Когда я был маленьким, мой отец мне говорил: чтобы знать, как произносится то или иное слово на иностранном языке, нужно слушать диктора «Радиожурнала», новостной информационной программы (самым известным, мне кажется, был Крамер). Благодаря ему усваивалось, например, произношение фамилии Черчилль как «чёрчиль», а не так, как говорили в то время, когда единственным мало-мальски известным языком был французский – «шюршиль», с ударением на последнем слоге. Для того же, чтобы знать, как писать то или иное имя собственное, надо было читать газеты, в частности третью страницу.

Сегодняшние отцы уже не могут преподать этот полезный урок своим детям, потому что и ведущие музыкальных программ, и тележурналисты ужасно коверкают иностранные имена (не слышал, чтобы Булеза объявили как «пьер булез», исключительно «пьерре буле»). Не говоря уже о газетах, где часто встретишь «Беуделайр» и «Симоне де Бевоире».

Этот упадок нравов усугубляется тем, что иностранные выражения используются даже там, где нет необходимости. Показательный пример – pole position, термин, который вполне можно перевести как стартовая позиция или выгодная позиция, также нередко употребляют как pool position, выражение, которое – если б существовало в английском языке – означало бы местоположение бассейна.

Настоящая беда, если использовать иностранное выражение просто необходимо, и порой мы имеем дело с очень странной итальянизацией. У нас есть итальянизированные иностранные термины, мы говорим Сорбонна, а не Сорбон, но почему-то стесняемся сказать Французский колледж и говорим правильно – Коллеж де Франс. Просто катастрофа с американскими университетами. В наших газетах говорится обыкновенно о Гарвардском и Йельском университетах, а между тем Гарвард и Йель – это фамилии, как в случае с университетом имени Луиджи Боккони. Забавно было бы услышать от иностранцев о Бокконском университете (где этот милый городок?), об Ульмском университете (это, конечно, в Баден-Вюртемберге) и университете Каттолики (очевидно, сопернике высшей школы в Габичче-Маре).

Совсем недавно одна крупная газета писала об университете SUNY в Америке. Но SUNY – это аббревиатура State University of New York (как CUNY означает City University of New York), следовательно, или мы пишем только SUNY (но итальянцы могут не понять), или пишем полностью, State University of New York, то есть имя и фамилию, или же государственный университет штата Нью-Йорк. Однако Нью-Йоркский университет – не совсем правильное название для New York University (NYU), потому что это частный университет, который выбрал для своего имени имя города. Похожая история с Колумбийским университетом, и если кто-то решит, что это университет в Колумбии, я нисколько не удивлюсь.

Боимся использовать аббревиатуры? Но ведь мы пишем KGB и спокойно произносим «кэгэбэ» или «каппаджиби» на итальянский манер, потому что, если написать Komitet Gosudarstvennoi Bezopasnosti, при произношении можно сломать язык. Мы не решаемся перевести это как Комитет государственной безопасности, потому что в Италии никто не поймет, о чем речь. Тогда почему не университет имени Йеля, или Yale University, понятное и последнему невеже?

Совсем недавно я в очередной раз посетовал главному редактору одной крупной газеты на то, что в редакции больше нет такой замечательной фигуры, каким был начальник наборного цеха – он наизусть знал «Новейший энциклопедический словарь» Мельци и не пропускал ни единой ошибки. Простой и неутешительный ответ заключался в том, что, во-первых, сегодня статья идет в печать прямо из компьютера журналиста, а во-вторых, в газете с приложениями может быть более ста страниц, так что ни один человек не в состоянии до полуночи проверить такое количество материала, строка за строкой.

Поэтому мы обречены на чтение газет, содержащих многочисленные «очепятки», как легендарная страница первого номера L’eco del mondo в диснеевском комиксе о смелом Тополино-репортере с такими перлами (в итальянском переводе), как «усыновить истину» и «кража с обломом».

Естественно, правильно писать иностранные имена всегда трудно. Знаменитый немецкий коллега, с которым мы давно знакомы, как-то раз написал приглашение, адресованное «Умберто Экко». У меня учащается сердцебиение всякий раз, когда я должен процитировать Люсьена Гольдмана или Эрвинга Гоффмана, и я спрашиваю себя, где писать одну, а где удвоенную согласную (к слову, это мои друзья, с которыми я часто переписывался). Но если такое случается, я смотрю в интернете или в словаре Гардзанти.

Почему к подобному ритуалу не прибегают журналисты, а иногда и редакторы издательств, остается загадкой.