпеливым, – сказал он. – Но обычно я нетерпеливый. Пойдем, поедешь на мне. На меня еще никто не садился».

У Васи тут же появились сомнения, но она переплела растрепавшуюся косу и надела шубу, варежки и валенки, которые нашлись у печи. Она вышла за конем на ослепительно яркое солнце. Снег лежал на земле толстым слоем. Вася посмотрела на высокого коня. Она проверила свои руки и ноги и обнаружила, что они вялые, как распаренная лапша. Конь стоял в гордом ожидании – сказочный конь.

– Кажется, – сказала Вася, – мне нужен пенек.

Навострившиеся уши прижались к голове: «Пенек?»

– Пенек, – твердо повторила Вася.

Она прошла к подходящему: какая-то ель переломилась и упала. Конь плелся за ней: похоже, он уже пожалел о том, какую всадницу выбрал. Однако он с недовольным видом встал рядом с пеньком, а Вася, забравшись на него, осторожно пересела жеребцу на спину.

Все его мышцы напряглись, он вскинул голову. Вася, которая и раньше объезжала молодых коней, ожидала чего-то в этом духе и сидела неподвижно.

Спустя несколько мгновений громадный жеребец шумно выдохнул.

«Ладно, – сказал он. – Ты хотя бы маленькая».

Однако когда он начал двигаться, то пошел косыми шажками и через каждые насколько шагов поворачивал голову, чтобы взглянуть на девушку у себя на спине.

Они занимались ездой весь этот день.

– Нет, – сказала Вася в десятый раз. После проведенной в заснеженном лесу ночи она оказалась слабее, чем ожидала, что еще больше усложняло и без того непростую задачу. – Тебе надо опускать голову и работать спиной. Сейчас сидеть на тебе – все равно что сидеть верхом на бревне. Большом и скользком бревне.

Жеребец обернулся, чтобы бросить на нее возмущенный взгляд.

«Я умею ходить».

– Но не умеешь ходить под всадником, – возразила Вася. – Это другое.

«Очень странное чувство», – пожаловался конь.

– Могу себе представить, – согласилась Вася. – Можешь не брать меня, если не хочешь.

Конь не ответил, только тряхнул черной гривой. Но потом…

«Я буду тебя брать. Матушка говорит, со временем становится проще. – Похоже, он не очень-то этому поверил. – Ладно, хватит. Давай посмотрим, на что мы способны».

И он пустился с места в карьер. Вася, захваченная врасплох, наклонилась вперед и сжала ногами его бока. Жеребец несся между деревьями. Вася заметила вдруг, что громко улюлюкает. Он был легок, словно хищная кошка, и двигался так же бесшумно. На такой скорости они стали единым целым. Конь стелился по земле, и весь мир принадлежал им.

– Надо возвращаться, – сказала, наконец, Вася, раскрасневшаяся, запыхавшаяся и весело смеющаяся. Соловей перешел на рысь, вскинув голову и раздувая ноздри. Он лягнулся от избытка жизнерадостности, и цепляющаяся за его шею Вася понадеялась, что ему не вздумается ее скинуть. – Я устала.

Соловей недовольно развернул к ней уши. Он даже не вспотел. Однако он вздохнул и повернул обратно. Неожиданно оказалось, что они уже подъезжают к ельнику. Вася соскользнула на землю. От удара ногами о землю у нее по всему телу прошла волна боли, так что она, ахнув, упала на снег. Залеченные пальцы на ногах онемели, а многочасовая скачка только усилила общую слабость.

– Но где же дом? – спросила она и, стиснув зубы, встала на ноги.

Она видела одни только ели. Весенние сумерки окутали лес лиловым мерцанием.

«Поиски не помогут, – объяснил ей Соловей. – Надо чуть отвести взгляд».

Вася послушалась и краем глаза увидела, как среди деревьев стремительно проявился дом. Конь пошел рядом с ней, и ей было немного стыдно, что приходится опираться о его теплый бок. Он ласково протолкнул ее в дверь.

