Глава XI. ЭКСПЕРТ И ИЗВОЗЧИК
Уже когда они неторопливо ехали по провинциальным немощеным улочкам, Мазур сказал:
– Не мое дело, конечно, давать тебе советы по твоему ремеслу. Но вот лично я обязательно колонул бы Фаину еще и по опию. Единственная идеальная кандидатура, которая могла его подбросить…
– Единственная? – ухмыльнулся Лаврик, не отрывая взгляда от дороги. – Уверен?
Мазур присмотрелся к сослуживцу, чьи порой, мягко скажем, специфические методы уже прекрасно знал. И тем не менее удивился:
– Так это…
– Ну да, – безмятежно сказал Лаврик. – Опий я подбросил, иезуит такой. Ну, правда, не сам, Оля отлично справилась. Ты не смотри на меня так. Я золотой парень, душа у меня нежная, трепетная и ранимая – но исключительно вне службы. А служба у меня собачья, что уж там. Бывают провокации недопустимые, а бывают и такие, что идут на пользу делу, так что начальство дает санкцию, непременно прибавив, правда, «под твою ответственность»… Не переживай. Ну какие у них были тяготы? Ночь в КПЗ, и только. Здешняя КПЗ – никак не бухарский зиндан эмирских времен. С начальником милиции Приходько поговорили серьезные люди, объяснили, что тут имеет место быть важная оперативная игра солидных ведомств. Подписочки, кстати, с обоих взяли тяжеленькие. Документы Еремеевых нигде официально не регистрировались. Когда в них минет надобность, их не будет – стоит спичкой чиркнуть.
– Чего ж твой Приходько из меня жилы тянул и смотрел, как солдат на вошь?
– Ну, так уж и тянул, ну так уж и на вошь… – хмыкнул Лаврик. – Для пущего правдоподобия. Я уверен, ты оч-чень эмоционально повествовал Греку, как тебя гнобил суровый мусор… Для облегчения тебе игры, к пользе дела…
– Ага, – сказал Мазур, чуть подумав. – Хотел посмотреть, будет ли кто-то из этих их вытаскивать, и если да, то кто?
– В десяточку, – сказал Лаврик. – В том числе и это. Но главное было даже не это – нужно было проверить еще одно соображение. Ты-то, с твоими допусками, можешь о нем знать, но я пока что промолчу. Из самолюбия, человеческого и профессионального. Я все же могу ошибиться и предстать идиотом. Победителей не судят всегда и везде – а вот проигравшим начальство всегда и везде с огромным удовольствием вставляет фитиль на полметра… Посмотрим. При любом исходе дела узнаешь, доктор Ватсон… – он поехал медленнее, присматриваясь к номерам домов. – Ага, вот оно. Хозяин, по точным данным, должен быть дома…
Я партию играю один, ты помалкивай, разве что понадобится что-то подтвердить…
Он остановил машину у небольшого, но красивого и аккуратного одноэтажного домика с виноградной лозой во дворике и небольшим садиком. Со двора на них лениво брехнула и ушла в конуру рыжая собачонка калибра Мульки, и Лаврик нажал кнопку звонка.
Не прошло и минуты, как неторопливо вышел хозяин – высокий, в спортивном костюме, лет шестидесяти, но прямой, как смычок, с обширной проседью и породистым лицом дореволюционного дворянина. Открыл калитку и, как следовало ожидать, глянул вопросительно.
– Николай Эрастович? – вежливо осведомился Лаврик. – Мы к вам по делу. Кирилл, покажи…
Он раскрыл муровское удостоверение, и Мазур сделал то же самое, держали их так достаточно долго, чтобы хозяин внимательно прочитал. Безмятежность с его лица исчезла, и он сказал, поджимая губы:
– Что, и тут наконец началась кампания?
– Какая? – с искренним удивлением поднял брови Лаврик. – А… Вы имеете в виду эту статью УК? Скажу по секрету, на мой взгляд, совершенно дурацкую: надо же различать эротику и порнографию. Коли я собственными глазами видел даже в «Детской энциклопедии» явную здоровую эротику… Может, вы понимаете, о чем я?
– Ну, конечно, – сказал хозяин, самую чуточку отмякнув. – «Славянка» Кассина, это классика…
– Вот и я так думаю, – сказал Лаврик, включив одну из своих обаятельных улыбок. – Вы подумайте сами: если бы какой-нибудь дурик все же решил, за вас взяться, неужели для этого стали бы сюда присылать людей из МУРа? У МУРа от дел посерьезнее не продохнуть… Дело в следующем. Нам от вас нужна консультация. Совершенно неофициальная. Вообще, мы здесь совершенно неофициально, без вашего позволения во двор шагнуть не можем, вы имеете полное право нас послать куда угодно, и мы вынуждены будем по этому адресу пойти без всяких для вас последствий, – он улыбнулся еще обаятельнее. – А вас потом до-о-олго будет мучить любопытство: что это за неофициальная консультация такая, что ради нее прилетели аж муровцы… Нет?
Фотограф думал недолго. Весьма вероятно, Лаврик угодил в точку. Любопытство, как гласит поговорка, и кошку губит, что уж говорит о людях…
– Проходите в дом, – сказал он, распахивая калитку.
Они оказались в небольшой комнате, явно игравшей роль гостиной.
Фотографии на стенах, как и следовало ожидать, висели самые безобидные: море, горы, старинные нездешние дома.
– Чисто тут у вас, – сказал Лаврик, откровенно оглядываясь. – Один живете?
– По-разному, – сказал хозяин.
– Вполне исчерпывающий ответ… – сказал Лаврик. – Ну да ваши личные дела – ваши личные дела, мы не за тем пришли… Вот, посмотрите. Это ведь ваши работы?
Он протянул фотографу две фотографии Веры с похабным добавлением. Хозяин взял их, всмотрелся… и выражение лица у него стало ожидаемое: возмущение, даже ярость. Ему явно хотелось повысить голос и не выбирать выражений, но он сдержался, сказал ровно, холодно;
– Оба снимка мои. Только, когда я их делал, позировала только девушка, без этого… – он явно проглотил матерное слово. – Я такой пакостью не балуюсь. Я не сексуальный извращенец, я…
– Вы – художник, – мягко прервал Лаврик. – Вы мастер. Я все понимаю.
– Верите вы, или нет…
– Верю, – сказал Лаврик. – Но не оттого, что я привык верить на слово, а потому, что мой напарник, – он кивнул на Мазура, – собственными глазами видел эти снимки, так сказать, свежеиспеченными, когда на них и в самом деле была только девушка, без всяких добавлений. Так что к вам никаких претензий.
– А в чем, собственно, дело?
– Тайна следствия, – развел руками Лаврик. – Все, что могу сказать – эти снимки использовались в очень грязном деле. Вполне умышленно.
– Сюрреализм какой-то, – пожал плечами хозяин. – Алина? Марина? Они девчонки ветреные, но ни в какие грязные дела никогда не мешались, да и не сумели бы так…
– Это не они, – сказал Лаврик. – Тут кое-кто другой, мастеровитее и подлее…
– А в чем, собственно, моя роль как консультанта?
