Глава II. ГОЛЛИВУД, ВТОРАЯ СЕРИЯ

Он скользил над светлым песчаным дном, словно призрак или ангел – чересчур материальный для призрака и слишком грешный для ангела. Из песка торчали давным-давно обкатанные морем камни, большие и маленькие, брызгала стайками рыбья мелочь, не подозревая, что в гастрономическом плане она Мазура нисколечко не интересует, кое-где колыхались водоросли, ничуть не похожие на те, что он видел в Индийском океане.

Все было знакомо – ощущение невесомого полета, невероятная легкость тела. Чуточку удручало одно: после акваланга плаванье с маской и трубкой выглядело примерно так, как если пересесть с мощной машины на велосипедик. Трудно привыкнуть, что нельзя уйти на более-менее приличную глубину, вовсе не грозившую «кессонкой» исключительно оттого, что приходится то и дело подвсплывать, долгим жадным глотком набирать воздуха. Словно привязан к поверхности моря короткой невидимой веревкой. А выправлять надлежащим образом железные разрешения на акваланги в погранзоне – обязательно привлечь к себе лишнее внимание. Ничего. В конце концов, это ненадолго. И задачи стоят самые мирные: добыть побольше морской дичи, которая, свежайшая, отлично пойдет под пиво.

На поясе, на веревке у него уже болтались три приличных, с кулак боцмана Сабодаша, краба – зеленоватые, а значит, «травяхи», вполне пригодные в пищу. Однако мечта не оставляла.

Луфарь – деликатес не только здесь, но и в Европе. Здоровенная хищная (и вкусная) рыбина, зимующая в Мраморном море, а летом приплывающая в эти места подкормиться, встретить ее можно и на небольшой глубине, вот только осторожная она, как черт, и тут нужно иметь свой фарт, как и у сухопутных охотников…

Впереди, правее по курсу, на дне располагалась очередная причуда бушевавших в незапамятные времена геологических сил: с полдюжины толстых столбообразных скал, высотой от примерно полуметра до двух человеческих ростов. Буроватый гладкий камень, кое-где поросший вяло колыхавшимися водорослями. При необузданной фантазии можно было решить, что это остатки колонн храма какой-нибудь местной Атлантиды. Однако Мазур прекрасно видел – уже на примере двух предыдущих «каменных рощиц», что формы они самой что ни на есть естественной, никак не могут оказаться остатками колонн, за тысячи лет изуродованных морской водой. Так что все было крайне прозаично. И отнюдь не лишено кулинарного интереса: крабов он как раз и взял в двух предыдущих «рощицах», где они посиживали себе в зарослях водорослей на дне (видимо, за это и соответствующий маскировочный цвет их и прозвали «травняками»). Следовало уделить и этому скопищу камней самое пристальное внимание.

Держа наготове гарпунное ружье, Мазур спикировал к водорослям и, как прежде, приготовился поворошить их коротким алюминиевыми шестом, чтобы вспугнуть будущую закуску к пиву. Почти уже встав – воздуха в легких оставалось мало, вскоре нужно всплывать за следующим глотком полной грудью – поднял шест…

И задрал голову, привлеченный движением вверху и слева.

Слева направо, метрах в двух над ним, улепетывала со всех плавников стайка довольно крупных кефалек. А следом целеустремленно, как торпеда, несся великолепный луфарь, темно-серый с синеватым отливом, белобрюхий, разинувший пасть с кучей острейших зубов, в азарте погони обо всем окружающем забывший…

Рефлексы сработали прекрасно, тело действовало само – пусть на сей раз перед ним была хищная рыбина, а не чужой боевой пловец. Моментально прикинув упреждение, Мазур вскинул ружье и нажал на спуск. Зазубренный гарпун метнулся вверх, таща за собой почти не видимый нейлоновый тросик, выкрашенный импортными умельцами под цвет морской воды – и вонзился сразу за жабрами, там, куда Мазур и целил. Он выпустил шест и обеими руками схватился за ружье – подстреленный хищник изгибался, бился, моментально сбившись с аллюра. В висках уже постукивало, грудь перехватывало – воздух кончался, – но Мазур, держась на остатках кислорода в легких, метнулся вверх, наматывая тросик на ружье, то ли подтягивая к себе бьющуюся рыбину, то ли себя к ней. Оказавшись совсем рядом, он чувствительно получил по боку упругим твердым хвостом, но успел выхватить нож и всадить его куда следовало. Луфарь еще трепыхался, но уже гораздо более вяло. Отчаянно работая ластами, Мазур кинулся к поверхности – в висках уже стучали барабаны…

Вынырнул, жадно, всей грудою вздохнул воздух через трубку, потом еще – и, не теряя времени, поплыл к берегу, волоча за собой слабо трепыхавшуюся рыбину, гребя правой, ухитряясь держать одной рукой и древко гарпуна, и ружье.