Морозко не вернулся, но у горячей печи обнаружилась еда, приготовленная невидимыми руками, и какой-то горячий пряный напиток. Она обтерла Соловья тряпицей, почистила щеткой гнедую шкуру, расчесала гребнем длинную гриву. До этого его никто не обихаживал.

«Глупости какие! – проворчал Соловей, когда она принялась за дело. – Ты устала. Нет никакой разницы, почистили меня или нет».

Однако он выглядел необыкновенно довольным, когда Вася особенно тщательно расчесала ему хвост. Когда она закончила, он ткнулся губами ей в щеку, а пока она ела, обследовал ее волосы и лицо, словно проверяя, что она ничего не утаила.

– Откуда ты? – спросила Вася, наевшись до отвала и угощая ненасытного коня кусочками хлеба. – Где ты появился на свет? – Соловей не ответил. Вытянув шею, он с хрустом начал перемалывать яблоко своими желтыми зубами. – Кто был твой отец?

Вася не отступалась, но жеребец так ничего и не сказал. Он стащил у нее остатки хлеба и неспешно отошел, продолжая жевать. Вася вздохнула и сдалась.

Вася с Соловьем практиковались в скачках три дня подряд. С каждым днем конь нес ее все более ловко, а к Васе постепенно возвращались силы.

Когда они вернулись в дом на третий день, там их ждали Морозко и белая кобылица. Вася проковыляла в дом, радуясь, что уже может идти, ни на что не опираясь, и замерла при виде них.

Кобыла стояла у печи и лениво лизала ком соли. Морозко тоже сидел у огня. Вася скинула шубу и прошла к печи. Соловей направился к своему привычному месту и остановился в ожидании. Никогда не знавший ухода конь очень быстро к нему привык.

– Добрый вечер, Василиса Петровна, – сказал Морозко.

– Добрый вечер, – отозвалась Вася.

Она с удивлением увидела в руках у хозяина зимы нож: он что-то вырезал из куска тонковолокнистой древесины. Под его ловкими пальцами появлялось нечто вроде деревянного цветка. Он отложил нож, и его голубые глаза быстро прошлись по ней. Ей стало любопытно, что он видит.

– Мои слуги о тебе хорошо заботились? – спросил Морозко.

– Да, – ответила Вася. – Очень хорошо. Спасибо за гостеприимство.

– На здоровье.

Пока она обихаживала Соловья, Морозко молчал, хоть она и ощущала на себе его взгляд. Вася вытерла коню шкуру и расчесала запутавшуюся гриву. Когда она умылась, а стол был накрыт, она впилась в еду с жадностью волчонка. Стол ломился от яств: незнакомых плодов и шипастых орехов, сыра, хлеба и творога. После того как Вася выпрямила спину и стала есть медленнее, она поймала ироничный взгляд Морозко.

– Я проголодалась, – объяснила она виновато. – Мы дома не так хорошо едим.

– Да уж, верю, – последовал ответ. – К середине зимы ты напоминаешь бесплотного духа.

– Правда? – переспросила огорчившаяся Вася.

– Почти.

Вася промолчала. Поленья рассыпались углями, и свет от огня из золотого стал красным.

– А куда вы ездите, когда вы не здесь? – полюбопытствовала она.

– Куда мне вздумается, – ответил он. – В мире людей сейчас зима.

– А вы спите?

Он покачал головой:

– В твоем представлении – нет.

Вася невольно покосилась на громадную кровать с черной рамой и горой одеял, лежащих сугробом. Она прикусила язык, пока вопрос с него не сорвался, но Морозко уловил ее мысль и приподнял изящную бровь.

Вася густо покраснела и уткнулась в свою чашу, чтобы спрятать запылавшие щеки. Когда она подняла голову, то увидела, что Морозко смеется.

– Нечего смотреть на меня с такой чопорной миной, Василиса Петровна, – сказал он. – Эту кровать сделали для тебя мои слуги.

– А вы… – начала Вася, еще сильнее покраснев, – вы никогда…

Он снова взялся вырезать, сняв стружку с деревянного цветка.

