Альдо Каццулло в номере Corriere della Sera за 25 апреля обратился к Энрико Летте (сорока шести лет) как к пареньку из восьмидесятых, то есть выросшему в то десятилетие, когда тон задавала лихорадка субботнего вечера, а политикой интересовались мало. Каццулло вспоминает, однако, что у восьмидесятых неоднозначная репутация, и если для кого-то это время триумфа яппи, «Милана в бокале», крушения идеологий, то для других это были решающие годы – я и сам в одной из «картонок» за 1997 год утверждал, что это была великая эпоха, принесшая нам конец холодной войны, крах советской империи, рождение таких новых систем, как экология и волонтерство, травматичное, но знаменательное начало великого переселения из стран третьего мира в Европу и то, в чем тогда еще не разглядели истинного начала третьего тысячелетия, – революцию в сфере персональных компьютеров. Действительно ли это было пресное десятилетие, обделенное закваской? Ну что ж, разберемся, когда увидим, что за поколение оно породило: само собой, Летта – это лишь одна ласточка, которая весны не делает, а Ренци, который его на девять лет моложе, повзрослел лишь в девяностые.

Но проблема, как мне кажется, в другом. Как показал недавний кризис, наше младшее поколение рожденных в девяностые произвело на свет «движение», но пока что не имеет заметных лидеров, тогда как все словесные баталии прошедших недель развернулись вокруг харизмы персонажей, которым в районе восьмидесяти, а то и за восемьдесят, – Наполитано, Берлускони, Родота, Марини, самыми молоденькими оказались Амато – семьдесят пять лет, Проди – семьдесят четыре и Загребельски – семьдесят. Откуда такой пробел по части лидеров между поколением восьмидесятых и великими харизматичными старцами? Отсутствует поколение родившихся в пятидесятые – то есть, выражаясь понятнее, те, кому в 1968 году было от восемнадцати до двадцати.

У каждого правила есть исключения, и мы могли бы вспомнить Берсани (1951), Д’Алему (1949), Джулиано Феррару (1952) и даже Грилло (1948), но первые трое прошли через 68-й, состоя в компартии (то же самое произошло с их младшим соратником Вендолой, 1958 года рождения), а четвертый в ту пору был еще актером. Отсутствуют на политической арене и, в любом случае, не смогли воспитать лидеров международного масштаба как раз бывшие участники событий 68-го.

Одних поглотил терроризм или внепарламентская борьба, другие (как Капанна) избрали для себя довольно маргинальные политические функции, а третьи (в доказательство, что их революционный задор был лишь фасадом или голым расчетом) стали чиновниками при Берлускони, кто-то пишет книги или ведет колонку, кто-то со скорбным высокомерием удалился в башню из слоновой кости, персонажи наподобие Страды ударились в волонтерство, и в общем, когда нагрянул кризис, никто из этого возрастного диапазона не выступил в роли спасителя отечества.

Штука в том, что в молодых бунтарях 68-го воплотились стремления и идеалы движения, которое поистине всколыхнуло весь мир, частично изменило обычаи и социальные взаимоотношения, но в конечном итоге не затронуло по-настоящему экономические и политические устои. Эти молодые люди – в самом что ни на есть юном возрасте – стали харизматичными вождями, которых боготворили поклонники обоих полов, они могли говорить лицом к лицу с Великими Старцами той эпохи (а то и плевать им в лицо). Охваченные манией величия (а поглядел бы я на вас, если б вы попали на первые страницы газет в восемнадцать), они либо забыли, либо не успели усвоить, что, чтобы выбиться в генералы, надо начать с капрала, потом стать сержантом, затем лейтенантом и так далее, продвигаясь вперед шаг за шагом. Кто сразу начинает генералом (а такое могло случиться разве что во времена Наполеона или в армии Панчо Вильи, однако чем это заканчивалось, все мы видели), в конце концов возвращается в ротную канцелярию, так и не овладев навыком – труднейшим навыком – командования.

Как знали некогда молодые католики и молодые коммунисты, путь наверх бывает долгим.

Эти же пытались обогнать время и вместе со временем оставили за бортом (в политическом смысле) и свое поколение.