Глава 2
Город под тенью
I
Кисмайра Васрин была немного пьяна.
Не очень, ровно настолько, чтобы острые углы бала победителей слегка смягчились, лица на крыше стали немного размытыми, а бессмысленная болтовня слилась в нечто более приятное. Она еще могла бы постоять за себя в бою – именно так она и определяла степень опьянения, не по количеству выпитого, а по тому, насколько быстро удается превратить содержимое бокала в оружие. Она наклонила кувшин, вылила вино в воздух, и оно замерзло, превратившись в острый нож, даже не долетев до другой руки. Неплохо, подумала она, откинувшись на подушки.
– Ты дуешься, – послышался откуда-то из-за дивана голос Лозена.
– Чушь, – протянула она. – Я праздную. – Откинула голову назад, чтобы посмотреть на своего протеже, и спросила: – Разве не ясно?
Юноша хихикнул, его глаза вспыхнули.
– Приятного отдыха, мас арна.
Арна. С каких это пор она так постарела, чтобы ее звали госпожой? Ведь ей и тридцати нет. Лозен ускользнул, чтобы потанцевать с хорошенькой юной леди, а Кисмайра опустошила бокал, откинулась на подушки и стала смотреть. В волосах, скрученных в жгуты, позвякивали золотые подвески.
Дворцовая крыша – хорошее место для праздника. В ночное небо поднимались остроконечные колонны, огненные шары согревали зимний воздух, белые мраморные полы поблескивали, как облака в лунном свете. Но Кисмайре больше нравилось на арене. В бою она всегда знала, что делать, понимала смысл каждого жеста. А здесь, в обществе, требовалось улыбаться, кланяться и, что еще хуже, смешиваться с толпой.
Кисмайра терпеть не могла быть частью толпы. Она не остра и не вестра, просто лондонская кость старой закалки, плоть и кровь с немалой долей магии. Долей, которая переросла в самое важное.
Вокруг пили и танцевали другие волшебники. Их маски были приколоты на плечо, как броши, или откинуты назад вроде капюшонов. Маски без лица могли сойти за украшения, а те, на которых были глаза и другие черты, нагло взирали с затылков и плащей. Ее собственная кошачья маска, побитая и поцарапанная за много раундов на ринге, лежала рядом на кушетке.
Настроение у Кисмайры было не праздничным. Она улыбалась с напускной любезностью, но внутри еще кипел азарт последнего матча. Победа была так близка!
Но она проиграла. И кому? Этому нахальному красавчику, высокородному Алукарду Эмери.
И где же сейчас этот мерзавец, скажите на милость? Как сквозь землю провалился. И король с королевой, кстати, тоже. И принц. И его брат. Странно. Вескийские принц и принцесса здесь, вон они, расхаживают по залу, будто добычу ищут. Фароанский регент со своей свитой стоит у колонны, а из арнезийской королевской семьи никого нет. В ней шевельнулось дурное предчувствие, какое обычно возникало на ринге за миг до того, как противник нанесет удар. Что-то не так.
Неужели?
Да откуда ей знать!
Мимо прошел слуга, и она взяла с подноса еще один бокал. Пряное вино защекотало нос, согрело пальцы и лишь затем коснулось языка.
Еще десять минут, сказала она себе, и можно уходить.
Как-никак она победительница, хоть и не в этом году.
– Госпожа Кисмайра?
Она подняла глаза и увидела молодого вестра, красивого и загорелого, веки подведены золотой краской в тон кушаку. Она огляделась по сторонам, ища Лозена. Ну конечно, вот он, смотрит издалека с самодовольной улыбкой, будто кот, который принес хозяйке мышку.
– Меня зовут Викен Розек… – начал дворянин.
– У меня нет настроения танцевать, – отрезала она.
– Тогда могу ли я предложить вам свое общество? – лукаво спросил он и, не дожидаясь разрешения, сел. Но Кисмайра уже не смотрела на него, ее внимание привлекла фигура на краю крыши. Только что там никого не было, и вдруг, с последней вспышкой фейерверка, появился он. Отсюда этот человек казался лишь силуэтом на фоне темной ночи. Он обвел глазами крышу, как будто очутился здесь впервые, и Кисмайра насторожилась. Он был не из благородных, и не магом с турнира, и не принадлежал ни к одной из свит, какие она видела на Эссен Таш.
Охваченная любопытством, она поднялась с кушетки, оставив маску возле Викена. Незнакомец шагнул вперед и встал между колоннами. Кожа у него оказалась светлой, как у вескийца, зато волосы – чернее, чем у нее самой. Плечи закрывал короткий иссиня-черный плащ, а на голове вместо маски волшебника блестела серебряная корона.
Член королевской семьи?
Но она его никогда раньше не видела. И не чувствовала этот едва уловимый аромат власти. При каждом шаге он источал магию, запах костра, пепла и вспаханной земли, так непохожий на цветочный аромат, витавший над крышей. И заметила это не одна Кисмайра.
Лица гостей одно за другим обращались к незнакомцу.
Он склонил голову, будто рассматривал мраморный пол под начищенными черными сапогами. Прошел мимо стола, на котором лежал оставленный кем-то шлем, рассеянно провел пальцем по металлической челюсти. И она рассыпалась в пепел – нет, даже не в пепел, а в песок, в тысячи сверкающих осколков стекла.
Холодный ветер унес песчинки прочь.
Сердце Кисмайры заколотилось.
Ноги сами понесли ее вперед, следом за ним. Он пересек крышу, и они остановились по обе стороны широкого круглой площадки для танцев.
«Добрый вечер», – сказал незнакомец и поднял голову.
Черные волосы откинулись с лица, открыв глаза – непроглядно-черные, с бурлящими в глубине тенями.
Те, кто был ближе, встретились с ним взглядом и отпрянули. Тем, кто был дальше, тоже стало не по себе, они начали потихоньку отступать.
Фароанцы смотрели, поблескивая самоцветами на темных лицах, и пытались понять – это что, представление такое? Вескийцы застыли неподвижно и ждали, когда незнакомец выхватит оружие. Арнезийцы забеспокоились. Двое стражников отправились с вестью вниз, во дворец.
Кисмайра осталась на месте.
«Надеюсь, я не помешал», – продолжил гость, и его голос странным образом разделился надвое: один тихий, другой звучный. Один развеивался в воздухе, как горстка песка, другой кристально чисто звенел в голове.
Его черные глаза обвели крышу.
«Где ваш король?»
Вопрос прозвенел у Кисмайры в голове, и она попыталась вытолкнуть оттуда этот голос. Тогда незнакомец обратил на нее внимание – тяжелое, как камень.
«Сильная, – задумчиво произнес он. – Здесь всё сильное».
– Кто вы такой? – возмущенно спросила Кисмайра, но ее голос в сравнении с ним прозвучал тихо и жалко.
Он как будто задумался над вопросом, потом ответил:
«Ваш новый король».
По толпе пробежал ропот.
Кисмайра протянула руку, и ближайший графин с вином опрокинулся. Его содержимое подплыло к ее пальцам и замерзло, превратилось в ледяное копье.
– Это что, угроза? – спросила она, стараясь обращать больше внимания на руки этого человека, а не на зловещие черные глаза и звучный голос. – Я сильнейшая волшебница Арнса. Победительница Эссен Таш. Я с гордостью ношу почетный знак дома Марешей. И не подпущу вас близко к моему королю.
Незнакомец склонил голову набок, как будто его эта речь позабавила.
«Ты сильная, – повторил он и раскинул руки, как будто хотел заключить ее в объятия. Его улыбка стала шире. – Но у тебя не хватит сил меня остановить».
Кисмайра небрежно взмахнула копьем и бросилась в атаку.
Но едва она сделала несколько шагов, мраморный пол под ногами плеснул, как вода, камень на миг стал жидким и опять затвердел, утопив в себе ее лодыжки. Кисмайра вскрикнула и взмахнула руками.
Лозен кинулся к ней, но она остановила его жестом, не сводя глаз с незнакомца.
Так не бывает.
Этот человек даже не шелохнулся. Не коснулся камня, не сказал никаких слов. Просто пожелал, и камень послушно изменил форму, как будто в этом не было ничего особенного.
«Ничего особенного, – произнес он, и его слова зазвенели в воздухе и проникли в разум. – Моя воля – это магия. А магия – это моя воля».
Камень стал карабкаться по ее ногам все выше и выше. А он приближался неторопливым, широким шагом.
У него за спиной Джиннар и Брост ринулись в атаку. Но едва они достигли края круга, как он легким взмахом пальцев отшвырнул их назад. Оба ударились о колонну и больше не встали.