– Часто, когда мир был молод, – кротко проговорил он. – Для меня оставляли в снегу девиц. – Вася содрогнулась. – Иногда они умирали, – добавил он. – А иногда оказывались упрямыми или храбрыми – и не умирали.

– И что бывало с ними? – спросила Вася.

– Возвращались домой с сокровищами, – суховато бросил Морозко. – Разве ты не слышала сказки?

Вася, все еще краснея, открыла рот и снова его закрыла. Ей хотелось сказать одновременно дюжину разных вещей.

– Почему? – только и смогла выговорить она. – Почему вы спасли мне жизнь?

– Меня это развлекло, – ответил Морозко, не отрывая взгляда от резьбы.

Цветок вчерне был закончен. Он отложил в сторону нож, взял кусок стекла… или льда… и начал его полировать.

Вася невольно поднесла руку к щеке – там, где она была обморожена.

– Правда?

Он ничего не ответил, но их взгляды встретились. Она судорожно вздохнула.

– Почему вы спасли мне жизнь, а потом попытались меня убить?

– Храбрые остаются живы, – повторил Морозко. – Трусы умирают в снегу. Я не знал, которая из них ты. – Он положил цветок и протянул руку. Его изящные пальцы прикоснулись к тому месту, где оставили повреждения на ее щеке и подбородке. Когда его большой палец скользнул по ее губам, она прерывисто вздохнула. – Кровь – это одно. Ясновидение – другое. Но храбрость – это самая большая редкость, Василиса Петровна.

Вся кровь прихлынула к лицу Василисы, так что она стала ощущать малейшее движение воздуха.

– Ты задаешь слишком много вопросов, – резко бросил Морозко, опуская руку.

Вася смотрела на него, широко раскрыв глаза.

– Это было жестоко, – сказала она.

– Тебе предстоит долгий путь, – ответил Морозко. – Если у тебя не хватит отваги, чтобы его принять, то лучше, гораздо лучше, спокойно умереть в снегу. Возможно, я хотел тебе добра.

– Не спокойно, – возразила Вася. – И не добра. Мне было больно.

Он покачал головой и снова взялся за резьбу.

– Это потому что ты боролась, – объяснил он. – Боль не обязательна.

Она отвернулась, привалившись к Соловью. Молчание было долгим.

А потом он сказал, очень тихо:

– Прости меня, Вася. Не бойся.

Она посмотрела ему прямо в глаза.

– Я не боюсь.

На пятый день Вася сказала Соловью:

– Сегодня я заплету тебе гриву.

Жеребец не так чтобы остолбенел, но она почувствовала, как все его мышцы напряглись.

«Ни к чему ее заплетать», – сказал он, тряхнув этой самой гривой. Тяжелая черная завеса завивалась, словно женские локоны, и спускалась чуть ли не до его колен. Это было неудобно и красиво.

– Но тебе понравится, – начала уговаривать Вася. – Разве не лучше будет, если она перестанет лезть тебе в глаза?

«Нет», – ответил Соловей очень твердо.

Девушка сделала новую попытку:

– Ты будешь выглядеть, как повелитель всех коней. У тебя такая красивая шея, не надо ее закрывать.

Вопрос о том, как он выглядит, заставил Соловья мотнуть головой. Он был довольно-таки тщеславен: все жеребцы такие. Вася почувствовала, что он колеблется. Вздохнув, она обвисла у него на спине:

– Ну, пожалуйста!

«Ах, ну ладно», – уступил конь.

Тем же вечером, когда конь был вычищен и расчесан, Вася встала на лавку и начала заплетать ему гриву. Опасаясь его возмущения, она отбросила планы уложить ему косы корзинкой, завить локоны или использовать сложные плетения. Вместо этого она собрала его гриву в одну толстую перистую косу вдоль холки, так что изгиб его шеи стал казаться еще более крутым, чем раньше. Вася пришла в восторг. Тайком она попыталась взять часть подснежников, которые так и стояли совершенно свежими на столе, и вплести их ему в косу. Жеребец насторожился:

«Что ты делаешь?»

– Добавляю цветы, – виновато призналась Вася.

Соловей топнул копытом.