Издали увидел, что на берегу уже трое – только Веры пока что не видно. Почувствовав ногами каменистое дно, привычно встал и вышел из моря спиной вперед, шлепая ластами, волоча по песку ставшую тяжеленной рыбину, оставлявшую широкую борозду.

На берегу все было в порядке. Морской Змей и Вадим, оставленный в качестве береговой команды, потрудились на совесть: собрали и нарубили в два топорика немало плавника, принесли ведро воды из ближайшего ручейка (люди опытные такие пикники устраивают только там, где есть ручеек, так проще, чем тащить с собой пресную воду канистрами), принесли из лодки лист железа и «шевелилку», два ящика с пивом разместили на мелководье так, чтобы над водой торчали только горлышки. Третий крохотный костерок уже догорел, но чайник вскипел – и Лаврик попивал из эмалированной кружки дегтярного цвета чай, жевал шоколад: классическая трапеза после погружения, что в боевых условиях, что в мирных. Рядом с ним еще слабо трепыхались нанизанные на веревку семь крабов.

Все трое уставились на Мазура с нескрываемым уважением. Он протащил луфаря еще немного, сел и снял ласты. Сказал Лаврику:

– Касаемо крабов ты меня, конечно, обловил, но у меня еще вот этот дядька. Под пудик будет, все руки оттянул…

– Ну вы молоток, Кирилл, – покачал головой Вадим. – А я его третий год выслеживаю, и все без толку…

– Фарт, – сказал Мазур. – Сам на меня выскочил… – он встал на колени и, пошатывая гарпун, стал извлекать его из мощной рыбьей шеи. – Я так пронимаю, здесь мы из него уху мастрячить не будем? Ничего подходящего нет, кроме соли, к Боцману отвезем…

– Ну, конечно, – сказал Лаврик. – И уж там вечерком забабахаем, по всем правилам – и с рюмкой водки, и с головешкой…

– Ладно, – сказал Мазур. – Тогда я его сейчас выпотрошу и к лодке привяжу, чтобы в воде бултыхался. – Он наконец выдернул гарпун, привел тросик в порядок, еще раз оглядел добычу, сожалеюще сказал: – В Сибирь бы его, да зимой, такой строганинки можно было б излалить. С Верой как, беспокоиться не стоит?

– Да ни капельки, – сказал Вадим. – Она у меня тот еще Ихтиандрик. И большой спец по мидиям. Расчетное время еще не вышло. Она во-он там пасется, – он показал на море. – Видел, как несколько раз выныривала воздуху глотнуть. Точно, там грибное место…

Глянув на добычу, Мазур вздохнул, картинно перекрестился и, ухватив морского хищника за хвост, поволок поближе к лодке. Сюда (километров шесть от городка) можно было преспокойно добраться и на машине (автострада пролегала в полукилометре от моря, и от нее до берега машина могла прекрасно проехать), но это означало бы обречь кого-то одного на трезвость, а что это, в таком случае, за пикник на обочине? Так что взяли лодку у соседа Боцмана, благо он по этой части был в городке царем и богом – начальник лодочной станции, адмирал эскадры примерно десятка в четыре вымпелов, не только прозаических шлюпок, но и дюжины яхточек (восемь принадлежали местным любителям, а четыре сдавались напрокат). Ну, а пройти на веслах шесть километров по спокойному морю для них троих ни малейшей сложности не представляло.

Вздыхай не вздыхай, а трудиться придется. Твоя дичь – твоя и работа. У любой самой престижной добычи есть одна отрицательная черта – ее приходится разделывать…

Он, стоя на коленках, как раз старательно распорол брюхо луфаря, когда над водой показалась маска с трубкой, выпрямившись во весь рост, Вера зашагала к берегу – вполне себе профессионально, спиной вперед. Действительно, Ихтиандрик. Мокрые темные волосы облепили плечи и спину, вместо закрытого пестрого купальника она сегодня щеголяла в желтом бикини, красиво гармонировавшем с загорелой кожей и волосами. Мазур невольно проводил ее взглядом – без всяких задних мыслей, исключительно со здоровой мужской завистью: он давно уже сделал вывод, что у этой красивой пары все обстоит просто замечательно. В то время как у некоторых здесь присутствующих в этом плане – пока что полная неопределенность.