Кисмайра зарычала и призвала на помощь другую грань своей силы. Мрамор у нее под ногами задрожал, треснул и рассыпался, а незнакомец все шел и шел к ней. Когда она высвободилась, он уже был рядом, на расстоянии поцелуя. Она не чувствовала его пальцев, пока они не сомкнулись у нее на руке – легкие, как перышко, и твердые, как камень.
«Сильная, – снова произнес он. – Но хватит ли у тебя сил впустить меня и удержать?»
Между ними промелькнула какая-то искра, коснулась кожи, растеклась по рукам, просочилась в кровь, наполнила все тело добрым и удивительным светом, сладким и теплым, как мед…
Нет.
Она отстранилась, выгоняя чужую магию, но его пальцы сжались крепче, и приятное тепло разгорелось докрасна, свет превратился в пламя. Кости раскалились, тело вспыхнуло жарким огнем, и Кисмайра закричала.
II
Келл все им рассказал.
Точнее, все, что им было надо знать. Не упомянул, что пошел за Ожкой по своей воле, потому что кипел от ярости за то, что король бросил его в тюрьму. Промолчал о том, что поставил под угрозу жизнь принца и свою собственную, лишь бы только не соглашаться на условия этой твари. И не сказал, что в какой-то момент готов был опустить руки. Зато король и королева узнали о Лайле, о том, что она спасла его, а тем самым и Рая, вернула его домой. Он рассказал о том, что Холланд остался жив, о силе Осарона, о проклятом железном ошейнике, об амулете из Красного Лондона в руке демона.
– Где сейчас это чудовище? – вопросил король.
Келл понурил голову.
– Не знаю. – Надо было рассказать больше, предупредить, что Осарон необычайно силен, но он сумел лишь выдавить: – Даю слово, ваше величество, я его найду.
Его гнев не бурлил – на это же не осталось сил – а горел в венах ледяным пламенем.
– Найду и уничтожу.
– Ты останешься здесь. – Король указал на лежащего в постели принца. – Хотя бы пока Рай не очнется.
Келл хотел было возразить, но на его плечо легла рука Тирена, и он не стал сопротивляться. Лишь тяжело опустился в кресло возле постели брата. А король ушел собирать стражу.
За окном начался фейерверк, небо окрасилось красно-золотыми сполохами.
Гастра стоял у стены, не спуская глаз со спящего принца, и тихо шептал. При свете лампы его русые локоны золотились. Он беспрестанно вертел что-то в пальцах. Монетку. Сначала Келлу подумалось, что юноша шепчет какое-то заклинание – ведь когда-то его предназначали для учебы в святилище. Но, прислушавшись, он понял, что слова простые, арнезийские. Это была своего рода молитва, и просил Гастра не чего-нибудь, а прощения.
– В чем дело? – спросил Келл.
Гастра залился краской.
– Это я виноват, что она нашла вас, – прошептал Келлу его бывший стражник. – Виноват, что она забрала вас с собой.
Она. Гастра говорил об Ожке.
Келл потер глаза.
– Это не так, – возразил было он, но юноша упрямо потупился, и Келлу невыносимо было видеть в его глазах муки совести, так похожие на его собственные. Он покосился на Тирена – тот стоял с Лайлой и рассматривал ее разбитый глаз, при этом у него на лице не сквозило ни тени удивления.
Алукард Эмери по-прежнему держался в тени, в уголке за королевской кроватью, и взгляд его был устремлен не на Келла и не любого другого из присутствующих, а на грудь принца Рая, которая то вздымалась, то опадала. Келл знал о даре капитана, о его способности видеть нити магии. Сейчас Алукард стоял недвижимо, лишь его глаза внимательно следили за какими-то невидимыми вихрями, бурлившими вокруг принца.
– Ему нужно время, – прошептал капитан, отвечая на не заданный Келлом вопрос. Келл вздохнул, придумывая вежливый ответ, но взгляд Алукарда внезапно метнулся к балконным дверям.
Капитан отошел от стены и всмотрелся в красноватую ночную тьму.
– В чем дело? – спросил Келл.
– Кажется, я что-то видел.
– Что? – насторожился Келл.
Алукард не ответил, лишь провел рукой по запотевшему стеклу. А потом покачал головой:
– Померещилось, навер…
Его прервал отчаянный крик.
Не в комнате и не во дворце, а где-то наверху.
На крыше. Где шел бал победителей.
Келл вскочил на ноги – а ведь мгновение назад не мог и пошевелиться. Лайла – она всегда была проворнее – выхватила нож, хотя никто так и не успел перевязать ее раны.
– Осарон? – спросила она.
Келл ринулся к двери. Алукард помчался было за ним по пятам, но Келл сильно, жестоко оттолкнул его.
– Тебе нечего там делать.
– Неужели ты думаешь, что я останусь…
– Я думаю, что ты присмотришь за принцем.
– По-моему, это твоя обязанность, – огрызнулся Алукард.
Удар достиг цели, но Келл не уступил капитану дорогу.
– Если пойдешь наверх, погибнешь.
– А ты нет? – парировал капитан.
Келлу вспомнились глаза Холланда с клубившимися внутри тенями. Дыхание силы. Ужас проклятия, сжимавшего шею. Келл с трудом сглотнул.
– Если я не пойду, погибнем мы все.
Он посмотрел на королеву. Та открыла рот, опять закрыла, еще и еще раз, будто искала слова для приказа, для протеста, но в конце концов промолвила лишь:
– Иди.
А Лайла и не думала ждать ничьего разрешения.
Он догнал ее на полпути наверх, и то только потому, что у нее была ранена нога.
– Как он туда попал? – пробормотал Келл.
– А как он вообще выбрался из Черного Лондона? – парировала Лайла. – Как он лишил тебя силы? Как…
– Ладно, – буркнул Келл. – Проехали.
Они поднимались все выше, обогнали бегущих стражников.
– Предупреждаю сразу, – сказала Лайла. – Мне до Холланда нет никакого дела. Если выпадет случай, я его не пощажу.
– Согласен, – нехотя согласился Келл.
Они добежали до дверей на крышу. Лайла притянула его к себе, он впился взглядом в ее глаза – один целый, другой разбитый на блики теней и света. Крик за дверями оборвался.
– У тебя хватит сил победить? – спросила она.
Хватит ли? Там, за дверью, его ждет не турнирный боец. И даже не осколок магии вроде витари. Осарон уничтожил целый мир. И из чистой прихоти изменил другой.
– Не знаю, – честно ответил он.
Лайла сверкнула мимолетной улыбкой.
– Это хорошо, – ответила она и распахнула дверь. – Только глупцы всегда уверены в себе.
* * *
Келл и сам не знал, что он ожидал увидеть на крыше.
Кровь. Тела. Что-то вроде Каменного леса, когда-то простиравшегося у подножия замка в Белом Лондоне, сборища окаменелых трупов.
А вместо этого увидел толпу, растерянную и перепуганную, а посередине – короля теней. У Келла кровь отхлынула от лица. Его охватила холодная ненависть к этому чудовищу в облике Холланда. А тот медленно обернулся, оглядывая публику. Его окружали самые могучие волшебники этого мира – но в черных глазах не было и тени страха. Осарону, кажется, было просто весело, и еще в его взгляде виднелась ничем не прикрытая жажда. Он стоял в центре мраморного круга, а казалось – в центре вселенной. Недвижимый. Неуязвимый.
Толпа раздалась, и Келл увидел у ног Осарона Кисмайру Васрин. Точнее, то, что от нее осталось. Одна из сильнейших волшебниц Арнса превратилась в черный обугленный труп, металлические кольца в волосах расплавились в капельки текучего света.
«Кто еще желает попробовать?» – спросил Осарон искаженным голосом Холланда, шелковистым и режущим, каким-то образом звучащим отовсюду одновременно.
Вескийские принцы съежились за спинами своих магов – двое испуганных детишек в серебряно-зеленом. Лорд Сол-ин-Ар же, хоть и не владел магией, не отступил, хотя фароанская свита призывала его спрятаться за колонну. На краю мраморного подиума собрались остальные маги. Они держали наготове свои стихии – у кого-то на пальцах горело пламя, кто-то сжимал острые ледяные клинки – но никто не лез в бой. Все они – турнирные бойцы, привыкли расхаживать по площадке для поединков, где на кону стоит разве что их гордость.
Келл вспомнил слова Холланда. Много месяцев назад он сказал:
«Знаешь, что делает тебя слабым?
У тебя никогда не было нужды быть сильным.