– Монтаж – сто процентов, – сказал Лаврик. – По моему дилетантскому мнению – оч-чень качественный монтаж. Не просто ремесленная работа. Москва далеко, специалистов нужных здесь нет, я эти снимки получил только здесь. Вот и возникает вопрос к вам, как к мэтру. Как бы поточнее сформулировать… Что бы вы сами сказали о мастерстве исполнителя этой порнографии? Хозяин достал из ящика стола большую, отливавшую синевой лупу в старинной бронзовой оправе, с затейливой ручкой, принялся рассматривать фотографии. Длилось это недолго, минуты две. Наконец он отложил лупу и снимки, сказал уверенно:
– Ну что же, мнение у вас не дилетантское. Пусть это похабщина, но дешевым ремесленником тут и не пахнет. Работал мастер фотодела, очень возможно, с использованием импортной фотоаппаратуры. Здесь, в городке, я и не представляю, кто бы мог так качественно сработать. Честное слово, я никого не выгораживаю. Если бы я знал, кто, обязательно сказал бы, – он жестко усмехнулся. – Характер у меня не ангельский. И человека, который мои работы паскудит такими вот «творческими изысками», я бы покрывать не стал… – он спросил с надеждой: – А порвать эту погань нельзя?
– Увы… – пожал плечами Лаврик, аккуратно пряча фотографии в бумажник. – Идут вещественным доказательством в серьезном следственном деле. Но вы не беспокойтесь, Николай Эрастович: увидят эту погань считанные люди, которые о том болтать не станут. Так что ваша профессиональная репутация нисколечко не пострадает. Теперь другое… – он достал десяток снимков, сделанных в нумере на втором этаже «Жемчужины», протянул хозяину. – Есть еще такие фото…
Николай Эрастович просмотрел их бегло, чуть сварливо начал:
– Ну, тут уж я…
– Ну, тут уж вы совершенно ни при чем, – подхватил Лаврик. – Никто и не сомневается. По сравнению с вашими работами – это лубок, дешевка… Ваша консультация здесь нужна по другому вопросу. Посмотрите внимательнее. Даже дилетанту ясно, что все снимки сделаны с одной точки, стационарно закрепленным фотоаппаратом…
– Это сразу видно.
– Причем, учитывая обстоятельства съемки… Никто из ее участников никакого фотоаппарата не видел, и фотограф при сем не присутствовал. Даже дилетант легко делает вывод: камера была миниатюрная и замаскированная где-то в противоположной стене. Теперь вопрос к профессионалу: что вы можете сказать о фотоаппарате, фотобумаге… вообще все, что можете сказать?
Хозяин снова взял лупу, но на сей раз не провозился и минуты.
– Начнем с фотоаппарата? – сказал он. – Раз уж вы уверены, что аппарат был миниатюрный…
– Стопроцентно.
– У нас таких в свободной продаже не бывает. Самый миниатюрный советский фотоаппарат в легальной продаже – «Вега-2». Но он, во-первых, размерами больше пачки сигарет…
– Я знаю, – сказал Лаврик. – У самого такой есть.
– Ну, тогда вы знаете, что это такое. Там всякий раз нужно передергивать затвор, так что незаметно его куда-нибудь вмонтировать смысла нет. А снимать из, скажем, соседнего номера через какую-нибудь дырку в стене… Не годится. Сразу видно, что сделано это не «Вегой». Какая-то гораздо более миниатюрная штука, которую, насколько я знаю по детективам, используют только конторы… – он легонько улыбнулся. – Вроде вашей. Очень качественный аппаратик… Я просто незнаком с отечественными, кто бы мне их показывал, так что не могу судить, наша это техника или импортная. Пленка… Вот тут я сказал бы с уверенностью: хорошая импортная. Наверняка. Хотя, может быть, и отечественный аналог есть, но с ним я опять-таки не знаком. Фотобумага… – он взял один из снимков, показал Лаврику оборотной стороной. – Тут и гадать не надо. Видите эмблемку?
– Конечно, – сказал Лаврик. – Только представления не имею, что она должна означать. На всех ваших снимках, кстати, тоже есть какая-то эмблемка, только другая.
– Товарные знаки, – сказал хозяин. – Эмблема фирмы. «Детар», первоклассная французская бумага. Из того же разряда, что «Кодак» и «Беллари». Я ее хорошо знаю, но с ней не работаю – в основном с «Беллари», реже с «Кодаком». Дело вкуса…
– Понятно. Купить этот «Детар» в Союзе можно?
– Можно. Как «Кодак» с «Беллари» и кое-что еще. Ничуть не запрещенный импорт. Но поступает в Союз малыми партиями, идет по разряду страшного дефицита и продается в основном в столицах. Купить можно… если знать, кому приплатить, чтобы достал из-под прилавка, Ну, как это у нас водится… Что-то еще?
– Да нет, пожалуй, – сказал Лаврик. – Простите за банальную фразу из детективов, но вы нам и в самом деле очень помогли. Вот разве что… он смотрел теперь прямо-таки просительно. – Раз уж мы здесь… Вы бы не могли подарить нам с напарником по вашей работе? На большой формат я не претендую, у нас держать такое на стене, тем более людям нашей профессии… не так поймут. Такие вот, обычные. Дарят же писатели книги с автографом… А мы бы хорошим коньяком ответили…
– Да ладно, какой коньяк…
Он вышел в соседнюю комнату, вскоре вернулся с двумя снимками:
– Устраивает?
– Выше крыши, – сказал Лаврик.
Хозяин расписался на обеих, подал Лаврику и Мазуру. Поблагодарили они искрение.
Уже в машине Лаврик сказал озабоченно:
– Литру хорошего коньяку ему все же надо купить. Мужик нормальный, талант – а его, стопроцентно, как только начнут писать бумажки, в свидетели будут таскать. С другой стороны – чуточку сам виноват, с разбором надо выбирать моделей, не щелкать всех подряд. А то еще потом какая-нибудь заразка шантажировать начнет: напоили ее мол, сняли в неприглядном виде, так что или деньги, или заява. Были случаи… – он глянул с лукавинкой на Мазура. – Поменяться не хочешь? А то тебе досталась брюнетка, а блондинка – у меня.
– А давай, – сказал Мазур.
Они обменялись фотографиями, Лаврик посмотрел на свою и цокнул языком:
– Живут же где-то такие, не зная, что есть на свете бравые черноморские орлы…
И включил мотор. Вид у него был скорее веселый, чем мрачный, и через какое-то время Мазур все же не смолчал:
– Ну что, вписывается все, что мы слышали, в твою загадочную версию? Или это тоже секрет?
– Да не секрет, если общими словами… – рассеянно отозвался Лаврик. – Вписывается. Очень даже. Скорее да, чем нет. Но стопроцентной уверенности нет, ее до определенного момента никогда не существует… О! Наши шагают!
Действительно, по тротуару не спеша шагали Морской Змей и Лымарь. Шли, естественно, не в ногу: одно из первых, чему старательно учат новоиспеченных «морских дьяволов» – хорошенько разучают ходить в ногу. Один Аллах ведает, где им придется работать, в какой точке глобуса – но в любом случае не в виде военных. А у людей с профессионально наметанным взглядом шагающие в ногу штатские моментально вызовут нехорошие мысли…
– Понуро что-то шагают орлы, – сказал Лаврик. – Не видать толковых результатов, я подозреваю…
Он остановился и посигналил. Двое орлов повернули головы, остановились, залезли в боковую дверь. Вид у них и вправду был не орлиный. – Пусто-пусто? – спросил Лаврик.