Она повернулась лицом к присутствующим и приняла грациозную позу с ослепительной улыбкой – Вадим уже наводил на нее фотоаппарат. Он нисколечко не врал насчет ее талантов морской охотницы – в обеих руках она держала приличных размеров сетки, наполненные свежесрезанными мидиями. Мазур подумал мельком: что характерно, женщины, отправляясь отдыхать на море, берут купальников не меньше, чем нарядов, этот у нее третий и явно не последний. Снова вздохнув – ну, традиция такая перед работой, – он принялся за рыбину. Потянуло дымком – разжигали оба костра. Слышно было, как кто-то со звонкими металлическими щелчками раскладывает высокий таган-треножник, на котором предстояло повиснуть ведру с крабами.

Потом кто-то определенно со злостью воскликнул:

– Бог ты мой!

Мазур повернулся в ту сторону. Да уж, для злости были причины. От автострады, порой переваливаясь на неровностях, но довольно быстро прямехонько к ним ехала белая «Волга», и очень быстро Мазур разглядел знакомый номер. Что характерно, он не почувствовал ни злости, ни раздражения, только, врубив профессиональные рефлексы, полумал: интересно, как эта шпана ухитрилась нас выследить? И тут же подыскал подходящую версию: кто-то из них мог отираться на лодочной станции, видел, как они брали лодку. От станции до этого места море на всем протяжении великолепно просматривается с автострады. Означает это, что за ними умышленно следили, или все получилось случайно? До чего липучие, гады. Пожалуй, все же придется легонько отполировать морду лица – а своим пистолетиком, Жора, даже если он настоящий, пугай забулдыг у пивного ларька, тут тебе не там…

Он воткнул нож в песок, обтерев его от рыбьей крови, сунул в ножны и вразвалочку двинулся к остальным. Машина, развернувшись – боком, остановилась метрах в десяти от них, и оттуда, лыбясь, полезли знакомые все лица, которых век бы не видеть. Жора не без некоей дурной вальяжности выступал впереди своего воинства, черными кудрями и вообще физиономией напоминавший цыгана, с белозубой улыбочкой и теми же «рыжими» дикарскими украшениями, что на нем были в прошлый раз. А вот наколок ни одной, машинально отметил Мазур, – но, надо отдать ему должное, импозантен, стервец, девкам должен нравиться. Воинство попроще, ряшки деревенских хулиганов – но золотишком себя тоже увешали, как, прости господи, какая-нибудь продавщица из мясного отдела… Четверо остановились в паре метров от костра. Троица, как ей и положено, держалась на полшага за атаманом, а Жора, картинно распростерши руки, словно собрался заключить всех в объятия, воскликнул:

– Вот совпадение! Думаю, что за люди на нашем месте, а это вы и есть! Удачная рыбалочка?

– Не жалуемся, – сухо сказал Лаврик.

– Верочка! – сияя белоснежной улыбкой, с дурным пафосом возгласил Жора. – Вы ли это? Я ж говорил, что в бикини вы в сто раз ослепительнее! Что ж вы меня таким ледяным взглядом жгете? Я ж замерзну, как тот снеговик… Вы над моим вчерашним предложением хорошо подумали?

Вадим уставился на него крайне мрачно, держа наперевес «ворошилку» для мидий – длинный железный прут, к которому был аккуратно приварен железный же квадратик. Ежели таким да по кудрявой головушке – грустно гуманоиду будет, подумал Мазур, а и Вадиму придется невесело – эти скоты держатся умело, ни единого матерного слова, никаких угроз, так что получится, что это Вадим первым умышленно ушибил мирного гражданина тяжелым предметом… И под одобрительным взглядом Лаврика плавно переместился на шаг правее, так, чтобы в случае чего вмиг и безболезненно нейтрализовать кипевшего от злости Вадима. Что до Лаврика – он невозмутимо уселся на песок по-турецки и, как дите малое, забавлялся гарпунным ружьем (заряженным, между прочим, мощная пружина взведена), словно бы невзначай наводя его то на одного, то на другого незваного гостя. Трое чуть попятились, погрустнев лицами – хорошо представляли, как смачно прилетит на столь малом расстоянии жутко зазубренным гарпуном.

Мазур отметил, что на сей раз пистолета за поясом у Жоры не видно – хотя он мог его сунуть и за спину. Что до Жоры, он сохранял полнейшее хладнокровие, даже когда гарпун оказывался нацелен прямо ему в брюхо. Сказал только:

– Товарищ доцент, вы б с этой штукой не баловали, а то она острая, еще поцарапаете кого, а это ж статья уголовного кодекса… Великолепное ружжо, кстати, первый раз такое вижу. Где купили?

