Листая каталоги аукционных домов, таких как Christie’s или Sotheby’s, можно увидеть, что, кроме картин, старинных книг, автографов и прочих раритетов, пользуется спросом то, что называют memorabilia, например туфельки, которые были на знаменитой актрисе на съемках такого-то фильма, авторучка, принадлежавшая Рональду Рейгану, и тому подобное. Однако есть разница между экстравагантным коллекционированием и фетишистской охотой за реликвиями. Коллекционер всегда немного сумасшедший, даже когда отдает последнее за инкунабулу «Божественной комедии», но его страсть можно понять. Есть любители, которые собирают пакетики от сахара, крышки от кока-колы или телефонные карты. Конечно, коллекционирование марок представляется мне более благородным занятием, чем собирание пробок от пива, но сердцу не прикажешь.

Другое дело, когда ты мечтаешь любой ценой заполучить обувь, которую носила звезда в таком-то фильме. Если ты собираешь все туфли всех знаменитостей, начиная с Мельеса, тогда ты коллекционер и твое безумие имеет смысл, но зачем тебе одна пара?

На страницах газеты La Repubblica от 28 марта мне попались две интересные новости. Одна из них, размещенная и в других газетах, касается выставленных на онлайн-аукцион eBay «синих авто» Ренци. Я еще могу понять, что кто-то мечтает о «мазерати» и пользуется случаем приобрести ее за умеренную цену, пусть и с большим пробегом и предстоящими значительными тратами на ремонт. Но какой смысл соревноваться на аукционе и тратить тысячи евро, чтобы заполучить машину, купленную (на наши деньги) министром Ла Руссой, и платить вдвое или втрое больше по сравнению со стоимостью аналогичного подержанного автомобиля, указанной в журнале Quattroruote? Однако именно это и происходит с «синими авто» на аукционе. Здесь явно прослеживается фетишизм, поскольку трудно понять, какое удовольствие испытывает приобретающий возможность сесть на кожаное сидение, согретое прежде кем-то из министров. Не говоря уже о том, кто тратит огромные деньги, чтобы вальяжно развалиться в машине какого-то референта или заместителя.

Теперь перейдем к теме, иной лишь на первый взгляд, которая была затронута в том же номере на целом газетном развороте. На аукцион выставлены любовные письма, написанные двадцатишестилетним Яном Флемингом, ценой около шестидесяти тысяч евро за каждое. В них молодой агент, еще не слишком секретный, писал: «Я хотел бы целовать твои губы, грудь, спускаясь все ниже и ниже». Сейчас многие вполне законно коллекционируют рукописи, и вот так, автограф за автографом, можно собрать интересную во всех смыслах коллекцию. В самом деле, даже не коллекционер был бы рад заполучить письмо, в котором Джойс писал Норе: «Я – твой ребенок, я хотел бы, чтобы ты меня шлепнула, ударила даже… и не в шутку, по заду, по голой плоти». Или письмо Оскара Уайльда, адресованное его возлюбленному, лорду Дугласу: «Чудесно, что твои красные губы, схожие с лепестками роз, созданы не только для пения, но и для безумных поцелуев». У обладателей таких писем всегда найдется что показать друзьям, коротая вечерок за обсуждением слабостей великих.

Но я не понимаю, какое значение могут иметь эти находки для истории литературы и литературоведения. Разве от того, что мы узнаем, что в двадцать шесть лет Флеминг писал письма, типичные для сгорающего от желания подростка, изменится что-либо в нашем восприятии историй Джеймса Бонда или в критической оценке стиля автора? Чтобы понять литературную эротику Джойса, достаточно прочитать «Улисса», особенно последнюю главу, хотя его автор прожил весьма целомудренную жизнь. Однако у многих великих, напротив, целомудренные страницы сочетаются с распутной жизнью. Но неужели мы изменим свое отношение к роману «Обрученные» Мандзони оттого, что про автора скажут, что он любил пошалить в постели, погубив своим сладострастием двух жен?

Я понимаю, что желание иметь «мазерати» бывшего министра Ла Руссы отличается от стремления продемонстрировать документы, подтверждающие физическую (или только ментальную?) способность некоторых писателей к эрекции. Но по сути дела, это две формы фетишизма.