Своего друга Арта Шпигельмана я считаю гением. Его «Маус», пускай это и комикс, остается одним из важнейших литературных текстов о Холокосте. Но на сей раз я с ним не согласен. Его попросили сделать обложку к номеру New Statesman, посвященному свободе мысли, и обложка (ее опубликовали в других газетах) вышла замечательная – женщина с кляпом во рту. Но при этом Шпигельман попросил напечатать его карикатуру на Мухаммеда, и журнал на это не пошел. Тогда Шпигельман отозвал и обложку.

То, что произошло в Charlie Hebdo, наделало много шума: я не посвятил этому событию «картонку», потому что непосредственно после трагедии дал два интервью, а «картонка» вышла бы лишь через две недели, но оно стало для меня страшным ударом – у меня до сих пор хранится дружеский шарж, который нарисовал на меня ставший жертвой теракта Волински, еще в те времена, когда мы тусили в баре с редакцией Linus.

Вернусь к первоначальной теме. Думаю, здесь были затронуты два права и две обязанности. Если вспомнить слова папы Франциска, заявившего (к смятению многих), что если бы кто-то оскорбил его мать, он бы его ударил, то хочу заметить, что папа не сказал, что он бы его убил. В самом деле, он знал, что заповедь запрещает убийство, и, значит, не мог не осудить содеянное террористами, которые вместе со своими союзниками-головорезами из ИГИЛ являют нам новую форму нацизма (расизм, истребление людей других национальностей, планы по захвату мира). Надо было осудить теракт и встать на защиту свободы слова, что и было сделано.

Надо бороться за свободу мысли даже для тех, кто думает не так, как мы (учит нас Вольтер). Но если бы журналисты из Charlie не пали жертвами ужасной расправы, если бы не было теракта, то кто угодно мог бы с полным на то правом критиковать их карикатуры – не только на Мухаммеда, но и на Иисуса с Девой Марией, очень в духе работ Лео Таксиля, изображавшего в XIX веке беременную голубком Мадонну с рогоносцем Иосифом.

Существует этический принцип, согласно которому нехорошо оскорблять религиозные чувства других – именно поэтому даже тот, кто богохульствует у себя дома, не пойдет богохульствовать в церковь. От карикатур на Мухаммеда следует воздержаться не из страха перед последствиями, а потому, что это (приношу извинения за слишком мягкое выражение) «невежливо». И не надо рисовать карикатуры на Богородицу, даже если католики (по крайней мере, сейчас) и не склонны стрелять за это в художника. Между прочим, порывшись в интернете, я обратил внимание, что ни один из сайтов, протестующих против цензуры New Statesman, не опубликовал рисунок Шпигельмана. Почему? Из уважения к чужим чувствам или из страха?

В случае с Charlie были задействованы два фундаментальных принципа, но в свете ужасов, совершенных неправой стороной, оказалось трудно отделить один от другого. Получилось так, что допустимо защищать свободу слова, сколь угодно невежливого, заявляя Je suis Charlie, но, если бы я был Charlie, я бы не стал шутить ни с чувствами мусульман, ни с чувствами христиан (и даже буддистов, если на то пошло).

Если католики возмущаются, когда оскорбляют Богородицу, уважай их убеждения – в крайнем случае напиши взвешенное историческое эссе, ставящее Боговоплощение под вопрос. Если католики вдруг станут стрелять в оскорбляющих Богородицу – борись с ними всеми средствами.

Нацисты и антисемиты всякого разбора распространяли отвратительные карикатуры на «подлых евреев», но в целом западная культура им этого не возбраняла, уважая их свободное мнение. Но когда от карикатур перешли к массовым убийствам, общество восстало. Иными словами, к праву Дрюмона (в XIX веке) быть оголтелым антисемитом проявили уважение, а палачей-нацистов в Нюрнберге повесили.