– На Мадагаскаре, – сухо ответил Лаврик чистую правду.

– Везет же людям! – картинно вздохнул Жора. – Мадагаскары, Антарктиды там всякие… А мы сидим тут, деревня деревней… Верочка, так вы подумали? Ну ладно, ладно, видоизменяю свое предложение. Не будет у нас речи ни о каких кинофильмах, коли уж вас карьера кинозвезды не прельщает… А как насчет фотоснимочков в красивых позах и без дурацких купальников? Есть у меня тут один мастер объектива, у него пленка цветная, импортная. Вы не беспокойтесь, мы ж не шпана какая, чтобы потом или в поездах торговать, как эти глухонемые, которые и не глухонемые вовсе. Просто есть тут у нас один солидный дядечка, коллекционер. Кто спичечные коробки собирает, кто, говорят, даже окурки, а он – фотоальбомчики таких вот красавиц голеньких. У него – как в сейфе, ни одна живая душа не увидит.

– А он на них не дрочит потом? – с ледяным взглядом осведомилась Вера.

– Ну кто ж его знает, Верочка… – развел руками Жора. – Я у него за спиной не стоял. А если да, так что? Дрочка пока еще в уголовном кодексе не прописана. – Он поднял указательный палец с массивным и аляповатым золотым перстнем. – И обратите особое внимание! Человек такой, что не нужны ему как раз эти самые… ну, вы, может, и такое слово знаете, только я его при даме вслух говорить не буду… Ему как раз нужно, чтобы у него в альбомчиках были исключительно приличные женщины. Чтобы даже и мужу не изменяли… Вы ведь не изменяете, правда? У вас глаза такие… не только красивые, но и честные. Нет, точно, в самый раз для очередного альбома.

Точно уловив момент, Мазур якобы невзначай и легонько тронул двумя пальцами запястье Вадима, и у того сами собой разжались пальцы, и «ворошилка» упала в песок. Никто ничего ни не понял – кроме своих, конечно.

Лаврик так и сидел по-турецки, с безучастным лицом, повернув свою стрелялку в сторону стоявших. Ни один мускул у него на лице не дрогнул…

ШШШУУУХ!

Гарпун метнулся молниеносно и неожиданно. Лаврик сидел в той же позе, отрешенный, словно индийский йог – а гарпун торчал из правого заднего колеса «Волги», повыше ступицы.

Четверка ошарашенно таращилась на это неожиданное конструктивное дополнение. Встав на ноги, Лаврик преспокойно произнес:

– Надо же, какой я сегодня неуклюжий, все из рук валится…

Преспокойно прошел к машине, ухватил гарпун, выдернул. Тут же послышался тихий свист, покрышка стала сдуваться на глазах. Возвращаясь, Лаврик на ходу зарядил ружье и взвел пружину. Невозмутимо спросил:

– Претензии у кого-нибудь есть, господа-товарищи? Я нечаянно, хоть обыщите…

– Да ты… – рявкнул Сема и грозно шагнул к нему. Вернее, попытался – Жора перехватил его за локоть и командным тоном распорядился:

– Значит, так: все в темпе вальса меняют колесо! Ну?

Похоже, командирскую должность в этой банде он занимал по праву – кулаки моментально разжались, троица скорым шагом направилась к машине. Сам Жора улыбнулся Лаврику прямо-таки лучезарно:

– Да какие там претензии, товарищ доцент? По себе знаю, все иногда из рук так и валится… У меня вон давеча, не поверите, бутылка водяры из рук выпала, у трезвого, хорошо хоть, подхватить успел, а то жить бы потом не смог от такого прокола… Заклеят мастера, чего там… Кстати, у нас там коньячок в машине. Может, за коньячком и обсудим наши планы?

– Благодарствуйте, – сказал Лаврик. – Своего девать некуда.

– Ну, в таком случае… – Жора направился прямо к Вере и в лучших традициях восемнадцатого века плюхнулся перед ней на колено. Остальные так и возились у машины, явно не собираясь вмешиваться. Приложил руку к сердцу, блеснул великолепными зубами. – Извиняйте, красавица, если что не так, мы тут люди не воспитанные, прямиком из народа вышли, да назад как-то и не зашли… Хамили, может, да исключительно по причине усердия: хозяин человек упрямый… Компенсацию маленькую за все хамство можно – он вытащил из кармана красно-коричневую пачку десяток и, ловко сорвав бандероль большим пальнем, рассыпал у ног Веры.