Тебе никогда не приходилось драться за свою жизнь».
Теперь Келл видел, что этим страдают и все собравшиеся бойцы. Лица, не прикрытые масками, побелели от страха.
Лайла тронула его за локоть. Она держала наготове нож. Оба ничего не говорили, да это было и не нужно. На дворцовых балах и в турнирных играх их силы были неравны, но сейчас, среди смерти и опасности, они прекрасно понимали друг друга.
Келл кивнул, и Лайла без слов, по-воровски ловко и бесшумно нырнула в гущу теней у края крыши.
«Никто?» – насмешливо вопрошал король теней.
Он наступил на останки Кисмайры, и под его ногой они рассыпались в пепел.
«При всей вашей силе вы так легко сдаетесь».
Келл коротко вздохнул и, преодолевая страх, вышел из укрытия на край крыши, на свет. Увидев его, Осарон улыбнулся.
«А, Келл, – сказал монстр. – Твое упрямство меня изумляет. Пришел преклонить передо мной колени? Пришел молить о пощаде?»
– Пришел сражаться.
Осарон склонил голову набок.
«Когда мы виделись в последний раз, я слышал твои крики».
Келл задрожал – не от страха, а от гнева.
– Когда мы виделись в последний раз, я был закован в цепи. – Воздух вокруг него звенел от силы. – А теперь я свободен.
Улыбка Осарона стала шире.
«Но я видел твое сердце, оно связано прочными узами».
У Келла сжались кулаки. Мраморный пол под ногами задрожал и пошел трещинами. Осарон взмахнул рукой, и на Келла обрушилась ночь. Она выбила воздух из легких, навалилась, пытаясь раздавить, поставить на колени. Келл из последних сил держался на ногах, а потом понял, что на него давит не ночь, а железная воля Осарона. Келл был антари, никто не мог приказать его собственному телу выступить против него самого. А сейчас суставы прогибались, кости, казалось, вот-вот треснут.
«Преклони колени перед своим королем!»
– Нет!
Келл снова воззвал к мрамору под ногами, и камни затрепетали. Воля против воли. Он удержался на ногах, но потом взглянул в лицо другого антари, встретил скучающий взгляд и понял, что король теней всего лишь играет с ним, как кошка с мышкой.
– Холланд! – прохрипел Келл, преодолевая ужас. – Если ты там, борись! Прошу тебя, борись!
Лицо Осарона недовольно скривилось, и Келл услышал за спиной грохот. На крышу один за другим выскакивали стражники. Посреди них шагал король Максим.
В ночи загрохотал голос короля:
– Как ты посмел явиться в мой дворец?
Осарон перевел взгляд на короля, и чудовищная тяжесть его воли на миг развеялась. Келл перевел дыхание, отступил на шаг и достал нож, чтобы пустить себе немного крови. На белый камень упали красные капли.
– Как ты смеешь называть себя королем?
«У меня на это больше прав, чем у тебя».
Еще один легкий взмах длинных пальцев – и королевская корона медленно поднялась в воздух. Но король Максим успел схватить ее на лету. Глаза короля сверкнули, он сжал корону пальцами и превратил ее в клинок. Его жест, плавный и текучий, напоминал о давних днях, когда Максима Мареша называли не Золотым королем, а Стальным принцем.
– Сдавайся, демон, – приказал он, – или тебе конец.
У него за спиной королевские стражники подняли мечи с вытравленными на клинках чарами. При виде короля и его стражи остальные маги, казалось, стряхнули с себя оцепенение. Одни начали отступать, увлекая за собой своих повелителей, другие просто бросились бежать, у некоторых хватило смелости шагнуть вперед. Но Келл понимал: им с Осароном не тягаться. Никому – ни стражникам, ни магам, ни даже королю.
Однако появление короля очень помогло Келлу.
Пока Осарон смотрел на Максима, Келл быстро наклонился.
Его кровь растеклась по каменному полу хрупкими трещинками, тонкие линии протянулись к чудовищу и обвились вокруг его ног.
– Ас анасаэ, – приказал Келл. «Рассейся». Когда-то этих слов хватило, чтобы выбросить из этого мира витари. А сейчас они ничего не достигли. Осарон едва ли не с жалостью покосился на него, в черных глазах клубились тени.
Но Келл не сдавался. Он приложил ладони к полу и приказал:
– Ас стено.
Мраморный пол рассыпался на сотни осколков, они поднялись в воздух и полетели к королю теней. Первый достиг цели, впился в ногу Осарона, и в душе Келла вспыхнула надежда. Но потом он понял свою ошибку. Он не был настроен убивать.
Достиг цели только первый осколок. А потом король теней одним взглядом остановил остальные. Затрепетав, они повисли в воздухе. Келл подтолкнул их изо всех сил, но одно дело – приказывать собственному телу, и совсем другое – направлять сотню самодельных клинков. Осарон быстро развернул каменные стрелы наружу, выстроив их, как спицы колеса.
Осарон лениво поднял руки, и осколки затрепетали, как стрелы на тугой тетиве. Еще мгновение, и они полетят в короля, в стражников, в магов на крыше… И вдруг Осарон вздрогнул.
Тени в его глазах стали зеленоватыми.
Где-то глубоко внутри Холланд вступил в бой.
Каменные осколки посыпались наземь. Осарон застыл, устремив взгляд внутрь.
Миг был благоприятный. Максим дал сигнал.
В атаку ринулись королевские стражники – двенадцать человек на одного растерянного бога.
И на миг Келлу показалось, что победа близка.
Лишь на миг…
Но тут Осарон выпрямился, сверкнул черными глазами и нагло усмехнулся.
И стал ждать.
– Стойте! – закричал Келл, но было поздно.
Стражники набросились на врага, но за миг до этого король теней сбросил свою оболочку. Из тела Холланда повалила тьма – густая и черная, как дым.
Антари рухнул, и тень, которая была Осароном, по-змеиному заструилась по крыше – в поисках другой формы.
Келл оглянулся, высматривая Лайлу, но сквозь толпу, сквозь дым ничего не было видно.
И вдруг тьма ринулась на него.
«Только не это», – в ужасе подумал Келл. Однажды он уже отказал этому монстру. Еще раз он этого не вынесет. Этот жуткий ошейник. Холодный ужас, когда биение сердца в груди медленно замирает.
Тьма нависла над ним, и Келл невольно попятился, готовый защищаться. Но удар так и не обрушился. Тень прошелестела по его окровавленным пальцам и отступила. Не отпрянула, скорее задумалась.
Тьма тошнотворно засмеялась и стала сгущаться – сначала в столб, затем в человека. Не из плоти и крови, а из бесчисленных теней, таких плотных, что они походили скорее на жидкий камень. Одни грани резкие, другие расплывчатые. Голову короля венчала корона – дюжина острых шипов торчала в стороны, как рога, их концы таяли струйками дыма.
Король теней в своем истинном облике.
Осарон вдохнул, и расплавленная мгла в его нутре замерцала, как уголья, в воздухе разлилось тепло. И все равно он казался плотным, как камень. Осарон присмотрелся к своим рукам – пальцы сужались к концам, как острия – и его губы растянулись в жестокой улыбке.
«У меня давно уже не хватает сил удерживать свой собственный облик».
Его рука потянулась к горлу Келла, но на полпути остановилась. В воздухе просвистела сталь. Нож Лайлы ударил Осарона в висок, но клинок не вошел в тело, а пролетел насквозь.
Значит, он все-таки не настоящий. Бестелесный. До поры до времени.
Осарон метнул взгляд на Лайлу – та уже доставала другой нож. Под его взглядом она застыла, всеми силами сопротивляясь могучей хватке, и Келл снова улучил момент: прижал окровавленную руку к груди чудовища. Но под пальцами Келла фигура рассеялась в дым, и Осарон отпрянул, его каменное лицо исказилось злобой. Лайла, освободившись, снова ринулась на него. У нее в руке был короткий меч стражника. Она замахнулась и сильным ударом рассекла короля теней пополам.
Осарон распался надвое, потом растворился в воздухе.
Был, и вдруг исчез.
Келл и Лайла озадаченно переглянулись.
Стражники без церемоний поволокли бездыханного Холланда за ноги. А люди на крыше стояли, будто завороженные. Хотя скорее всего это было просто шок, ужас, смятение.
Келл встретился взглядом с Максимом.
«Тебе еще многому надо научиться».
Он обернулся на голос и увидел Осарона. Тот, снова сгустившись, стоял – уже не на разбитой середине крыши, а на краю, на перилах, на железных прутьях – будто на твердой земле. Плащ развевался на ветру. Призрак человека. Тень чудовища.