«Никаких цветов!»

Вася справилась с собой и со вздохом положила подснежники обратно.

Закрепив последние пряди, она отступила посмотреть на то, что у нее получилось. Коса подчеркнула гордую шею и изящную голову. Воодушевившись, она перетащила лавку, чтобы взяться за хвост.

Конь печально вздохнул:

«И хвост тоже?»

– Когда я закончу, тебе среди коней не будет равных! – пообещала Вася.

Соловей оглянулся, безуспешно пытаясь увидеть, что она делает. «Ну, как скажешь». Похоже, он начал менять свое отношение к уходу. Не обращая на это внимания, Вася принялась заплетать ему хвост, мурлыча что-то себе под нос.

Внезапно холодный ветер рванул гобелены, а огонь в печи затрещал. Соловей навострил уши. Вася обернулась к открывающейся двери. Морозко шагнул через порог, а следом протиснулась белая кобылица. В теплом доме от ее шкуры повалил пар. Соловей дернул хвостом, вырывая его из Васиных рук, величественно кивнул и не стал смотреть на свою мать. Та наставила уши на его заплетенную гриву.

– Добрый вечер, Василиса Петровна, – сказал Морозко.

– Добрый вечер, – отозвалась Вася.

Морозко снял свою синюю шубу. Она выскользнула из его пальцев и исчезла, осыпавшись облачком легкого снега. Он снял сапоги – и те оплыли, оставив на полу влажное пятно. Он босиком прошел к печи. Белая кобылица шла следом. Он взял пук соломы и начал протирать ее шкуру. В мгновение ока пук соломы превратился в щетку из кабаньей щетины. Кобылица застыла на месте, развесив уши и расслабив губы от удовольствия.

Зачарованная Вася подошла ближе.

– Вы изменили солому? Это волшебство?

– Как видишь.

Морозко продолжил обихаживать кобылицу.

– А вы мне не скажете, как это делается?

Вася встала рядом с ним и внимательно всмотрелась в щетку у него в руке.

– Ты слишком привязана к вещам, как они есть, – объяснил Морозко, приглаживая лошади гриву. Он лениво посмотрел на щетку. – Ты должна позволять вещам становиться тем, что лучше всего подходит к твоим нуждам. Тогда они так и будут служить тебе.

Недоумевающая Вася ничего не ответила. Соловей фыркнул, напоминая о себе. Вася тоже взяла солому и начала обтирать коню шею. Но как бы пристально она ни смотрела, солома оставалась соломой.

– Ее нельзя превратить в щетку, – уточнил Морозко, видя ее старания, – потому что тогда надо считать, что сейчас она солома. Просто позволь ей сейчас быть щеткой.

Вася недовольно уставилась на бок Соловья.

– Не понимаю.

– Ничто не меняется, Вася. Вещи или есть или их нет. А волшебство состоит в том, чтобы забыть, что что-то было не тем, чем ты пожелала.

– Все равно не понимаю.

– Это не значит, что ты не можешь научиться.

– По-моему, вы надо мной шутите.

– Думай, как хочешь, – сказал Морозко, однако при этом он улыбнулся.

Тем вечером, когда еда кончилась и поленья прогорели, Вася напомнила:

– Вы обещали мне историю.

Морозко сделал большой глоток из своей чарки, а потом ответил:

– Какую историю, Василиса Петровна? Я знаю множество.

– Вы знаете, какую. Историю про вашего брата и вашего врага.

– Я действительно обещал тебе эту историю, – неохотно признал Морозко.

– Я дважды видела тот корявый дуб, – сказала Вася, – и четыре раза видела одноглазого человека, и видела ходячих мертвецов. А вы думали, я спрошу про что-то другое?

– Тогда пей, Василиса Петровна. – Негромкий голос Морозко разливался по ее жилам вместе с медом. – И слушай.

Он разлил мед, и она выпила немного. Казалось, он стал старше, непонятнее и ушел куда-то далеко.