Десятки разлетелись кучкой, Мазур подумал, что проделано все элегантно – запечатанную пачку она бы еще отбросила ногой, а с разбросанными купюрами проделывать же самое – получится где-то даже и смешно.

– Заберите, – отрезала Вера.

Жора развел руками:

– Что с возу упало, то пропало… Не приучен с земли подбирать. А вообще вы подумайте, предложение в силе, и все пройдет культурно, ежели муженек питает всякие подозрения, пусть он так их больше и не питает – там только о фотографии речь идет…

Он ловко выпрямился с колен, поклонился не без шутовства и, не оглядываясь, направился к машине, где новое колесо уже давно стояло на месте. Мазур отметил, что на сей раз пистолета у него под белой рубашкой навыпуск не было. «Волга» взяла с места на небольшой скорости, выехала на магистраль, прибавила газу и быстренько скрылась с глаз.

– Нахальство фантастическое, – сказал Вадим, все еще сожалевший, по его виду ясно, что никого так и не пришлось отоварить своей железякой. Дать бы разок, особенно этому… цыгану.

– А вот этого делать никак не следовало, – мягко сказал Лаврик. – Обратили вы внимание или нет, но эта гоп-компания ни разу ничего противозаконного не совершила, даже матерных слов не употребляла. Совершенно не к чему придраться. Вот я, стрелок неопытный, некоторое правонарушение совершил, но вряд ли будут заявлять…

– Прикопались, как банный лист, – сердито сказала Вера. – За два прошлых сезона всякое случалось, но таких вот клоунов никогла не было… Интересно, а с этим что делать? – она поддала ногой кучку купюр. – Может, бросить в костер и мидии на них приготовить? Мы ведь отсюда не уедем, правда?

– Уж это точно, – сказал Лаврик. – Кто же от такой благодати уедет – мидии, крабы, пиво прохлаждается… Вряд ли вернутся. А что до денег, так это, по-моему, пошлость и ненужное гусарство – жечь деньги, выпущенные правительством и имеющие хождение на всей территории СССР…

– Не себе же брать? – пожал плечами Морской Змей.

– А кто сказал, что себе? – усмехнулся Лаврик. – Кирилл, возьми пакет у меня в сумке, собери до бумажки. Когда приедем в город, пойдем в сберкассу и перечислим все до копеечки в Фонд Мира, им пригодится. Ну, наплевали и забыли, беремся за пикник? Коля разжигает костер, вообще куховарит, Вера помогает, Вадим приводит в кулинарный вил крабов, Кирилл, как сказано, собирает деньги, а я осуществляю общее руководство…

Он как-то так ловко и спокойно распоряжался, что досада и злость на незваных гостей прошли сами собой. Ведро помаленьку наполнялось клешнями крабов, на оставшиеся от костра угли лег железный лист с высыпанными на него мидиями, над которыми бдительно стоял Вадим с «ворошилкой», в ведре булькала вода, из лодки носили пиво. Пикник получался как пикник, и довольно быстро все расселись на одеялах вокруг мисок с дымящимися мидиями, ведром крабов (Лаврик проворно извлекал длинной двузубой вилкой ярко-красные клешни и раскладывал по жестяным тарелкам), хлопнули первые пробки, и жизнь наладилась совершенно.

– А что, если нам, мужики, поступить по-деревенски? – предложил Морской Змей. – Встретить эту компашку где-нибудь на танцах и вломить ума? Так, чтобы больше не лезли?

– Если что, я в команде, – торопливо предложил Вадим.

– Не пойдет, ребята, – самую чуточку подумав, сказал Лаврик. – Я ж уже говорил: ничего противозаконного эти стервецы не совершили. Вот и получится неспровоцированное нападение группы хулиганов на мирных граждан. Сами на свою шею неприятностей огребем, да и Вадик тоже… А какой-нибудь участковый у них в приятелях определенно есть – ну, как это бывает в маленьких городках, особенно южных.

– Был участковый, – чуть грустно сказал Вадим. – Причем правильный. Мы у него два сезона домик и снимали.

– Вот этот самый? – спросил Лаврик.

– Ага. Только он весной разбился на мотоцикле, на «серпантине», любил погонять. Наследников не нашлось, вот тетя Фая дом и купила, а так вышел бы, цыкнул… Его тут уважали. Два на полтора, наподобие Боцмана.

