После отъезда Саши и Ольги Дуня заметила в Васе перемену. Во-первых, она стала исчезать даже чаще, чем прежде. А еще она стала гораздо меньше разговаривать. И порой, когда все-таки что-то говорила, люди изумлялись. Девочка становилась слишком взрослой для ребяческих речей, и все же…

– Дуня, – спросила Вася однажды, вскоре после Ольгиной свадьбы, когда жара тяжелой дланью легла на леса и поля, – что живет в реке?

Василиса хлебала пустые щи. Сделав большой глоток, она выжидающе посмотрела на свою няню.

– Рыбы, Васочка. И если ты будешь весь день себя хорошо вести, то мы наловим свежей и приготовим с травами и сливками.

Вася обожала рыбу – но на этот раз она покачала головой.

– Нет, Дуня: что еще живет в реке? Что-то с глазами, как у лягушки, волосами, как водоросли, и со стекающим по носу илом.

Дуня бросила на девочку пристальный взгляд, но Вася в это время вылавливала со дна остатки капусты и не заметила этого.

– Ты наслушалась деревенской болтовни, Вася? – спросила Дуня. – Это водяной, царь рек, который вечно высматривает малышек, чтобы утащить их в свой замок под берегом.

Вася рассеянно скребла ложкой по дну миски.

– Вовсе у него не замок, – пробурчала она, облизывая пальцы. – Просто нора под обрывом. Но я раньше не знала, как его называют.

– Вася… – начала было Дуня, глядя в яркие глаза девочки.

– М-м? – откликнулась Вася, отставляя пустую миску и вскакивая на ноги.

Дуню так и подмывало открыто предостеречь ее… против чего? Разговоров о сказках? Дуня прикусила язык и сунула Васе завязанную тряпицей корзинку.

– Держи, – сказала старуха. – Это отцу Симеону. Он хворает.

Вася кивнула. Комната священника была частью общего дома, но с отдельным входом с южной стороны. Она схватила вареник, сунула его в рот быстрее, чем Дуня успела ее одернуть, и выскочила из кухни, громко и фальшиво напевая – как это, бывало, делал ее отец.

Медленно, словно под принуждением, Дуня запустила руку в карман, подшитый к изнанке ее юбки. Звезда вокруг синего камня сверкала безупречной снежинкой, а камень в руке был обжигающе-холодным, несмотря на то, что она все это жаркое утро трудилась у печи.

– Еще не пора, – прошептала она. – Она еще совсем маленькая. Ох, пожалуйста, еще не пора!

Украшение мерцало на ее сухой ладони. Дуня в сердцах сунула его обратно в карман и повернулась помешать в горшке с совершенно не свойственным ей раздражением, так что прозрачный отвар перехлестнул через край и зашипел на горячем печном поду.

Спустя какое-то время Коля наткнулся на сестру, выглядывающую из-за травянистой кочки. Он поджал губы. Право же, никто из всех десяти деревень не ухитрялся с таким постоянством лезть под ноги, как это делала Вася.

– Разве ты не должна быть на кухне, Вася? – спросил он недовольно.

День выдался жаркий, его потная жена пребывала в раздражении. У их маленького сына резались зубы, и он орал, не переставая. В конце концов, Коля, скрипя зубами, схватил удочку и корзину и ушел к реке. И вот теперь младшая сестра явилась ему досаждать!

Вася чуть сильнее высунулась из травы, но до конца свое убежище не покинула.

– Ничего не могу поделать, братец, – сказала она жалобно. – Анна Ивановна и Дуня друг с другом ругаются, а Ирина опять плачет. – Ириной назвали их маленькую единокровную сестренку, которая родилась чуть раньше Колиного сына. – И все равно я не могу шить, когда рядом Анна Ивановна. Сразу забываю, как.

Коля фыркнул.

Вася зашебуршила в своем укрытии.

– А можно я помогу тебе удить рыбу? – с надеждой спросила она.

– Нет.

– А можно мне смотреть, как ты удишь рыбу?

Коля собрался было запретить ей и это, но передумал. Если она будет сидеть на берегу, то не станет безобразничать где-то еще.

– Так и быть, – согласился он, – если будешь сидеть вон там. И тихо. Следи, чтобы твоя тень не упала на воду.

Вася покорно переползла на указанное место, и Коля больше не обращал на нее внимания, сосредоточившись на воде и подрагивающей леске.