– Я – Смерть, – медленно проговорил Морозко. – Сейчас, как и в самом начале. Давным-давно я родился в умах людских. Но я родился не один. Когда я впервые посмотрел на звезды, рядом со мной стоял мой брат. Мой близнец. И когда я впервые увидел звезды, он тоже их увидел.

Тихие хрустальные слова падали в Васины мысли, и она видела, как небеса чертят огненные круги незнакомых ей форм, а снежная равнина целует мрачный горизонт, синяя на черном.

– У меня было человеческое лицо, – продолжил Морозко, – а у брата была медвежья морда, потому что человек страшится медведя. Это – роль моего брата: он внушает людям страх. Он поглощает их страх, нажирается им и засыпает до той поры, пока снова не ощутит голод. Больше всего он любит неустроенность: войну, мор и ночные пожарища. Но когда-то давно я его связал. Я – Смерть и хранитель порядка вещей. Все проходит передо мной: так уж устроено.

– Но если вы его связали, но как?..

– Я связал своего брата, – Морозко говорил, не повышая голоса. – Я его страж, его охранник, его тюремщик. Порой он просыпается, а порой спит. Он ведь все-таки медведь. Но сейчас он проснулся и стал сильнее, чем когда-либо прежде. Настолько сильнее, что рвется на свободу. Он не может покинуть лес. Пока – не может. Но он уже ушел из тени того дуба, чего не делал в течение сотни людских поколений. Твои люди стали бояться. Они отвернулись от домовых, и теперь твой дом лишился защиты. Он уже сейчас утоляет свой голод вашими страхами. Он убивает твоих людей по ночам. Он заставляет мертвецов ходить.

Вася немного помолчала, переваривая услышанное.

– И как его можно победить?

– Порой хитростью, – ответил Морозко. – Когда-то давно я победил его с помощью силы, но тогда у меня были помощники. Теперь я один, и я поблек. – Он немного помолчал. – Однако он еще не освободился. Чтобы окончательно вырваться на свободу, ему нужны жизни, несколько жизней, и страх мучающихся мертвецов. Жизни тех, кто его видит – самые сильные. Если бы он захватил тебя в лесу в ночь нашей встречи, он освободился бы, хотя в то время все силы мира стояли против него.

– А как его снова связать? – спросила Вася чуть нетерпеливо.

Морозко слабо улыбнулся.

– У меня осталась одна последняя хитрость. – Ей показалось, или его взгляд задержался на ее лице? Ее оберег стал тяжелым. – Я свяжу его на переломе зимы, когда я сильнее всего.

– Я могу вам помочь.

– Да неужели? – молвил Морозко, чуть развеселившись. – Еще почти ребенок, полукровка, необученная? Тебе не даны мудрость, боевые умения, волшебство. Чем именно ты можешь мне помочь, Василиса Петровна?

– Я поддержала жизнь домового, – возразила Вася. – Я не пустила упырей к нам на порог.

– Молодец, – с иронией похвалил он ее. – Одна новорожденная упырица убита при свете дня, один бледный домовой цепляется за жизнь… и девица, которая глупо убежала в снега.

Вася судорожно сглотнула.

– У меня есть оберег, – сказала она. – Мне его передала няня. От отца. Он помогал в те ночи, когда приходили упыри. Может и снова помочь.

Она вытащила сапфир из-за пазухи. Когда на синий камень упал свет, он вспыхнул шестилучевой звездой.

Ей показалось, или лицо хозяина зимы стало чуть бледнее? Губы у него были сжаты, глаза казались глубокими и бесцветными, как вода.

– Мелкий талисманчик, – бросил Морозко. – Старое, хилое волшебство для защиты маленькой девочки. Жалкая штучка, чтобы выставить ее против медведя.

Однако его взгляд задержался на подвеске.

Вася этого не заметила. Выпустив из пальцев оберег, она подалась вперед.

– Всю мою жизнь, – заявила она, – мне говорили: «иди туда» или «иди сюда». Мне говорят, как я буду жить, и говорят, как я должна умереть. Мне надо стать служанкой мужчины и ублажающей его кобылой или спрятаться за высокими стенами и отдать свою плоть холодному безмолвному богу. Да я даже в пасть ада пойду, если это будет путь, который я сама выбрала! Я лучше умру завтра в лесу, чем сто лет буду жить той жизнью, которую мне предназначили. Прошу! Я прошу позволить мне вам помочь.