– Оно, – мрачновато ответил Морской Змей. – Не объявлялся наш клиент ни в милиции, ни у медиков, ни в морге. Ни в каком качестве.
– Это тоже результат, – сказал Лаврик. – Значит, жив-здоров и вряд ли бедствует…
– Ну да, все к тому, – сказал Морской Змей. – Точно, у бабы завис, учит горе в водке плавать…
– Горе, оно такое, что и плавать научится в два счета… – рассеянно сказал Лаврик. – Ладно, поехали домой…
Издали было видно, что двор пуст. Но едва они стали вылезать из машины, из соседней калитки выскочила Тася, подбежала к ним – симпатичная, русая, в легком платьице, босиком, с перепачканными клубничным соком узкими ладонями.
– Ребята, – сказала она тихо. – Гоша меня посадил на веранде присматривать за домом, когда вы уедете. Оттуда ж двор весь просматривается. Ну, если что…
– Тася, вы настоящая «подруга белого охотника», – без улыбки сказал Лаврик и тут же стал еще серьезнее. – И что, было «если что»?
– Похоже… – сказала она еще тише. – Буквально минут через пять, как вы уехали, Вера с авоськой вышла со двора. Свернула направо, потом за угол. Ну, все выглядело, будто в магазин. Только вас почти час не было, а она так и не вернулась…
Мазур, как и другие, прекрасно знал этот магазинчик – едва ли не ларек, с небогатым ассортиментом продуктов, разве что пиво и конченый морской карась там были хороши. И никаких очередей – во всяком случае таких, в которых пришлось стоять бы час. Они все там бывали – в основном за помянутым товаром.
– А Ольга? – спросил Лаврик.
– А она с тех пор из ломика и не выходила… Я не отлучалась. Точно, не выходила. И вот что… Через пару минут в ту же сторону проехала «Волга» Жорки-Грека, я номер знаю, да и за рулем он сидел… Мне как, звонить Гоше?
– Не надо, – сказал Лаврик с собранным, жестким лицом робота. – Спасибо, Тася.
– Я стараюсь…
Лаврик уже быстрым шагом шел к калитке, остальные поспешали следом. От входа они увидели, что Ольга, полностью одетая, лицом вниз лежит на одной из кроватей, свесив руку. Лаврик одним прыжком оказался рядом, схватил за плечи, перевернул на спину, присмотрелся. Она дышала ровно и спокойно, чуточку посапывая по-детски, будто мирно спала, но просыпаться и не думала, даже когда Лаврик крепенько встряхнул ее за плечи.
– Гена… – бросил Лаврик, отступая.
Лымарь прямо-таки леопардом кинулся к постели (Мазур уже знал, что Лымарь выцыганил-таки у Ольги фотку в бикини, и еще кое-что про них знал), взял ее за запястье, с минуту, глядя на часы, сосредоточенно считал пульс. Послушал ладонью сердце, поднял веко, облегченно вздохнул:
– Никакой комы. Нормальный здоровый сон… то есть в чем-то ненормальный, конечно…
– Ага, – сказал Лаврик, сузив глаза. – Щедрая хозяюшка чаек организовала…
И точно, на столике стояли два пустых стакана, заварочный чайник, другой, побольше, с наверняка остывшим уже кипятком, лежали горсть конфет, печенье, вафли – все из того магазинчика.
– Лопухнулась чуток девочка, – сказал Лаврик сквозь зубы, мимолетно оглянувшись на мирно посапывавшую Ольгу. – Да и я не предупредил, олух царя небесного. Но ведь так до конца и не думал…
Нет, не идиот я, не идиот… Ладно, умнее будет… Все, ребята, пошла работа! Гена, остаешься с Олей. На всякий случай. Аптечка твоя хитрая при тебе?
– Ну да, – сказал Лымарь. – Я еще голову ломал, зачем мне ее сюда навязали, а оно вот что…
– Мудер ты, батюшка, мудер… – все так же сквозь зубы сказал Лаврик. – Принеси аптечку. На всякий случай, мало ли у кого мало ли от каких зелий мало ли какие осложнения бывают… И пушку с корочками на всякий случай прихвати. Ольга на тебе. И смотри еще, чтоб Фаина со двора не сквозанула. Коля, разбери пока остальные пушки, цепляй свою, выложи наши. Кирилл, за мной.
Он быстрыми шагами направился к крыльцу, одним прыжком его преодолел и распахнул пинком дверь. Прошел в гостиную. Фаина, сидевшая с каким-то рукодельем, уставилась на них выжидательно-зло.
– Марш в дальнюю комнату… – сказал Лаврик. – Или нет – марш во двор и стой там, как стойкий оловянный солдатик, пока не позову. Престо, престо, синьорина!
Она вышла, украдкой бросив ненавидящий взгляд. Лаврик подтолкнул Мазура к телефону:
– Звони Жорке, сначала на хазу, потом домой. Если нет и там, и там, будем искать… Скажи, стряслось что-то неожиданное и поганое – не по вашим с ним умам, намекни, что сам расскажешь…
Мазур сначала накрутил номер хазы. Пропищало с десяток длинных гудков – но он, повинуясь энергичному жесту Лаврика, не убирал трубку от уха – и точно, после еще нескольких гудков послышался крайне недовольный голос Жоры:
– Ну, слушаю… Кто?
– Кирилл, – сказал Мазур. – Жор, у меня к тебе дело срочное. Сейчас приеду.
Жора проворчал:
– Кирюш, а обязательно? У меня тут телка…
– Гони телку в шею, – сказал Мазур. – Тут случилось кое-что, понял? По нашим делам, понял? И такое, что не нашего ума дело. Тут умный человек должен быть в курсе… Не по телефону, ясно. Так что и сам ему звонить не вздумай. В общем, еду.
– А обязательно?
– Обязательней некуда, – сказал Мазур, старательно изображая голосом надлежащее волнение. – Гони телку и жди.
Он хотел положить трубку, но Лаврик ее перехватил, ударил по рычажкам, набрал номер и спокойно сказал:
– Пляшите, теща уехала.
После бесцеремонно выдернул телефонный провод из гнезда, взял телефон под мышку и направился на выход. Фаина стояла неподалеку от крыльца, в самом деле, как стойкий оловянный солдатик.
– Марш в дом, – бросил ей Лаврик. – И никуда не выходить. Если что – под землей найду и по полной программе обработаю…
Она уже не пошла, а кинулась на крыльцо. Оглядевшись, Лаврик без всплеска опустил телефон в бочку с застоявшейся дождевой водой стоявшую под водостоком крыши, проворчал:
– Вряд ли у нее запасной есть…
И столь же быстрыми шагами направился к их домику. Они с Мазуром быстро пристегнули кобуры к щиколоткам и молча двинулись за молчавшим Лавриком.
…К дому Жоры и Алины они подъехали не спеша, без киношной гонки и голливудского скрипа тормозов – не было никакой необходимости. Стояла жаркая тишина, двор был пуст, только на ближайшей к подъезду лавочке, в тени развесистой вишни, росшей дико, как дома – полынь, двое средних лет мужичков разложили шахматную лоску и расставляли фигуры, да на вишне увлеченно паслись двое шкетов в одних трусиках.