Спустя час Вася по-прежнему сидела, как ей было велено, а у Коли в корзинке лежали шесть прекрасных рыбин. «Может, жена и простит мое исчезновение», – подумал он, глядя на сестру и гадая, как ей удалось сидеть неподвижно так долго. Она смотрела на воду с глубоким восхищением, которое его встревожило. Что она там разглядела, если сидит с таким видом? Вода текла с обычным тихим журчанием, листья стрелолиста колыхались в ней по обоим берегам.

Тут его леса резко натянулась и, забыв про Васю, он стал выводить клюнувшую рыбу. Однако не успел он вытащить ее на берег, как деревянный крючок обломился. Коля выругался. Быстро вытащив лесу, он заменил крючок. Готовясь снова забросить его, он оглянулся. Корзинки на месте не оказалось. Он выругался снова, уже громче, и посмотрел на Васю, однако девочка сидела на камне шагах в десяти.

– Что случилось? – спросила она.

– Где моя рыба? Наверное, какой-то деревенский дурак пришел и…

Вася больше его не слушала. Она подбежала к самому краю воды.

– Она не твоя! – закричала она. – Отдай! – Коле показалось, будто он слышит в журчанье воды странные ноты, как будто речка отвечает. Вася топнула ногой. – Сейчас же! Сам налови себе рыбы!

Из глубины пришел низкий стон, словно от скрежещущих друг о друга камней, а потом из ниоткуда вылетела корзина, ударив Васю в грудь и толкнув ее назад. Девочка беззаботно подхватила ее и повернулась к брату с широкой улыбкой.

– Вот твои рыбы! – объявила она. – Этот жадина просто…

Тут она увидела лицо брата и замолчала, безмолвно протягивая ему корзину.

Коле хотелось бы убежать в деревню, бросив здесь и свой улов и свою странную сестру. Однако он был мужчиной и боярским сыном, и потому на одеревеневших ногах подошел за корзиной. Кажется, он хотел что-то сказать: рот у него несколько раз открывался и закрывался (Вася подумала, что брат стал немного похож на рыбину), но потом, не говоря ни слова, резко повернулся и зашагал прочь.

Наконец пришла осень, опустив прохладные пальцы на летние иссохшие травы, свет из золотого превратился в серый, а облака стали влажными и мягкими. Если Вася все еще и плакала по брату и сестре, она делала это там, где родные ее не видели, и перестала каждый день спрашивать у отца, не достаточно ли она большая, чтобы ехать в Москву. Однако кашу она съедала с волчьим аппетитом и часто спрашивала у Дуни, не стала ли она больше. Она пряталась от шитья и своей мачехи. Анна топала ногами и отдавала визгливые приказы, но Вася их не слушала.

Тем летом она бродила по лесам до самых сумерек. В отсутствии Саши ловить ее во время бегства стало некому, и она часто сбегала, несмотря на Дунину ругань. Однако дни становились короче, погода портилась, и в непогоду Вася иногда сидела в доме на своей лавке. Там она жевала кусок хлеба и болтала с домовым.

Домовой был маленький, коренастый и коричневый. У него была длинная борода и яркие глаза. По ночам он выползал из печи, чтобы перетереть тарелки и вымести сажу. Раньше он и штопкой занимался, если ее ему оставляли, но Анна принималась вопить при виде брошенной рубашки, так что служанки не решались навлечь на себя ее гнев. До приезда Васиной мачехи они оставляли ему угощение: блюдце молока или кусок хлеба. Но Анна и тогда вопила. Дуня и служанки стали прятать свои подношения в те уголки, куда Анна редко заглядывала.

Вася говорила и жевала, лягая пятками ножки лавки. Домовой шил: она украдкой отдала ему штопку. Его пальчики мелькали, словно комариные крылья летним днем. Их разговор как всегда был довольно односторонним.

– Откуда ты взялся? – спросила у него Вася с набитым ртом.

Она уже задавала этот вопрос, но порой его ответы менялись.

Домовой не прекратил работать и не взглянул на нее.

– Отсюда, – ответил он.

– То есть ты не один тут такой? – уточнила девочка, оглядываясь.

Казалось, такая возможность домовому не понравилась.

– Нет.

– Но если ты единственный, то откуда ты взялся?

В философских беседах домовой был не силен. Его морщинистый лоб пошел складками, а руки стали двигаться чуть медленнее.

– Я здесь, потому что дом здесь. Не будь здесь дома, не было бы и меня.

Вася из этого ответа ничего не поняла.

– Значит, – сделала она новую попытку, – если бы татары сожгли дом, ты бы умер?

Судя по виду домового, он встал в тупик перед чем-то невообразимым.

– Нет.