Секунду Морозко словно колебался.

– Ты меня не услышала? – спросил он, наконец. – Если медведь получит твою жизнь, ну… тогда он освободится, и я ничего не смогу поделать. Лучше тебе держаться подальше от него. Ты всего лишь девушка. Возвращайся домой, где ты будешь в безопасности. Это мне поможет, так будет лучше всего. Носи свой камень. Не уходи в монастырь. – Она не заметила жестких складок у его губ. – Для тебя найдется жених. Я об этом позабочусь. Я дам тебе приданое – настоящее сокровище, как предписывает сказка. Как тебе это понравится? Золото на руках и шее, лучшее приданое во всей Руси?

Вася так резко встала, что лавка с шумом опрокинулась. Она не находила слов и молча убежала в ночь, босая, с непокрытой головой. Соловей негодующе посмотрел на Морозко и бросился за ней.

«Это получилось плохо», – сказала кобылица.

– Разве я не прав? – возразил Морозко. – Ей лучше отправиться домой. Брат ее защитит. Медведь будет связан. Для нее найдется муж, и она будет в безопасности. Она должна носить подвеску. Она должна долго жить и помнить. Я не допущу, чтобы она рисковала жизнью. Ты ведь знаешь, что стоит на кону.

«Значит, ты не отвергнешь саму ее суть. Она увянет».

– Она юна. Приспособится.

Кобылица ничего не ответила.

Вася не могла сказать, сколько они скакали. Соловей вышел за ней на снег, и она, не задумываясь, забралась ему на спину. Она скакала бы целую вечность, но, в конце концов, конь вернулся к ельнику. Дом среди елей шатался у нее перед глазами.

Соловей тряхнул гривой.

«Слезай, – сказал он. – Там тепло. Ты замерзла, ты устала, ты испугалась».

– Я не испугалась! – огрызнулась Вася, но все-таки соскользнула с коня.

Когда ее ступни ударились о снег, она содрогнулась. Еле ковыляя, она протиснулась между елями и перешагнула знакомый порог. Огонь в печи взметнулся. Вася стянула с себя влажную верхнюю одежду, не замечая, как бесшумный слуга ее забирает. Как-то ей удалось добраться до огня. Она плюхнулась на лавку. Морозко и белой кобылицы не было.

Выпив чарку меда, она задремала, прижав замерзшие ступни к боку печки.

Огонь прогорел, но девушка не проснулась. В самый темный час ночи ей приснился сон.

Вася услышала рык и обернулась. Упырь вернулся, и это оказалась Дуня. Мертвая Дуня уже наполовину протиснулась в окно: рот стал зияющим провалом, кости торчали из кончиков пальцев. Дуня, которая была ей матерью! А потом тени у священника на стене слились воедино в одноглазую тень, которая хохотала над ней. «Плачь! – приказала тень, – тебе страшно. Как вкусно!»

Между языками пламени возникла ухмыляющаяся морда с громадной темной дырой на том месте, где должен быть глаз. «Пойдем, – сказала она. – Ты будешь с ними, и будешь жить вечно». Ее мертвые брат и сестра стояли рядом с этим существом и словно манили ее из-за огня.

Васю что-то ударило по лицу, но она не обратила на это внимания.

Она протянула руку. «Алеша, – позвала она. – Лешка!»

Снова пришла краткая боль, острее, чем в прошлый раз. Васю вырвало из сна. Она издала сдавленный звук, одновременно похожий на рыданье и вопль. Соловей встревоженно тыкался в нее храпом. Он укусил ее за плечо. Она вцепилась в его теплую гриву. Руки у нее были ледяными, зубы стучали. Она уткнулась лицом в конскую шкуру. В ее голове метался вопль и тот смеющийся зов: «Приходи, иначе больше никогда их не увидишь».

А потом она услышала другой голос и ощутила волну ледяного воздуха.

– Отодвинься, бык неуклюжий!

