Меня при этом не было, но я слышал рассказ человека, которому вполне можно доверять. Итак, в 1996 году Проди только что выиграл выборы, впервые к власти пришли левые. Представляю себе ликование на Пьяцца дель Пополо, ошалевшая толпа. И вот когда Д’Алема направлялся к сцене, одна женщина схватила его за руку с криком: «Товарищ Массимо, теперь-то мы создадим сильную оппозицию!»

Конец истории, но не проклятия, признаком которого она была. Эта активистка поняла то, что ее партия победила, но не то, что партия теперь обязана войти в правительство. Для нее непостижимо, что партия должна говорить «да» на многое, потому что эту партию она всегда представляла себе как силу героическую и несгибаемую, которая всегда говорила «нет».

В этом трагедия истории европейского левого движения: более чем полтораста лет оно было оппозиционной силой; революционной, да, но мучительно и долго ожидавшей, когда же вспыхнет революция (кстати, в России и Китае, где революция свершилась, левые были у руля, а не в оппозиции, но постепенно стали силой консервативной).

Поэтому левые были всегда наготове сказать «нет» и, шельмуя их как социал-демократов, с подозрением смотрели на те свои течения, которые осмеливались произнести половинчатое «да», а с другой стороны были активисты, которые отмежевывались от партии, чтобы создать новую, более радикальную. То есть левое движение всегда было фракционным, обреченным на вечный митоз, и поэтому, естественно, никогда не обладало достаточной силой, чтобы прийти к власти. Я бы ехидно заметил: к счастью для него, потому что тогда ему пришлось бы говорить «да», со всеми вытекающими из принятия правительственных решений компромиссами, и, говоря «да», оно потеряло бы ту моральную чистоту, которая воспринималась как вечное поражение и способность упорно отказываться от соблазнов власти. Достаточно было думать, что та власть, которую оно отвергало, в один прекрасный момент может рухнуть.

История про женщину на Пьяцца дель Пополо объясняет многое из того, что происходит и сегодня.