«Бога нельзя убить, – произнес он. – Ему следует поклоняться».
В его черных глазах плясал мрачный восторг.
«Не тревожьтесь. Я вас научу. И придет время…»
Осарон распростер руки.
«Я сделаю этот мир достойным меня».
Келл слишком поздно понял его замысел.
Он ринулся наперерез. А Осарон, раскинув руки, качнулся назад и упал.
Подбежав, Келл успел увидеть, как король теней рухнул в красные воды Айла. Его тело вошло в воду без всплеска и ушло в глубину. И стало растворяться, как пролитые чернила. Лайла прижалась к Келлу, пытаясь что-нибудь разглядеть. Над крышей раздались крики. И только они вдвоем молча стояли и с ужасом смотрели, как расползается в воде перо черноты, растет, растет, растет полоса мрака. Через минуту алое сияние погасло, и волшебная река стала непроглядно черной.
III
Алукард мерил шагами комнату принца и ждал новостей.
Он ничего не слышал, кроме того единственного вопля, криков стражников в коридоре и шагов наверху.
Роскошные занавеси и балдахины, пышные ковры и подушки полностью поглощали все звуки, отрезая комнату от внешнего мира, и покои были погружены в невыносимое безмолвие.
Они были одни – капитан и спящий принц.
Король ушел. Жрецы тоже. Даже королева ушла.
Они удалялись один за другим, на прощание бросая на Алукарда взгляды, в которых читалось: «Посиди, побудь с ним». Можно подумать, он уйдет. Он бы с удовольствием сбежал от давящей тишины и незаданных вопросов, но только не от Рая.
Последней ушла королева. Постояла несколько секунд между кроватью и дверями, будто разрываясь надвое.
– Ваше величество, – сказал он. – Я его поберегу.
В этот миг с ее лица словно спала маска – королева превратилась в напуганную мать.
– Если бы ты мог…
– А вы можете? – спросил он, и взгляд ее огромных карих глаз метнулся к Раю, задержался очень, очень надолго. Потом она все-таки ушла.
Что-то привлекло его внимание к балкону – не движение, а изменение света. Он подошел к стеклянным дверям и увидел, как по стене дворца сползает тень, как пелена, как шлейф, как глянцево-черный занавес. Он мерцал – то твердый, то дымный, то опять твердый, и эти волны прокатывались от дворцовой крыши до речного берега далеко внизу.
Это, скорее всего, магия, но в ней нет ни красок, ни света. Если она и соткана из нитей силы, он этих нитей не различал.
Келл рассказал им об Осароне, о ядовитой магии другого Лондона. Но как можно сделать вот такое? Разве это под силу любому магу?
– Он демон, – сказал тогда Келл. – Осколок живой, дышащей магии.
– Осколок магии, возомнивший себя человеком? – спросил король.
– Нет, – ответил Келл. – Осколок магии, возомнивший себя богом.
И теперь, глядя на колонну, свитую из теней, Алукард понял – это существо не повинуется линиям силы. Оно само создает их из ничего.
Он смотрел и не мог отвести глаз.
Пол, казалось, накренился, и какая-то сила потянула Алукарда к стеклянным дверям, к черному занавесу за ними. Если подойти ближе, может быть, он различит нити магии…
Капитан протянул руку, чтобы распахнуть двери, но в этот миг принц шевельнулся во сне. Послышался тихий стон, слабый короткий вздох, и этого хватило, чтобы Алукард отвернулся. Мгновенно забыв про черноту за стеклом, он кинулся к кровати.
– Рай, – прошептал он. – Ты меня слышишь?
Между бровями принца пролегла морщинка. Челюсти еле заметно сжались. Эти незаметные знаки не ускользнули от Алукарда, он откинул со лба Рая темные волосы, пытаясь выбросить из головы образ принца, обращающегося в прах на этом самом ложе.
– Очнись, пожалуйста.
Он провел пальцами по рукаву принца, коснулся руки.
Алукарду всегда нравились руки Рая – гладкие ладони, длинные пальцы, чуткие, музыкальные.
Он не знал, играет ли Рай до сих пор, но когда-то он неплохо владел несколькими инструментами. Играл он, как говорил на иностранных языках. Легко и бегло.
Краткая вспышка воспоминания. Пальцы, скользящие по его коже.
– Сыграй мне что-нибудь, – попросил тогда Алукард, и Рай в ответ сверкнул своей ослепительной улыбкой. При свечах его янтарные глаза превратились в расплавленное золото. Легкие пальцы принца пробежали по телу любовника сверху вниз – по плечам, вдоль ребер, по талии.
– Я бы лучше сыграл на твоем теле.
Алукард переплел свои пальцы с пальцами принца, радуясь, что они теплые. И вдруг рука Рая еле заметно вздрогнула, пальцы ласково сжались. Алукард осторожно забрался на кровать и тихо прилег рядом со спящим принцем.
Тьма за стеклом растекалась все шире, но Алукард не сводил глаз с груди Рая. Она вздымалась и опадала, и вокруг нее медленно сплетались сотни серебристых нитей.
IV
Наконец-то Осарон снова свободен!
Там, на крыше, был один момент – краткий миг между вдохом и выдохом – когда ему показалось, что без костей и плоти он вот-вот развеется на ветру. Но нет. Удержался. Не развеялся. Не исчез.
За месяцы, проведенные в том, другом мире, он стал сильным.
А за минуты в этом – еще сильнее.
И стал свободен.
Какое странное чувство! Давно забытое…
Как долго он сидел на своем троне посреди уснувшего города, смотрел, как затихает пульс его родного мира. В конце концов даже снег перестал падать и повис в воздухе, а он все смотрел и смотрел. И ничего больше не оставалось, только спать и ждать, и ждать, и ждать, и ждать…
Ждать свободы.
И вот свершилось.
Осарон улыбнулся, и речные воды затрепетали. Засмеялся, и воздух пришел в движение. Потянулся, и мир заходил ходуном.
Этот мир был ему рад.
Этот мир хотел перемен.
Этот мир знал, глубоко-глубоко внутри, что может достичь большего.
И шептал ему: твори, твори, твори!
Этот мир пылал обещаниями. Его мир тоже когда-то пылал, но потом сгорел дотла. Но тогда он был совсем молодым богом, жаждал дарить, жаждал любви.
А теперь стал умнее.
Из людей не получаются хорошие правители. Они дети, слуги, подданные, рабы, еда, корм. Они должны знать свое место. А у него есть свое. Он станет тем богом, какой им нужен, и они будут любить его за это. А как – он их научит.
Он будет дарить им силу. Ровно столько, чтобы привязать их к себе. Даст почувствовать, каким может стать их мир. Какими могут стать они сами. Он будет сплетаться с ними, растворяться в них, получать он них силу, магию, потенциал, будет расти на нем, и они поделятся с ним легко и охотно, по доброй воле, потому что он будет принадлежать им, а они будут принадлежать ему, и вместе они достигнут необычайных высот.
«Я – милосердие», – шептал он им в уши.
«Я – сила».
«Я король».
«Я бог».
«Преклоните колена».
И по всему этому городу – его новому городу – люди опускались на колени.
Встать на колени – это же так просто. Надо всего лишь поддаться гравитации, и твой вес сам увлечет тебя вниз. Только не мешай ему. Почти все они сделали это по доброй воле, он ощущал их покорность.
А те, кто не согласен, те, кто отказывается…
Им нет места в новом царстве Осарона.
С ними разговор будет коротким.
V
«Дважды выпьем за добрый ветер!
Трижды выпьем за дам прекрасных!
За доброе море – четырежды сдвинем бокалы!»
Последние слова утонули в грохоте стаканов по дощатым столам, в плеске хмельного эля.
– Разве оно так поется? – вопросил Васри, прислоняясь головой к стене. – Мне казалось, дважды – там за добрый эль, а не за ветер.
– Без ветра морских песен не бывает, – сказал Тав.
– Это без эля морских песен не бывает, – возразил Васри не очень внятно – Ленос так и не понял, было это нарочно или просто потому, что моряк – как, впрочем, и вся команда – был изрядно навеселе.
Точнее, вся команда, кроме Леноса. Он никогда этим делом не увлекался, потому что ему не нравилось, когда в голове все путается, а потом много дней маешься похмельем. Но никто не обращал внимания, пьет он или нет, главное – чтобы при каждом тосте у него в руке был бокал. А это он соблюдал исправно. Держал в руке бокал, когда команда выпила за Алукарда Эмери, своего капитана, победителя Эссен Таш. Они повторяли это каждые полчаса или около того, пока он со счету не сбился.