– И потом, – сказал Лаврик, – деревенские нравы – они работают в обе стороны. Мы их качественно учим, они в ответ собирают кодлу – и пойдет вместо нормального отдыха натуральная вендетта. Оно кому-нибудь надо?

– И что, все это так и терпеть? – поморщилась Вера. – А если еще заявятся?

– Поищем обходные пути, – сказал Лаврик. – Ходы кривые роет подземный умный крот, нормальные пираты всегда идут в обход… Помните, как дядя Сандро их утихомирил ласковым, вовсе не матерным словом? А помните, ребятки, как оно было на Мадагаскаре? Там портовое жулье было почище, а ведь справились: нашли старшего, поговорили чуток, и все было путем…

Ни Мазур, ни Морской Змей не помнили никаких таких приключений на Мадагаскаре с портовой шпаной, но мысль Лаврика поняли с ходу и согласно кивнули: следовало успокоить ребят, простых инженеров, неожиданно попавших в передрягу странного характера и с непредсказуемыми последствиями.

– Вот так и здесь, – безмятежно сказал Лаврик. – Осмотримся, поищем полезные ходы… Разберемся, что к чему. Так что не переживайте, Вера.

– Да я и не переживаю, – пожала она плечами. – Противно просто. Два года тут отдыхали, и было все нормально, а теперь появляются какие-то клоуны…

…Боцман, адмирал лодочной станции, сосед тети Фаи, был великолепен. Мазур знал, что ему шестьдесят, но столько бы ни за что не дал: на голову выше самого высокого здесь Морского Змея, литые мускулы под идеально отглаженной тельняшкой, почти без морщин и даже проседь только на висках. Хотел бы Мазур так выглядеть в его годы. Тем более что у него и хозяюшка имелась – симпатичная блондинка явно наполовину младше.

Правда, к ухе из луфаря Боцман ее принципиально не допустил, твердо заявив, что уха – дело мужское и только мужское. Даже рыбу предложил резать Лаврику с Мазуром – а сам сначала высыпал в кипящий котел в уголке двора десятка два колючих местных ершей – для первого навара. И ловко принялся крошить на деревянной доске все приправы, что полагались.

– На удочку? – поинтересовался Мазур.

– Технология не та. Они с рассвета торчат у берега, на каменистых отмелях. Тут ходишь и гарпунишь их такой длинной вилкой…

– Понятно, – сказал Мазур. – Мы в детстве, в Сибири, так налимов брали. Заплывает меж камешками – тут его и хлоп…

Понемногу от котла потянулся аппетитный парок. Пристегнутый в конуре на короткую цепь пес Равшан, светло-желтый кавказец, так и лежал головой на лапах, но ноздрями шевелил усиленно. Было уютно и спокойно, над небольшим двориком нависала длиннющая виноградная лоза, покрытая тяжеленными сизо-зелеными гроздьями.

– Хорошо у тебя тут, Боцман, – задушевно сказал Лаврик. – Тишина, виноград, море…

– Бери на заметку, Костя, – сказал Боцман, набивая трубочку желтым и пахучим волокнистым табаком. – Когда-нибудь и якорь бросать придется.

– Когда это еще будет…

– С ребятами как живете? – Боцман кивнул в сторону соседнего домика, куда не так давно ушла Вера, заявив, что, по английскому обычаю, следует переодеваться даже к такому скромному обеду (ну, надо же и ей было где-то прогуливать платья. Вадим направился следом, туманно объяснив, что, возможно, понадобится чем-нибудь помочь).

– Да нормальные ребята. – сказал Лаврик. – Вот только липнуть к ним стала какая-то дешевая шпана второй день подряд…

– Это как? – насторожился Боцман.

Лаврик кратенько рассказал, вычленяя главное, как он это умел.

– Странно, – сказал Боцман. – Не то странно, что липнут, а по-дурацки как-то.

– Вот и мне так показалось, – сказал Лаврик. – Бывает, конечно, на курортах всякое, вплоть до самого уголовного, но вот этакий погорелый цирк с дурацкими клоунами…

– Странно, – повторил Боцман. – Я этого Жору сто лет знаю, числится за ним то и это, но вот глупого клоуна что-то никогда из себя не изображал. Остальные так, шестерки… Тс!

Стукнула калитка, появились Вера с Вадимом. Платье на ней в самом деле было если не для Большого театра, то уж никак не для крохотного приморского городка.