В дверь позвонил Лаврик. Жора открыл, в одних трусах и с крайне недовольным видом. Мазур подметил, что в прихожей, рядом с Жориными сандалетами, стояли женские туфельки. Сказать Жора ничего не успел – Лаврик коротким жестоким ударом отшвырнул его в комнату. Они вошли, аккуратно прикрыв за собой дверь. Жора так и сидел на пятой точке, остолбенело таращась. Из прихожей было видно, что в постели прикрылось простыней до глаз создание явно женского пола с темными растрепанными волосами, тут же, на кресле, висело платьице и валялись прочие тряпочки.
– Тебе ж сказано было – гони телку, – сказал Мазур.
– Да пока ты добирался, я еще раз успел… – машинально ответил Жора, и тут до него полностью дошло. – Ребят, вы что, охренели, что за дела?
– Калиспера, – сказал Лаврик.
– Чего? – вылупился на него Жора.
– Это я с тобой здороваюсь, – любезно разъяснил Лаврик. – По-гречески. Кастракис, какой ты, к свиньям, грек, если родного языка не знаешь? Наверняка и сиртаки плясать не умеешь? А жаль. Красивый танец, особенно когда в шеренге девочки в мини… – он просвистел несколько тактов сиртаки и сказал совершенно другим тоном: – Встать.
Ничего больше не добавил – только потянул вверх штанину легких и просторных летних брюк, так что кобура с «Вальтерочком» открылась во всей красе. Жора неуклюже встал, вытаращился вовсе уж недоумевающе:
– Не, ребята, что за дела?
– Деда, как триппер у осла – такие же печальные, – сказал Лаврик. – Ну, все дружненько кажем книжечки на время, достаточное для прочтения…
Они почти синхронно раскрыли грозные красные книжечки перед лицом потомка аргонавтов. Жора оторопело вчитывался. От него здорово попахивало свежепринятым, но пьян он не был – из прихожей видно, что бутылка «Метаксы» на столике постели пуста только наполовину (как сказал бы пессимист, или полна наполовину, как выразился бы оптимист). Вот тут Жору, похоже, вышибло из всякого соображения. Он пробормотал:
– А я че? Я ничо…
– Че-че… а не горячо. – ответил Лаврик старой мальчишеской присказкой. – Иди оденься, к тебе представители власти пришли…
Потом прошел к постели и бесцеремонно сдернул простыню до подбородка. Открылось смазливое и перепуганное личико девчонки этак двадцати неполных лет. Показав ей книжечку, Лаврик ласково поинтересовался:
– Судимости есть?
– Нету, – жалобно пискнуло создание.
Жора подал голос:
– Да это наша девочка, городская, приличная…
– Понятно, – кивнул Лаврик. – В том смысле, что с двумя сразу не спит, а? Приличное создание, в три секунды оделось, в три секунды умотало… Ну?
– Я голая совсем… – протянула она еще жалобнее.
– Мы не маньяки, – успокоил Лаврик. – И голых девок навидались… Ну, живо! Или наряд вызвать, чтобы тебе помог?
Мазур его понимал: жизнь – штука сложная. От такой вот соплюшки, если по-джентльменски повернуться к ней спиной, можно и получить в спину что-нибудь вредное для здоровья. Бывали, знаете ли, прецеденты…
Она решилась, выскочила из-под простыни, с космической скоростью прыгнула в трусики, нацепила лифчик, рывком натянула платье – так, что затрещало, что-то где-то порвалось. Лаврик ее ласково напутствовал:
– А теперь чеши отсюда со всех своих красивых ножек, и если хоть кому-нибудь пискнешь, что видела, судимость у тебя точно будет… На старт, внимание, марш!
Она вылетела бомбой, хлопнув дверью. В голове у Мазура мимолетно мелькнула неуместная в деловой обстановке мысль: интересно, каблуки сломает, уносясь с такой скоростью, или обойдется? Лаврик тем временем говорил:
– Ну, оделся? Вот и ладушки. Все сели, дружелюбно беседовать будем, как на конференции ООН или там в пивняке… Тебе кресла не хватает? Садись вон на постель, она и не такое повидала, как твоя скромная персона… Ну вот, все удобно устроились. Ваша вступительная речь, господин Кастракис? Вам, как хозяину, и начинать.
– Какая речь? Про что начинать? В чем дело вообще?
– Ситуация ясна, – сказал Лаврик. – Ну, поскольку господин Кастракис добровольно сложил с себя полномочия председателя, я таковые беру на себя. Кто за, кто против, единогласно… Кстати, Кастракис, презервативы приличные люди сразу в мусорное ведро выбрасывают, а ты их вон пол диван набросал, я отсюда вижу… Ладно, я не о гигиене. О делах будем, которые к тебе, Жора, имеют прямое касательство, уж такое прямое…
– Ребята! – возопил Жора.
– Ребята в детском садике в песочек играют, – отрезал Лаврик.
– Мужики…
– Мужики в поле пашенку пашут.
– Товарищи…
– Тамбовский волк тебе товарищ. И брянский гоже.
– Гражданин начальник…
– Вот это уже лучше, – одобрительно кивнул Лаврик. – Можно и «гражданин следователь», но так длиннее, а время экономить нужно. Экономика должна быть экономной, как учит нас… – он значительно ткнул пальцем в потолок. – Пусть уж «гражданин начальник». Благо я хоть и небольшое, но начальство…
Жора выпрямился в кресле, воскликнул с этаким цыганским надрывом:
– А почему, собственно, «гражданин»? Вы мне, кроме корочек – ну да, авторитетных – никаких больше бумаг не показали. Не объявили, в качестве кого допрашиваете, протокола допроса не выложили… Вы уж извините, гражданин начальник, но получаются пока сплошные тары-бары-растабары! И унижать зачем? Кастракисом этим? Вы ж МУР, везде болтают, что у вас высокая культура следствия…
– Молодец, Жора, – сказал прямо-таки задушевно Лаврик, умевший менять личины на ходу в мгновение ока. – Просидел ты всего ничего, пару недель в СИЗО да полгода на зоне, но хорошо кой-чего нахватался, тут тебе и классический блатной надрыв, и разговор насчет официальных бумажек… Дельный, кстати, разговор. Присмотрелся я к тебе, Жора, и сделал вывод: ты поумнее, чем прикидываешься. Не светоч интеллекта, конечно, но и не такой придурковатый, как лепишь из себя. Этакий бравый солдат Швейк… Читал?
– Ну, было дело… Забавно.
– Ну вот, – сказал Лаврик. – Ты еще и начитанный, вон и полочка с книгами, хоть и невеликая… Что сейчас читаем?
– «Анжелику», – чуть смущенно признался Жора. – Интересно. Опять же там все описано…
– Вообще-то ты тут прав, – задумчиво сказал Лаврик. – В некоторых эпизодах там не любовь и не секс, а именно вульгарно так… Ну ладно, Кастракиса снимаем. Так прав я, Жора? Что ты любишь придурковатым прикидываться, а на деле поумнее будешь? Ну?
