Весь март известий из Тромсё не было. Я собрался было позвонить и узнать, как дела, но раздумал. Если обещанные деньги не заставили антиквара заняться поисками, то мой звонок не заставит и подавно.

С Адельгейдой мы переписывались и перезванивались. Она прислала мне наброски своей статьи, я ей – эскиз нового дизайна своего сада. Она прислала мне фотографии Айка и своей матери, а также свои, на которых она в детстве и в юности. Мы делились впечатлениями о книгах, музыке и кинофильмах, она писала, что любит отдыхать на юге, я писал, что меня тянет на север, она писала, что хочет завести собаку, я – что мне милее кошки.

И на детских фотоснимках, и на более поздних Адельгейда кого-то напоминала мне. Кого? Одну из моих сестер? Эмилию? Мою жену, которую я не знал в детстве и в юности, но видел на фотографиях тех лет? Кого-то из детей, с кем я играл, или девушек, с кем танцевал и кем увлекался? В подвале дома у меня стояла коробка с фотографиями, я решил вытащить ее и хорошенько посмотреть все, что там есть. Но не успел – не до того стало.

В середине апреля пришло письмо из Тромсё. Антиквар нашел тридцать одно письмо и одну открытку, адресованные Герберту Шрёдеру, теперь он ждал от меня банковский перевод: за вычетом уже уплаченного надо перечислить на его счет в одном лондонском банке семь тысяч шестьсот евро. И тогда он отправит мне письма, если угодно, с курьером, но за курьера надо доплатить еще сто двадцать евро.

Сумма получилась куда больше, чем та, какую я мог бы просто выложить разом. Я стал соображать, где и как раздобыть денег, и тут вспомнил о сберкнижке Ольги. Пошел в банк – оказалось, что за все эти годы на двенадцать тысяч марок наросли проценты и я могу снять со счета шестнадцать с лишним тысяч евро. Больше чем достаточно.

Прошло еще две недели, и наконец в среду утром курьер вручил мне большой пакет. В нем оказался еще один пакет и письмо от антиквара, без даты, без обращения, без приветствия, хорошо хоть с подписью.

Сожалею, что заставил Вас ждать. Я не только был очень занят. В первое время, разгребая эту гору писем, я то и дело останавливался, чтобы прочитать хотя бы начало того или иного письма. А потом чтение чужих писем сделалось для меня тем же, что вино для пьяницы. Мне попалось письмо с историей, случившейся из-за ревности, еще одно, в котором рассказывалось о раздоре братьев, это было как наваждение, хотелось читать еще и еще. Мне попалось письмо времен оккупации, в котором разыгрывалась настоящая драма подлости и предательства, в другом письме, написанном уже после освобождения страны, его автор-коллаборационист сообщает, что намерен покончить с жизнью. Надо Вам сказать, я по образованию историк. Вот я и подумал, наконец-то разберусь с прошлым, узнаю, каким оно действительно было. Так нет же. Прочитав тридцать-сорок писем, я сам себе стал противен: нельзя так алчно копаться в чужой жизни. История – это не прошлое, каким оно действительно было. Она – форма и облик, какой мы придаем прошлому. Надеюсь, Вам, в отличие от меня, чтение Ваших писем принесет больше радости.