Боцман принюхался:

– Ну, пора главную рыбу грузить… – он прошел к котлу и старательно принялся вылавливать огромной шумовкой всех ершей до единого. Потом той же шумовкой загрузил тщательно порезанного луфаря. По какой-то ему одному известной системе стал пригоршней рассыпать разнообразные приправы – а часть оставил на доске. Тут же в небольшом мангале неторопливо горело полено, выполнявшее роль головешки.

– Тася! – позвал Боцман, оборачиваясь в сторону дома. – Мечи все, что положено.

Появилась Тася с целой стопкой алюминиевых мисок, стала расставлять перед гостями. Боцман наставительно сказал:

– Есть такие извращенцы, что едят уху из тарелок, но таковых здесь, очень надеюсь, не имеется…

Равшан вдруг поднял голову и басовито гавкнул. Они повернулись к калитке. Напротив почти бесшумно остановилась белая «Волга», где рядом с водителем сидел только один человек.

– Та-ак… – сказал Боцман, нехорошо сузив глаза. – А вот это уже наглость неприкрытая…

Из машине вылез Жора. На сей раз он был само благолепие: белоснежный костюм с белоснежными туфлями, кремовая рубашка, темно-синий галстук, и в довершение всего – в руке здоровенный букет цветов, явно оранжерейных. Сияя фирменной белозубой улыбкой, он остановился у калитки и громко спросил:

– Дядя Гоша, гостей принимаешь?

– С большим выбором и по особому списку, – сказал дядя Гоша, набычась, стоя у калитки с самым неприязненным видом. – Какими ветрами принесло? Что-то тебя отроду среди моих гостей не числилось, и вряд ли ты в этот почетный список попадешь…

Жора ничего не смутился.

– Ну тогда давай по-другому, дядя Гоша, – заявил он, достал из на грудного кармана пиджака белоснежный платок и помахал им в воздухе. – Считай, что я не гость, а парламентер. А уж парламентеров, согласно всем конвенциям, принимать положено. Сам воевал, знаешь.

– Ну, предположим, – сказал Боцман. – Только парламентеры, душа моя, бывают исключительно во время войны. Ты что, хочешь сказать, какая-то войнушка объявилась? Почему не знаю?

– Да не войнушка, что ты, дядя Гоша! Просто с этими вот ребятами получилось совершенно глупое недоразумение. Микровойнушка такая. Вот я и пришел парламентером, чтобы, значит, загладить и условиться о недопущении впредь… Чтобы был отныне вечный мир на вечные времена. Теперь-то пустишь?

Боцман оглянулся. Показалось, что встретился взглядом с Лавриком, и тот чуть заметно кивнул в ответ. Мазур так и не понял, что тут за игры, но не было ни опасности, ни тревоги: в машине никого больше нет, кроме водителя, двор полон крепких мужиков, а Боцман в городке в немалом авторитете, чтобы на него посмели прыгать этакие вот… Он ограничился тем, что сел посвободнее, так, чтобы в случае чего взмыть из-за добротного, на века сколоченного стола одним прыжком.

– Ну, заходи уж… – Боцман распахнул калитку, возвышаясь над незваным гостем, как водонапорная башня над бидоном.

– А запашо-ок… – Жора потянул ноздрями воздух.

– Не про твою честь, – отрезал Боцман. – Выкладывай и выматывайся, уха перепреет…

– Извольте, – Жора направился прямо к Вере, остановился перед ней демонстративно низко склонив голову. – Вера Николаевна, повинную голову меч не сечет, вы ж женщина интеллигентная, гуманной быть должны… извините уж за глупые шуточки, и вчера, и сегодня, ну кто же станет всерьез приличной женщине такие вещи предлагать? Скучно нам здесь, озверели малость в глуши, чуть ли не шерстью покрылись, вот и лезут в голову развлечения самые дурацкие…. И вы извините, товарищ инженер, и в мыслях не было оскорбить ни вас, ни вашу очаровательную супругу. Дураки мы здесь, и шутки у нас дурацкие… Разрешите в честь истинного раскаяния преподнести вам со всем старанием собранный букет. Нам его дедушка в оранжерее подбирал, целый научный сотрудник… Мне на колени встать, или вы так примете?

Он сунул стоящей перед ним Вере букет так энергично, что молодой женщине поневоле пришлось его подхватить, так, что ее очаровательное личико скрыло ворохом экзотических цветов, названия половины которых Мазур на знал. Вадим смотрел на «парламентера» хмуро, но молчал.

Вера, опустив букет, поинтересовалась:

– А если я этим веником – да вам по голове?

– Приму со смирением! – живо воскликнул Жора. – Ибо дурная голова наказана быть должна!