– Дурачку жить проще, – буркнул Жора. – И спроса с него в случае чего меньше…
– Ну вот, я правильно угадал, – сказал Лаврик. – А значит, разговор будет не с придурком, а с человеком не без ума… – его взгляд стал жестким, голос зазвучал резче. – Коли уж ты умной, должен знать: бывают допросы без всяких официальных бумажек, протоколов, постановлений, повесток и ордеров. И соль в том, что именно такие допросы сплошь и рядом посерьезнее официальных будут. На официальном у тебя кой-какие права имеются, предусмотренные УПК. Имеешь право не отвечать на вопросы и не несешь за это никакой ответственности, поскольку против тебя возбуждено уголовное дело, и тебе такое повеление законом дозволяется. А вот беседы неофициальные… В них, Жора, порой для спрашиваемого гораздо больше опасности и жизненных невзгод. В тюрьме тебя максимум по почкам съездят или сунут в хатку к активным гомосексуалистам. А у меня, при таком вот обороте дел, ты запросто и без вести пропасть можешь. Море рядышком, там и «Титаник» булькнет – хрен кто заметит… Знаешь, Жора, что делают, чтобы утопленник не всплыл? Нет, к ногам чугуняку привязывать – много возни. Проще распороть брюхо и вспороть мочевой пузырь. Стопроцентная гарантия, что ныряльщик не всплывет…
Он ощерился. Для человека в положении Жоры он сейчас был по-настоящему страшен. И Жора, судя по осунувшемуся лицу, это прекрасно чувствовал. Он протянул жалобно, непроизвольно косясь на бутылку «Метаксы»:
– Гражданин начальник, ну к чему такие ужасы? Что я такого сделал, чтобы в пропавшие без вести писать? Такие мелочи за мной… Да и не подлежат они… Ну, поприставал пару раз к Верке Еремеевой. Так я ж потом извинился по всей форме, букет принес и больше возле нее не светился. Тут максимум – пятнадцать суток, да и то еще вопрос. Вы вон мне колесо попортили, так я ж не жалуюсь, прокурора не требую…
– Отлично, – кивнул Лаврик. – По-моему, пошел деловой разговор… Жорочка, бывают такие вещи, которые человеку кажутся мелочью, а по жизни за ними та-акое скрыто… По болотам никогда не ходил? Ну да, нету у вас болот… Знаешь, как это выглядит? Зеленеет себе такая мирная лужаечка, ступает на нее человек неопытный, и с головой булькает, уже не выбравшись. Потому что под лужаечкой – болотина черт-те какой глубины. Вот так и ты думал, что по лужаечке шагаешь… Короче. Ты куда пару часов назад отвез Веру Еремееву? Ты ее подхватил у магазинчика с поэтическим названием «Продукты». Так куда?
– Да не возил я ее никуда. С чего бы? Она ж от меня шарахается, как черт от ладана, – его голос приобрел некоторую уверенность. – А что, видел кто-то, про что вы говорите? Так вы мне очную ставку устройте, свидетельскими показаниями к стенке приприте…
– Я же говорю – неглуп, зараза, хоть Швейком и прикидывается, – без злости, скорее одобрительно кивнул Лаврик. – Значит, пошел в глухую несознанку? Ну ладно. Я тебе сейчас дам полный и подробный расклад, чтобы понял, во что вляпался. И если будешь отвечать охотно и подробно, тебе даже позволю коньячку глотнуть, на каковой ты с такой тоской поглядываешь. Идет?
– Сделайте такое одолжение, гражданин начальник. А то ведь, зуб даю, ни черта не понимаю…
– Сейчас поймешь, – чуть скучающе сказал Лаврик. – Сначала оцени ситуацию: в одном доме с Еремеевыми поселились аж четыре муровца, которые три недели старательно притворялись мирными учеными, интеллигентами с дурными бороденками, а один даже в очках. Причем тот, кто в очках, к вам внедрился. Не вы его затянули, а он внедрился, чтобы полезную информацию из вашего гадюшника гнать. Вот как по-твоему, что все это означает? Только думай побыстрее, ты ж можешь.
Жора и в самом деле думал недолго. С ноткой неуверенности протянул:
– Ну, тогда выходит, что Еремеевы – люди непростые, раз за ними вас аж четырех следить прислали… Опий этот… Они что, такие какие-нибудь? По уголовке ходят? Только я в этом случае совершенно ни при чем, я с ними дел не вел, у меня свое задание было, да и то потом снялось, велели прийти с букетиком и извиниться культурно. На том и кончилось. И никаких у меня с ними отношений.
– Угадать-то ты угадал, Жора, – сказал Лаврик. – Только с точностью до наоборот. Мы не следим за ними, а охраняем. Верочка ж Еремеева исключительно по мужу, а поскольку девичья фамилия ни в каких документах не указывается, никто ее и знать не мог… Короче, Верочка наша, хоть и працует инженером на Урале – доченька секретаря ЦК. ЦК у нас, если ты помнишь, пятнадцать, но отец ее секретарь самого высокого – ЦК КПСС. Между прочим, органы курирует, еще и потому мы здесь неофициальным порядком. Я тебе фамилию говорить не буду, зачем она тебе. Тебе и папиной должности достаточно. Сказать что-то хочешь?
Жора вылупился на него с искренним недоумением:
– Что же она тогда на Урале инженерствует? И отдыхает тут? У них же такие дома отдыха… Я один видел издали, тут километров пятьдесят… И на Урал зачем?
– Ты никогда не слышал, что и у таких людей детки иногда выбирают самое простое занятие? У товарища Микояна сын – летчик, причем испытатель, а это занятие рисковое. А что ему стоило через такого папу послом в какую-нибудь Великую Британию устроиться? Когда папа – даже не секретарь ЦК, а член Политбюро? И хватает таких примеров, Жора. Вот и Вера… Не тянуло ее в МГИМО-эскимо и прочие клубничные поляны, а с юности потянуло ее к инженерному делу – с женщинами такое тоже случается. Ну, закончила соответствующий факультет МГУ, а потом на Урале, на интересном заводике, подвернулась очень интересная работа. Вот она и подалась туда, там и будущего мужа встретила. А то, что она у вас третий год отдыхает – ну, причуды у нее такие. Нахлебалась цековских роскошен, потянуло на простое, как беременных то на селедку, то вообще на штукатурку. Слышал, может, или читал, как в старину иные графья и купцы – миллионщики чуть не в лохмотья одевались и по дешевым трактирам шлялись?