Турнир уже закончился, и вымпелы стояли на столах, промокшие от эля. Серебристо-синее пламя на знамени Алукарда становилось все мутнее.
Их блистательный капитан давно ушел – наверное, пил за свое здоровье на балу победителей. Если прислушаться, сквозь гам толпы в «Блуждающей дороге» Ленос различал далекое эхо фейерверков.
Утром состоится торжественный парад, праздники продолжатся (для тех, кто сможет стоять на ногах), а сегодня дворец отдан победителям, а таверны – всем остальным.
– Не видали Бард? – спросил Тав.
Ленос огляделся. Он не видел ее с тех пор, как бокалы подняли в первый раз. Команда подшучивала над ним за то, что он всегда был рядом с ней, говорили, что он ее побаивается и что пытается за ней ухаживать. Может, он и впрямь боялся, немного, но это была скорее разумная осторожность. Ленос боялся Лайлу, как кролик боится собак.
Как смертный боится молнии.
Внезапно его пробрала холодная дрожь.
Он всегда хорошо чувствовал равновесие. Мог бы и жрецом стать, если бы лучше владел магией. Знал, когда дела идут как надо – это было чудесно, как теплое солнышко холодным днем. Знал, когда появляется авен, такой, как Лайла, с ее загадочным прошлым и еще более загадочными способностями. И знал, когда что-то идет не так.
И вот сейчас всё шло совсем не так, как надо.
Чтобы успокоить нервы, Ленос сделал глоток эля – на янтарной поверхности мелькнуло его хмурое отражение – и поднялся на ноги. Первый помощник на «Шпиле» встретился с ним взглядом и тоже встал. Стросс знал о его предчувствиях и, в отличие от остальных, не считал его чудаком. Стросс ему верил. Или, по крайней мере, не выказывал недоверия в открытую.
Ленос прошел по залу, как в тумане. Всё то же странное чувство, ощущение неправильности, тянуло его за собой, как на канате. Когда он был на полпути к двери, от окна донесся первый крик.
– Смотрите! Там, на реке, что-то есть!
– Ну да, – буркнул Тав. – Большие арены. Они там уже неделю.
Но Ленос упрямо шел к выходу. За ним по пятам шагал Стросс. Он распахнул дверь, и даже порыв холодного ветра его не остановил.
На улицах было меньше народу, чем обычно, но кое-где из окон уже высовывались головы.
Ленос свернул за угол и увидел край ночного рынка. Люди стягивались к речному берегу, словно плохо привязанный груз на корабле.
С колотящимся сердцем Ленос протолкнулся поближе. Его худощавая фигура легко просачивалась там, где могучий Стросс застревал и мешкал. Впереди сияло алое зарево Айла, и вдруг…
Ленос застыл как вкопанный.
По воде растекалось, как нефть, огромное пятно. Черное, блестящее, неправильное. Темнота подползла к берегу, выжгла сухую зимнюю траву, выплеснулась на каменную мостовую. Волна за волной оставляли на земле черные мерцающие полосы.
От этого зрелища у Леноса подкосились ноги, странная сила потянула его вниз, и он невольно шагнул вперед, но потом усилием воли оторвал взгляд от воды, велел себе остановиться.
Справа от него кто-то ковылял к берегу реки. Ленос хотел поймать его за рукав, но человек уже прошел мимо, а следом бежала женщина. Повсюду, куда ни глянь, толпу раздирали две силы: одна вселяла страх, и люди пятились прочь, другая тащила к реке. У Леноса не хватало сил уйти, он мог только стоять и сопротивляться.
Человек, только что пробежавший мимо Леноса, дошел до реки.
– Стой! – крикнул ему стражник, но несчастный опустился на колени, протянул руку к речной воде. Река в ответ сама потянулась к нему: навстречу вынырнула рука, сотканная из черной воды, схватила беднягу и потащила вниз.
Люди закричали. Потом раздался плеск, мгновение борьбы, и человек скрылся под водой. Толпа отпрянула. Маслянистый блеск разгладился, словно река ждала, что тело всплывет на поверхность.
– Отойдите! – требовал другой стражник, проталкиваясь вперед.
Он был почти у реки, когда человек появился. Стражник в ужасе отпрянул. А утопленник медленно поднялся из воды. Он не хватал воздух ртом, не вырывался из черной хватки, а шел спокойно и неторопливо, как будто вставал из ванны. По толпе пробежал шепоток. Человек вышел на берег, не обращая внимания на то, что с одежды струится вода. Капли, стекавшие с рук, казались чистыми и прозрачными, но, коснувшись камней, мерцали и двигались, как живые.
На плечо Леноса легла суровая рука Стросса, но он не мог оторвать взгляда от человека на берегу. В нем что-то было не так. Очень сильно не так. В глазах, будто клубы дыма, кружились тени, а вены на смуглой коже стали черными. Но больше всего пугала Леноса застывшая, разверстая улыбка.
Человек распростер руки, с которых струилась вода, и провозгласил:
– Вот пришел король!
Он откинул голову и захохотал. По берегам вокруг него карабкалась тьма. Щупальца черного тумана расползались, как жадные пальцы. В толпе вспыхнула паника. Те, кто видел ужасное зрелище, бросились врассыпную, но задние ряды преграждали им дорогу. Ленос обернулся, ища Стросса, но того не было видно. На берегу опять раздался крик.
Где-то вдалеке послышались те же слова, сначала женскими устами, потом детскими:
– Вот пришел король!
– Вот пришел король!
– Вот пришел король! – повторил старик с горящим взором. – И славен он!
Ленос решил уйти, но на улице, там, куда могла дотянуться тень, бурлила толпа. Почти все отбивались, хотели вырваться, но то тут, тот там виднелись такие, кто не мог отвести глаз от реки. Они стояли, словно окаменев, и завороженно глядели в мерцающие воды. А магическая гравитация неумолимо тянула их вниз.
Ленос почувствовал, как его взгляд невольно потянулся навстречу мгле и безумию. Он прошептал молитву безымянным святым, но длинные ноги сами собой сделали шаг к реке.
Потом еще один.
Ноги увязали в илистой почве, мысли затихали, перед глазами осталась лишь эта манящая темнота. Краем сознания он услышал стук копыт, а потом голос. Этот голос, как клинок, рассек пелену хаоса.
– Назад! – кричал он, и Ленос заморгал, отпрянул от речного берега и чуть не попал под копыта королевскому коню.
Огромный жеребец встал на дыбы, и Ленос разглядел всадников.
На жеребце восседал принц-антари, растрепанный и окровавленный, в алом плаще на голое тело. А за его спиной, цепляясь изо всех сил, сидел Лайла Бард.
– Зверюга чертова, – буркнула она, кое-как выбравшись из седла. Келл Мареш – авен варес – легко соскочил наземь. Он положил руку на плечо Бард, и Ленос не понял – то ли он опирается на нее, то ли предлагает опору. Глаза Бард – с одним из них явно было что-то не в порядке, по зрачку рассыпались стеклянные лучики света – обшарили толпу и остановились на Леносе. Она успела коротко, болезненно улыбнуться ему, и тут послышался крик.
Рядом упала женщина, ноги ей оплели струйки черного тумана. Она отбивалась, но пальцы впустую проходили сквозь дым.
Лайла метнулась к ней, но принц-антари успел первым. Он попытался развеять туман порывом ветра, а когда это не удалось, достал нож и царапнул по ладони.
Он опустился на колени, рукой прикрывая женщину от теней, поднимающихся с реки.
– Ас анасаэ, – приказал он, но черная масса лишь расступилась. Тень задрожала, будто от смеха, и впиталась женщине в ногу, окрасив сначала кожу, потом вены.
Антари выругался, и женщина в ужасе вцепилась в его порезанную руку. По ее пальцам потекла кровь, и тень внезапно дрогнула, выпустила жертву.
Келл Мареш присмотрелся к рукам – ее и своей.
– Лайла! – позвал он, но она уже все увидела и потянулась за ножом. Выступила кровь. Лайла метнулась к мужчине на берегу и вцепилась в него, на миг опередив тени. И они вновь отпрянули.
Антари и… нет, двое антари, поправил себя Ленос, ибо Бард, без сомнения, тоже из этой породы – стали касаться руками всех, кто был рядом, оставляли следы крови на ладонях и щеках. Но тем, кто уже был отравлен, кровь не помогала – они лишь рычали и вытирали ее, будто брезгуя. Поэтому на каждого спасенного приходилось двое павших.