– Но ты же только что сказал, что…

Тут домовой резким взмахом рук дал понять, что не желает больше говорить. Впрочем, Вася как раз доела хлеб. Озадаченная, она слезла с лавки, рассыпая крошки. Домовой бросил на нее сердитый взгляд. Она виновато попыталась собрать крошки, но только еще сильнее их разбросала. Сдавшись, она решила убежать, но споткнулась о расшатанную половицу и налетела прямо на Анну Ивановну, которая застыла в дверях с выпученными глазами и раскрытым ртом.

Надо признать, что Вася не собиралась отталкивать свою мачеху на дверной косяк, но она была сильная и жилистая для своего возраста, и умела бегать очень быстро. Вася вскинула голову, собираясь попросить прощения, но изумленно замерла. Анна побелела как полотно, и только на щеках горели красные пятна. Грудь ее вздымалась. Вася отступила на шаг.

– Вася, – заговорила Анна придушенно. – С кем ты разговаривала?

Ошеломленная, Вася промолчала.

– Отвечай, девчонка! С кем ты разговаривала?

Смутившись, Вася дала самый безопасный ответ:

– Ни с кем.

Анна бросила быстрый взгляд Васе за спину. Рука ее резко взлетела вверх, и она отвесила Васе оплеуху.

Вася прижала ладонь к щеке, побледнев от ярости. Из глаз у нее брызнули слезы. Отец достаточно часто ее порол, но серьезно, в качестве наказания. Ее еще ни разу не били по злобе.

– Повторять вопрос не буду! – рявкнула Анна.

– Это же просто домовой, – прошептала Вася. Глаза у нее округлились. – Просто домовой.

– И что это за бес, – визгливо вопросила Анна, – этот домовой?

Растерянная Вася старалась справиться со слезами и молчала.

Анна подняла руку, чтобы снова ее ударить.

– Он помогает по дому, – поспешно пролепетала Вася. – Он ничего плохого не делает.

Пылающий взгляд Анны устремился в комнату, лицо побагровело.

– Убирайся, ты! – завопила она.

Домовой вскинул голову, обиженно и недоуменно.

Анна резко развернулась обратно к Василисе.

– Домовой? – прошипела Анна, наступая на падчерицу. – Домовой? Никаких домовых нет!

Разъяренная и перепуганная Вася открыла было рот, чтобы возразить, но увидела лицо мачехи и поспешно его закрыла. Она еще ни разу не видела такого испуга.

– Убирайся отсюда! – крикнула Анна. – Убирайся, убирайся!

Последнее слово перешло в визг. Вася повернулась и сбежала.

Тепло от животных поднималось снизу, подогревая сладко пахнущий сеновал. Вася зарылась в сено – замерзшая, побитая, растерянная.

Домовых нет? Еще как есть! Его же все каждый день видят! Он всегда здесь.

Но вот видят ли его? Вася не могла припомнить, чтобы с домовым разговаривал кто-то, кроме нее самой. Но, конечно, Анна Ивановна его видела. Она крикнула ему: «Убирайся!» Так ведь? А может… может, домовых и правда нет? Может, она сошла с ума? Может, ей предстоит стать юродивой и побираться по деревням? Но нет: юродивым покровительствует Христос, они не такие порченые, как она.

От всех этих размышлений у Васи заболела голова. Если домового нет, то как же остальные? Водяной в реке, леший среди деревьев? Русалка, полевик, банник? Она их всех придумала? Она сумасшедшая? Или это Анна Ивановна сумасшедшая? Как бы ей хотелось посоветоваться с Олей или Сашей! Они бы все знали, и никто из них не стал бы ее бить. Вот только они были очень далеко…

Вася уткнулась лицом в ладони. Она не знала, сколько времени так лежала. По полутемной конюшне скользили тени. Она немного подремала, как это бывает с усталыми детьми, а когда проснулась, свет стал совсем серым, и ей дико хотелось есть.

Вася с трудом разогнулась, открыла глаза и обнаружила, что смотрит прямо в глаза странному человечку. Она горестно застонала, снова свернулась клубочком и втиснула кулачки в глазницы.

Однако когда она снова подняла голову, глаза по-прежнему остались рядом, все такие же большие, карие и спокойные. К ним прилагалось широкое лицо, красный нос и косматая седая борода. Существо было совсем небольшим – не выше самой Васи – и сидело на охапке сена, разглядывая Васю с сочувствием и любопытством. В отличие от аккуратно одетого домового, этот человечек был одет в разномастные обноски, а ноги у него были босые.

Все это Вася успела разглядеть до того, как крепко зажмурилась. Однако нельзя же было вечно сидеть тут, в сене: наконец она собралась с духом, снова открыла глаза и робко спросила:

– Ты бес?