– Ну, читал что-то. У Гиляровского…
– Положительно, умен ты, Жора, – сказал Лаврик. – Но есть еще одна причина, по которой она тут торчит третий год. Есть у нее один серьезный недостаточек – блудовитая. Ну, а в санаториях ЦК… Сам понимаешь, говоря между нами. Либо старики, либо народец, который в таких условиях любой аморалки боится. А здесь у вас – в этом плане сущая благодать. Муж же ее не держит за ногу к себе привязанной. Вот она при некоторой ловкости – а у баб ее полно – и оттопыривается тут третий год. Дома-то, на Урале, не всегда и конспирацию соблюдешь, разговоры могут пойти… Да что я тебе рассказываю, ты ж фотки из «Жемчужины» видел все до одной…
– Да уж, – с чувством сказал Жора. – Та еще блудь…
– Вот… Только на хитрую попу всегда есть этот… с винтом. Долгонько она развлекалась, но однажды – кстати, здесь же, в прошлом году, муженек ее засек. И точно установил, что к чему. Пожаловался тестю. А тесть, чтоб ты знал, человек старомодный в некоторых смыслах. Знаешь, правильный такой старый партиец. По его жизненной философии, порядочная жена мужу изменять не должна. Жить следует в верности. Ну, комсомолец тридцатых годов, временем и идеями воспитанный. Так что он сторону зятя взял полностью. И получила наша Верочка такой втык, что долго сесть не могла. А потом и в третий раз сюда запросилась, клялась, что будет примерной девочкой, никогда и ни за что… Только в первую же неделю – ты вот не знал, а мы-то знали – она ухитрилась блудануть с одним кавказским человеком. Только муженек был настороже и снопа засек. Ну а нас, сам теперь понимаешь, прислали за ней приглядывать и в случае чего со всем зверством крушить челюсти. А тут и вы появились, и закружилась вся эта история, до «Жемчужины» дошло…
Жора ткнул себя в грудь так, что аж загудело – как самец гориллы из которого-то виденного Мазуром в Ленинграде «В мире животных»:
– Сукой буду, вот уж к «Жемчужине» никаким боком! Вообще не было меня там, никто мне ничего такого не поручал! Это все Мишка с Маринкой крутили.
– Шагарин Мишка?
– А кто ж еще? Адъютант его превосходительства, блин… С ним не поспоришь, он в силе…
– А его превосходительство, то бишь Горский, для Фомича старался, я так понимаю?
– Да выходит…
– Я тут про Фомича малость подсобрал… Как-то это на него не похоже – такие номера откалывать, у него всегда были другие методы, причем сам справлялся…
– А я знаю? – огрызнулся Жора. – Ну, не похоже, вообще-то. Может, Горский для себя старался или там для кого из клиентов… Мое дело десятое – слушать да исполнять. Я в ихние дела не лезу – кто я и кто они? Море, точно, большое… Но, по моему разумению, все ж Фомич…
– Вот мы и дошли до вершины, – сказал Лаврик. – Понимаешь, Верочкин муженек в Фомича как-то не верит. Потому что нет у него ничего на Фомича. У него ваша компашка на глазах – Маринка, Алинка… и ты в первую очередь. Вот он тестю брякнул, пожаловался и на тебя все стрелки перевел.
– С-сука…
– Сам виноват, – безжалостно сказал Лаврик. – Кто светился с пушкой за поясом? Кто гнусные предложения делал? Кто извиняться с букетиком приходил? Только он считает, что все для отвода глаз – в особенности после того, как фотки увидел. Зачем, кстати, ему фотки подсунули?
– Понятия не имею, – сказал Жора. – Сам голову ломаю – не по уму как-то. А я что? Мое дело телячье. Фотки мне Алинка приперла, сказала тебя, Кирилл, вызвонить, а остальное потом узнаю. Ну, когда ты у меня сидел, брякнул Миша, велел нам обоим катить к Горскому.
– А Кирилла кто тебе вербануть поручил? Снова Миша?
– Ага. Мне-то самому нафиг такие игры? Что велели, то и сделал. Платят-то хорошо, работа непыльная… С мандаринами настолько хлопотней было… Фомич это, точно вам говорю! Хрен его знает, отчего он вдруг начал по-новому, но мне это знать – нахрен…
– Тут такое дело, чадушко, – сказал Лаврик. – В Фомича папа, который секретарь и куратор органов, не поверит. Опять-таки в силу вбитых временем и идеями взглядов. Они ж знакомы шапочно, где-то пересекались, да к тому же ты, может, слышал, Фомича собираются в кандидаты в члены ЦК выдвигать, если стройку века успешно завершит. Понимаешь, для него Фомич – классово близкий. Тоже старый партиец, тоже повоевал, а теперь развитой социализм строит в самом прямом смысле, и который год. Не может, по его разумению, такой товарищ с бабами вот так… Старого закала человек, я ж тебе говорю. И по всем раскладам крайним ты идешь – с твоей-то биографией и репутацией. Вот в тебя папа поверит на счет раз. Ты в его жизненную философию тоже укладываешься – но уже со знаком минус… А поскольку он органы курирует… Соображаешь, что с тобой будет? – он вдруг резко оборвал, переменил тон с напористого на слегка скучающий. – А в общем, нет мне нужды колоть тебя до донышка. С тобой или без тебя, но Верку мы найдем. Мы умеем. И стрелочки опять к тебе потянутся, жирные такие… Ну ведь сунул ты ее у магазина в машину? И никакого Фомича, а также прочих Горских-Мишенек рядом и близко не было…
– Да не совал я ее! – прямо-таки взвыл Жора. – Сама села!
– Ну-ну? – оживился Лаврик. – У магазинчика?
– Ага! Был звонок от Миши: тогда-то и тогда-то быть у магазина, забрать Веру. Я припоздал минут на пять – царапнулись там с одним козлом на перекрестке, пришлось ему тугрики давать, чтоб не ныл насчет ГАИ. Она еще фыркнула – мол, опаздываю. Я подъехал, она уж там прохаживалась, дымила нетерпеливо этак… Миша сказал, она сама скажет, куда везти… Она и сказала. К Фомичу. Оттого-то я и уверен железно, что это все же Фомич.
– Ну-ка, подробней?
– А что подробней? Села, сказала – к Фомичу домой. Я и отвез. Там ей Силуяныч калитку открыл…
– Это кто?
– А он у Фомича за все про все – сторожит, садовничает, убирается… ну, за все, в общем. Год назад на стройке два пальца на руке тросом отхватило, третью степень инвалидности дали, ну, Фомич его давно знал как работягу толкового, вот и пригрел на хорошей неофициальной зарплатке… Ну вот… Силуяныч ее встретил, калитку за ней закрыл… встретил, как будто знал, или предупредили, что будет такая… А я уехал – что мне там делать? Что поручили, то и сделал.
– Молодец, – сказал Лаврик. – Верю, что исповедовался полностью. Можешь за хорошее поведение набулькать себе рюмаху… но только одну, ты мне еще нужен в ясном разуме…
Жора обрадовано схватил бутылку, наплескал, проливая на скатерть, одним глотком забросил коньяк в рот, даже не поморшась.
Лаврик сказал задумчиво:
– Только получается, Жора, что ты опять крайний…
– …Говорю, отвез – и все…
– Жора… – укоризненно протянул Лаврик. – Ты что, баб не знаешь? В твои-то взрослые года, с твоим-то с ними опытом… Бабы – оне коварные. Вот изымем мы ее от Фомича… а мы изымем, есть такая инструкция. И что, она будет признаваться, что сама села и поехала? Да она наплетет с три короба: мол, ты ее перехватил у магазина, пистолетом застращал, запихнул в машину и велел сидеть тише воды и ниже травы, покуда не приедете куда надо… Она и сидела, бедняжка такая, насмерть твоей пушкой запуганная. И еще, чего доброго, наплетет, что и в «Жемчужину» ты ее под пушкой приволок, грозил, что в море спустишь с камнем на шее, если упрямиться будет. Что печально, это выглядит тем убедительнее, что ты до этого, как уже обсуждалось, пару раз засветился. И знаешь, что самое смешное? Тебе даже шить ничего не надо. У нас в УК нет такой статьи – «похищение человека», это в Штатах она имеется. Зато, говорю тебе, как старый мусор, в два счета клеится другая статья: «бандитизм». В твоем случае еще и вооруженный. А по этой статье, Жорочка, есть «вплоть до высшей меры». Если папа осерчает…
На Жору было жалко смотреть – был человек, хоть и дрянноватый, а стала медуза…
– Ребя… гражданин начальник! – возопил он с натуральной слезой в голосе. – Ну, это ж не я!