Соловей возмущенно заржал, и тут же к Васиному лицу прикоснулись холодные руки. Она попыталась смотреть, но видела только горящий отцовский дом и одноглазого, который манил ее к себе.

«Забудь его, – говорил одноглазый. – Иди сюда».

Морозко отвесил ей оплеуху.

– Вася! – позвал он. – Василиса Петровна, смотри на меня!

Она словно притащилась откуда-то издалека, но, наконец, смогла увидеть перед собой его глаза. Она не видела дома в ельнике: были только ели, снег, кони и ночное небо. Вокруг нее обвивался ледяной ветер. Вася постаралась выровнять испуганное дыхание.

Морозко прошипел что-то, но она не поняла, что именно. А потом он сказал:

– Вот. Выпей.

К ее губам поднесли мед: она ощутила его запах. Она судорожно вздохнула и начала пить. Когда Вася снова подняла голову, чарка опустела, а дышать она стала медленнее. Она снова смогла увидеть стены дома, хотя на краю зрения они колебались. Соловей потянулся к ней своей крупной головой, трогая губами волосы и лицо. Вася слабо засмеялась.

– Со мной все в порядке, – сказала было она, но ее смех моментально перешел в слезы.

Она разрыдалась, закрывая лицо ладонями.

Морозко наблюдал за ней, прищурив глаза. Она все еще ощущала след от прикосновения его рук, и щека болела от пощечины.

Наконец слезы перестали течь.

– Мне приснился страшный сон, – призналась Вася.

Она упорно на него не смотрела: сгорбилась на лавке, замерзшая и смущенная, липкая от слез.

– Не надо так, – сказал Морозко. – Это был не просто страшный сон. Это была моя ошибка. – Заметив, как она дрожит, он нетерпеливо хмыкнул. – Иди ко мне, Вася.

Она не решилась послушаться, и он отрывисто добавил:

– Я не причиню тебе боли, дитя, но ты успокоишься. Иди сюда.

Недоумевая, она распрямилась и встала, сражаясь с новым приступом плача. Он закутал ее в плащ. Вася не знала, откуда Морозко его взял – может, наколдовал прямо из воздуха. Он взял ее на руки и, усевшись на теплую приступку печи, посадил к себе на колени. Он был очень осторожен. Его дыхание было зимним ветром, но тело было теплым, и сердце билось у нее под ладонью. Васе хотелось отстраниться, обжечь его взглядом, полным гордости, но она замерзла и перепугалась. В ушах гулко билась кровь. Она неловко пристроила голову ему на плечо. Он провел пальцами по ее распустившимся волосам.

Постепенно ее дрожь проходила.

– Со мной уже все в порядке, – проговорила она спустя некоторое время, но голос был не слишком тверд. – А почему вы сказали – ваша ошибка?

Она скорее почувствовала, чем услышала его смех.

– Медведь – хозяин кошмаров. Гнев и страх его питают, и таким образом он пленяет умы людей. Прости меня, Вася.

Вася ничего не сказала.

Спустя несколько мгновений он попросил:

– Расскажи мне свой сон.

Вася рассказала. Заканчивая, она снова начала дрожать. Он обнимал ее и молчал.

– Вы были правы, – сказала Вася через некоторое время. – Что я могу знать о древнем волшебстве, давнем соперничестве или еще о чем-то? Но мне надо домой. Я смогу защитить свою семью хотя бы на какое-то время. Отец и Алеша поймут, я им объясню.

Образ мертвого брата рвал ей сердце.

– Хорошо, – согласился Морозко.

Она не смотрела на него и потому не увидела, как он помрачнел.

– Можно мне взять с собой Соловья? – нерешительно спросила Вася. – Если он захочет пойти?

Соловей услышал ее и тряхнул гривой. Опустив голову, он посмотрел на Васю сбоку.

«Куда ты, туда и я», – заявил жеребец.

– Спасибо, – прошептала Вася, погладив его по носу.

– Отправитесь завтра, – решил Морозко. – Проспи эту ночь.