Тот ответил не сразу.

– Не знаю. Может, и так. А что такое бес?

Голос маленького человечка был похож на ржание добродушной лошади.

Вася немного подумала.

– Громадное черное существо с бородой из пламени и раздвоенным хвостом, которое хочет завладеть моей душой и утащить меня на муки в яму с огнем.

Она снова уставилась на человечка.

Чем бы он ни был, под это описание не подходил. Борода у него была совершенно белая и не горела. Он выворачивал голову, изучая заднюю часть своих штанов, словно ему нужно было убедиться в отсутствии хвоста.

– Нет, – ответил он, наконец. – По-моему, я не бес.

– А ты и правда здесь? – спросила Вася.

– Иногда, – безмятежно ответил человечек.

Это Васю не слишком успокоило, но чуть подумав, она решила, что «иногда» предпочтительнее, чем «никогда».

– А! – сказала она, утешившись. – А кто ты тогда такой?

– Я смотрю за лошадьми.

Вася глубокомысленно кивнула. Если есть маленькое существо, присматривающее за домом, то, конечно, должно быть и еще одно на конюшне. Тем не менее, девочка уже научилась быть осторожной.

– А… тебя все могут видеть? Люди знают, что ты здесь?

– Конюхи знают. По крайней мере, они оставляют мне угощение холодными ночами. А вот видеть меня никто не может. Кроме тебя. И еще одной, но она никогда не приходит.

С этими словами он чуть ей поклонился.

Вася все с большим изумлением смотрела на него.

– А домовой? Его тоже никто не может видеть, да?

– Не знаю, кто такой домовой, – мирно ответил человечек. – Я при конюшнях и тех, кто в них живет. Я отсюда выхожу, только чтобы прогулять лошадей.

Вася хотела было спросить, как он это делает: он ведь был не выше нее самой, а лошадиные спины были гораздо выше ее головы, но в этот момент она услышала хрипловатый Дунин голос. Няня звала ее. Она вскочила.

– Мне пора, – сказала она. – Я еще тебя увижу?

– Если хочешь, – ответил тот. – Я раньше никогда ни с кем не говорил.

– Меня зовут Василиса Петровна. А тебя как?

Человечек задумался.

– Мне еще никогда не приходилось называться, – признался он.

Снова подумав, он, наконец, сказал:

– Я… вазила, дух конюшни. Наверное, ты можешь звать меня так.

Вася уважительно кивнула.

– Спасибо, – сказала она.

Перевернувшись, она быстро спустилась по лесенке с сеновала, утаскивая в волосах солому.

Проходили дни и месяцы, сменялись времена года. Вася повзрослела и научилась быть осторожной. Она следила за тем, чтобы разговаривать только с людьми, если в этот момент она не одна. Она приняла решение меньше кричать, меньше бегать, меньше беспокоить Дуню и, самое главное, избегать Анну Ивановну.

У нее это даже более или менее получалось: почти семь лет прошли мирно. Если Вася слышала в ветре голоса или видела в листве лица, она не обращала на них внимания. По большей части. Исключением стал вазила.

Он был очень простым существом. По его словам, он, как и все домашние духи, возник, когда были построены конюшни, и не помнил ничего, что было раньше. Однако он обладал великодушной простотой всех лошадей, а за всей Васиной проказливостью скрывалась уравновешенность, которая, хоть сама она об этом не подозревала, привлекала маленького духа конюшен.

При каждом удобном случае Вася исчезала в стойлах. Она могла наблюдать за вазилой часами. Его движения были нечеловечески легкими и ловкими, а по лошадиным спинам он лазил, словно белка, и даже Буран стоял при этом совершенно неподвижно. Спустя какое-то время стало казаться вполне естественным, что Вася бралась за нож и гребень и принималась ему помогать.

Поначалу уроки вазилы состояли только в его собственном ремесле: уходе за конями, их лечении, починке упряжи. Однако Вася была полна рвения, так что очень скоро он начал обучать ее более странным вещам.

Он учил ее разговаривать с лошадями.

Это был язык взгляда и осанки, звуков и жестов. Вася была достаточно юной, чтобы быстро все усваивать, так что очень скоро стала забираться на конюшню не только ради запаха сена и тепла от коней, но и ради разговоров с ними. Она сидела в денниках часами и слушала.

Конюхи ее прогнали бы, если бы увидели, вот только находили они ее на удивление редко. Порой Васю тревожило то, что ее никогда не могут найти. Ей достаточно было просто прижаться к какой-нибудь перегородке, а потом поднырнуть под конское брюхо и броситься бежать, а конюх даже головы не поворачивал.