– Не веришь, что она так именно про тебя и напишет? Ей же нужно не блудью выглядеть, а жертвой похищения сексуальных маньяков…
– Верю! – охнул Жора. – Они, сучки, изворотливые… Слушайте…. Я ж вам лично ничего такого не сделал, наоборот, Кириллу вон пару косых дал, Алинку ему подставил… Ну, ничем ведь я вас не обидел!
– Договориться хочешь? – усмехнулся Лаврик.
– А кто б не хотел? Ну может, можно как-то… Добром разрулить, чтоб и мне, и вам… Если что, я наизнанку вывернусь, напишу все про всех, любые мелкие деталюшки, любые подробности… У меня, кстати, свидетель есть, что она сама ко мне салилась – как раз Васька подъехал пивом закупаться, он видел… Да и Силуяныч свидетелем, он мужик простой, ни при каких делах, если его взять за шкирку и колонуть, все выложит… До донышка вывернусь! Ну, на кой черт мне подрасстрельная статья?!
Лаврик усмехнулся:
– Знаешь, в чем твое цыганское счастье? Да в том, что папаня папаней, но, кроме него, у нас и свое начальство есть, а у начальства свои расклады. Сложная у них там жизнь, на верхотуре… но в эти их дела я не лезу по тем же причинам, что и ты в дела боссов не лезешь – погонами не вышел. Одно знаю: хотя папаня и куратор, это еще не значит, что он нашей конторой командует, как оловянными солдатиками, у моего начальства свои жизненные планы. Намекнули мне кое-что… Не по доброте душевной я тебя постараюсь вытащить, а оттого, что так карта легла.
Моему генералу ты не так уж и интересен, как птичка мелкая. Ему бобер нужен вроде Фомича. Совсем другой коленкор, смекаешь? Пусть папаня в Фомича и не верит, но когда мы толстенное дело быстрым темпом сляпаем, это уже будет и неважно. Толстое, убедительное… Понимаешь, он просто не верит. Но не такие у него с Фомичом близкие отношения, чтобы его от наших отмазывать. Как говорится, под давлением неопровержимых улик и железных доказательств… Может и повернуть на девяносто градусов. И будет для него Фомич – злостный перерожденец, разложившийся морально, опозоривший высокое звание члена партии. У них в партийной философии такой штампик тоже давно имеется – и действия в подобной ситуации давно прописаны. Всегда найдутся богатыри, которые вовремя вскрыли истинный облик, вывели на чистую воду, проявили чутье и партийную принципиальность… Смекаешь?
Теперь у Жоры было лицо человека, уже поставленного пол виселицу, но в последний миг получившего даже не помилование, а путевку в санаторий.
– Да понимаю! Понимаю! Я ж говорю: всё обо всех, до донышка! А знаю я про них столько, сколько никто больше не знает! Сейчас писать? Вы только бумаги дайте, у меня нету…
– Чуть погодя, – сказал Лаврик, вставая. – Сейчас поедем за Веркой, ошарашим с ходу, воспитательную беседу проведем… – он положил Жоре руку на плечо и, похоже, двумя пальцами легонько придавил нужный мускул, потому что Жора охнул и покривился. – А ты пока сиди тут, как привязанный. Чуть погодя вернемся, и будешь ты писать оперу, как в том анекдоте про Чапаева и Петьку, – в его голосе вновь появилась ласковая угроза. – Только, Грек, не вздумай сдернуть или предупредить кого. Если сдернешь – будет тебе такой всесоюзный розыск, что и у чукчей в чуме найдут, если ты туда доберешься и чукчей прикинешься… И опять-таки, в этом случае пойдешь паровозом… Потому что все остальные замешанные на тебя все и свалят, как на сбежавшего. Вона-вона задержите, вона-вона побежал…
– Мамой клянусь! С места не сдвинусь!
– Спиртного в хате сколько?
– Да есть там в холодильнике еще…
Лаврик повернулся к Мазуру:
– Кирилл, кухню посмотри. Все, что найдешь – в раковину.
Мазур прошел в маленькую кухоньку. В холодильнике отыскал две бутылки марочного крымского, а в шкафчике – две бутылки «Метаксы». Опорожнил все это в раковину, как дон Румата бочку со спиртом в крысиную нору, убедившись, что со стратегическими запасами покончено, вернулся в комнату и молча кивнул Лаврику.
– Эти полбутылки я тебе оставляю, – сказал Лаврик. – С нее не шибко и закосеешь, нас ожидаючи, жратвы у тебя хорошей полно… Только за добавкой не бегать! Ты мне нужен будешь в ясной памяти и с разборчивым почерком. Приказ ясен?
– Ясен!
Достав свой любимый перочинный ножичек, Лаврик открыл маленькое лезвие и вмиг перехватил телефонный провод. Сунул трубку в карман, усмехнулся:
– Для полной гарантии. Не смотри так жалобно, с твоими денежками новый купить – что мне спички… Все уяснил?
– Все как есть!
– Вот и сиди тут тихонечко, соси коньяк по капельке, пока не вернемся…
Он похлопал Жору по плечу, по макушке и направился к двери. Остальные без команды двинулись за ним. В прихожей Лаврик непринужденно прихватил со столика ключи от «Волги» с брелоком в виде голой женщины из прозрачной пластмассы, усмехнулся:
– Это чтобы гарантия была – сто два процента…
Когда «уазик» тронулся, Мазур спросил:
– А если все же сдернет? Чужая душа – потемки…
– Оно конечно, – сказал Лаврик. – Если сдернет, не дальше двора. Шахматисты там и посейчас сидят, видел же…
– Вот даже как… – протянул Мазур.
– А ты думал, – сказал Лаврик без улыбки. – Что нам в одиноких ковбоев играть? Махина закрутилась. – И коротко рассмеялся: – А все же высок в советском народе авторитет ЦК славной нашей КПСС… Не пришлось чего-то похитрее выдумывать… Слава КПСС!
– Воистину слава, – хмыкнул Мазур. – Мы к Фомичу?
– А куда ж еще?
– А законные основания? Нету ведь никакого папы-секретаря и всего отсюда вытекающего…
– А основания прежние, – сказал Лаврик. – Здоровая наглость, которая есть сестра таланта. Ну, и старая истина: победителей не судят… – он вновь стал крайне серьезным. – Ребята, как бы ни обернулось, с чем бы ни столкнулись – на поражение не стрелять. Все, абсолютно все, нам нужны живехонькими, разве что малость побитыми или безопасно для здоровья подстреленные в мягкие ткани организма.
– Ты что, допускаешь…
– «Три мушкетера», финал, – сказал Лаврик все так же серьезно. – «Я допускаю все, ответил Атос». Так-то…
К калитке красивого и аккуратного домика Фомича он подошел первым, нажал кнопку звонка и не отпускал, пока не послышались шаги. Из-за угла дома вышел жилистый мужичок лег пятидесяти, в широких парусиновых брюках и тельняшке с обрезанными рукавами, с тяпкой в беспалой правой руке, седоватыми висками и гем же навсегла обветренным лицом – ну да, старый строительный кадр и наверняка не при делах…
Он спокойно, без малейших эмоций уставился на них поверх низенькой решетчатой калитки. Лениво брехнула пару раз большая овчарка, сидевшая на цепи возле красивой конуры в виде домика из киносказок.