– Зачем? – удивилась Вася, отстраняясь. – Если медведь ждет меня в моих снах, я спать не собираюсь.

Морозко усмехнулся.

– Но на этот раз я буду здесь. Даже в твоих снах медведь не посмел бы проникнуть в мой дом, если бы я не отлучился.

– А как вы узнали, что я вижу сон? – спросила Вася. – Как вы успели вернуться вовремя?

Морозко приподнял бровь.

– Узнал. А вернулся вовремя, потому что под луной нет никого быстрее белой кобылицы.

Вася хотела задать следующий вопрос, но усталость накрыла ее, словно волна. Она вырвалась из сна, снова испугавшись.

– Нет, – прошептала она. – Не надо… я этого еще раз не вынесу.

– Он не вернется, – сказал ей Морозко. Голос у ее уха был ровным. Она ощутила его годы, его силу. – Все будет хорошо.

– Не уходите, – прошептала она.

На его лице мелькнуло какое-то выражение, которого она не смогла разгадать.

– Не уйду, – пообещал он.

А потом это уже не имело значения. Сон стал темной водой, которая залила ее, пролилась сквозь нее. Ее веки опустились.

– Сон сродни смерти, Вася, – прошептал он у нее над головой. – И оба принадлежат мне.

Когда Вася проснулась, Морозко был дома, как и обещал. Она выбралась из постели и прошла к огню. Он сидел совершенно неподвижно и смотрел на языки пламени. Казалось, он все это время не двигался с места. Если внимательно приглядеться, то можно было увидеть вокруг него лес, а он сам тогда становился громадным белым безмолвием посредине него. Но когда она уселась на лавку, он повернулся к ней, и его лицо перестало быть таким отстраненным.

– Куда вы ездили вчера? – спросила она. – Где вы были, когда медведь узнал, что вы далеко?

– Много куда, – ответил Морозко. – Я привез тебе подарки.

У печки лежала груда свертков. Вася посмотрела на них. Он выгнул бровь, приглашая ее посмотреть, а она была еще достаточно юной, чтобы тут же броситься к сверткам. Вася с волнением развернула первый: там оказалось зеленое платье с алой отделкой и плащ на собольем меху. В других свертках нашлись сафьяновые сапожки с вышивкой в виде малиновых ягод. Были там и убор для волос, и кольца – масса колец. Вася взвесила их на ладони. А еще среди подарков были кожаные седельные сумы с золотом и серебром, серебряная парча и богатая мягкая ткань, названия которой она даже не знала.

Вася рассмотрела все подарки.

«Я девушка из сказки, – подумала она. – Это же настоящие сокровища. Теперь он отвезет меня обратно домой, осыпанную дарами».

Она вспомнила его руки в ночи, редкие мгновения нежности.

«Нет, это пустое. История звучит иначе. Я просто девушка из сказки, а он жестокий хозяин зимы. Девица уезжает из леса, выходит замуж за красавца и забывает про волшебство».

Тогда почему ей так больно? Она отложила ткань.

– Это мое приданое?

Ее голос звучал тихо. Она не знала, что написано у нее на лице.

– Тебе же оно понадобится, – объяснил Морозко.

– Не от вас, – прошептала Вася и увидела, что он изумился. – Я привезу ваши подснежники мачехе. Соловей отправится со мной в Лесной Край, если захочет. Но я больше ничего у вас не возьму, Морозко.

– Ты ничего от меня не примешь, Вася? – спросил Морозко, и на этот раз его голос звучал совсем по-человечески.

Вася попятилась, споткнувшись о сокровища, разбросанные у ее ног.

– Ничего! – Она знала, что плачет, но старалась говорить разумно. – Свяжите своего брата и спасите нас. Я уезжаю домой.

Ее шуба висела у печи. Она надела валенки и подхватила корзинку с подснежниками. Втайне она надеялась, что он станет протестовать, но он не стал.

– Тогда ты окажешься у своей деревни на рассвете, – сказал Морозко. Он уже поднялся на ноги. Чуть помолчав, он добавил: – Верь в меня, Вася. Не забывай меня.

Но она уже шагнула за порог, ушла.