Принц-антари перевел дыхание, огляделся. Оценил масштабы катастрофы. И не стал больше бегать от тела к телу. А поднял руки, раздвинув ладони. Его губы шевельнулись, и кровь из раны поднялась в воздух, слилась в шар. Леносу подумалось: она похожа на Айл. Такое же красное сияние, пульс магии, живой и трепетный.
Легкий взмах – и красный шар поднялся над обезумевшей толпой…
Больше Ленос ничего не видел. На него напали тени.
Скользнули ночные пальцы, проворные, как змеи. Бежать было некуда – антари все еще творил свои чары, Лайла была слишком далеко – поэтому он закрыл глаза и стал молиться. Так, как учили его в Олнисе, когда разыграется шторм. Молился о спокойствии, когда тени ринулись на него. Молился о равновесии, когда они, горячие и при этом холодные, приникли к его телу. Молился о тишине, когда они шептали в голове, тихо, как прилив.
«Впусти меня, впусти меня, впусти…»
На голову упала капля дождя. Еще одна – на щеку, и потом тени отступили, забрав с собой свой шепот. Ленос приоткрыл глаза, неуверенно вздохнул и увидел, что дождь красный. Повсюду, куда ни глянь, мелкие, как роса, капельки краснели на лицах и плечах, оседали на плащах, перчатках, сапогах.
Это не дождь, понял он.
Кровь.
Под красным туманом уличные тени растаяли, Ленос посмотрел на принца-антари и увидел, что тот бессильно пошатнулся. Он сумел спасти от гибели тех, кто был вокруг, но этого недостаточно. Темная магия уже перестраивалась, меняла тактику, била не кулаком, а раскрытой ладонью. Ядовитые пальцы тьмы медленно ползли в город.
– Санкт, – чертыхнулся принц.
По улице застучали копыта. К реке подскакал отряд королевской стражи. Всадники спешились, Бард быстро, как лучик света, прошлась между ними, оставляя следы крови на доспехах.
– Отделите всех отравленных, – приказал Келл Мареш, шагнув к своему коню.
Погубленные не убегали, не нападали, лишь стояли на месте, улыбались да твердили что-то о короле теней. Мол, он шепчет им на ухо, рассказывает, каким мог бы стать, каким станет их мир. Он играл на их душах, как на струнах гитары, показывал, какой силой должен обладать настоящий король.
Принц-антари вскочил на коня.
– Никого не подпускайте к берегу, – велел он.
Лайла Бард, поморщившись, села рядом с ним, обхватила за пояс, принц пришпорил коня, и они исчезли в лабиринте лондонских улиц. Оглушенный Ленос еще долго смотрел им вслед.
VI
Нужно разделиться.
Келлу, разумеется, этого не хотелось, но город был слишком велик, а туман растекался очень быстро.
Он взял коня, потому что она отказалась – в городе и так хватает опасностей.
– Лайла, – произнес он, и ей показалось, что сейчас он ее отругает, отправит обратно во дворец. Но он лишь взял ее за руку и сказал: – Будь осторожна. – Склонил голову, так что они соприкоснулись лбами, и тихо, еле слышно добавил: – Пожалуйста.
Всего за несколько часов она увидела его с самых разных сторон: измученный мальчик; убитый горем брат; решительный принц. А сейчас он снова был другим, и в то же время сочетал в себе всё, что она видела. Когда он ее поцеловал, она ощутила вкус боли, страха и отчаянной надежды. Потом он ушел – светлое пятно мелькнуло в ночи, как огонек.
Лайла побрела к ближайшему скоплению народа.
Ночь выдалась холодная. Будь всё как обычно, никто бы носа не высунул на улицу. Но сегодня закончился турнир, а значит, наступила последняя праздничная ночь, и весь город собрался в тавернах, чтобы достойно проводить Эссен Таш. Толпы выплескивались на улицы. Одних притягивал хаос на берегу реки, другие, ничего не подозревая, пили, пели и валились с ног.
Никто и не заметил, что в сердце города погас красноватый свет. Не замечали они и черного тумана, пока он не окутал их. Лайла вытащила нож и провела по руке. Она мчалась среди людей, не чувствуя боли. Взмахнула рукой, разбрызгивая кровь, и красные капельки полетели, будто иглы, оседая на лицах. Гуляки насторожились, недоумевая, откуда пришла угроза, но Лайла не останавливалась.
– Расходитесь по домам! – кричала она. – Заприте двери!
Но ядовитой ночи не было дела до замков на дверях, ставней на окнах. Лайла мчалась по улицам, колотя кулаками по стенам домов. Вдалеке раздался крик – кто-то пытался сопротивляться, но силы были неравны. Потом зазвучал смех – еще одна жертва уступила врагу.
Голова шла кругом. Лайла лихорадочно соображала.
Ее арнезийский и раньше был не очень хорош, а с каждой каплей вытекавшей крови делался всё хуже, и ее речь, сначала звучавшая как «В городе монстр, он идет в тумане, я вам помогу», постепенно свелась к «Стойте!..»
Встречные таращились на нее, раскрыв рты, и она не понимала, что их так удивляет: то ли кровь, то ли разбитый глаз, то ли пот, струившийся по лицу. Ее это не волновало. Она шла и шла. Дело было безнадежное, задача невыполнимая. Тени двигались вдвое быстрее ее. Она бы и рада была сдаться, уйти, сберечь последние остатки сил – ведь только глупцы сражаются, когда знают, что им не победить. Но где-то там был Келл, он не оставлял попыток, и, пока он ведет борьбу, она тоже не отступит. И она через силу шагала вперед.
Лайла свернула за угол и увидела женщину в светлом платье. Та лежала на холодных камнях, скорчившись и сжимая руками голову – видимо, боролась с чудовищной силой, раздиравшей ее изнутри. Лайла подбежала, протянув руки, и вдруг женщина затихла, прекратила борьбу, лениво потянулась, будто не замечая жгучего холода, и улыбнулась.
– Я слышу его голос, – в экстазе сообщила она. – Я вижу его красоту.
Женщина обернулась к Лайле. В ее глазах, как облака над полем, клубились тени.
– Хочешь, покажу?
И в тот же миг вскочила, бросилась на девушку, вцепилась руками в горло, и Лайлу охватил палящий жар и жгучий холод – это черная магия Осарона старалась проникнуть в нее.
Старалась – и не смогла.
Женщина отпрянула, будто обжегшись, и Лайла что есть силы ударила ее по лицу.
Женщина без чувств рухнула наземь. Хороший признак. Если бы она действительно была одержима, ее не остановил бы даже клинок, а не то что кулак.
Лайла выпрямилась. Вокруг бурлила магия. Ей казалось, что у тьмы есть глаза и они на нее смотрят.
Внимательно смотрят.
– Ну, выходи, выходи, – заговорила она, поигрывая ножом. Тени заколебались. – В чем дело, Осарон? Робеешь? Без тела – словно голышом? – Она медленно повернулась. – Это я убила Ожку. Я освободила Келла. – Она с напускным спокойствием вертела клинок между пальцами. Тьма вокруг затрепетала, сгустилась в колонну, у нее появились руки, ноги, лицо, глаза – черные, как ночной лед…
Вдруг рядом заржала лошадь. Взметнулся крик – не придушенный вопль несчастных жертв, а гортанный возглас. Голос, так хорошо знакомый.
Лайла кинулась навстречу, прямо сквозь тени, и они рассыпались на ее пути.
Келл.
Сначала она увидела его коня. Он без седока мчался ей навстречу, на боку темнела ссадина.
Лайла выругалась. Что делать – преградить дорогу или отойти прочь, пока цела? Она отскочила, пропустив коня вперед, и помчалась в ту сторону, откуда он прискакал. Ее вел запах магии – розы, теплая земля, свежая листва. Она нашла Келла на земле. Его окружали… нет, не туманные тени Осарона, а три человека с оружием. Нож. Железный лом. Доска.
Келл с трудом поднялся, смертельно бледный, держась за плечо. В нем, кажется, не осталось ни капли крови. Он едва стоял на ногах – куда уж тут драться против троих. Лайла подошла ближе и разглядела нападавших – первым был Тав, ее товарищ по команде «Ночного шпиля». Другой был тот самый актер, который играл роль Камерона в ночь знамен накануне турнира. А третий был одет в плащ и доспехи королевской стражи. В руке он держал короткий меч.
– Послушайте, – говорил им Келл. – Вы сильнее этого. Вы можете сопротивляться.