– Хозяина дома нет, – сказал он бесстрастно.
Лаврик раскрыл перед ним удостоверение:
– Все равно впустить придется. Такие уж дела…
– Власть есть власть… – пробормотал Силуяныч, открывая калитку. – Только дома никого, один я…
– А девушка? – спросил Лаврик с ходу, когда они вошли и закрыли за собой калитку.
– Так она ушла почти сразу же. Как и было сказано, – пожал узкими, но сильными плечами Силуяныч.
– Так, – сказал Лаврик. – Коля, остаешься с клиентом, Кирилл, пошли в дом.
– Эй, а ордер? – без особой рьяности сказал им вслед Силуяныч. – Ордер ведь полагается, не в шалман пришли…
– Выйдем – покажу, – сказал Лаврик, не оборачиваясь, и тихо бросил Мазуру. – Может, это и перебор, но… Дом осматриваем в темпе – все места, где может прятаться человек. Шкафы там, под кроватями посмотреть… И все прочее подходящее.
С четырьмя комнатами и мансардой – обставленными небедно, но без дурной роскоши – они управились быстро. Обнаружив в прихожей крышку люка в подвал и выключатель рядом, зажгли свет и спустились туда – причем Лаврик вынул пистолет, и Мазур без команды последовал его примеру. Ничего там не оказалось, кроме аккуратных стеллажей с трехлитровыми консервными банками со всевозможными соленьями-вареньями и винами, а также подвешенными под потолком вкусно пахнувшими копченостями. Судя по подвалу, Фомич был любителем вкусно поесть и запить не бормотухой.
Спрятав пистолеты, они вышли во двор. Силуяныч стоял на том же месте, равнодушно смоля папиросину. Не походил он что-то на великого актера – значит, и впрямь не при делах. Ни тени тревоги и уж тем более страха в нем не чувствовалось.
– Я ж говорю, ушла она почти сразу, – сказал он спокойно. – А что ей тут сидеть? Хозяина третий день дома нету, уехал…
– Стоп-стоп-стоп! – сказал Лаврик. – Как это – третий день дома нет? Полгорода знает, что он взял отгул и решил дома малость расслабиться…
– То-то и оно, что полгорода…
– Силуяныч, ты наши удостоверения видел? – спросил Лаврик. – МУР сюда по пустякам не потащится. Или в горотдел для допроса везти? Основания есть, ты уж мне поверь… Как свидетеля, но помотают там тебе нервы, а они у тебя не молодые… Как уехал? Куда уехал?
– Ну ладно, – проворчал Силуяныч. – Не государственная тайна в конце концов, и никакой тут уголовщины… Пустил слух, что дома загуляет, а сам в Одессу подался.
– На предмет?
Силуяныч досадливо поморщился:
– У него местные врачи что-то раковое определили. А он им не поверил – ну, в рак люди до последнего не верят… сказал, что здешние белохалатники только триппер у курортников лечить умеют. А в Одессе есть какое-то светило как раз по раку, уж он-то все скажет точно. Ну, пустил слух про загул… А чего раньше времени языком трепать? Если никакого рака нету, все зашибись, а если и есть, все равно не стоит языком звенеть…
– Логично, – сказал Лаврик. – Теперь о девушке. Вот эта девушка была? – и он показал неизвестно откуда у него взявшуюся фотографию Веры, в одном из здешних ее платьев. Ну, в карманах у Лаврика могли оказаться самые неожиданные вещи…
– Ну. Она.
– Быстренько все насчет нее. Как, что…
– Ну как что… Позвонил Мишка Шагарин, сказал, что зайдет одна приличная девушка, которой срочно нужно позвонить по каким-то там своим причинам с домашнего телефона. Сказал, Фомич ее знает. А там она вскорости и подъехала.
– На чем?
– На «Волге» Жоры Ставракиса, если знаете такого…
– Знаем, – сказал Лаврик. – И дальше?
– Че дальше… Мишка – парень свой, надежный, брехать не станет. Подумаешь – позвонить… Да еще если она Фомича знакомая… Я ее в дом провел. Одно странно: Жорка ее ждать не стал, тут же отъехал почему-то. Как будто она тут расположиться собралась – но Мишка ничего такого не говорил, сказал бы, я б, конечно, устроил…
– Когда звонила, ты в комнате был?
– Ну да. Знакомые знакомыми, но мало ли… У Фомича там на полочке папки серебряные дореволюционные, он их собирает… А «знакомая девка» – персона мутная… За спиной, конечно, не стоял, но в другом углу торчал…
– И слышал, о чем она говорила?
– Че ж не слышать?
– Дословно повторить можешь?
– Ну, мозги напрячь… Она не шептала, да и разговор был короткий. Набрала номер, когда там отозвались, сказала… – он собрал морщины на обветренном лбу. – «Это Вера, я помидоры купила». Только не было у нее никаких помидоров, вообще руки пустые.
– Как-то к собеседнику обращалась?
– Да никак. Сказала про помидоры, послушала чуток, недолго, и трубку положила. Сказала мне «спасибо» и пошла со двора. Пошла, конечно, не налево, в чисто поле, а направо, в город.
– А дальше?
– Да хрен ее знает! С какого мне резона следить, куда она пошла. Сказал Мишка, что придет такая и дать ей позвонить – я и дал. А дальше не мое дело. Пошла и пошла. Может, к хахалю, а насчет помидоров – как условный пароль. Бабы…
– …оне коварные, – понятливо подхватил Лаврик. – У Фомича в доме телефонов сколько?
Услышав, что один, почти бегом прошел в лом. Попытавшегося дернуться следом Силуяныча надежно притормозили Мазур с Морским Змеем. Лаврик вернулся, не прошло и минуты, помахивая обрезанной телефонной трубкой – ну да, снова хотел исключить все случайности. Второго телефона в доме, не было, Мазур точно помнил.
– Ну вы совсем уж… – пробурчал Силуяныч.
Лаврик небрежно отмахнулся:
– Производственная необходимость, потом растолкуем, а сейчас некогда. Он буквально выскочил в калитку, прыгнул за руль. Мазур с Морским Змеем торопливо залезли в машину, Морской Змей не успел еще задвинуть дверцу, как Лаврик лал полный газ, «уазик» резко развернулся, кренясь, помчался из города. Мазур сказал чуть растерянно:
– Она ж в город пошла…
– Не учи отца тому самому… – сказал Лаврик. Лицо у него было исполнено знакомого охотничьего азарта. – Нет, не идиот я, не идиот, что приятно… Ребята, кажется, пошел финал. Еще раз повторяю: на поражение не стрелять, а при возможности не стрелять и вовсе, ручонками брать, они у всех умелые… А брать придется без церемоний, тут уж все ясно…
Кому как, подумал Мазур (и наверняка Морской Змей тоже), но мысль свою вслух высказывать не стал, как и Коля Триколенко – не место и не время лезть с пустым любопытством, вскоре все и так будет ясно, тут уж никакого сомнения…
