Мне запомнилась (как мы увидим дальше, нет гарантии, что на мою память можно полагаться) прекрасная статья Джорджо Манганелли об искушенном читателе, который, даже не открывая книгу, способен понять, что читать ее не стоит. Речь идет не об умении профессионала (или увлеченного любителя) определять ценность книги по вступлению, двум открытым наугад страницам, оглавлению или списку библиографии, что, на мой взгляд, отдает ремеслом. Нет, Манганелли имел в виду озарение, особый дар, обладателем которого он, естественно (а может, ко всеобщему удивлению), считал и себя.

«Искусство рассуждать о книгах, которых вы не читали» Пьера Байяра (Excelsior 1881, 2007), психоаналитика и университетского преподавателя литературы, не объясняет, каким образом определить, стоит ли читать ту или иную книгу, но зато учит невозмутимо рассуждать о книге, которую вы не читали, – этот навык пригодится даже профессору на лекции, с ним не страшна и беседа о признанном шедевре. В основе лежит научный подсчет: фонд хорошей библиотеки насчитывает несколько миллионов томов, если читать один в день, в год мы осилим лишь 365, за десять лет – 3600, а за всю жизнь, равную условным семидесяти годам, – каких-то 25 200. Капля в море. Впрочем, тот, кому когда-то повезло с лицеем, легко может принять участие в беседе о Банделло, Гвиччардини, Боярдо, многочисленных трагедиях Альфьери и даже «Исповеди итальянца», помня только название произведения, его место в литературном процессе и при этом ни разу в жизни его не открыв.

Именно положение по отношению к другим книгам играет для Байяра первостепенную роль. Без тени смущения он признается, что никогда не читал «Улисса» Джойса, однако не боится беседовать о нем, поскольку знает, что роман связан с «Одиссеей» (ее он, кстати, целиком так и не прочитал), строится на внутренних монологах, в нем описан всего один день, действие происходит в Дублине и так далее. «Поэтому на лекциях я, не моргнув глазом, частенько упоминаю Джойса», – откровенничает автор. Порой для знакомства с книгой не так важно ее прочитать, как понять ее место на литературной карте.

А еще бывает, что мы наконец беремся за книгу, до которой давно не доходили руки, и обнаруживаем, что ее содержание нам хорошо знакомо, поскольку другие авторы на нее ссылались, цитировали и обращались к схожим идеям. Байяр (приведя несколько крайне занимательных литературных примеров о непрочитанных книгах: от Музиля до Грэма Грина, от Валери до Анатоля Франса и Дэвида Лоджа) оказывает мне честь и посвящает целую главу «Имени розы». Хотя Вильгельм Баскервильский впервые держал в руках второй том «Поэтики» Аристотеля, он был прекрасно знаком с его содержанием – его удалось восстановить при помощи других сочинений Аристотеля. В финале этой «картонки» станет ясно, что я опустил цитату из чистого тщеславия.

Самым интригующим оказалось предположение (и оно куда более правдоподобно, чем кажется), что мы забываем значительную часть прочитанного и создаем некий виртуальный образ книги, причем реальное содержание мы подменяем мыслями и ассоциациями, ею вызванными. Доходит до того, что мы с легкостью «узнаём» несуществующие сюжетные ходы или сцены, упомянутые кем-то, кто эту книгу даже не читал.

Дело в том (тут на первый план выходит психоаналитик, отодвигая в сторону преподавателя литературы), что Байяра не сильно заботит, читают ли люди книги, для него важна творческая составляющая любого чтения (или не-чтения, или невнимательного чтения) и, если совсем упростить, личный вклад в него читателя. Рассуждение о непрочитанных книгах позволяет лучше понять самого себя, поэтому автор мечтает о такой школе, где студенты смогут выдумывать книги, которые им не придется читать.

Даже тот, кто читал ту или иную книгу, в разговоре о ней может не признать ошибочную цитату, и в конце книги Байяр кается, что в пересказах «Имени розы», «Третьего человека» Грина и «Академического обмена» Лоджа есть три ложных факта. Забавно, но читая главу о Грине, я сразу обнаружил ошибку, возникло у меня сомнение и насчет Лоджа, зато описание моего собственного романа не вызвало никаких возражений. Возможно, я невнимательно читал книгу Байяра или (и автору, и моим читателям не возбраняется меня в этом заподозрить) просто пролистал ее. Однако самое любопытное не это: заявив о трех своих (подстроенных) ошибках, Байяр, сам того не заметив, подспудно признал, что разным книгам подходит свой тип чтения и тексты, анализ которых подкреплял его исследование о не-чтении, он читал с поразительной дотошностью. Это противоречие до того очевидно, что неминуемо рождается сомнение, читал ли Байяр свою собственную книгу.