На их лицах сменяли друг друга радость, удивление, смятение. Они заговорили – своими обычными голосами, без двухголосых отзвуков, какими разговаривал на крыше Осарон, и все-таки в их тоне слышалась певучая мелодичность, от которой Лайлу пробрала дрожь.
– Король зовет тебя.
– Король получит тебя.
– Пойдем с нами.
– Преклони колени.
– Моли о пощаде.
Келл стиснул зубы.
– Скажите своему королю, он не получит этот город. Скажите ему… – Человек с обломком доски нанес удар, целясь Келлу в живот. В дерево ударил яркий луч, доска в его руках вспыхнула и сгорела дотла. Круг распался, Тав замахнулся железным ломом, и Лайла рухнула на колени, прижав ладони к холодной земле. Вспомнила слова, какие говорил Келл. Собрала остатки сил.
– Ас исера, – сказала она. «Замерзни».
Из-под ладоней брызнул лед. Он мгновенно сковал землю и тела всех троих нападавших.
Лайла не умела управлять стихией так же ловко, как Келл, не могла сказать льду, куда идти, но антари сам вовремя заметил опасность и отскочил с пути заклятия. Коснувшись его сапог, ледяной край растаял, оставив его целым и невредимым. А остальные стояли, скованные льдом, и в их глазах до сих пор кружились тени.
Лайла выпрямилась, и земля под ногами качнулась. Чары отняли у нее последние силы.
Где-то опять послышался крик, и Келл шагнул туда, но колени подкосились, и он ухватился за стену.
– Хватит, – сказала ему Лайла. – Ты еле стоишь на ногах.
– Тогда ты сможешь меня вылечить.
– Чем? – Она обвела рукой свою избитую, израненную фигуру. – Мы не можем больше продолжать. Мы истечем кровью и не освободим даже малую часть города. – Она хрипло, вымученно рассмеялась. – Ты же знаешь, я люблю безнадежные дела, но это даже для меня чересчур.
Они проиграли, неужели он этого не видит… Хотя видит, конечно.
По его глазам, по стиснутым зубам было ясно, что он тоже это понимает. Понимает – и все равно не сдается. Не отступает.
– Келл, – тихо молвила она.
– Это мой город, – с дрожью ответил он. – Мой дом. Если я не могу его защитить…
Пальцы Лайлы потянулась к булыжнику из мостовой. Еще немного – и он погибнет, лишившись сил. Но она ему не даст. Если он не станет слушать…
Раздался стук копыт, и из-за поворота выскочили четыре конных стражника.
– Мастер Келл! – крикнул передний.
Лайла узнала его – это был один из стражников, приставленных к Келлу, тот, что постарше. Он бросил взгляд на Лайлу и, не зная, как к ней обращаться, предпочел вообще ее не замечать.
– Жрецы сооружают защиту вокруг дворца. Вы должны немедленно вернуться. Это приказ короля.
Келл, казалось, был готов обругать короля последними словами. Но вместо этого лишь покачал головой:
– Не могу. Мы защищаем жителей везде, где только можем, однако еще не нашли способ остановить наступление теней или оградить город…
– Поздно, – перебил его стражник.
– Как это? – нахмурился Келл.
– Сэр, – послышался другой голос, и человек, стоявший сзади, снял шлем. Лайла узнала его. Гастра. Младший из стражников Келла. Он заговорил, и голос был мягким, но лицо – суровым. – Все кончено, сэр, – сказал он. – Город пал.
VII
Город пал.
Слова Гастры преследовали Келла, пока он шел по улицам, поднимался по дворцовой лестнице, спешил через залы.
Этого не может быть.
Не может.
Ну как город может пасть, если столько народу еще борются?
Келл ворвался в Большой зал.
Зал, где проводились балы, сверкал и переливался роскошным убранством, но настроение в нем царило совсем иное. Волшебники и дворяне, еще недавно гулявшие на крыше, сгрудились в середине. Королева и ее свита носили чаши с водой и кули с песком жрецам, рисовавшим на полу усилительные руны, а на стенах – охранные знаки. Лорд Сол-ин-Ар стоял спиной к колонне, и на его мрачном лице нельзя было ничего прочитать. А принц Коль и принцесса Кора сидели на ступеньках, совершенно подавленные.
Он нашел короля Максима у платформы, где каждый вечер играли музыканты в золотых костюмах. Король совещался с мастером Тиреном и начальником охраны.
Келл подбежал к ним, грохоча сапогами по мраморному полу, и с ходу выпалил:
– Что значит – город пал? – С окровавленными руками, в плаще на голую грудь он казался совершенным безумцем. Но ему было все равно. – Почему вы вернули меня? – Тирен преградил было ему дорогу, но Келл оттолкнул жреца. – У вас есть план?
– Мой план, – спокойно сказал король, – спасти тебя от верной гибели.
– Но это помогало! – зарычал Келл.
– Что помогало? – переспросил король. – Вскрыть себе вены над Лондоном?
– Если моя кровь может защитить людей…
– Скольких ты защитил, Келл? – нахмурился король. – Десять? Двадцать? Сотню? А в городе десятки тысяч жителей.
Келлу показалось, что он снова в Белом Лондоне, и на шее смыкается стальной обруч. Беспомощность. Отчаяние.
– Это хоть что-то…
– Этого недостаточно.
– У вас есть идеи получше?
– Пока нет.
– Тогда, санкт, отпустите меня и не мешайте!
Максим взял его за плечи.
– Послушай меня, – вполголоса сказал король. – В чем сила Осарона? Какие у него слабости? Что он делает с нашими людьми? Можно ли это повернуть вспять? Вот сколько вопросов ты не смог задать, потому что строил из себя храбреца. Носишься по улицам, рубишь вслепую и попусту тратишь свою драгоценную кровь. У тебя нет никакого плана. Никакой стратегии. Ты не нашел трещину во вражеской броне. Не продумал атаку. Ты не можешь даже толком нанести удар, потому что не знаешь, куда его нацелить. Чтобы одолеть врага, надо его хорошенько узнать.
У Келла стиснуло грудь.
– Я защищал ваш народ!
– И на каждого, кого ты защитил, еще десяток был захвачен тьмой. – В голосе Максима не было осуждения, лишь мрачная решимость. – Город пал, Келл. Без твоей помощи он не поднимется, но это не значит, что ты будешь спасать его в одиночку. Король крепче сжал ему плечи. – Я не принесу в жертву своих сыновей.
«Сыновей».
Эти слова потрясли Келла. Его гнев понемногу угасал. Максим разжал руки.
– Рай очнулся? – спросил Келл.
– Нет еще, – покачал головой король и посмотрел куда-то в сторону. – Сейчас речь о тебе.
Келл обернулся и увидел Лайлу. Упавшие волосы закрывали расколотый глаз. Она стояла, вычищая из-под ногтей засохшую кровь.
– Кто ты такая? – спросил король.
Лайла нахмурилась, хотела было ответить, но Келл опередил ее:
– Это мисс Дилайла Бард.
– Друг королевской семьи, – вставил Тирен.
– Я уже спасала ваш город, – ответила Лайла. – Дважды. – Она вздернула голову, откинув темную челку и открыв звездные искры разбитого глаза. Максим, к его чести, не вздрогнул, лишь посмотрел на Тирена.
– Это и есть та девушка, о которой ты мне говорил?
Верховный жрец кивнул, и Келлу осталось лишь гадать, что рассказывал королю авен эссен и давно ли он знает о ее способностях. Король присмотрелся к Лайле, перевел взгляд от разбитого глаза к окровавленным пальцам, потом принял решение. Максим слегка поднял голову и приказал:
– Пометьте своей кровью всех, кто здесь присутствует.
Это была не просьба, а приказ короля своей подданной.
Лайла открыла было рот, и на миг Келл испугался, что она скажет какую-нибудь дерзость, но Тирен положил ей руку на плечо, успокаивая, и она впервые в жизни послушалась.
Максим отступил на шаг и чуть-чуть повысил голос, чтобы его услышали все собравшиеся. И они слушали его, понял Келл. Несколько человек повернули головы и внимательно ловили слова, которые король говорил своему антари.
– Холланд находится в тюремной камере. – Всего несколько часов назад там же, под замком, сидел Келл. – Поговори с ним. Выясни все, что он знает, о силе, с которой мы столкнулись. – Максим помрачнел. – Любыми средствами.
Келла передернуло.
Холод стальных оков.
Ошейник, сжимающий горло.
Руки, ободранные о металлическую раму.
– Будет сделано, ваше величество, – ответил Келл, стараясь не сорваться.