Он демонстративно наклонился, подставив могучий затылок, весь в черных цыганских кудряшках.

Бить его букетом по голове теперь было как-то даже и неудобно, и Вера попросту бросила букет на стол, на свободное меж мисок вместо.

– Ну что, хлопче? – недобро спросил Боцман. – Сдается мне, кончилась твоя парламентерская миссия?

– Ну не провалом же, надеюсь, – выпрямился Жора. – Вера Николаевна, Вадим Трофимыч, очень надеюсь, поладили дело миром? В жизни к вам никто больше не пристанет, а пристанет, так горько пожалеет, слово даю! Ну скажите, что замяли!

– Замяли, – мрачно сказал Вадим. – Но если еще раз попробуете…

– Да ни полразика, ни четверть разика! – заверил Жора, прижимая руки к груди. – Дурь нашла, а теперь вот схлынула! Вера Николаевна, прощаете?

– С тем условием, чтобы никогда больше вас не видеть, – отрезала Вера, глядя без всяческого расположения.

– Ну, увидеться-то, может, и придется, городок у нас маленький, люди сплошь и рядом на улицах пересекаются. Вот только могу заверить, десятой дорогой обойду! И другим закажу!

– Все сказал? – осведомился Боцман.

– Да все вроде…

– Вот и шагай себе, гражданин парламентер.

– Будет исполнено! – Жора шутовски вытянулся, развернулся и направился к калитке, преувеличенно бережно захлопнул ее за собой и сел в машину, тихо тронувшуюся с места.

Боцман, покосившись на Веру, явно сдержал все слова, что ему хотелось произнести велел. Пробормотал только:

– Клоун! – спохватился: – Ребята, пора головешку!

И направился к котлу.

– Ну вот, – сказал Морской Змеи. – Само собой решилось как-то.

– А это куда девать? – Вера чуточку растерянно посмотрела на благоухающий веник.

– Да просто, – сказал Вадим, отнес цветы к забору и выбросил на улицу.

– Помогите-ка! – позвал Боцман. – Тут двоим нужно.

Он уже держал наготове две толстых тряпки-прихватки.

– Иди помоги, – подтолкнул Мазура локтем Лаврик. – Я пойду в почтовый ящик гляну, телеграмму жду…

И небрежной походкой направился к калитке. Начиналась веселая суета – в котел влили изрядную рюмку водки, погасили в нем большую головешку, установили на стол, на низенькую железную подставку, синеглазая Тася хлопотала с тарелками со свежайшим хлебом, со звоном раскладывала ложки, принесла огромную поварешку, которой только и ворочать в таком котле.

Мазур, сам не понимая почему, следил за Лавриком, благо забор между двумя домиками был решетчатый. Подойдя к ящику, Лаврик достал из него не телеграмму, а конверт, пробежал глазами адрес, распечатал. Там, внутри, насколько удалось Мазуру разглядеть, было что-то вроде небольшой яркой открытки. На миг нахмурился, сунул конверт в карман и направился на подворье Боцмана.

– Дядя Гоша, – спросил Морской Змей. – А ты Тасю за стол пускаешь?

– Скажешь тоже, – расхохотался дядя Гоша. – Мы ж не нехристи какие, а православные русские люди. Это у этих там, – он показал большим пальцем за спину куда-то в ту сторону, где начинался Кавказ, – по-всякому бывает касательно вековых пережитков, а у нас все наоборот, ребята могут подтвердить. Никакого домостроя. Верно, Вера?

– Верно, дядя Гоша, – сказал она уже почти весело.

– То-то. Это только на корабле женщина – к несчастью, а за хорошим столом – как раз наоборот… Кирилл, ты чего засмурнел?

– Да показалось вам… – отмахнулся Мазур.

На деле он как раз вспомнил совсем недавний случай, когда женщина на корабле оказалась как раз к несчастью – да и вторая, хотя никакого несчастья и не принесла, где-то даже наоборот, обернулась нешуточным сюрпризом…

И Тася осторожно наклонила поварешку над его миской, и в нее полилась обжигающая уха, пахнущая так, что все посторонние мысли напрочь вылетели из головы. Зеленоватое вино – с той самой лозы – полилось в стаканы, светило солнце, пробиваясь лучиками через просветы лозы, жизнь вновь казалась прекрасной и удивительной.

И совершенно не верилось, что в эту самую минуту там и сям по глобусу гремят выстрелы и взрывы, что люди убивают друг друга – сплошь и рядом не по злобе или врожденной страсти к убийству, а потому что им так приказала держава…