* * *
Келл, грохоча сапогами, спускался по тюремной лестнице. Каждый шаг уносил его все дальше от теплого и светлого сердца дворца.
В детстве Рай любил прятаться в тюремных камерах. Высеченные в одной из массивных каменных лап, поддерживавших дворец над рекой, они находились прямо под залом стражи. Камеры редко бывали заполнены. По словам Тирена, когда-то они использовались гораздо чаще. Это было в те времена, когда Арнс и Фаро вели войну. Но сейчас камеры обычно пустовали. Иногда – довольно редко – их использовали для непонятных нужд дворцовые стражники. Но если Рай вдруг с озорным смехом убегал от брата прочь, бросив через плечо «Найди меня», Келл первым делом спускался в камеры.
Там всегда было холодно, в воздухе стоял тяжелый запах сырых камней. Он звал Рая, и эхо повторяло: «Выходи, выходи, выходи». Куда бы Рай ни спрятался, Келл неизменно находил его, и обычно прятки заканчивались тем, что мальчишки забивались в одну из камер, грызли краденые яблоки и играли в санкт.
Рай говорил, что ему нравится спускаться сюда, но Келл подозревал, что гораздо больше ему нравится подниматься обратно: наигравшись, легким движением стряхнуть с себя всю тяжесть тюремной атмосферы, сменить темное подбрюшье дворца на мягкий халат и пряный чай, еще раз вспомнить, как ему повезло родиться принцем.
Келлу в камерах никогда не нравилось.
А теперь он их и вовсе возненавидел.
С каждым шагом в нем нарастало отвращение. Было неприятно вспоминать, как он сам сидел здесь, и не хотелось видеть человека, запертого сейчас на его месте.
Светильники заливали коридор бледным светом. Коснувшись металла, он сверкал, а на камнях рассыпался тусклым веером.
Возле самой большой камеры – той самой, где всего несколько часов назад был заперт Келл – стояли четверо стражников в полных доспехах. Держа оружие наготове, они не сводили глаз с серой фигуры за решеткой. В их взглядах читались ярость и ненависть. Келл понимал, что многим хотелось бы так же смотреть на него. Только страх и гнев, и ни капли уважения.
Белый антари сидел на каменной скамье в глубине камеры, прикованный руками и ногами к стене. Глаза скрывала плотная черная повязка, но по легким движениям рук, по наклону головы Келл догадался, что Холланд не спит.
Путь от крыши до камеры был недолгим, но стражники явно не церемонились. Пленника раздели до пояса, ища оружие. На скуле, на груди и поперек живота темнели свежие синяки, светлая кожа выдавала все следы ударов, хотя стражники все же дали себе труд смыть кровь. Несколько пальцев были, похоже, сломаны, легкий хруст в груди говорил о переломах ребер.
Стоя перед Холландом, Келл дивился переменам, произошедшим в нем. Широкие плечи, подтянутые мускулы, равнодушно сжатые губы – все было на месте. Но то, что появилось позднее – румянец на щеках, молодая свежесть – исчезло. Осарон, уходя, забрал их с собой. Там, где не было синяков, кожа антари казалась пепельной, а волосы растеряли свой глянцево-черный блеск, который появился ненадолго, когда Холланд был королем, но не вернулись и к тускло-антрацитовому оттенку, привычному для Келла. Теперь их там и тут пронизывала седина.
Холланд будто застрял между двумя своими обликами. Жутковатое зрелище.
Он привалился плечами к холодной стене, но, если ему и было зябко, вида он не подавал. Келл почувствовал остатки подавляющего заклинания, которое когда-то наложил Атос Дан. Эту печать разрушил сам Келл, когда вогнал штырь в грудь антари. А потом он заметил паутину шрамов, испещрявших тело Холланда. В них был некий порядок, как будто тот, кто их вырезал, трудился намеренно. Методично. Келл по себе знал, как легко выздоравливают антари. Чтобы оставить такие шрамы, раны должны быть очень глубокими.
В конце концов молчание нарушил Холланд. Через повязку он не видел Келла, но, должно быть, почувствовал, что это он, так как в голосе антари прозвучало презрение.
– Пришел отомстить?
Келл медленно вздохнул, собираясь с мыслями.
– Уйдите, – велел он стражникам.
Они застыли в неуверенности, переводя взгляд с одного антари на другого. Один без колебаний шагнул назад, двое занервничали, третьему явно не хотелось упускать разговор.
– Это приказ короля, – добавил Келл, и стражники наконец удалились, а с ними и лязг оружия и топот сапог.
– Они знают? – спросил Холланд, разминая изуродованные пальцы. В его голове уже не слышалось отзвуков Осарона, лишь знакомый мрачноватый тон. – Что ты их бросил? Что пришел ко мне в замок по собственной воле?
Келл шевельнул рукой, и цепи натянулись, плотнее прижав Холланда к стене. Но это ни к чему не привело – голос белого антари оставался холодным и бесстрастным.
– Догадываюсь, что нет.
Даже сквозь повязку Келл чувствовал на себе взгляд Холланда. Чернота его левого глаза схлестнулась с чернотой правого глаза Келла.
Он изо всех сил постарался говорить с королевским достоинством.
– Ты расскажешь мне все, что знаешь об Осароне.
Насмешливо сверкнули зубы.
– И тогда ты меня отпустишь?
– Что он такое?
Долгая пауза. Келл подумал, что придется вырывать ответы силой. Но наконец Холланд ответил:
– Осхок.
Это слово было знакомо Келлу. На махтанском языке так называли демона, но вообще оно обозначало осколок воплощенной магии.
– Какие у него слабости?
– Не знаю.
– Как его остановить?
– Никак. – Холланд шевельнул цепями. – Теперь мы квиты?
– Квиты? – взъярился Келл. – Даже если бы я закрыл глаза на те зверства, которые ты творил в правление Данов, это не меняет того факта, что именно ты выпустил осхока на свободу. Ты злоумышлял против Красного Лондона. Обманом заманил меня в свой город. Связал меня, пытал, намеренно лишил магии, чуть не убив этим моего брата.
Холланд вздернул подбородок.
– Если хочешь знать…
– Не хочу, – отрезал Келл. Он шагал взад-вперед, разрываясь между усталостью и гневом. Тело болело, но нервы были натянуты до предела.
А Холланд был невыносимо спокоен. Будто и не сидел прикованный к стене. Можно подумать, они стояли посреди королевских палат, а не по разные стороны тюремной решетки.
– Чего ты хочешь, Келл? Чтобы я принес извинения?
Келл почувствовал, что гнев наконец-то улетучился.
– Чего я хочу? Хочу уничтожить демона, которого ты выпустил на свободу. Хочу защитить свою семью. Хочу спасти свою родину.
– Я тоже этого хотел. И сделал то, что было нужно…
– Нет, – перебил Келл. – Когда правили Даны, твою руку направляли они. А на этот раз ты сделал выбор сам. Ты по собственной воле дал Осарону свободу. Добровольно стал его вместилищем. Ты по своей воле дал ему…
– Жизнь состоит не из череды свободных выборов, – возразил Холланд. – Жизнь – это торг. Одни сделки удачные, другие не очень, но все в мире имеет свою цену.
– Ты предал свободу моего мира в обмен…
Холланд подался вперед, насколько позволяли цепи. Голос его не дрогнул, но все мускулы натянулись.
– Вспомни, что сделали твои сородичи, когда наступила тьма! Когда Осарон сгубил свой собственный мир и грозил утянуть в пучину все остальные. Вы предали наш мир в обмен на свой, заперли двери и оставили нас между молотом и наковальней. Как тебе это нравится?
Келл собрал всю свою волю, обхватил ей голову Холланда и с силой приложил его затылком о стену. Но лишь еле заметно стиснутые зубы и раздувшиеся ноздри Холланда выдали боль.
– Ненависть – мощная штука, – продолжал тот сквозь стиснутые зубы. – Держись за нее крепче.
В тот миг Келлу захотелось послушаться его совета. Надавить сильнее, услышать, как треснула кость, посмотреть, удастся ли ему сломать Холланда, как Холланд сломал его в Белом Лондоне.
Но Келл понимал – Холланда сломать нельзя.
Холланд уже сломан. Это проявлялось не в шрамах, а в том, как он говорил, как не дрогнув терпел боль, потому что был слишком хорошо знаком с ней. Он был опустошен еще задолго до Осарона, он не знал ни страха, ни надежды. Человек, которому нечего терять.
И все-таки на миг Келл сильнее сжал тиски – от гнева, от злости – и почувствовал, как застонали кости Холланда.
А потом нехотя ослабил хватку.
